Глава 10

Тихий щелчок зажигалки в руке Кая в подземном коридоре прозвучал оглушительно, эхом отозвавшись в дальних закоулках разветвлений туннелей. Он замер, прислушался — с верху продолжали бомбить. С потолка посыпалась отколовшаяся от взрыва наверху штукатурка и осыпалась ему на плечо. Далекий, заглушенный толщей земли взрыв прозвучал, отозвавшись глухим эхом в подземных коридорах. Кай вздрогнул и поднес пламя зажигалки к сигарете. Курить не хотелось — хотелось дымом сигареты перебить этот запах, который пропитал все подземное пространство вокруг. Запах человеческих тел — больных тел, которые были здесь повсюду. В плохо проветриваемых подземных коридорах, где стояла удручающая жара и влажность от стекающего по стенам конденсата, запах больных людей усиливался во сто крат.

Кай затянулся, только сигареты приглушали постоянное тошнотное ощущение внутри. От очередного взрыва сверху слабомерцающие лампочки в коридоре замигали, потухли, а затем опять вспыхнули, освещая своим тусклым светом грязные обшарпанные коридоры подземного бункера.

Он стряхнул с уже давно не белого медицинского халата осыпавшуюся сверху штукатурку и затянулся еще раз, зная, что краткий миг перекура, который он себе позволил, — практически непозволительная роскошь в таких условиях. Но он не железный, он еле все это выдерживает, вернее, он давно готов бежать отсюда — от этих лежащих везде раненых людей, их криков, стонов, от этого ужаса вокруг него. Иногда он хотел просто подняться на поверхность, пусть там он попадет под взрывы, но это будет там — наверху, где будут свежий воздух, солнце и небо.

«Какой же я слабый, что готов вот так со всем разом покончить, — думал Кай, понимая, что больше не в силах быть здесь, — нет, я не позволю себе так поступить.»

Кай потушил сигарету и пошел по коридору в сторону железных дверей, ведущих в операционный отсек. Там, на операционном столе, его ждал очередной искалеченный войной человек. Как хорошо, что он не будет видеть его лица — медсестры уже загородили его лицо ширмой. Как хорошо, что сейчас он лишь ассистирует доктору — хотя, какая разница, кто будет резать живую плоть? Ведь слышать эти крики и видеть эту боль он все равно будет.

Он на секунду замер перед дверью, а затем, повернув ручку, шагнул внутрь.

Посередине операционной стоял стол, на котором лежал раненый. Руки и ноги его были накрепко перетянуты ремнями. Два мускулистых помощника в грязно-белых халатах стояли рядом, готовые в любую минуту с помощью своей силы удерживать человека на столе. Ведь обезболивающие практически закончились, и им приходилось оперировать без него.

— Где ты ходишь? — устало спросил Владимир Викторович, смотря на моющего руки антисептиком Кая, — хотя, ладно, не говори, тебе тоже нужен отдых. Он грустно, по-отечески взглянул на Кая.

Владимиру Викторовичу было уже за шестьдесят, он был с седыми волосами, аккуратной седой бородой и такими же седыми усами. Несмотря на свой возраст, все еще сохранял прекрасную физическую форму и мог проводить многочасовые операции, не отходя от операционного стола. К Каю он относился по-отечески сурово. Хотя Кай знал, что в душе он его любит, практически как своего сына, который погиб у него здесь на войне уже много лет назад. Потеряв все, Владимир Викторович так и остался здесь, изводя себя работой на износ и тем самым забывая о своей невосполнимой утрате.

— У нас сегодня осколочное в бедро, — кратко пояснил доктор.

Кай внимательно рассматривал рентгены, где четко было видно нахождение в бедре раненного, осколка. Он понимал, что это очень сложная и очень болезненная операция.

Кай поднял глаза и столкнулся со взглядом Владимира Викторовича.

— Ему вкололи одну ампулу, сейчас начнет действовать. У нас немного времени.

Они понимали друг друга без слов. Владимир Викторович понял, что хотел спросить Кай, и сам ответил на этот вопрос. Им было легко работать вместе, когда достаточно кивка головы, поворота, движения — и они понимали друг друга.

Владимир Викторович был рад, что Кай ему ассистирует в этих операциях. Когда он сам валился с ног, а поток раненых не ослабевал и приносили все новых и новых, тогда Кай заменял его.

Как бы Кай этого ни хотел, но сейчас у него не было выбора. Люди умирали. Его выбор: или им оказать помощь или смотреть, как они, истекая кровью, корчатся, лежа в длинных коридорах, так как в палатах уже не было места.

Кай делал только самые простые операции, все сложное брал на себя доктор. Все это продолжалось уже вторую неделю, после того, как убили помощника Владимира Викторовича и доктор остался без ассистента. Его помощник попал под бомбардировку, когда оказывал помощь очередному раненому — на них рухнула часть дома. Их так там и похоронило. Сейчас даже не было возможности достать их тела из-под завалов.

Эти две недели ада и кошмара. Наверху не прекращающиеся бомбежки, а внизу, в подземных бункерах, люди, скрывающиеся от них. Иногда Кай не выдерживал и хотел туда, на воздух, пусть там везде смерть, но здесь смерть была медленной и мучительной. Сюда приносили раненых отовсюду. Это были и солдаты, державшие оборону города, и местное население, которое еще осталось в этом городе, которое сейчас попало под общую бойню.

Зерос — древний город. Он был здесь всегда, археологи затруднялись сказать год его возникновения. Этот город пережил всех — все войны всех веков и времен, всех правителей и властителей. Кай не сомневался, что этот город переживет и все, что сейчас творят с ним люди.

Город был огромен, он простирался как над землей, так и под ней. Его древние лабиринты до конца не знал никто. Проще было достраивать новые, чем вникать в расположение старых туннелей, которые вели по легендам к самому аду.

В мирное время город восстанавливали и обустраивали современными благами цивилизации, а потом опять все разрушали. Наверное, это была извечная судьба этого города.

Их госпиталь располагался в подземном бункере, соединенным с древними ходами и коридорами, ведущими в никуда. Наверху, над ними, располагалось основное здание госпиталя, но оно было практически разрушено, а вот все, что находилось под землей, могло пережить и «конец света», настолько все было сделано надежно и на века.

***

Операция закончилась, Кай снял одноразовые перчатки и под тоненькой струйкой воды еще раз помыл руки, стараясь смыть с них физическую боль человека, которого они оперировали по живому. Кай знал, что этот пациент не выживет. Рана была глубокой и начинала воспаляться. Лекарств практически не осталось. Город был в осаде — те редкие прорывы к ним бойцов со скудными пакетами лекарств были ничто по сравнению с таким объемом раненых и нуждающихся в помощи людях. И, конечно, жара, которая помогала убивать даже тех, кто мог бы выжить. Казалось, жар солнца проникает через толщу земли прогревает все, что укрыто от него.

Владимир Викторович тоже знал участь сегодняшнего пациента. Он подошел к Каю, положил ему руку на плечо, чуть сжав его, этим говоря, что он все понимает, но не всесилен и они сделали то, что должны были сделать, а дальше, если не поступит лекарств, пациент умрет, медленно и мучительно.

— Подежуришь за меня? — заглядывая в глаза Кая, спросил Владимир Викторович, — пойду посплю немного.

Кай утвердительно кивнул головой, смотря, как, пошатываясь от скопившейся усталости, доктор пошел в сторону комнаты, где они спали по очереди, сменяя друг друга.

Уточнив у медсестры кто у него следующий, он включился в работу. Хорошо, что сейчас пока не поступало никого с земли. Только те, кто был здесь, а этим раненым нужно только осмотреть и обработать раны и сменить повязки. Он делал эту работу практически механически, ведь у него была хорошая медицинская практика. С самого начала работы на спецслужбы его этому обучали и, видя его талант к медицине, способствовали более расширенным знаниям в этой области. Он проходил обучение с лучшими военными хирургами, хотя это и был ускоренный спецкурс, но таких знаний вполне хватало для проведения несложных операций и, тем более, для перевязок раненных. Свои знания в области медицины он совершенствовал в дальнейшем уже сам, много читая из этой области, ну а практики, как оказалось, после его нахождения в Афгане у него было предостаточно.

Вот и сейчас, несмотря на то, что в этот город он приехал совершенно с другой миссией, ему волею судьбы пришлось опять применить свои знания.

Приезд в Зерос был его очередным заданием из центра. Он забрал данные у курьера и успешно переправил их в центр, а потом оказалось, что город взят в кольцо и все дороги, ведущие из него, перекрыты. Началась бомбежка всего живого. Он чудом добрался до этого госпиталя, зная, что под ним находится сеть бункеров. Туда он и спустился на своем джипе.

Владимира Викторовича Кай знал давно. Тот очень обрадовался ему, но не просил его помощи: тогда был еще жив его помощник, и поток раненых был еще не такой масштабный. А потом все закрутилось. Непрекращающиеся бомбежки, смерть помощника, отсутствие лекарств и полная безысходность тех, кто остался в этом подземелье со слабой надеждой, что блокаду прорвут и город останется незахваченным.

Видя все это, Кай не смог остаться в стороне, он стал помогать с ранеными, а потом и заменил помощника Владимира Викторовича. Они это даже не обсуждали с доктором, просто Кай встал за операционный стол и стал ему ассистировать в проведении операций.

Так все и продолжалось уже две недели.

Здесь интернет практически не брал, информации было очень мало. Но вроде появилась надежда, что в скором времени оборону прорвут. Вот только когда?

Сколько прошло часов с момента того, как ушел спать Владимир Викторович, Кай не знал. Он лишь понял, что доктор вернулся и готов сменить его.

— Иди, теперь ты поспи, — видя уставшего Кая, стоящего у перевязочного стола, сказал доктор, — иди-иди, я справлюсь. Если будет что-то сложное, тебя разбудят.

Кай пошел в их комнату. Это была процедурная. В комнате стояли медицинский столик, стул и кушетка, и даже здесь был небольшой душ с тонкой струйкой чуть теплой воды. На медицинской кушетке они и спали по очереди. Кай подумал о душе, но понял, что просто хочет лечь и заснуть. Сейчас ему было все равно, что он мокрый от пота и мылся несколько дней назад. Какая разница, если сил хватает только на то, чтобы вот так рухнуть и отключиться от всего.

Кушетка была узкая и жесткая, под головой лежал свернутый халат в виде подушки, другим халатом он укрылся сверху.

Странные далекие воспоминания опять вернулись к нему.

«Ты вообще способен чувствовать?!» — он опять услышал этот голос.

«Нет, Тоями, я давно уже ничего не чувствую. Иначе я сошел бы сума.»

Прошло уже много времени после его поездки с Тоями. После этого они не виделись. У Кая было достаточно дел в гарнизоне. Регулярно шли боевые выезды, в которых он участвовал. Казалось; жизнь его шла обычным чередом. Но только это было не так, что-то в нем изменилось. Он запрещал себе думать об этом, бежал от воспоминаний и мыслей. Был рад, когда работа поглощала его полностью, а вечерами он падал от усталости и сразу засыпал. Но его память находила лазейки в его графике жизни, и тогда он вспоминал, вспоминал его: его глаза, слова, руки…

Кай прогонял это от себя, старался не думать, забыть. Но не мог!

Ему казалось, он и сейчас чувствует его касание к себе, дыхание на своей щеке, а потом этот поцелуй, от которого все потемнело в глазах.

Вот и опять его память подстерегла его и набросилась, терзая этими воспоминаниями.

Но все это время он боролся с собой. Он вел борьбу с тем, что пробудил в нем Тоями. Он ненавидел себя за свою слабость, за те секунды, когда он позволил себе просто чувствовать. Это непростительная роскошь — позволить себе чувства. Он не имеет на это права. Только убрав все эмоции, все ощущения, можно жить той жизнью, которой он обречен жить.

Кай ненавидел себя за свою слабость, презирал себя за то, что он тогда почувствовал от прикосновений этого человека. Все это время он боролся с собой, убирая из памяти эти воспоминания и заставляя себя взять свои эмоции под жесткий контроль.

«Ты вообще способен чувствовать?!»

Это как проклятье звучало в его мозгу. Он знал, что не имеет права что-либо чувствовать, он не имеет права позволять себе терять контроль, позволять себе эмоции.

Но самое главное, он не имеет прав на такие чувства, которые претят его миру, его жизни, его друзьям — всему тому, что он ценил и что для него являлось незыблемым и неприкосновенным.

Он знал, что сможет побороть в себе эту слабость. Он сильный, и это мимолетное безумие больше не повторится. Этот человек ничего не значит в его жизни. Ничего!

Так, убеждая себя в этом, Кай провалился в сон.

***

— Вставай! Оборону прорвали! Город свободен!

Сонного Кая тряс за плечи Владимир Викторович.

Проснувшись от такой новости, Кай вскочил с кушетки и пошел за доктором в операционною, на ходу расспрашивая подробности всего.

Это были очень хорошие новости. К ним ехали несколько бригад медиков, везли нужные медикаменты, и скоро прилетят вертолеты, чтобы вывезти тех, кто готов к перевозке в госпитали.

Кай понял, что он может ехать! Это была самая главная и самая лучшая новость для него.

Обменявшись с доктором рукопожатиями и теплыми объятиями, он сказал, что уезжает немедленно. Доктор не стал его отговаривать, понимая, что это не в его компетенции.

Кай вернулся в их комнату, предварительно захватив из джипа чистую форму, и полез в душ. Хоть было и жарко, но вода была чуть теплая. Он ненавидел холодную воду. Это для него была пытка, но еще большей пыткой было бы не смыть с себя эту накопившуюся грязь.

Он смывал с себя весь этот ужас последних двух недель, боль, кровь, смерть.

Выехав из подземного бункера, он понял, что на улице ночь. Для него эти две недели слились в один кошмар, и он уже не различал, когда был день, когда была ночь, там, в подземелье, это и не важно.

Кай поехал вперед, подальше от этого места, надеясь, что сможет уехать от самого себя, но понял, что это ему вряд ли удастся — его стало накрывать всем, что было за эти две недели…

Шел дождь, хотя дожди здесь редкое явление. Было темно. Он вел машину по извилистой горной дороге. Вода заливала лобовое стекло, дворники работали, но не справлялись с потоками воды. Фары выхватывали из темноты мокрую дорогу.

Сейчас он не спешил — это не из-за дождя и плохой видимости. Его мысли были далеки от дороги. Он думал, вернее, пытался прогнать от себя постоянные всплывающие воспоминания. Это было тяжело. В ушах он слышал крик человека, крик боли, когда скальпель в его руке разрезал живую плоть человека, который кричал, а перед глазами он видел лежащее и корчащееся от боли тело, которое он резал. Мысли в голове окончательно добивали его постоянным прокручиванием происшедшего за эти две недели и осознанием собственной вины в боли, причиняемой этим людям.

То малое оправдание для себя, что он делал это ради их спасения, не облегчало его душевных страданий. Он понимал, что причинял боль людям, и это терзало его.

«Кому это интересно, что это ради их жизни? Тем людям, которых он резал без наркоза?» — этот вопрос он сам задавал себе и знал ответ на него.

Так он и ехал в полубреду, уже не понимая где реальность, где видения. Мокрая дорога перед ним или окровавленные белые простыни…

Свет фар ослепил его, Кай крутанул резко руль вправо, забыв, что это узкая горная дорога и справа обрыв. Его машина на полном ходу влетела в каменистую насыпь и чудом застряла в подвешенном состоянии над обрывом.

Это Кая привело в чувства, он понял, что его машина наполовину висит над обрывом и малейшее движение или нарушение равновесия приведет к ее падению вниз.

***

— Господин Изоа, машина может сорваться в пропасть в любую минуту, ваш приказ? — спросил помощник Изоа у своего начальника. Они стояли сбоку от машины Кая и наблюдали эту картину.

— Вытащите водителя, посмотрим, кто это, может, кто ценный попался, — сказал Изоа, оставаясь стоять на месте и наблюдая, как завораживающе покачивается тяжелый джип, зависший над пропастью.

Поскольку произошла передислокация войск, отряд его господина Тоями Такеру базировался лагерем на горном плато вверх по дороге. Все знали, что эта дорога контролируется господином Такеру. Поэтому Изоа было даже интересно посмотреть, кто это был в такой дорогой машине, кто был не в курсе или, наоборот, целенаправленно ехал здесь и для чего?

Кунайо, помощник Изоа, распорядился накинуть трос на фаркоп джипа, при этом дал четкие указания о том, чтобы, как только машину дернут обратно на твердую землю, солдаты открыли дверь и вытащили водителя, пока тот еще не пришел в себя и не стал оказывать сопротивление. Он предупредил, что водитель пока нужен был живым.

То, что в машине всего один человек, было видно под светом фар, которые пронизывали машину насквозь.

Если бы не всплывающие воспоминания этих недель в мозгу у Кая, он бы давно выпрыгнул из машины и вступил в бой с теми, кого он видел стоящими на дороге в боковое зеркало и зеркало заднего вида.

Но его состояние было сейчас не для боевых действий. Пока он пытался сосредоточиться и решить что делать, последовал резкий толчок, и машина оказалась на дороге, одновременно с этим все двери открылись, и его достаточно грубо вытащило множество рук из-за водительского сидения.

Кая поставили на колени перед господином Изоа, заломив ему руки назад и надев наручники.

Дождь немного поутих, Кай почувствовал отрезвляющие струйки холодной воды на своем лице. И понял, как глупо он попался. О чем он только думал?!

Изоа не поверил своим глазам, что перед ним Кай

— Поднимите его, — Изоа шагнул поближе и взглянул в лицо пленника, которого держали с двух сторон его солдаты.

Да, это Кай! Это утонченно красивое лицо и выразительные глаза, которые даже в ночи при свете фар мерцали зеленым светом.

«Странно, почему он так глупо попался? А в прочем, какая разница! Это невероятная удача преподнести своему господину то, что он так долго желал, — Кая.»

— Наручники не снимать, но аккуратно — это очень ценный человек для господина Такеру. Посадите его в мою машину, едем прямо сейчас в лагерь, и машину Кая заберите, — отдал распоряжения Изоа, продолжая разглядывать Кая.

Кая посадили в машину Изоа на заднее сидение между двумя солдатами и тронулись в путь.

Сидя в машине спереди, Изоа повернул зеркало так, чтобы видеть в нем лицо Кая, не оборачиваясь.

— Странно — ты попался...

— Здравствуй, Изоа. Куда мы едем? — спросил Кай, смотря в глаза Изоа через зеркало.

От этого взгляда Изоа стало не по себе:

«Эти глаза — в них боль и смятение, он не ошибается, и этот спокойный тихий голос — в нем тоже боль, что такое случилось с Каем?»

— Мы едем к господину Тоями Такеру, — ответил Изоа.

«Только не сейчас!» — мысленно воскликнул Кай, и его аж передернуло от такой новости.

— А он здесь?

— А ты не знал? Мы здесь уже давно стоим лагерем, сейчас это наша территория. И с вами мы вроде сейчас не очень дружим, — по лицу Кая Изоа понял, что это новости для него, — а где ты был, что не в курсе всего этого?

— Изоа, может, ты меня просто пристрелишь? Можно тебя попросить о таком одолжении? Как самурая.

— Кай я не хотел бы когда-либо вообще лишать тебя жизни, даже если мы встретимся в бою, и, тем более, лишать тебя жизни как пленника, у которого руки связаны, — Изоа говорил это искренне, он уважал Кая как воина, и сейчас ему было приятно общение с ним даже в таких не совсем для Кая благоприятных обстоятельствах. Вернее, очень неблагоприятных. Он чувствовал на себе молящий взгляд Кая.

Но он служит Такеру, и это было его личное тайное распоряжение к нему, его верному слуге: поймать Кая. Для чего — Изоа прекрасно догадывался.

Их странные отношения, вернее, это безумие, которое охватило его господина Тоями, было неприемлемо для Изоа, несмотря на то, что он был воином клана Сэндай, древнего клана, где отношения между мужчинами были основой жизни воина. Он сам это отвергал.

Сейчас просьба Кая тронула его, но долг перед своим господином превыше всего, и он отвезет Кая к Тоями.

Кай понял, Изоа больше говорить не будет и делать что-либо тем более. Спасения нет. Он откинулся на подголовник заднего сидения. Влажные волосы спадали на его лицо.

Изоа видел в зеркале аристократические черты Кая и понимал, почему Тоями совсем слетел с катушек, — Кай идеал воина. Связь с таким воином — это высшее наслаждение души и тела.

Изоа усмехнулся — вот только Кай не пойдет на это. Тогда Тоями обречен на вечные страдания…

Кай, понимая, что он попал, причем по собственной глупости, просто позволил себе уйти в эмоции вместо того, чтобы вникнуть в военную обстановку в период его отсутствия. И теперь он прямиком едет к Тоями.

«Вот хороший подарок он ему сделал — себя, — Кая опять передернуло, — только не сейчас! Когда ему так плохо, когда он еще не пришел в себя после двух недель этого ужаса, когда в ушах стоит крик измученного болью человека. И вот именно сейчас он еще увидит Тоями со всем его безумным бредом и приставаниями!»

Машина остановилась, солдаты вытащили Кая и повели его к огромному шатру.

«Какой большой лагерь, — промелькнуло у него в голове, — и когда они успели все это установить здесь? Ах, да, он же две недели резал людей… Ну почему опять он вспоминает это… хоть на секунду забыть бы все…»