9. Спектакль

Анатолий пошатнулся, попятился, и, наконец, запнувшись о подкосившуюся правую ногу, упал, подумав — первый акт трагедии разыгран. Неуклюже раскинутые руки, подвернутая лодыжка, камень, впившийся под лопатку, неудачно повернутая шея, всё доставляло неудобство, злило. Но даже сбившуюся на глаза челку, теперь было не убрать. Только смотреть туда, где вечность назад стоял он, а сейчас Максим. Когда-то друг, когда-то верный соратник, когда-то лучший литературный агент. Которому пришлось сделать несколько шагов вслед топору, прежде чем выдернуть тот из груди Толика. Ну и где следы скорби о нём, ужаса от содеянного, где всё это? — возмущенно закрутилось в голове писателя.

Максим же взглянул на секретаршу и глуповато улыбнулся, сказал:

— Ну вот, теперь-то всё будет хорошо.

Опровергая сказанное, коршуном с небес на него рухнуло нечто нелепо вопящее. Настя, отскочив, оторопело разглядывала сыгравшего роль рокового снаряда. Огромный, грузный мужчина, в изодранной одежде, Максима подмял под себя почти полностью. Вывернутая под неестественным углом голова прыгуна, в ответ уставилась на девушку глазами из которых сочилась масляно-чёрная жидкость. Легкий ветерок наполнил вокруг всё ароматом свежесваренного кофе.

— Как так-то? — раздался сдавленный, еле слышный голос Максима, за которым последовал ещё более тихий короткий хрип.

Настя беззвучно плача, подошла и села рядом. Потянувшись, тронула безжизненно выпростанную из-под туши здоровяка руку Максима. Слезы покатились сильнее.

Анатолий слабо рассмеялся. Поймав непонимающий взгляд Насти, просипел:

— Я кх-кх… это должен был быть я… сраная хреновина должна была упасть на меня… — после долгого тяжелого вздоха он добавил — А этот дурак всё не так понял… не так. — Под мысль — вот и второй акт — веки Толика закрылись.

Оброненная записная книжка Ночного, раскрытая приглашающе смотрела на девушку исписанными страницами. Подойдя и подобрав её она, как в первом классе водя пальцем по строчкам, нашла место, где говорилось, что "писатель опустил блокнот и грустно улыбнулся старому другу, много лет бывшему его агентом. И его секретарше, которую узнал какие-то сутки назад, но успел понять, что человек она хороший. И Максим сказал: — Постой, о чём ты говоришь? Ты же не… — и в эту секунду нечто массивное рухнуло на Толика сверху. Настя, вскрикнув, зажала рот ладошками. Анатолий слабым взмахом руки поманил Максима. Когда тот присел и приблизил лицо к другу, собрав силы, прошептал: — Я заслужил, да, но знаешь, всё равно обидно, ведь… — не договорив, он умер".

Закрыв записную книжку, Настя растерянно и в то же время обиженно пожала плечами и обронила:

— И что мне теперь делать? — от слез остались только подсыхающие дорожки. — Мне-то что делать? — она утерла лицо, злыми, резкими движениями. — Тупые мужланы, лишь бы потрагичнее умереть, лишь бы побольше пафоса! А как же я? — крик вышел что надо, с надрывом, и капельку не дотянул до ультразвука. Но вокруг никого, и оценить не кому. Тогда Настя посмотрела вверх — небо, ярко голубое, словно тропическая рыбка. И там никого. Но ядовитая сочность цвета успокоила её, и всё тот же вопрос прозвучал буднично, как заданный походя, в череде каждодневных дел, не нарушая мерного течения жизни: — Мне-то что делать?

— Жить, конечно же.

— Что? — девушка закрутилась, озираясь в поисках говорившего. Но вокруг по-прежнему не было ни души.

Со стороны Ночного раздалось старческое кряхтение. Поначалу оторопев, в следующий миг Настя кинулась к писателю.

— Анатолий, Анатолий, вы живы? Живы! Слава богу, — она помогла ему принять полусидячее положение.

— Жить дальше.

— А? Что вы говорите?

Толик потер грудь, морщась от боли. Затем влез рукой за пазуху и, повозившись с застежками, достал лист защиты — металлическую подкладку с наклеенным на нее плотным куском пенопласта и картонкой. Осмотрев след от топора, отбросил её, и снова взглянул на девушку, указав рукой в сторону Максима, произнес:

— Ты спросила, вон там, что тебе делать теперь. Должен признать, момент получился драматичным. В романтическом фильме, или романе, после твоих слов должен появиться некий мужественного вида молодой незнакомец. Положить успокаивающе руку на плечо, и сказать таким сочным баритоном, с легкой хрипотцой, что тебе надо жить дальше.

Настя озадаченно смотрела на него и молчала. Ни звука, пока он, встав, разминал поясницу, пока, потирая шею, шаркая, подходил к телу Максима. Писатель, встав рядом с бывшим другом, спрятал руки в карманы брюк и чуть наклонился вперед.

— Вы живой, — в голосе девушки отчетливо прозвучало возмущение.

— Живее всех живых, — Анатолий повернулся к ней. Подождал, но она больше ничего не сказала. Пожав плечами, Толик минут пять ходил туда-сюда. Настя так ни слова и не проронила.

Он приблизился к ней, заглянул в глаза:

— Послушай, ты вправду поверила во весь этот спектакль? В то, что человек, получивший такую силу, человек убивший отца, такой человек попытается всё исправить? Ты не похожа на этих модных дурочек, у которых сообразительности хватает лишь ориентироваться в сезонных скидках на обожаемое шмотьё и прочую дрянь. И Максим, — она, ожидаемо, вздрогнула — он хорошо о тебе отзывался, хвалил, я помню.

— Зачем? — заплакав, она поспешно опустила голову, обняла себя, и отвернулась.

— Зачем? А ты как думаешь? Скажи, сколько людей осталось в живых после того, что я устроил? — не дожидаясь ответа, Анатолий обошел девушку и, встав перед ней, протянул руку и аккуратно взяв за подбородок, поднял её лицо. — Половина. Половина от семи, около того, миллиардов. А у меня ещё столько идей! Осталась всего половина, и ещё столько идей. Но, но, безусловно, больше никаких мегасценариев. — Теперь уже отвернулся он, задумчиво продолжил. — Иначе ведь их надолго не хватит. Н-нда. Что ж, как я уже говорил, ответ на твой вопрос — живи дальше.

Обернувшись, Анатолий отсалютовал Насте на прощание, и, хрустя гравием, пошел в сторону шоссе. Уже отойдя на приличное расстояние остановился и прокричал, сложив ладони рупором:

— Надеюсь, ты доживешь до последней моей задумки. Будет приятно увидеть знакомое лицо. Крайслер оставляю тебе. — Девушка никак не отреагировала, или же с такого расстояния он не разглядел.

Принявшись напевать в полголоса, Толик торопливо зашагал дальше. Руки нестерпимо зудели, хотелось взять скорее ручку, или карандаш, им удобнее и легче писать, или сесть за любимый ноутбук, и начать писать. В голове толпились идеи, одна другой лучше, и каждая требовала, чтобы взялся именно за неё. Спокойно, слов хватит на всех, уверенно заявил он сам себе, и немного притушил огонь под котлом творчества.

Июнь 2014 — февраль (октябрь) 2016.