1. Анатолий

Мой литературный агент смотрел на меня с отвисшей челюстью, в прямом смысле.

— Макс, прикрой рот, люди не то подумают.

— Толик! Мне, что думать? Слушай, — он доверительно зашептал, — не бойся, никому не скажу. Подыщем лучшего врача, такого, что молчать умеет.

— Бредишь, Макс? Какой врач?

— Лучший! Вызваниваешь, настойчиво тянешь в бар, и заявляешь, что бросаешь писать!? — он нервным движением ослабил галстук, расстегнул верхние пуговицы на рубашке, растер шею. — Ты или заболел, или — наркотики? Алкоголь? Что? Откуда это решение? — он откинулся на спинку, потер виски. Оглянувшись, махнул официантке: — Девушка, Будвайзера, две бутылки. Только чешского, пожалуйста!

— Не рановато? — я поймал его взгляд.

Он раздраженно отмахнулся, снял галстук и бросил на сиденье. Сцепив пальцы в замок, выпрямил спину, сказал сурово:

— Толя, у тебя контракт на приличную сумму. Про штрафы помнишь? За несдачу романов?

Я дожевал гамбургер, отпил кофе и под колючим взглядом Максима, салфеткой тщательно вытер руки, рот и, наконец, собрался с мыслями.

— Не дави. Контракт, штрафы — ты выслушай, а там думай, есть ли мне до них дело.

— Не перебивая!

Я добродушно улыбнулся. Ага, пятый год вместе работаем, знаю.

Официантка принесла пиво и пиалу с фисташками. Дождавшись пока уйдет, я продолжил.

— Вчера, после раздачи автографов, паренёк подошел. По виду, так, задрот и ботаник.

— Черкнул автограф, и отвязался, — отставив опустевшую на треть бутылку, Максим взялся за фисташки.

— Но вот взгляд у него… Отца моего помнишь? На презентацию первой книги приезжал.

— Хо, его забудешь! Как он, не передумал в город перебраться?

— Нет, он только и знает, что про своих прихожан говорит, мол, без него не обойдутся. — Я забарабанил по столу пальцами, мысли радостно рванули к новой теме, не желая возвращаться к тревожной.

— Так что с пацаном? — Максим замер с бутылкой у рта.

— Пацан ли это был...

Он шумно сглотнул чуть не застрявшее пиво.

— Девчонка?

— Нет, так-то парень. Я про отца к чему вспомнил, у ботаника, взгляд оказался в разы тяжелее. А ещё, когда ему в глаза посмотрел, думал, меня разорвало, и вновь склеило.

Прервавшись, Максим глянул на меня и продолжил экзекуцию орехов.

— Знаешь, Толик, я батю твоего всего раз видел. А с людьми пообщался за сорок лет, не каждый за всю жизнь успеет. Так вот, ему никто и в подметки не годится по твердости взгляда. Он как в анекдоте, где капитан гвозди в казарму кулаком вгонял, а те гнулись, пока не выяснилось, что там прапорщик спит у стенки. Вот Сергей Палыч, те гвоздики, таки вогнал бы. Взглядом. Так что, — он глотнул из бутылки, — извини, не верится.

— Да, да, но этот… Я атеист, но клянусь, он, в глаза посмотрев, душу мне пересобрал!

Вняв наконец-то моей серьёзности, Максим всё отодвинул и, сложив руки на столе, кивнул продолжать.

— Не успел я в себя прийти, он говорит — Анатолий, вы в рассказы душу вкладываете. Это прекрасно! У меня подарок. Знаю, порой хотите, чтобы написанное стало реальностью. Я дам такую возможность. Отныне, пожелайте того, приступая к работе, и вуаля, фантазия кошмара оживёт. Не хотите, и вот, лишь очередная история.

— Вот шизо… Стой, — он уставился на свою руку, которую я удерживал между ладоней, — ты зачем, ты когда успел? — вытащил ее, качая головой. — Толя, что за гейские замашки?

— Вот и я так обнаружил, что он мои руки держит. Понимаешь? С моим-то болезненным отношением, когда без ведома трогают! — Меня передернуло.

— Да уж, ситуация. Что дальше было?

— А ничего. Он пожелал удачи и ушёл. Всё.

Максим допил залпом пиво. Утерев лицо, хлопнул по столу ладонью:

— И только-то? Господи, за руку взял псих малолетний, и ты бросаешь писать? Забудь! Хочешь, давай сдвинем срок сдачи романа? Пф, редакция и не пикнет.

Я упер взгляд в стол. Вспоминать тошно, а уж рассказать. Задрожало нижнее веко правого глаза. Максим заметил. Спросил обеспокоено:

— Это не всё? Анатолий, что случилось?

Я стиснул зубы. Поганое чувство вины! Сердце сжалось, кольнуло. Чёрт! Схватил пиво и махом выпростал половину. Выдохнул, вдохнул и добил остальное. Поставил бутылку, и, съеживаясь, скрестил руки на груди. Веко дергаться не перестало, но алкоголь разжал тиски на сердце и развеял холодный ком в животе.

— Приехал домой. Решил пройтись, заодно Цезаря выгулять. Думал минут двадцать хватит. Но ты ж знаешь этого… этого оболтуса… Казалось бы, ризеншнауцер, умный, послушный, а зевнешь и лови до утра. Вот и я за ним часа два бегал, а он и счастлив, — я закусил изнутри губу, отгоняя слёзы. — И что-то я замерз, уже не рад был прогулке. Хотел, знаешь, в теплую ванну, глотнуть вина, и спать. Поймал Цезаря, или скорее он набегался наконец-то, и чуть не отхлестал поводком, до того злой был. Но сдержался. Так, щёлкнул по уху.

Вернулись, лапы ему вымыл, включил воду в ванну. Пошел вина налить, слышу, в коридоре будто срыгнули, да так мощно. Засранец успел чего-то сожрать, а выблевал эту падаль уже в квартире. Меня аж подкинуло от злости. Пока убрал всё, настроения ни на что не осталось. В наказание закрыл его в ванной. И как был в одежде, так и упал спать, думал отключусь сразу.

Хоть бы на минуту уснул! Лежал и только больше раздражался.

В общем, сел за ноутбук, решил выплеснуть всё в текст. Вышел короткий рассказ. Перечитал, поправил и чувствую, вырубаюсь. Заснул, не успев толком улечься.

Знаешь, отчего утром проснулся? Непривычно тихо было. Сначала не понял, а потом — ах ты ж, Цезарь в ванной! Не шумит, наверняка нашкодил. Кинулся, дверь открыл. Дверь открыл, а он, он… Макс… — я заплакал.

— Оу, Толя, — он пересел ко мне, осторожно приобнял. — Тихо, всё, всё. Держи, — он сунул в руку пачку салфеток. — Сейчас, погоди, выпьешь, как следует. Может, в другой раз, всё расскажешь.

Я опять закусил губу, теперь уже до крови, сделал пару глубоких вдохов, вытер слезы и кивнул, что может звать официантку.

Выждав пока закидаю в себя подряд три стопки водки и тарелку мясной нарезки, Максим подвинул мне бутылку Будвайзера. Так же терпеливо подождал, пока не допью и её.

— Может пойдем куда? В кино, просто погуляем? На набережную, а? Толь?

— Нет Макс, — я более-менее успокоился, — надо с этим сейчас разобраться. Ты посиди возле меня, ладно? Не могу громко говорить, сил вообще нет, — слова из меня еле выползали. — Цезарь был в ванне. Завёрнутый в занавеску для душа. Но понять что это он, вот так взглянув, было нельзя. Только если знать, что больше-то некому. Там ведь не собака уже лежала, а кровавая каша из мяса, костей, — я прокашлялся, выгоняя застрявший в горле ком, — внутренностей. — Макс ругнулся. — И ведь я знал, что это он и по другой причине. Понимаешь?

Рассказ. Я написал об этом. Пёс и хозяин.

Я же не бил его никогда! Ты ж знаешь, когда разозлюсь, совсем себя не контролирую. Но с ним сдерживался, напоминал себе — он всего лишь собака, он же меня любит, без всяких условностей. Неужто рука подымится ударить? Я ведь тоже люблю его. Люблю.

Тот, парень, он не обманул. Я хотел наказать Цезаря, когда сел писать. Хотел, и описанный мной кошмар добрался до него.

Я сидел на полу около ванной и вскоре еле сдерживался от желания написать ещё историю. Ещё одну, способную стать явью.

В надежде убедить себя, что не я убил Цезаря. Что это невозможно, текстом совершить такое. И… страшно, когда думаю о другой причине. Узнать, я вправду теперь способен на такое? Я могу? Тот юнец, вложил мне в руки, что — инструмент, орудие? Для чего?

Макс, я всерьёз думал об этом! Сел за ноутбук и собирался начать! Хотел это сделать! Понимаешь? Просто убедиться. Убить кого-то, чтобы просто убедиться что могу.

Случайно приметил в углу комнаты мячик, игрушку-пищалку. Цезарь с ней мог часами играть. Мог. Теперь нет. С меня будто морок сошел. Больше к мерзопакостным мыслям не возвращался. И, пока возил Цезаря хоронить за город, пока убирался в ванной, размышлял.

Правильное, тут одно решение — перестать писать. Потому и позвонил, настоял на встрече, — я почувствовал сбегающую по подбородку каплю, тронул пальцами, бездумно осмотрел мазки крови на них.

— Толик, уверен, что не надо показаться специалисту? — он положил салфетку мне на ладонь, сжал в кулак.

— Ладно тебе, так и скажи — Анатолий, ты псих!

— Не надо...

— Макс, последняя услуга — уладь с контрактом. Сумму штрафа кинь на почту, я поручение банку выдам. И для прессы что-нибудь придумаешь? Такое чтоб не лезли с вопросами, ко мне. — Я встал и протянул руку. — Спасибо тебе. Извини, что не оправдал надежды на дальнейшую работу.

Завершив встречу крепким дружеским рукопожатием, я ушел, оставляя моего литературного агента с грузом моих проблем, но уверенный — он справится.