Глава вторая.

Калинов мост

«Не может сердце жить покоем,

Недаром тучи собрались.

Доспех тяжел, как перед боем.

Теперь твой час настал. — Молись!»

Новосибирская республика, Приуралье. 3 января, 1962 года.

— Теперь ты убедился? — нетерпеливо, с упрёком прошептал Олег.

— Теперь убедился, — раздражённо пробормотал в ответ Саблин, рассматривая нарисовавшуюся перед ним картину.

На самом деле, было от чего впасть в отчаяние. Вдоль забора из колючей проволоки то и дело сновали японские патрули составом не менее пяти человек и обязательно с собаками. Чуть реже, примерно раз в полчаса вдоль строго охраняемой государственной границы проносилась бронемашина, в сопровождении двух мотоциклистов. Саблин, правда, не очень хорошо понимал, как японцы умудрялись ездить на мотоциклах в такой мороз и по такому снегу, но списывал подобную дурость на неукротимый самурайский дух.

Двое же мужчин залегли в небольшом приграничном леске, с безопасного расстояния рассматривая всё это великолепие.

— И что, никак? — спросил Саблин своего спутника.

Тот на мгновение потерял дар речи.

— Ты что, совсем сдурел?! — яростно зашептал он Валерию прямо в ухо. — Посмотри вокруг! Это не три с половиной сонных пограничника, которые обход делают раз в чполдня. Это, твою мать, самая настоящая армия. У них бэтеэры, если ты не заметил. Из нас решето сделают сразу, как только мы высунем свой любопытный клювик. Это и так чудо, что нам с тобой удалось подобраться так близко, а ты говоришь — перейти. В нынешних условиях это не реально, поверь. Япошки стоят на ушах, и сильно подозреваю, что виной всему этому появление твоего американского друга. Спорим на что хочешь, они не снимут дополнительный контингент с границы, пока в их руках не окажется Джеймс?

Валерий спорить не собирался.

— Ну, хорошо. Ты прав, — легко согласился он с Олегом.

Тот, облегчённо вздохнув, опёрся спиной на высокий сугроб, из-за которого они оба наблюдали за границей.

— Значит, сворачиваемся? Я думаю, стоит пару месяцев подождать, узкоглазые слегка угомонятся, снимут часть охранения, и тогда можно будет попробовать. Чёрт его знает, где вы всё это время находиться будете, учитывая то, что и к Суслову вам ход заказан, но ничего! Что-нибудь придумаем. В конце концов, можно уйти куда-нибудь на север, в рабочие районы. Сургут там, или ещё куда-нибудь подальше, совсем в тайгу, к морю, где власть оккупационной администрации слаба, а местные подпольщики давным-давно скатились в самую настоящую махновщину и не подчиняются уже никому. Понятное дело, не самые гостеприимные места, но всё лучше, чем в подвалах кэмпейтай, правда? А потом мы, как всё утихнет, мы с вами свяжемся и переведём за границу. Договорились?

Олег в своей наивности продолжал рисовать перед Валерием «радужные» перспективы ухода в подполье и игры прятки с людьми Суслова и японской тайной полицией. Даже протянул руку, чтобы обозначит рукопожатие, скрепляющее договорённость, не замечая при этом внимательного взгляда Валерия, которым тот рассматривал снующих туда-сюда солдат.

— Не договорились, — оборвал его Саблин.

— Это как, «не договорились»? — недоумённо спросил его Олег.

— Очень просто. Границу перейдём завтра. В ночь, — ответил Саблин, не отрывая небритого подбородка от холодного снега его наблюдательного пункта. — Собирайся, возвращаемся.

И, не дожидаясь реакции от обалдевшего напарника, встал на лыжи, пошуршав в сторону контрабандистской землянке, где их небольшой отряд всем скопом проводил уже четвёртую ночь. Олегу же ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Весь обратный поход на базу мужчины проделали в полной тишине.

***

— Значит, смотрите сюда, хлопцы, — привлёк внимание всех собравшихся Саблин, раскладывая на широком деревянном столе нарисованный от руки план местности.

Одиннадцать человек, не считая самого Валерия собрались в просторной, пусть и немного грязноватой, землянке. Семеро из них, те самые бойцы, с которыми Саблин совершил побег из лесного лагеря Сопротивления, скучковались вокруг своего лидера, внимательно глядя на карту. Олеся сидела рядом с ними на грубо сколоченной табуретке и курила импортные сигареты, которые одолжила у американца. Сам Джеймс стоял у небольшого оконца, единственного во всём помещении и, не отрываясь, глядел на пустынный заснеженный лес. А Олег, в свою очередь, глядел из-за плеча, злорадствовавшего по этому поводу, Саблина, пытаясь разглядеть, что, собственно, предлагает провернуть бывший подпольщик.

— План прост и надёжен, как немецкие часы, — склонившись над картой, Валерий продолжил. — Вы сами прекрасно знаете, насколько раньше была дырявой граница республики и Чёрной Армии. Так вот, с недавнего времени всё изменилось. Мы с Олегом только что оттуда, и хочу вам сказать, что халява, похоже, закончилась. Теперь там усиленные патрули, армейские части и бронетехника. Наверняка есть ещё и вертолёты, но мы их не видели. Так что, лёгкой прогулки, которой мы ожидали, связываясь с нашими товарищами-контрабандистами, — он кивнул в сторону Олеси. — Не ожидается. Однако, всё это великолепие не снимает с нас задачи переправить нашего друга через границу. И если раньше мы, с помощью наших контрабандистов, — Саблин в пол-оборота глянул на Олега, наконец-то подвинувшись и предоставив ему место у стола. — Могли незаметно, тайными тропами, перевалить через кордон, то теперь нам такой путь заказан. Прорываться будем с боем.

— Что?! С боем?! Валера, ты сдурел?! — Олег был в ужасе. — Ты понимаешь вообще, что говоришь? Вас всего восемь человек. Ладно, вместе со мной и Олесей десять. Допустим, да. Допустим, что даже мы возьмёмся за оружие. Но их там — сотни, если не тысячи. Сотни хорошо вооружённых, замотивированных солдат, у которых есть бронетехника, гранаты и вертолёты. Нас сомнут, понимаешь? Просто на части разорвут!

— Молчать! — рявкнул Саблин на Олега тоном, не терпящим возражений. — Никто тебя не сомнёт, истерик. Вы втроем: ты, Олеся и Джеймс перейдёте границу в другом месте. Вот здесь, — он указал пальцем на карте. — В пяти километрах севернее того места, куда ударим мы, — его палец снова скользнул по карте. — Там находится небольшая пограничная застава. Ничего особенного, просто бетонная вышка в два этажа. Я её заприметил, когда туда шли и обратно. Там, насколько я понял, солдат не много, это лишь, если так можно выразиться, перевалочная станция для патрулей. Здесь они встречаются, дают пересменку и идут дальше по своим маршрутам. Так что, если захватим её, мало того, что получим хоть какое-то укрепление, так ещё и свяжем все силы японцем в этом районе.

— И какой тогда смысл нам распыляться? — подала голос молчавшая доселе Олеся. — Вы, значит, в сад, а мы — в огород? Не разумнее ли ударить всем скопом, так шансов больше, разве нет?

— Неправильно. Шансов так, наоборот, меньше. И смысл, моя дорогая, во всём этом предприятии очень простой, — Саблин устало вздохнул. — Японцы ожидают, что кто-то попробует именно пересечь границу, но никак не напасть на заставу. При всей их видимой боеготовности, именно к прямому бою они как раз готовы меньше всего. Они готовы ловить вас, контрабандистов, но никак не отражать атаку со стороны подполья. Конечно, дело ясное, что победителями нам из этой схватки не выйти, — Саблин улыбнулся. — Но пару часов, пока они очухаются, мы вам точно подарим. Стянем на себя всех японцев которых сможем, и вы проскользнёте без проблем. А затем вам нужно будет как можно быстрее доставить Джеймса на территорию, подконтрольную Чёрной Армии.

Саблин внимательно посмотрел на Олега.

— И, чтобы у вас не возникло никаких сомнений и иллюзий. Добраться до людей Жукова — ваш единственный шанс остаться в живых. Тем более, после того, как мы с Джеймсом рассказали вам всё, — последнее слово Валерий выделил особо. — Кэмпейтай вас в покое не оставят. Даже если вы вдруг резко повернёте назад и выдадите нашего друга японцам. В лучшем случае, вас просто убьют. В худшем — перед этим будут долго и упорно пытать, пытаясь понять, знаете ли вы ещё что-то ещё или уже выдали всю имеющуюся у вас информацию.

— Сука, — гневно процедил Олег. — Ты нас подставил.

— Ни разу, — отбросил всякие обвинения Валерий. — Ты, спешу напомнить, пару дней назад сам попросил рассказать тебе все детали. Я лишь исполнил твоё желание. Перед этим, кстати говоря, честно предупредив, чем это может закончиться.Так что, порошу не вякать.

Саблин ещё раз обвёл взглядом своих людей.

— Собирайтесь, ребята. Выходим через полтора часа, чтобы к вечеру уже быть у границы. Покурите что ли, поспите, кому надо. Главное, ничего важного не забудьте: оружие, патроны, гранатомёты. Всё это нам с вами понадобится. Ночь будет длинной.

Когда бойцы разошлись по своим делам, а Олег с Олесей угрюмо вышли из избы, чтобы вдвоём обсудить сложившееся положение, Валерий подошёл к Джеймсу, всё также молчаливо стоящему у окна.

— Какие-то проблемы? — спросил подпольщик у американца. — Ты что-то молчалив сегодня, на тебя не похоже.

Джеймс усмехнулся.

— Хочешь сказать, так хорошо меня знаешь?

— За последние дни успел изучить достаточно, — пожал плечами Саблин. — Обычно ты брызжешь ядом даже на самых важных совещаниях. Помнишь, как Суслова чуть ли не матом крыл?

— Помню. Блин, — улыбнулся американец. — Это ведь всего-то неделю назад было. А кажется, будто целая вечность прошла.

Он взял паузу, задумавшись о чём-то своём.

— Я вот что думаю, — продолжил Джеймс. — Ты не слишком с Олегом? Мне кажется, такое пренебрежительное отношение к нашему единственному союзнику чревато проблемами.

Саблин усмехнулся.

— Возможно, со стороны именно так и кажется, но на самом деле всё несколько сложнее. Олега я знаю давно, почти с детства. По крайней мере, с юности — так точно. У нас с ним долгая история взаимоотношений. Достаточно долгая, чтобы мы оба успели испытать к друг другу весь спектр эмоций: от братства и товарищества, до зависти и ненависти. Если интересно, я могу рассказать, кто он такой и почему вообще нам помогает. Время у нас есть.

— Расскажи, — Джеймс достал ещё одну сигарету из своих бесконечных запасов. — Особенно мне интересно, за что ты его так не любишь. Парень-то вроде нормальный.

— Тут всё как раз-таки просто. Всё случилось, как это обычно и бывает, из-за женщины.

— Олеся? — моментально догадался Джеймс.

— Она самая, — подтвердил его догадку Саблин. — Впрочем, дело достаточно давнее и работе почти не мешает. Но моё личное к нему отношение… ну, пренебрежительное, это если мягко сказать.

— Теперь я точно уверен, что хочу услышать историю полностью, — улыбнулся американец. — Если между вами разногласия такие серьёзные, — это слово он выделил своей обыкновенной, ироничной интонацией. — Как вы вообще умудряетесь работать вместе?

— Тогда, давай лучше присядем, — Валерий тут же запрыгнул на стол, на котором недавно он сам и раскладывал карту. Джеймс же предпочёл нагретый Олесей табурет, стоящий около стены. Он сел и, глядя прямо на собеседника, приготовился слушать.

— Началось всё ещё до моего рождения. А конкретно — с моего отца. Он был морским офицером, служил на Балтийском флоте. Правда, за выслугу лет его ещё в тридцать восьмом перевели на штабную должность. Собственно говоря, именно это нас всех и спасло. Когда немцы подходили к Ленинграду, в пух и прах раздолбав весь наш краснознамённый Балтийский флот, его, как и многих других высокопоставленных офицеров, вместе с семьями, вывезли сперва в Куйбышев, а потом и сюда, в Новосибирск. Когда же японцы начали наступление, деваться уже, по сути, было некуда, а поэтому мой отец решил сложить оружие. Решил спасти свою семью от вечного голода партизанщины, опытов в концентрационных лагерях и безнадёжной борьбы. Начал работать на администрацию республики, занимался на небольшом судёнышке грузоперевозками в Японию. И, конечно же, промышлял контрабандой, не без этого. Уже не сосчитать, сколько всего прошло через грязный и тёмный трюм его корабля. Морепродукты, беженцы, полезные ископаемые, даже оружие, в этом плане мой отец был совершенно беспринципным человеком. Его, мне кажется, до конца жизни коробила мысль, что он сдался без боя. Променял смерть в бою, отчаянном и бесполезном, как подобает офицеру, на жизнь своей семьи. Трудно сказать, что он поступил неправильно, я понимаю. Но это всё равно мучило его. Так что, он сопротивлялся, как мог. Пусть даже просто плюя в лицо законам оккупантов. Это была его личная, тихая, совсем незаметная борьба.

Саблин немного поёрзал, принимая более удобное положение, и продолжил.

— Команда, конечно же, была в курсе всех его дел. Странно было бы ожидать от обычных работяг-моряков чего-то иного. Им тоже хотелось заработать на свой кусок хлеба в то голодное время. И в этой команде, как ты мог уже понять, был и Олег. Он был то ли боцманом, то ли ещё кем-то из ближайших помощников отца, я, если честно, не особо разбираюсь во всех этих морских должностях. И, когда отца пять лет назад японцы арестовали, заподозрив в нечистой игре, Олег должен был пойти вслед за ним. Пятнадцать лет новосибирской тюрьмы, понимаешь что это такое, Джеймс? Это ад. Самый натуральный ад на земле. Тебя морят голодом, заставляют работать в шахтах, без какой-либо связи с родственниками и всё это на нечеловеческом морозе северной Сибири. Прибавь ко всему японских докторов-психопатов, чьи кровожадность и извращённая жажда познания ничуть не уменьшились со времён Последней войны.

— Я могу угадать? — спросил Джеймс. — Твой отец взял вину на себя?

— Ты сегодня какой-то чересчур догадливый, — кивнул Олег. — Но, ты прав, всё было именно так. Понятное дело, что в доле был весь экипаж корабля. Японцы, не будь дураками, также это прекрасно понимали. И, тем не менее, отец всё отрицал. На допросах, из раза в раз, брал всё на себя, заявляя, что подчинённые ему люди были не в курсе происходящего. Это их всех и спасло. Отцу, как единственному виновнику, дали по полной строгости, двадцать лет, повесив ещё какую-то мелочь. Остальные отделались увольнением и лёгким испугом.

На секунду Саблин осёкся, с усилием сглотнул, продавливая вниз, в бездонный пищевод, тугой комок, вставший в горле.

— Отец не прожил и месяца, — продолжил он совсем другим голосом. — У него в последнее время перед тюрьмой начались какие-то проблемы с сердцем. Ничего серьёзного, просто возраст брал своё. Но там, под ледяным сибирским ветром, на голоде и холоде, под дулами винтовок надзирателей… Нам даже не прислали тело. Просто справку, что, мол, заключённый номер такой-то, также известный как Саблин Михаил Петрович скончался во время пребывания в трудовом лагере номер четырнадцать. Мать с горя чуть в петлю не залезла, я буквально едва успел вытащить. Она очень любила отца. А потом, в один день к нам пришли пятеро из команды отца. Все они поклялись, что в память о том, что сделал мой отец, они никогда не оставят нас в беде и исполнят любую просьбу, даже если это будет стоить им жизни. Так они отдавали свой долг. И, как ты уже мог понять, одним из тех пятерых был Олег.

— А остальные четверо? — уточнил Джеймс, гася сигарету прямо об стену. — Что с ними?

Саблин пожал плечами.

— Не знаю. Все как один сгинули в тот же год, когда умер отец. Только Олег выжил. Не знаю почему, то ли удача, то ли просто соображал лучше и в пекло не лез. А может, те четверо просто сбежали, наплевав на все свои обещания, хотя это и маловероятно. Я бы узнал, если дело обстояло именно так. В любом случае, в моём распоряжении остался только Олег. И знаешь, его скромная персона сильно помогла мне, когда я ушёл в Сопротивление. С помощью меня Суслов получил ещё один, как ему казалось, подконтрольный ему канал контрабанды. Его заблуждение заключалось в том, что это был не его канал, а мой. Личный. Олегу всегда было с высокой колокольни плевать на Суслова, на Чёрную Армию и на всю эту партизанскую чехарду. Он просто хочет выжить. И именно поэтому мы обратились к нему.

— Хочешь сказать, все остальные нас бы выдали, а этот — нет? — продолжил сомневаться Джеймс.

— На все сто процентов. Они мне ничем не обязаны, а многие вообще работают непосредственно на Суслова. Про мою же связь с Олегом знают все, кто хоть как-то подвязан в криминальной среде республики. Если он меня выдаст — ему не жить. Его просто сгноят в ближайший же месяц.

— Почему?

— Потому что, — Валерий сурово глянул на американца. — Кровные клятвы — единственное, что осталось святого на руинах России. Если ты не считаешься с ними, перестают считаться с тобой. И судьба тебе уготована хуже, чем «петуху» в трудовом лагере.

— Чем кому? — переспросил Джеймс.

— Пассивному гомосексуалисту, — не скрывая злорадную ухмылку, объяснил Саблин.

— Ну хорошо, — Джеймс поднял руку в знак согласия. — Тогда, почему бы ему просто не сдать нас тем же японцам? Или людям Матковского?

— Насчёт кэмпейтай я думаю, что уже всё объяснил. Живыми от этих мясников не выходят. А насчёт Матковского, то тут ты взял очень круто, — присвистнул подпольщик. — Скажи ещё, сдать самому Жукову, лично в руки. Матковский — ни разу не друг японцам, это знает почти каждый. Он лишь создаёт видимость сотрудничества и послушания, при этом чуть ли не в открытую снабжая Сопротивление информацией, оружием и людьми. Его молодчиков из РФП даже с охраны границы сняли пару лет назад, потому что те чуть ли не за руку здоровались с диверсантами Чёрной Армии и контрабандистами, свободно снующими туда-сюда.

— Почему же его тогда не уберут? Насколько я понимаю, у вас в стране считается, что незаменимых людей не бывает, а японцы это убеждение всецело разделяют, — закономерно поинтересовался Джеймс.

— Вот тут ты ошибаешься, — усмехнулся Саблин. — Матковский — это старый и хитрый лис, который за годы руководства оккупационной администрацией завязал все ниточки власти на себе, поставив на все ключевые посты в республике полных ничтожеств, по сути, лично контролируя всё: от отрядов местной полиции и до поставок сырья в империю. При попытке метрополии снять его с должности, всё, так называемое, государство рассыплется, словно карточный домик. А после недавнего обрушения Токийской биржи, для японцев это станет катастрофой.

— То есть, в Олеге ты полностью уверен. Хорошо. А в Олесе?

Джеймс прекрасно понимал, что нажал на больное место. Однако реакция Саблина его удивила.

— В ней тоже, — голос Валерия ничуть не изменился. — Она, как бы это со стороны не казалось, достаточно порядочный человек, к тому же — опытная контрабандистка. Тем более, её, как и Олега, сдерживает то, что даже если я окажусь в лапах военной полиции, им от кэмпейтай живьем тоже не уйти.

— Что у тебя с ней? — Джеймс бескомпромиссно закинул ногу на ногу и потянулся в карман за ещё одной папиросой. На этот раз, к досаде американца, портсигар оказался пуст. — Не думай, что я лезу не в своё дело, но… Если это дела сердечные, то не помещают ли они нашему предприятию?

— Не помешают. Дело давнее, к тому же, она сама предпочла двадцатилетнему юнцу многоопытного Олега, — Валерий улыбнулся. — Пора собираться, Джеймс. Для нас обоих ночь будет очень долгой.

Мужчины встали и неторопливо, отряхиваясь от сухой старой пыли, покинули конспиративную землянку контрабандистов. Короткий световой день уже давно кончился, и над необъятными тюменскими лесами ярко светил белый диск полной луны.

***

— Всё готово?

— Вроде, да, — неуверенно ответила Олеся.

— Так вроде, или готово? — не унимался Саблин.

— Да готовы мы, готовы, — раздражённо ответил Олег за свою супругу.

— Точно всё проверили? Лыжи, винтовки, провизия… — начал было перечислять Саблин, но Олег грубо его прервал:

— Валер, ты идиот, или прикидываешься? Ты ещё поучи отца ругаться. Я этим занимаюсь уже почти пять лет. Всё мы взяли, я лично проверил.

— Джеймса проинспектировал? — Валерий никак не мог успокоиться.

— И американца твоего тоже проверил. Всё у него хорошо. Да не переживай ты так, что с ним будет? Небось в ЦРУ не печенье сидел перебирал, на лыжах ходить умеет. Умеешь же, Джеймс? — крикнул Олег, повернул голову к разведчику.

Джеймс утвердительно кивнул.

— Так что, вот. По сути дела, готовы отчаливать, ждём только команды, — Олег сморкнулся и утёр нос толстой варежкой, не выпуская из руки лыжную палку.

Всё троица, которая должна была перейти через границу, уже стояла на лыжах. Джеймс, стрельнувший у кого-то завернутую в газетку махорку, несмотря на близость к границе, бесстрашно дымил. Его беспокойство выдавали лишь неугомонные руки, которыми он то и дело исполнял какие-то непонятные пассы. На плече же у него, помимо достаточно объёмного походного мешка, висел старый, ещё ленд-лизовский, английский пистолет-пулемёт «STEN». Несмотря на то, что оружие было достаточно древним, содержали его в прекрасно состоянии, оно даже сейчас, при тусклом лунном свете, блестело маслянистым отливом. Олеся немного нервничала, переминаясь с ноги на ногу и стряхивая с лыж снег. За плечом у неё висел брат-близнец того мешка, что болтался на спине у американца. В руках она держала новенькую штурмовую винтовку «Арисака» с магазином на двадцать пять патронов.

Лишь один Олег не проявлял видимого беспокойства. Он стоял, внимательно смотря Саблину прямо в глаза, и не обращал внимания на падающие на его лицо снежинки.

Валерий протянул ему руку на прощание:

— Ну, давай.

— Давай, — ответил контрабандист, пожимая протянутую ладонь. — Ты, если что, прости меня.

Саблин лишь махнул рукой в ответ, как бы давая понять, что прошлое осталось в прошлом.

— И ты меня тоже, если было что не так. Удачи тебе. Надеюсь, ещё свидимся.

— Я тоже надеюсь, — сказал Олег таким тоном, что сразу становилось ясно, что в живых он Саблина увидеть не ожидает.

На смену отошедшему в сторону Олегу подошла Олеся. Она, несмотря на порядком мешающие лыжи, обняла Саблина и тихонько всхлипнула.

— Валер… ты это… аккуратнее, — всё, что она смогла из себя выдавить.

— Обещаю, — глупо сказал Валерий, прекрасно понимая, что слово своё он в этот раз не сдержит. — Олесь, могу я тебя попросить об одной услуге?

— Да, конечно. Что ты хочешь? — она отстранилась от подпольщика и мокрыми глазами взглянула на него.

— Доведите, пожалуйста, с Олегом это дело до конца. Это наш последний шанс, понимаешь? Мы двадцать лет его ждали и, возможно, не дождёмся уже никогда, если вы не справитесь. Я не могу требовать от вас жертвовать жизнью, но… сделайте так, чтобы Джеймс дошёл, хорошо?

— Хорошо, Валер, — она ещё раз всхлипнула. — Мы постараемся. Очень сильно постараемся.

Чмокнув Валерия в небритую щёку, она отошла к своему супругу. Настала очередь Джеймса.

— Ну, вот и всё, да? — спросил американец.

— Похоже, что так.

— Страшно? — поинтересовался Джеймс.

— Наверное, — пожал плечами Саблин. — У меня такое чувство, будто я вступил на какой-то мост, по которому идти могу только вперёд. И неважно уже, страшно мне или нет. Потому что выбора у меня, по сути, никакого нет. Остаётся только идти вперёд, что бы ни случилось.

— Странный ты человек, Валера.

— Какой уж есть, — хмыкнул ему в ответ Саблин. — Одного я всё-таки боюсь.

— И чего же?

— Того, что вы не дойдёте. Понятное дело, что рассвета я, скорее всего, не увижу. Это не обидно и не страшно. За правое дело умирать вообще не страшно, знаешь ли. Я боюсь лишь того, что всё это будет напрасно. Что рассвет завтрашнего дня не увижу не только я, но та самая страна, над которой уже как двадцать лет висят непроглядной темью сумерки, тень огромных хищных крыльев. Вот чего я боюсь, Джеймс.

— Я, кажется, понимаю, — немного помолчав, произнёс американский разведчик. — Наверное, если бы я был на твоём месте, я чувствовал то же самое. Знаешь, это, наверное, немного наиграно прозвучит, но мне жаль, что так всё вышло. Мы, наверное, могли бы стать чертовски хорошими друзьями.

— А вот мне — ничуть не жаль, — улыбнулся ему в ответ русский подпольщик и крепко обнял. — С Богом, друг.

— С Богом.

Теперь вся троица повернула, и друг за другом пошла на север. Они займут заранее обговорённую позицию и будут ждать сигнала. Саблин был уверен, что они его ни в коем случае не пропустят.

Полчаса. Он даст им ровно полчаса. А затем он и весь его отряд пойдут на штурм. Последний в их жизни.

Валерию почему-то резко захотелось водки. Он вообще был человеком слабо пьющим, но сейчас, когда между жизнью и смертью для него существовал лишь тридцатиминутный отрезок времени, для успокоения души хотелось именно этой горькой, резкой и отвратительной жидкости.

— Командир, — услышал он из-за спины.

Саблин повернулся. Перед ним полукругом собрались его бойцы. Все семеро.

— Вам чего, ребята? — спросил он.

— Командир, мы вот чего сказать хотим, — начал Андрей, щупленького вида человек, с наголо обритой головой. В руках он баюкал противотанковый гранатомёт. — Ты не беспокойся за нас. Мы своё дело сделаем. Понятное дело, поляжем все, даже не говори ничего, и так понятно, что шансов у нас нет. Но мы не разбежимся. А то один раз так уже было: этот, значит, коммунист, этот — монархист, а тот ещё какая сволочь. И каждый на себя одеяло тянет. И в итоге что? Гавкаем сидим, как собаки, друг на друга, а толку ноль. Немец в Москве сидит, японец всю Сибирь занял, а мы по своим будкам разбежались и лаемся. Так и не поняли, что враг у всех нас общий. Так что, лучше уж так, лучше уж пусть этот американец свои разведданные «чёрным» отнесёт, лучше уж мы здесь все пулям поклонимся за это, чем дальше вот так, по-скотски. Как Суслов и его ветошь марксистская!

Остальные лишь кивнули в знак согласия с Андреем.

— Понятное дело, — продолжил гранатомётчик. — Что нас даже не вспомнят, если у них всё получится. И что не мне, например, медаль на грудь повесят, за то, что я здесь лёг за то, чтобы кто-то другой русский флаг над Кремлём поднял. Только ведь, это всё равно не зря будет, правда?

— Правда, — сглотнув, ответил Саблин. — Только вот, с чего ты взял, что нас помнить не будут?

Андрей ехидно и слегка печально улыбнулся.

— А что, скажешь, не так? Скажешь, памятники нам поставят во весь рост? В Новосибирске где-нибудь, или в Магадане?

— Ну, из бронзы их точно не отольют, памятники эти, — согласился Валерий. — Вот только их всё равно поставят. И помнить будут. Обязательно будут. Каждый раз, когда будут тосты за павших поднимать, или за победу, каждый раз и нас вспоминать будут. Потому что мы, если говорить начистоту, сегодня кирпичиками стали. Маленькими такими, незаметными, вдавленными в самый грунт. Но именно на наших спинах будет стоять нерушимый памятник. Памятник сотням таким же, как мы, неизвестным солдатам, пропавшим без вести и не вернувшимся домой. Он, Андрюш, стоять только будет не на площади, и даже не в парке, а в людской памяти. И потому будет выше и крепче любых статуй, которые человечество когда-либо строили, и которые ещё даже не заложили.

Он обвёл взглядом своих солдат.

— Ну что, ребятки? Дадим Джеймсу ещё минут десять, да, помолясь, пойдем, повоюем?

— Повоюем, — довольно заворчали его ребята.

Саблин повернул голову и посмотрел на пылающую огнями прожекторов границу. Очень скоро здесь станет не только светло, но и горячо. Настолько горячо, что он напряжения станет плавиться январский снег.

***

Выстрел. Ещё один. За ними тут же следует очередь. Ей в аккомпанемент бьют ещё как минимум два автомата, сливаясь в смертоносную какофонию звуков и стали. Отвечают же этому невозможному оркестру лишь слабые, одинокие флейты, утонувшие в крови.

Саблин попытался пошевелить правой рукой. Никак. Пуля из крупнокалиберного пулемёта, прошедшая навылет, заодно раздробила ему кость, так что теперь он, по сути, вышел из боя так же, как и почти все его товарищи.

А ведь всё так хорошо начиналось.

Заставу, которую Саблин и его бойцы выбрали для нападения, они взяли чуть ли не с лёту. Удачное стечение обстоятельств, помноженное на чёткий расчёт. Им удалось по густому январскому снегу подобраться к пограничникам почти вплотную, прежде чем началось светопреставление. Слава Богу, что полночи до этого они тщательно вымеряли время прохода патрулей и, вклинившись как раз в небольшую перемену, обеспечили себе численное преимущество. К тому же, на их стороне был элемент внезапности. Так что, следующую группу японских солдат, сопровождаемую бронемашиной, встретили не их сослуживцы и боевые товарищи, а выстрел из гранатомёта, тут же превративший японский бронетранспортёр в горящий факел.

К чести пограничников стоит сказать, что среагировали они быстро, по-азиатски. Никаких переговоров, никаких предупреждений. Чистая, кристаллизованная жестокость, помноженная на древнее самурайское желание уничтожить врага, нашедшее воплощение в треске раций, громких криках командиров и грохоте боевых машин. Через минут двадцать, после начала сражения, застава, которую заняли подпольщики, и её окрестности превратились в огненный ад. У Саблина и его бойцов было всё, чтобы выдержать первоначальный натиск: оружие, патроны, даже противотанковые средства и, самое главное, злоба и осознание правильности своего дела. Единственное, чего у них не хватало, так это людей. Рано или поздно, подтянув все силы, японцы бы их просто смяли, раздавили танковыми залпами и вертолётными ракетами. Впрочем, именно этого подпольщики и добивались. Гордо и дерзко атаковав превосходящего их врага, они как бы кричали: «Мы здесь, возьмите нас! Мы — ваши!».

Делайте с нами что угодно, только не обращайте внимания на участок границы в пяти километрах к северу.

И японцы не обращали. Им было не до того. Семеро отчаянных русских солдат задавали узкоглазым такую трёпку, что даже при всё желании они не смогли бы распылить силы.

Бойцы Саблина держались с честью. Каждый понимал, что отступать ему некуда, и поэтому выкладывался на все сто процентов. Вот только бойцы всё-равно начали падать. Никакая свирепость, никакая ненависть и жажда отмщения не способна защитить от пуль и снарядов.

Саблин с трудом повернул гудящую голову на левый бок. Прямо на него, лёжа на бетонной крошке второго этажа, глядел широко распахнутыми глазами украинец Алексей. Из разорванной в мясо шеи медленно растекалась лужа крови.

Валерию казалось, будто эти мёртвые, лишенные даже капли жизни глаза, которые ещё недавно принадлежали весёлому и неунывающему человеку, затягивают его. Тянут за своим обладателем прямо в бесконечную, вязкую трясину, из которой уже нет выхода. И стоит лишь только дать им волю, чуть-чуть поддаться, как смертельное болото засосёт тебя с головой.

По крайней мере, так будет не так больно.

— Командир, командир!..

Морок, который едва не захватил Саблина, улетучился, испугавшись человека, трясущего подпольщика за плечо.

Саблин никак не отреагировал.

— Командир!.. Да, чёрт, Валера, ты меня слышишь?!

Валерий с трудом повернул голову на другой бок.

Андрей. Тот самый щуплый гранатомётчик, который клялся ему в верности пару часов назад. К его чести стоит сказать, что слово он своё сдержал. Не сбежал, и не отступил. Не только с заставы, но и даже в загробное царство, что сейчас было гораздо важнее. Остался стоять.

— Кто ещё живой? — слабым голосом, еле ворочая сухими губами, спросил Саблин.

— Никого больше нет, только мы. Митьку только что осколком в висок ударило. Не дышит, — он кивнул на дверной проём позади себя, откуда виднелся труп, навзничь раскинувшийся на голом полу.

— Командир, я вот что говорю! — продолжил Андрей, перекрикивая автоматные очереди, раздававшиеся снаружи. — Если мы прямо сейчас…

Закончить он не успел. Неаккуратно высунул голову, прямо под неотвратимую косу пулемётной очереди, прошившей весь второй этаж пограничной заставы. Его тело, обезображенное кровоточащими ямами выстрелов, тут же откинуло к противоположной стене, гранатомёт, который выпустили из крепкой хватки мёртвые руки, с грохотом упал к вытянутым ногам Саблина.

Вот и всё. Конец боя.

Через пару минут японцы, поняв, что сопротивление подавлено, осмелятся войти в здание. Если его не посечет осколками гранат, которые эти мрази буду кидать в каждый угол, подумалось Саблину, то его обязательно замучают в пыточных камерах служб безопасности.

Нет. Не так. Сперва его приведут в порядок, откачают и накормят. Его рана, по сути, совсем пустяковая, просто потерял много крови. Хорошим военным врачам залатать его — раз плюнуть. Вот только потом, после чистоты и стерильности госпиталей, его заберут палачи из кэмпейтай, прямиком во влажность и сырость глубоких подвалов.

И Саблин вдруг явственно осознал, что не хочет. Не хочет, чтобы равнодушные доктора механическими движениями вливали в него один за другим пакетик крови. Не хочет, чтобы невероятно заинтересованный в собственном деле госбезопасник снова и снова задавал одни и те же вопросы, укрепляя силу своего слова электродами, иглами под ногтями и ударами молотка. А ведь он, Валерий Саблин, что самое страшное, рано или поздно заговорит. Это в советских пропагандистских фильмах герои-молодогвардейцы молчат, не выдавая страшному врагу ни капли информации. Только вот жизнь — не красная агитка. Здесь под пытками говорят все, и время, за которое у очередного отважного партизана развяжется язык, определяется лишь мерой его собственного мужества.

Где-то там, внутри самого себя, в самых глубоких уголках своей души, куда в здравом уме не заглядывает ни один человек, Валерий услышал шаг. Первый шаг на широкий, каменный мост, соединяющий вчера и завтра. Мост, своей гигантской дугой выгнувшийся над бесконечной рекой времени. Монументальное сооружение из далёких, древних сказок, которые когда-то ему читала на ночь мать. Калинов мост.

С силой отлипнув от стены, которая уже почти полностью пропиталась его потом и кровью, он протянул дрожащую руку за гранатомётом. Сжал пластиковую рукоятку, потянул металлическую трубу, увенчанную болотного цвета цилиндром снаряда, на себя. В глазах тут же потемнело. Кажется, на счёт докторов Саблин всё-таки преувеличил.

Подтягиваясь на одной руке, другой судорожно сжимая гранатомёт, он полз, едва не срывая ногти об бетонную крошку, к обугленному провалу окна, раму из которого не так давно выбило взрывом. Шаги, что он не слышал, скорее, чувствовал всем своим естеством, набирали темп, становились чаще и громче, гулко гудя темнотой в глазах. Времени у него становилось всё меньше. Богатырь, как встарь, выходил один, в полный рост, на середину моста, ожидая мерзкое, трёхглавое чудовище.

Саблин, изнемогая, встал на колени и упёр гранатомёт на нижнюю часть провала. А вот и змей, строго по расписанию. Ревёт, гудит, пылкает огнём ракет и пулемётов. И даже о трёх головах. Или же, это у богатыря в глаза троится? Времени размышлять, впрочем, нет. Есть время, стремительно убегающие секунды жизни, только для того, чтобы навестись, нащупать прицелом расплывчатую фигуру вертолёта. Или же, всё-таки, никакого вертолёта и в помине нет? Может быть, это Змей Горыныч, персонаж древнерусских былин и преданий, стерегущий царство мёртвых и мир живых? Может быть, вовсе не смертоносное оружие безжалостного двадцатого века держит в руках герой? А направляет твёрдой, непрощающей рукой стальной наконечник копья? Точно и чётко выбирает момент и место удара, так, чтобы чудищу не понадобилось второго удара. Он должен это сделать это, даже если нестерпимый гул реки под ногами сбивает, путает все мысли. А может быть, это не река вовсе? Может быть, это японские автоматчики, неугомонно пытающиеся выкурить русского подпольщика? Неизвестно. Миф и реальность, сказка и быль, последний, отчаянный бой и галлюцинация, все слилось воедино, перемешалось, запуталось гордиевым узлом. И некому, просто некому рассказать о том, последнем бое, что принял Валерий Саблин на Калиновом мосту, мосту между жизнью и смертью. Хотя, может быть, всё было совсем не так? Может быть, это сам русский богатырь Добрыня погиб на японской границе, под безжалостным огнём пулемёта, сразив перед этим своего самого известного и самого безжалостного врага?

Единственное, что можно сказать точно, так это то, что Джеймс Кюри, агент американской разведки, посланный в Россию с чрезвычайным заданием, стоя на небольшом лесном холме и делая глоток живительной, после многокилометрового марша, воды из жестяной фляжки, видел, как в примерно десяти километрах от него, в небе вспыхнул и тут же погас яркий, огненный всполох.