Глава 1. Вивв

Часть вторая. Пятачок (осколок № 55555)

— Пилу взял?

— Она есть в комплекте на повозке.

— А лом?

— Там же. Вивв, ты еще про медицинский ящик спроси или про тросы с карабинами.

Вивв нахмурилась:

— Вдруг ты что-то принес домой с прошлого рейда, бросил куда-нибудь в угол, где я не заметила. При случае хватишься, да поздно будет… Я волнуюсь.

— И это выглядит немного глупо.

Улыбнувшись, Э́рли подошел к жене, заглянул ей в глаза. Он был высоким, и потому, даже когда смотрел вот так, с нежностью и лаской, Вивв все равно казалось, что он смотрит свысока и не принимает ее тревоги всерьез.

— Если тебя это успокоит, — сказал он, поцеловав ее в макушку, — можешь еще раз проверить, три ли у меня факела в рюкзаке, наточен ли мистозо́, и не повырывали ли девочки страницы из Кодекса для своих рисунков.

Вивв охнула, вспомнив:

— Твой оберег от молний. Он же остался в спальне!

В больших темных глазах Эрли блеснули огоньки.

— Ты его с меня сняла. Но ты его на меня потом сама и надела. Забыла?

Вивв молча прижалась к его груди. Будь в прихожей светлее, Эрли увидел бы ее напряженное лицо.

Перед уходом мужа в рейды ее всегда мучили тревога и кошмарные фантазии: а вдруг он погибнет, спасая людей на пожаре? а вдруг пьяные крестьяне при виде их отряда дружно схватятся за вилы? а вдруг, бродя по скалам в поисках потерявшегося охотника, он оступится, сорвется и сломает ногу или спину? Впрочем, переломы — это не страшно. Переломы она излечит. Лишь бы отряд доставил Эрли домой, к ней. А потом ушел бы с глаз долой.

Трудная работа у киугуо. Половину жизни они проводят в рейдах и проверках: следят за порядком в городе и десятках деревень, смотрят, здоровы ли жители, нет ли заразы или эпидемии, тушат пожары и ищут пропавших, ловят нарушителей, штрафуют и даже иногда казнят. Защита и наказание, спасатели и судьи, лекари и палачи. Но не менее трудно жене члена такого отряда — жить в постоянном страхе.

— Когда твой рейд выпадает на время-свет, мне спокойней, чем когда ты уходишь в тень, — тихо сказала Вивв. — Что вас ждет в этот раз?

Эрли спокойно повел плечами:

— Из Овсяной деревни пришел сигнал, будто кто-то отравляет колодцы, хотя думаю, что просто отходы с полей слили в неположенные места. В Сахарном поселке избили и изнасиловали девушку… А остальное — что встретим.

— Кто поедет вместо О́иги?

— Никто. Она сама едет.

— Беременная? — охнула Вивв.

— Разве она позволит заменить себя? — улыбнулся Эрли. — Да и кем? Найдем мы насильников или нет, неизвестно. Восстановим справедливость или нет, тоже. Но Оига нам нужна. Все равно лишь она поможет жертве прогнать страхи.

Она вздохнула и покачала головой.

— Да успокойся уже, Вивв, — ласка в голосе мужа сменилась легким раздражением. — Я вернусь к концу времени-тени! Ты же знаешь смены.

— Знаю, — печально отозвалась она. — Но когда тебя нет с нами, тень становится больше.

Позади них широкая дверь из прихожей в коридор сдвинулась по направляющим, в щель просунулась мордашка младшей дочери, Ня́вы.

— Папа, ты едешь в Сахарный поселок? — пискнула Нява. — Привезешь мне леденцов?

Вивв обернулась и погрозила дочери пальцем. Ишь, подслушивает!

Эрли только рассмеялся.

Нява дернулась вперед, будто ее толкнули, вывалилась в прихожую. Из-под светлой ровной челки метнула через плечо сердитый взгляд. Дверь отъехала дальше, и в прихожую вышла Пу́ша, старшая дочь. На голову выше младшей, она казалась худее, возможно, из-за острых скул и впалых щек. Ростом она немного не доходила Вивв до плеча и готовилась выйти из возраста, когда еще можно шумно радоваться, громко смеяться и отдаваться детским развлечениям. С материнского плеча начиналась сдержанность и серьезность, ответственность и строгий спрос. Пуша поглядывала на материнское плечо и настраивалась на перемены заранее со свойственной ей предусмотрительностью. На верхнем халате у нее цвел узор из ромашек, пока еще рисованных, лишь условно похожих на настоящие. Но это был узор уже из цветов — почти как у взрослых женщин! — предмет зависти маленькой Нявы, у которой на халате были нарисованы заячьи моськи, и которая доросла матери пока только до локтя.

Пуша, важно и даже торжественно выпрямив спину, прошла вперед и протянула что-то на ладони:

— Папа, я только что закончила. Это тебе и твоему отряду. На удачу.

— На удачу, — откликнулся Эрли и взял круглую эмблему с вышивкой.

Вивв наклонилась. В неярком уютном свете потолочного фонарика, спрятанного в стеклянный абажур, она разглядела и угадала выдру — символ их города Но. Животное на вышивке напоминало сгоревший сарай.

— Великолепно! — воскликнул Эрли. — В лавке госпожи Та́рши нет вышивки лучше! Непременно, теперь мы под охраной выдры, и нам повезет.

Пуша довольно засопела, зарумянилась и потупила взгляд.

Эрли всегда хвалил дочерей, что бы они ни делали. Вивв не одобряла похвалы, оторванной от качества, хотя понимала, что девочки еще маленькие, и иголки в их руках еще непослушные. Но сама она росла и училась в мире, наполненном строгостью: там ошибку называли ошибкой, там предъявляли высокие требования и наказывали за небрежность.

Отступив и поклонившись, Пуша сказала дрогнувшим голоском:

— Поменьше тебе работы, папа.

Это было традиционное прощание перед рейдами, и в этот раз произнести его выпало Пуше.

С неспешной солидностью Эрли взял плотно набитый рюкзак из угла возле порога, вышел на узкое длинное крыльцо, повернулся. Свет из дома уже не дотягивался до него, уже отпустил. Позади Эрли о ступени крыльца разбивались потоки воды, падающие с черепичной крыши. На фоне серой стены дождя, в черном верхнем халате, он казался куском мрака, а ежик торчащих волос на макушке создавал впечатление, словно его высокая и широкая фигура теряет очертания и утягивается в темное небо. Из-за левого плеча Эрли, как узкий костяной вырост, торчала выгнутая рукоятка мистозо — меча для наказаний. Для казней, проще говоря. Возможно, в этом рейде мистозо увидит небо и свет звезд, когда его занесут над головой преступника…

Вивв невольно поежилась и погладила туго затянутый шелковый пояс, хотя в этом не было нужды — ни единой складочки, как и полагается. Против всякого закона и рассудка в ней дрожала жалость к тем, кто очевидно заслуживает кары.

Эрли медленно и уважительно поклонился по очереди дому, жене, дочерям. Потом, широко шагая и придерживая на поясе длинную дубинку, пошел по каменным плитам к воротам. На плитах было полно луж. Эрли, не сгибаясь и не петляя, шлепал прямо по ним, не обращая внимания ни на то, что ноги его в кожаных сандалиях погружаются в воду по щиколотки, ни на то, что с неба льет потоками и халат с рубашкой уже промокли. Над верхним краем ворот виднелся полукруг желтого света от факелов с повозки, в нем золотом блестели потоки ливня. Там ждали. Наверное, Оига даже рассказывала что-то забавное про своего мужа, но за шумом дождя ничего не было слышно.

Когда Эрли притворил за собой боковую калитку, Вивв опустила напряженные плечи. Сырой прохладный воздух пролез ей в широкие рукава, тронул запястья, заставляя вздрогнуть.

— Отца не будет до наступления времени-света, — строго сказала она, задвигая легкую деревянную раму двери. — Но это не значит, что можно забыть про дисциплину.

— Ты каждый раз это говоришь, — буркнула Пуша. Скучая по отцу, она становилась особенно ворчливой. То ли еще будет, когда она подрастет...

Прощальный ужин был сытным и долгим. Осталось много грязной посуды и пятна соуса на бумажной скатерти с той стороны стола, где сидела Нява. Вивв тщательно прибрала на кухне, сожгла скатерть в печке, залила мыльным раствором котел, чтобы отмыть его позже. Нарочито неспешно вымыла всю посуду и даже чистые чашки с полок, сказав себе, что на них осела пыль. Члены отрядов киугуо и их семьи легко могли себе позволить прислугу, но Вивв не нравилось, когда посторонний снует по дому, и она взяла в свои руки все хозяйство. Эрли убеждал ее нанять хотя бы девушку для уборки двора, но Вивв говорила, что Пуша уже прекрасно справляется с метлой и что не надо учить дочь лениться, когда можно научить работать.

Решив, что у дочерей уже прошло первое недовольство отъездом отца, Вивв оставила кухню и вышла в гостиную.

Огромный циферблат почти целиком занимал стену напротив входа. Другие стены были пусты, покрашены в неброский серый. Циферблат, отображающий полный оборот 55555-го осколка, сэйта́й, делился на три равные части. Одна из частей была светло-голубой и показывала время-свет. Стрелки до нее доберутся еще нескоро, когда Большая Звезда покажется над краем мира и вернет свет на небо. Две трети циферблата, темно-серые, отвечали за учет времени-тени. Сейчас толстая стрелка с острым концом замерла на середине темного сектора. Внутренний маленький циферблат, тоже с делением на трети, показывал стрелкой на начало черного сектора. Пора спать.

День и ночь на Пятачке различались только благодаря механизмам.

— Девочки, спать! — крикнула Вивв в коридор.

Из спальни дочерей послышались стоны и бурчание. Время после ухода Эрли всегда было наполнено капризами и нытьем.

Вивв вошла в детскую, прошлась вдоль стен, подбирая игрушки Нявы и мотки ниток Пуши. Потом вздохнула и предложила:

— Сказку?

Нява захлопала в ладоши и запрыгала, бухая босыми пятками по дощатому полу. У Пуши разошлись сердито сведенные русые брови. Она быстро сняла верхний халат, сбросила нижнюю голубую рубашку и нырнула в пижаму так стремительно, что движения ее слились в одно. Прыгнула на низкую кровать, подтянула одеяло до пояса и замерла, всем видом показывая «Я — само внимание».

Все, капризам конец. Но Вивв уже давно прокляла момент, когда ей пришло в голову рассказывать «сказки». Однако они прижились, действовали лучше лекарства, смешанного с сахаром. Теперь легче вручную выкорчевать весь лес в окрестностях города Но, чем заставить дочерей обойтись без историй о любимых персонажах.

Ей казалось, что дождь снаружи подслушивает каждое ее слово. Подслушает — и доложит.

Как Уташ и Гвэт создали статую голодной власти

« — В одном мире правил суровый и бессердечный человек. Он любил власть и, хотя ему и так принадлежало все в том мире, жаждал ее все больше. Он обирал подданных, судил без справедливости, наказывал без жалости. И все никак не мог насытиться.

Однажды в его земли ворвалось чудовище. Голодное, злое и испуганное, оно напало на ближайшие деревни, сожрало жителей и скот. Но ему было мало. Голод терзал чудовище все сильней и сильней. Постепенно в поисках еды жуткий зверь с длинными острыми клыками и десятком хвостов подбирался к столице в центре мира. Жители обратились к правителю, моля защитить их и избавить от напасти.

Правитель вышел на зверя с многочисленной армией. Увидев зверя, от страха задрожали все, кроме правителя. Он, наоборот, загорелся желанием подчинить себе чудовище, показать свою власть над ним, чтобы в народе его еще больше уважали и боялись.

Коварство подсказало способ. Тысяча воинов с луками и копьями загнали зверя в узкое ущелье с отвесными скалами. Правитель взбирался на высокую скалу и обливался соком растения с резким запахом. Зверь чуял его, но достать не мог. А правитель посылал на чудовище малые отряды, воины которых погибали в зубастой пасти. Так он приучал зверя получать еду из своих рук. Настал момент, когда чудовище, в очередной раз уловив с ветром запах со скалы, вылезло из ущелья и покорно застыло в ожидании кормежки.

С той поры начались черные времена для всех жителей.

Сначала в пищу чудовищу отправлялись преступники. Люди, боясь погибнуть в пасти зверя, стали реже воровать и убивать. Правителя не устраивало, чтобы его зверь сидел голодным, и он ввел новые законы и наказания. Достаточно было на словах обвинить кого-нибудь в преступлении, чтобы его арестовали, отобрали имущество и отправили чудовищу на съедение. Воцарились доносы, обманы, подлоги. Специальная стража хватала без разбора детей, стариков, больных… Зверю требовалось мясо.

Но однажды пришли в тот мир Ута́ш и Гвэт. Их целью было чудовище: они должны были или убить его, или вернуть ему истинный безопасный облик.

Увидев кровавый кошмар в ущелье, Гвэт пришла в ужас и негодование. Она не знала, за что хвататься. Им не добраться было по ущелью до чудовища через многочисленную строгую стражу, а если пойти напролом, то та же стража нацелит свои копья на них, и работать со зверем все равно не получится. А Уташ еще печалилась от того, что в этом мире слишком много чудовищ, не только то, что в ущелье. Но она понимала, что нельзя уничтожить монстров, живших в самих людях и заставляющих их убивать друг друга доносами.

Уташ и Гвэт поселились рядом с ущельем и стали ждать, когда правитель придет к своему питомцу. Правитель посещал ущелье часто, и ждать им пришлось недолго. Он приехал с пышной свитой и поднялся на скалу, под которой согнали полсотни жертв. На запах зверь снова вылез из своей пещеры и, едва увидел хозяина, радостно забил десятью хвостами.

По сигналу Уташ Гвэт запустила вихрь, который схватил правителя, будто длинной цепкой лапой. Ловко управляя вихрем, она бросила тирана прямо чудовищу в пасть. Как только зубы зверя сомкнулись, вторым вихрем, меняющим материю, Гвэт превратила два живых тела в камень, подобный скалам вокруг. Зверь застыл навсегда. Между его зубов осталась торчать половина окаменевшего тела жадного властолюбца.

Люди были спасены, стража, бросив копья, бежала. Вскоре порядок вернулся в города и деревни, вытеснив из домов страх, а из душ — желание оболгать ближнего. Все следующие правители, принимая власть, приезжали в ущелье и приносили клятвы верности народу у окаменевших чудовищ, одно из которых пожирало другое, столь же ненасытное.

Больше в том мире не правили жестокость и бессердечие».

Когда сказка кончилась, Пуша легла на спину, подтянула одеяло и с восторгом выдохнула в потолок:

— Уташ самая умная и понимающая!

— А мне Гвэт больше нравится, — возразила Нява и взмахнула ручонками, растопырив пальцы (совсем как Мастер, поднимающий простые вихри перемещения!) — Вырасту, стану как она!

Вивв вздрогнула, лоб ее мгновенно вспотел. Она не стала целовать перед сном дочек, чтобы они не заметили этой испарины, наскоро пожелала им приятных снов. Когда вышла в коридор, сползла на пол у стены. Ноги не держали.

Если вдуматься, ничего страшного не было в простых словах маленькой Нявы, и пальцы ее сложились в рабочий жест случайно.

И все-таки было.

В комнате за спиной спорили.

В сказках малышка Нява сразу полюбила говорливую и вспыльчивую Гвэт, а Пуша зацепилась за Уташ: и в противовес младшей сестренке, и потому что ее имя звучало похоже, и из-за угрюмой немногословности Уташ, в которой девочке виделось воплощение взрослой мудрости.

Вивв уже собиралась встать и вернуться, чтобы велеть замолчать и спать. Но тут Пуша решительно заявила сдавленным шепотом: «Гвэт без Уташ и шагу ступить не может!» Ответом была тишина. Наверняка Нява обиделась и сидит сейчас в кровати, надув круглые губы и сердито скрестив руки. Будь она постарше, парировала бы, что Уташ без Гвэт тоже не всесильна, а одна может только ходить…

Ноги перестали дрожать, страх отступил. И девочки утихли.

Вивв прошла к комнате мужа. Медленно, стараясь, чтобы отъезжающая дверь не издала ни звука, ни скрипа, скользнула внутрь. Она наизусть знала, где что лежит, и не пришлось зажигать светильник. Из стенного шкафа она вытащила один из верхних халатов Эрли, свернула его на руке и на цыпочках пробралась в смежную комнату, свою. Здесь было светлее — в соседнем дворе горел фонарь на столбе, его свет переливался через низкий забор, пробивался сквозь мокрые стекла, обрисовывал контуры стола, кровати, подчеркивал темные рейки на решетчатых дверцах шкафа. Ничего на виду, ничего лишнего. «Тени больше, чем света», говорило небо и Большая Звезда. «Скрытого больше, чем явного», твердили архитекторы и мебельщики. И всё прятали за двери от потолка до пола, за бумажные ширмы, за полотнища, натянутые на рамы.

Прямо поверх цветного женского халата Вивв накинула черный халат мужа. Длинная тяжелая ткань легла у ног большими складками, рукава повисли как пустые мешки. Но это ерунда. Вивв хорошо знает, как подобрать халат на талии, как подтянуть ткань из-за первого витка шелкового пояса, как загнуть вниз и закрепить вторым витком, как подвернуть рукава внутрь и прихватить булавками. Потом она подняла со лба густую челку, завернула длинный хвост в пучок на макушке.

Пока она одевалась, ливень снаружи утих, перешел в частый мелкий дождь.

Выйдя в прихожую, Вивв отодвинула панель стенного шкафа, сняла с крючка большую шляпу с покатыми краями, натертую воском, с крепким ремешком. Застегнуть ремешок под подбородком, вытащить отворот цветного халата так, чтобы он лег в треугольнике запаха, будто это нижняя мужская рубашка с рисунком — и вот Вивв похожа на низкорослого мужчину. В темноте и при дожде вообще не отличишь!

Осторожно прыгая между лужами по каменным плитам во дворе, Вивв добралась до ворот, не замочив ног. Высунулась из калитки и оглядела улицу. Никого. Блестят мокрые заборы, дрожат под ударами капель листья деревьев, нависающие из садов над мощеной улицей. Вдалеке, на входе в парк вокруг башни Но-Хиры, ярко светят фонари. Даже патрули не ходят, ждут, пока дождь кончится. А погода на Пятачке меняется ча-асто…

Вивв прошла по безлюдной улице до Главной рыночной площади. Лавки были закрыты, фонари со стен поснимали — что зря тратиться, если город уже спит и идет дождь? Лишь в нескольких лавках светились огоньки за узкими стеклами. Тихо, ни одного голоса. Пойди она другой дорогой, через Веселую площадь, там ее поджидал бы пошлый шум и пьяный смех, не смолкающий даже в отведенное для сна время.

В конце улицы несколько мокрых крыс цепочкой перебежали ей дорогу. Обычные крысы, видала она и похуже. Но все-таки она остановилась и перевела сбившееся дыхание. Ну почему не кошка какая-нибудь? Почему именно крыса? Это знак?

«Это глупости и нелепые страхи», — сказала себе Вивв и поспешила вперед. Вода стекала с полей шляпы, подолы халатов неприятно липли к ногам, в ботинках уже давно хлюпало. На Главной площади часть фонарей погасла, но кое-где в стеклянные плафоны еще не затекла вода, и оттуда лился желтый теплый свет.

Город Но стоял на равнине, в широком изгибе реки. От реки отвели несколько каналов, снабжая город водой и отсекая кварталы побогаче от окраин победнее. Через каналы выгнулись мосты с низкими перилами. В центральных кварталах мосты охранялись и ремонтировались, в небогатых ремесленных районах за мостами особо не следили.

За Главной площадью Вивв свернула к мосту, ведущему в соседний квартал, купеческий. У начала моста в деревянной сторожке два стражника прятались от дождя, их копья стояли прислоненными к наружной дощатой стенке. Вивв проскользнула мимо, надеясь, что ее не окликнут. Под мостом бурлил канал, водоворотами смешивая воду из реки и ливень, как энергичная кухарка мешает варенье в котле. Большие донные валуны сейчас были полностью скрыты. Шумные черные волны давились, лезли друг на друга. Вдалеке, напротив башни Но-Хиры, где горело много фонарей, на воде тряслось пятно света. Можно было подумать, что перед Но-Хирой даже вода трепещет! Вивв не удивилась бы, если бы во время-тень башня правителя тратила драгоценное топливо на освещение именно ради дрожи, которую создают мельтешащие отблески в воде, в мокрой листве, в шелковых полотнищах, щедро развешанных по парку.

В конце моста Вивв едва не столкнулась с крытой грузовой повозкой, ползущей вдоль канала.

— Глаза разуй, дурак! — прикрикнул возница из-под опущенного кожаного капюшона и стегнул лошадь.

Вивв хотела было ответить на грубость, но вспомнила, что выглядит как мужчина, а голос ее выдаст. И молча скрылась в улочке, где двухэтажные дома тесно жались друг к другу.

Первый этаж нужного ей дома занимал склад. На второй, к жилым комнатам, вела отдельная лестница с задней стороны. Вивв обогнула дом, прячась под узким навесом, шедшим по всему периметру. Поднялась по мокрым проседающим ступенькам. Несмотря на близость соседнего дома, давящего черной стеной, здесь свистел сквозняк, толкал Вивв в спину и противно холодил кожу под промокшими халатами. Уцепившись за обломок перил, она протянула руку и постучала. Потом, почувствовав скользкую липкую грязь, вытерла костяшки пальцев о халат. Кто-то с глиной на подошвах пинал эту дверь?

— Пошли прочь! — раздался грозный голос изнутри. — Я же сказал — верну, когда отыграюсь!

В два тяжелых рывка дверь открылась, из темноты высунулась палка, обточенная, ровная и крепкая, но с черной трещиной прямо на конце.

— Проваливайте, подонки!

Вивв подняла лицо, придерживая край шляпы. С нее текла вода, шумно падая в лужи под лестницей.

— А, это ты… — Минок сник, опустил палку и лениво почесал бок. — Ну заходи.

Кажется, он был не прочь подраться, и теперь разочарован, что некого спустить с лестницы. От него разило алкоголем, чуть ли не десятком сортов сразу. Похоже, опять долго шел по кабакам от игрового дома до своего жилья.

Он отступил и двинулся вглубь комнат.

Вивв несколько раз дернула дверь, притворяя ее за собой; та с натугой протащилась по перекошенным направляющим. В прихожей с одним тлеющим фонариком на стене беспорядочно валялись сапоги, Вивв высмотрела один башмак без пары и без шнурков. На стене коридора темнела новая вмятина: то ли хозяин ударился головой случайно, то ли саданул кулаком нарочно. В большой комнате с железной печкой в углу было душно и пахло застарелой гарью. Перед печкой накопилась горка золы, рядом стоял переполненный стальной таз с мусором. На стойке для одежды висел длинный темно-красный халат из дорогой шерсти, на рубашке, выглядывающей между отворотами, летели крупные соколы, тщательно выписанные искусным художником. Плотные штаны с шелковой тесьмой по боковым швам были на хозяине. Внизу правой штанины тесьма оторвалась, скрутилась от сырости и висела, как мертвая змея.

— Тебе бы не пить, Минок, — сказала Вивв, останавливаясь у печки и протягивая к ней руки.

Холодно. А ведь достаточно одного движения, чтобы вмиг высушить одежду и взметнуть огонь или даже без огня сделать в комнате тепло и свежо. Сейчас ей стало даже жаль, что обещание ничего такого на Пятачке не делать Вивв давала себе, когда ей было тепло, сухо и комфортно.

— Тебе бы помалкивать и не учить меня жизни! — огрызнулся Минок и, упав поперек на узкую кровать, сложил руки на животе.

— Ни грубость, ни выпивка не решат твоих проблем.

— Можно подумать, ты знаешь способ, как жить по уши в обмане и не двинуться рассудком. Я пью — и потому остаюсь в здравом уме! А кругом жулье, ворье и мерзавцы, которые только и норовят выкинуть перед носом честного человека три красные грани, когда ему досталось жалкие две синих… А-а, что с тобой говорить!.. — он махнул рукой и посмотрел на нее из-под сведенных бровей, потом показал в улыбке зубы: — Ты же пришла совсем не для того, чтобы слушать про мой проигрыш.

Вивв постояла немного, раздумывая.

У Минока было два состояния: когда он выигрывал и когда проигрывал. В обоих случаях за ним бегали кварталами. Выигрывая, он сорил деньгами, угощал в кабаках каждого встречного, веселился без сна, пока не падал. Падал он обычно далеко от дома, и его благополучно обирали, оставляя в какой-нибудь подворотне. Проигрыши он принимать не умел, до последнего не мог остановиться, нервно ожидая удачную комбинацию на костях. Потом за ним тоже бегали толпами, все те, кому он оказывался должен. По рождению он принадлежал к семье купцов и хвастался, что когда-то с невероятной выгодой продал табун лошадей. Вивв знала, что на самом деле была всего одна лошадь, которую отец Минока собирался подарить Но-Хире. Минок эту лошадь потерял, пока вел из одной конюшни в другую.

Итак, Минок проигрался и пьян. Это удачно. Острые языки спишут на его нынешнее состояние то, что ближайшие круги циферблата она не будет выходить из дома.

Вивв потянула пояс халата, раздеваясь.

Дождь перестал стучать в окно. Вивв выглянула сквозь стекло, не знающее мыльных растворов, и увидела, что ветер утягивает остатки низких облаков и уже кое-где проглядывают звезды. Надо торопиться.

Она накинула мужнин халат.

— Зачем эта дурацкая маскировка? — заворчал Минок. — Полгорода знает, что ты ко мне бегаешь.

После их близости он становился жутким брюзгой. Сейчас Вивв показалось, что тяжелые тучи сползают с неба прямо в его душу и ворочают там валуны тяжелых слов. Он полулежал на кровати, вытянув длинные ноги и, не глядя на Вивв, крутил что-то в пальцах. И, похоже, не ждал ответа.

Она была уже на пороге комнаты перед тускло освещенным коридором, когда он сказал негромко и угрюмо:

— Я бросил бы пить и играть, если бы ты осталась со мной. Даже с отцом бы помирился. Все равно ему некому оставить дело.

Вивв постояла молча. Зная Минока, она могла сказать, что это невероятная жертва с его стороны. Он не мог отдать большее. Ей даже стало жаль, что, оценив его предложение по достоинству, она совершенно в нем не нуждалась.

— Нет, Минок. Если посмотреть на это, как на сделку с условиями и платой, она была бы несправедлива…

— Я не из тех, кто несправедливо обходится с женщиной! — вспылил Минок.

— Успокойся. Подумай вот о чем… Ты можешь попытаться отодвинуть свои привычки, но они не отпустят тебя. Рано или поздно тебя потянет выпить и бросить на стол кости. Мы наверняка поссоримся, я захочу от тебя уйти, потому что слова ты не сдержал, подвел, потому что и впредь на тебя нельзя положиться, — она почувствовала, как просел голос. — Несправедливость в том, что ты сделаешь шаг назад, а мне он будет недоступен. Ты вернешься к своим привычкам и к своей жизни, а мне к Эрли вернуться будет нельзя. Я окажусь брошенной, одинокой… Первыми на меня набросятся…

Чуть не вырвалось «молнии», но Вивв сжала рот. Стоп! Он не поймет, но его подозрительность насторожится, захочет разъяснений, заставит уточнять, задавать вопросы!..

— В следующий раз жду, что ты не будешь выдвигать условий и требований, — сурово и холодно сказала Вивв. Будь Минок трезвее, он бы уловил, что холодность напускная.

Не оборачиваясь, Вивв покинула его дом и перевела дух, только когда оказалась на узкой улочке. Глянула вверх из-под шляпы: по темному небу бежали два лохматых облака, уводя дождь к центру осколка, к городу Да. Медленно плыл, крутясь, большой 694-ый осколок, мертвый, закрытый, но все равно величественный и блестящий отраженным светом Малой Звезды. Вивв насторожилась. Этот осколок двигался по соседней орбите навстречу 55555-ому и уже скоро должен будет опуститься за край. Неужели она так задержалась у Минока! Отвратительно, что у него нет циферблата. Невыносимый человек, совершенно не уделяет внимание ходу времени!

Вивв припустила по лужам к мосту. Едва 694-ый скроется, тут же покажется 2000038-ый. Проклятая Библиотека Мастеров. Нельзя остаться без укрытия, нельзя!..

На мосту она чуть не сбила с ног стражника, перегородившего ей путь копьем. Один взмах рукой с толстым браслетом — знак киугуо! дай дорогу! — и стражник отступил с поклоном.

Вивв радовалась, что доберется домой вовремя. Сердце колотилось от близости спасения и от быстрого бега. Но едва выскочила на свою улицу, как увидела, что у ворот соседей стоит мокрая повозка с расписными полотнищами по бокам — из лавки Тарши привезли товар и выгружают большие корзины.

Нашли время!

Вивв прижалась к стволу дерева, растущего на перекрестке. До ее ворот было всего несколько шагов.

Сколько можно копаться?! Тарши! Понанимает лентяев!

2000038-ый блеснул искрой над черной кромкой далекого леса, виднеющегося в просвете между домами и заборами. У Вивв подкосились ноги. Она улучила момент, когда грузчик, взяв две корзины, отошел от повозки за калитку, и бросилась вперед. Она успеет, успеет спрятаться, пока 2000038-ый доворачивается своей нижней золотой пирамидой и блестит, отражая свет Малой Звезды.

Прыжками Вивв пересекла двор, дернула в сторону дверь. Сбросила в прихожей мокрые ботинки и, прижав их к груди, на цыпочках прокралась в свою комнату. Спешка спешкой, но нельзя разбудить дочерей, иначе они заволнуются — и начнут задавать вопросы.

Из ее окна не было видно, как плывет в небе далекая Библиотека, как постепенно ее золотая искра пирамиды становится меньше, как совсем гаснет, потому что 2000038-ый развернулся к Пятачку плоской шестиугольной поверхностью. Свет фонаря из соседского двора заслонял часть неба, затирал звезды…

Спрятавшись в углу темной комнаты, возле дверцы распахнутого шкафа, Вивв стиснула руками колени. Ей не обязательно было видеть небо, она прекрасно знала расположение всех осколков и их движение. Если не хочешь, чтобы тебя заметили, не проси, чтобы не замечали, ведь так заметят вернее. И тем не менее, пока поверхности двух осколков были развернуты друг к другу, Вивв повторяла и повторяла шепотом, обращаясь к тем, в Библиотеке: «Пожалуйста, не смотрите на 55555-ый, не смотрите. Не вспоминайте про Мастера Вивв. Забудьте. Нет ее, нет».