Глава 16

Охота.

День четвертый.

Руслан разбудил меня еще до рассвета, из-за чего у меня возникло дикое желание послать его куда подальше, потому что со сном у меня явно были проблемы, а усталость так и норовила поймать меня в свои сети, зажав в тиски. Но я сдержала свой порыв, отметив нездоровый, предостерегающий блеск в глазах мучителя.

Скрипнув от недовольства зубами, я все же поднялась с нагретого ложа, ощущая, как мгновенно продрогла от холода, а из глотки повалил пар, стоило лишь раздосадовано выдохнуть.

— Одевайся, завтрак через две минуты, скоро выходим, — коротко отчеканил мужчина, а я потянулась за своими вещами, предварительно убрав волосы в пучок, которые безмерно хотелось отмыть, как и себя от грязи.

Чистой воды издевательство трое суток находиться без возможности принять душ, да даже банально в туалет сходить нормально. Почему-то меня чересчур стали тревожить эти бытовые проблемы, оттеняя остальные, которые были на порядок важнее, но не сейчас, отчего-то не сейчас.

— Ты заледенела там, что ли?! Тащи свою тощую задницу сюда! — гаркнул кто-то из людей Арчи, и мне даже показалось, что это был Дюна, потому что тембр голоса был его.

— Я не обязана подчиняться, — уже выходя к наемникам, огрызнулась я, отмечая, что Руслан и Арчи отсутствуют, а меня испепеляют четыре пары раздраженных глаз.

— Девочка, не зарывайся, — прохрипел облокотившийся об камень двухметровый верзила, с шоколадным оттенком кожи и более блеклыми рубцами от ранений на руках и лице, который к тому же был покрыт идеально вытатуированными черными чернилами рисунками.

Джинн, его точно звали Джинн. Я запомнила еще со вчерашнего вечера. Кажется, он славился тем, что безумно любил вырывать кости из суставов своим жертвам, а потом любоваться на беспомощное, поломанное нечто, что сложно назвать человеком из-за неестественно выгнутых частей израненного тела.

Было бы логичней промолчать. Я бы даже сказала проглотить то, что он сказал, чем перечить ему. Но какая к черту логичность с утра пораньше? Какая к черту логичность, когда ты покрыта слоем грязи, крови, пота? Какая к черту логичность, когда твои нервы на пределе? Какая к черту логичность, когда ты собственными глазами видела, как пытают человека? Живого, мать его, человека! Какая к черту логичность, когда ты не понимаешь, что происходит вокруг и в какой гребанный калейдоскоп событий, в какую воронку тебя затянуло? Ноль ее, этой логичности. Иссякла. Истлела. Исчезла.

— Послушай, верзила, мне глубоко плевать на то, что вы считаете меня за подстилку Палача в лучшем случае. Мне глубоко плевать на то, что у вас уже зубы сводит оттого, что вы не можете меня размазать по стенке лишь потому, что ваш мастер отдал вам приказ, который вы не осмелитесь нарушить. Мне глубоко...

— Закрой пасть! — рыкнул Мара, хищно подходя ко мне, с силой сжимая ручку своего именного кинжала.

— Тише, дай девке закончить, — остановив скалящегося брюнета, проговорил без тени эмоций на лице Джинн, пока два других наемника оставались в стороне.

Я чувствовала, как они берут меня в кольцо, подступая со всех сторон, но мне некуда было отступать, поэтому я продолжала стоять на месте, с вызовом смотря на верзилу.

— Похоже, твоя шлюшка встала не с той ноги, — послышался насмешливый голос Арчи, эхом отбивающийся от стен, прежде чем он появился в поле моего зрения в компании Руслана, который явно был рассержен, и причиной тому было мое поведение. До черта неправильное поведение.

Палач бросил осаждающий взгляд на своего друга и молча подошел ко мне. С силой взяв под локоть, он потащил меня прочь от озверевших от моей наглости наемников на улицу. Где хорошенько встряхнул, прежде чем начал монолог, стараясь не цедить сквозь зубы, а более-менее спокойно и доходчиво объяснять для моей умалишенной головушки то, что я давно уже должна была уяснить. Но по каким-то причинам проигнорировала столь очевидные факты.

— Что произошло? — под конец своей красной речи вопросил мучитель, а я смогла с облегчением выдохнуть и посмотреть на него, чувствуя себя крайне неудобно, паршиво как-то.

— Не знаю. Я вспылила, — полушепотом произнесла я, неотрывно смотря в прищуренные, янтарные глаза Руслана.

— Вспылила? Да ты издеваешься?! — гаркнул мучитель, а я сжалась под испепеляющим меня гневным взглядом, но лишь на мгновение, чтобы в следующую секунду взорваться от скопившихся за эти долгие сутки чувств, грозивших довести меня до сумасшествия.

— Да, черт бы тебя побрал, вспылила! Потому что я уже ни черта не понимаю! Кто все эти люди? Что мы здесь делаем? Где Драко? Почему Дока нет с нами? И с какой радости ты так добр со мной? Что происходит, Руслан?! Что, мать твою, происходит?! — вырвавшись из его хватки, проорала я, чувствуюя внутри себя ураган сокрушающих эмоций, которые грозились разорвать меня на тысячи кусков, окропив землю алой кровью.

Правую щеку обожгло от удара. Голова дернулась вбок, отдавая глухой болью и лишь благодаря вовремя схватившей меня руке наставника, я не свалилась к его ногам, будучи полностью дезориентированной, оглушенной. Он сжал мой подбородок с такой силой, что челюсть затрещала, но его это совершенно не волновало. Он заставил смотреть в свои пылающие яростью глаза, вглядываясь в мои так пристально, дотошно, словно хотел рассмотреть всю суть и естество. Заставляя дрожать и бояться. Вновь бояться себя. Напоминая о том, кто он есть. Кем он является. О чем я, безмозглая идиотка, систематически забывала.

— Что за истерика, уверенная моя? На тебя так действует недосып или недотрах, последнее могу организовать прямо сейчас, — процедил Руслан, сильнее сжимая меня, отрезвляя болью.

— Пусти, — прошипела сквозь стиснутые зубы, исподлобья смотря на пылающего гневом мужчину, который даже не думал о том, чтобы ослабить свою хватку.

— Зачем? Проще тебя умертвить и выдохнуть, чем спасать побитую, смазливую мордашку всякий раз, когда у ее обладательницы отключается способность мыслить разумно, — продолжая кипеть, ответил мастер.

— Да что ты, так просто откажешься от своей игрушки?

Секунда и прохладное дуло серебристого с отливом пистолета касается моего лба. Я замираю, чувствуя, как в глотке мгновенно пересыхает, воздух в легких напрочь выбивается, а тело словно обмякает. Пропитывается выворачивающим внутренности страхом, что оглушает, затмевает рассудок, сливается с естеством. Становится со мной одним целым. Становится мной.

— Скажи мне, Рита, по какой причине я не должен снести тебе полбашки? По какой причине я должен тратить на тебя свое время? По какой причине я обязан был бросить своих людей, чтобы спасти тебя? — отпуская мое лицо, и делая шаг назад, хладнокровно произнес Руслан, а я онемела, неотрывно смотря на зияющее дуло.

Мысли в моей голове смешались, отрезвились и выстроились в столь идеальной последовательности, что я могла бы сейчас решить ранее непосильные задачи, но только не ту, в которую собственноручно загнала себя минутами ранее. Шумно сглотнув, ощущая небывалую засуху во рту, я перевела опустошенный взгляд на мучителя, более не концентрируясь на оружии в его руке. Я ощущала, как меня трясет изнутри, как страх пронизывает каждую клеточку моего организма, достигая своего пика — сумасшествия. Я чувствовала, как начинают неметь конечности, как кровь остывает в жилах, и чертов шум стоит в ушах. Ничего не слышно.

Каждый вдох дается с трудом. Глотку дерут кошки. Пульсация в висках убивает. Напряжение грозится раздавить меня. Взорвать черепную коробку без помощи шальной пули, а я стою. Неподвижно стою и смотрю, как отчужденный взгляд карих глаз скользит по мне. Я вижу то, что не должна видеть. Я вижу смерть. Смерть — это он.

— Я… хочу жить, — выдавливая из себя слова, отделяя их паузами, хрипло проговорила, сглатывая образовавшийся ком в горле. — И я прошу у тебя прощения… за свое поведение, — спешно добавила, не разрывая зрительного контакта. — Мне жаль, что так вышло. Я сорвалась.

— Причина, Рита, я хочу услышать причину, — процедил наемник.

— Причина в тебе, — полушепотом протянула, зажмурившись, ожидая вердикта.

— Сука!

Рывок, и я уже в тисках, плотно прижатая спиной к груди мастера, ощущающая боль в предплечье из-за цепкой хватки мучителя, который вкладывает в мои руки пистолет и накрывает сверху своей ладонью, сжимая до синяков.

— Я не знаю, какого черта не пустил тебе пулю в лоб, но если ты сейчас не внемлешь моим словам, клянусь, я превращу твою жизнь в ад, и ты будешь молить меня о смерти, — с рычащими нотами в голосе произнес Руслан. — Запомни: ты либо охотник, либо жертва. И если тебе дарована возможность познать долю охотника, то прими этот дар с честью. Хладнокровность, решимость, сдержанность — это качества, без которых тебе не обойтись. Каждый раз, когда ты срываешься. Каждый раз, когда ты проявляешь слабость своего духа — ты убиваешь в себе наемника и становишься мясом для волков.

Выстрел: оглушающий, неожиданный, раздавшийся из пистолета с подачи Руслана, заставил меня дернуться против воли, отмечая, как с дерева упал пушистый комочек прямо на сырую землю. Бьющееся гулко в груди сердце — пропустило удар. Мужчина отпустил меня, оставляя в моих руках оружие, которое я вцепилась пальцами так, что они онемели.

— Оставь его себе. В нем всего семь патронов, но тебе больше и не понадобится, если в цель не попадешь, — рассудительно проговорил наставник и развернулся, собираясь отправиться обратно в пещеру. — Наши пути со Жрецом здесь разойдутся. Мы снова останемся вдвоем. Я не рискну отправить тебя с ним, и сам не могу продолжить пусть с ним из-за того, что мои люди будут ждать нас в другой стороне, а у Жреца, как обычно, другие планы, — отдаляясь, дополнил Руслан, а я лишь утвердительно кивнула на его слова в знак того, что поняла его, но не двинулась с места.

Я предпочла остаться голодной, проигнорировав приглашение на завтрак. Предпочла не контактировать с людьми Арчи и держаться в стороне, пока мастер обсуждал план действий со Жрецом. Предпочла молча двинуться вперед за мучителем, который не старался завести со мной диалог. Я предпочла отстраниться от него, и он разделял мое желание. Впервые он был полностью согласен со мной. Прогресс. Дерьмовый, но прогресс.

***

Боль в мышцах стала привычной, как и сопутствующая ей усталость. Мы шли уже несколько часов подряд без остановки, если не считать минутные по нужде. Палящее солнце время от времени пряталось за тучами, а в воздухе отчетливо стал проступать запах сырости, предвещая о возможном дожде. Дышать стало легче. Даже силы прибавились, что не могло не радовать.

Руслан так и ни разу не посмотрел на меня. Говорил коротко и по делу, не отвлекаясь на пустые разговоры. Он отстранился, погрузившись в свои размышления, а я не имела никакого права в это лезть. Да и не нужно мне это было, хоть и ощущения были такие, будто он и вовсе забыл, что я здесь, рядом, что он не один. И это было странно. Очень странно.

Он был рассредоточен. Я не могла этого не подметить. Также как и то, что с ним что-то происходило, и это что-то наталкивало не на самые лучшие мысли. Но я не лезла. Покорно не лезла к нему, держа язык за зубами. Изображая, что меня и вправду здесь нет.

Что-то изменилось. Изменилось столь внезапно, что я не успела осознавать всю серьезность и плачевность ситуации, а когда осознала, то было уже поздно...

Глухой удар пришелся по затылочной части головы. Перед глазами поплыло. Картинка смазалась, и я рухнула на землю, видя перед собой, как мучителя поставили на колени двое мужчин, фигуры которых померкли в темноте на отголосках моего сознания.

***

Я не знала, сколько провела в небытие, но когда распахнула глаза, обнаружила, как сгущаются сумерки, а мои руки крепко связаны за моей спиной. Кромешная дезориентация нагнала меня сразу. И чтобы сфокусироваться хоть на чем-то, мне пришлось приложить немало усилий, ощущая чудовищную боль в затылке. Видно, приложили меня хорошо. Не жалея силы. Так и убить ведь могли. А быть может, и хотели? Эта мысль заставила холодок пробежаться по спине, а тело проняться дрожью, ощущая непомерный страх, что паникой разливался и впитывался в каждую клеточку моего организма. Я попыталась сконцентрироваться, оценить обстановку, прищуриваясь, рассматривая то, что происходило вокруг. И мне было на что посмотреть.

Руслан стоял на коленях напротив меня. Его лицо, руки, тело, все было покрыто потеками крови, которая продолжала сочиться из свежих ран. Над ним возвышался хорошо сложенный мужчина, чье лицо было изуродовано глубокими, небрежно зашитыми шрамами. Он пристально рассматривал наставника, играя кинжалом в руках, в то время как его люди образовали полукруг, нерушимо стоя на своих местах.

— Легендарный, несокрушимый Палач. Аж дрожь по коже, — проговорил мужчина с нескрываемой издевкой, изобразив, что дрожит. — Ты даже представить себе не можешь, сколько готовы отвалить за твою голову. А за голову твоего дружка, м-м, — мечтательно протянул здоровяк. — Эквивалент возрастает вдвое.

— С каких пор ты стал падальщиком? — отхаркнув кровь, вопросил наставник, бросив сокрушающий взгляд на шрамированного.

— Удостоиться чести служить Повелителю может не каждый. Тебе ли этого не знать? Я же всегда был азартным игроком… — стал размышлять мужчина, а самолюбие так и сочилось из его уст.

— Лже-повелителю, — поправил его Руслан, за что тут же согнулся пополам от сокрушающего удара в живот.

— Повежливее, — насмехаясь, протянул шрамированный, дав жест своему человеку отступить. — У меня был приказ: предложить тебе присоединиться, но, к черту приказ. Гораздо приятнее будет вспороть тебя и убедиться, что ты создан из такой же гниющей материи, как и другие, — присев на корточки перед наставником, играя перед его лицом кинжалом, проговорил здоровяк, когда его человек окликнул его, указывая на то, что я очнулась и теперь испуганно смотрю на них, ощущая застывающую в жилах кровь от панического страха. — Она хорошенькая, — хмыкнув, одобрительно протянул мужчина, указывая на меня острием кинжала так, чтобы Руслан четко проследил за этим жестом. — Даже жаль портить такой экземпляр. Жаль убивать. Очень жаль.

— Мастер, а может, сначала развлечемся? — ухмыляясь, спросил белобрысый парень, руки которого были покрыты сплошными татуировками, которые плавно перетекали на шею.

— У Руны снова спермотоксикоз! — выкрикнул рядом стоящий мужчина с бородой, а остальные поддержали его гоготом.

— Отсоси, — демонстративно сжав свой пах, бросил белобрысый.

— Заткнулись оба! — гаркнул шрамированный, поднимаясь и направляясь в мою сторону.

Я сжалась, и попыталась отползти подальше, но лишь уперлась в ствол дерева, испепеляя взглядом изуродованного мужчину. Он присел напротив меня, и попытался взять за подбородок, но я дернула головой, не даваясь ему, исподлобья смотря на него ненавистным взглядом, а он ухмылялся в ответ.

— Строптивая, значит, — хмыкнув, проговорил наемник, оценивая меня взглядом. — Что ж, воспитаем, — оскалившись, дополнил, тут же маякнув своим людям рукой.

— Оставь ее, Шрам. На внутреннем рынке за нее хорошо заплатят. Она из Внешнего, — процедил Руслан, а мужчина перевел пытливый взгляд с меня на него.

— Ну надо же, — изобразив на лице неподдельное удивление, проговорил здоровяк. — Все складывается лучше, чем я ожидал. В таком случае хороший трах никому не повредит, — потрепав меня по волосам, прикусив губу, из-за чего рассеченное шрамами лицо и вовсе стало похоже на омерзительную маску, дополнил верзила.

— Я не советовал бы тебе ее касаться, — рычащие нотки так и проскальзывали в голосе мучителя, а наполненный черной ненавистью взгляд смотрел прямо в глаза Шраму, который продолжал скалиться.

— А кто сказал, что я буду ее касаться? — вздернув брови, вопросил мужчина. — Руна, Лор, Тим, кажется, я еще не отблагодарил вас за тару. Она ваша. Только сильно не зверствуйте, мы тут закончим и присоединимся, — играя на публику, расплываясь в ухмылке, проговорил мужчина, а мое сердце ухнуло вниз, когда трое наемником двинулись в мою сторону.

Я не слышала, что говорил наставник Шраму, не слышала, что тот отвечал ему, всеми мыслями погрязнув в том дерьме, в которое меня макнули с головой. Трое мужчин. Трое насильников, что подняли меня и потащили куда-то в сторону, заставив распахнуть глаза от созерцания деревянного, двухэтажного дома, поросшего травой, который находился за моей спиной, к которому мы шли с Русланом, в котором мы хотели укрыться в эту ночь, и в котором я встречу свою смерть. Но хуже всего было не это. Хуже всего было ее ожидание. Хуже всего было осознавать, что прежде чем я ее встречу. Я буду так сильно ее желать, с разрывающимся на куски сердцем, что разревусь, когда использованное, израненное тело, лишенное души, рухнет на землю. Когда я вновь стану свободной. Истинно свободной.

Страх сковывает тело в стальные оковы. Дыхание сбивается. Затрудняется. Перед глазами все плывет. Меняется. Дверь. Стол. Стулья. Дерево. Скрип. Меня заносят в соседнюю комнату. Затхлый воздух. Сырость. Вонь. Впору бы задохнуться, но дьявол держит в сознании. Заставляет сердце обливаться кровью, заходиться в бешеном ритме. И боль. Такая сильная. Жгучая. Руки уже онемели от хватки животных, что затащили меня сюда.

Они смеются. Переговариваются. Бросают в воздух громкие фразы. Издеваются. Решают, кто первым отымеет меня в рот. И тошнота у горла. Хочется сплюнуть это все дерьмо им в лицо. Шум в ушах. Качаю головой. Царапаюсь. Это все, на что я способна. И это забавляет их — убивает меня.

— Давай эту суку сюда, — хрипит двухметровый амбал, а меня кидают на кровать и я кричу.

Звонкая пощечина, и правую щеку обжигает огнем. В глазах темнеет и от этого не легче, ощущение отвратных рук снующих по телу, прибавляют сил для борьбы. Распахиваю глаза, вижу перед собой белобрысого, больше всего возникавшего. И ярость, такая адовая ярость одолевает. Поглощает.

Дерусь. Бред. Гребанный бред. Разве можно назвать это дракой? Руки мгновенно заламывают. Переворачивают на живот, и я шиплю, кусаюсь.

— Ох, как же я люблю крикливых, — рокочущим голосом произносит надо мной наемник, приподнимая мое лицо за подбородок, заставляя посмотреть на него, и вырваться у меня не получается. — Ты любишь сосать, девочка? Скажи мне, как часто твой рот занят членом твоего мастера? — ухмыляясь, тянет рыжий.

— Пошел к черту, — переполненным ненавистью голосом отвечаю, чтобы тут же сплюнуть ему в лицо и получить за это сокрушающую пощечину.

— Расскажи ей, Лор, — бросает Руна, и я слышу, как рвется под натиском его ножа моя экипировка, в то время как третий наемник вжимает меня в кровать рукой, не давая мне пошевелиться.

— Думаешь, она настолько тупа? — отзывается рыжий, а я едва могу сконцентрировать на нем свой взгляд, охваченная паникой. Убитая страхом.

— Думаю, она откусит тебе член, если ты попытаешься его засунуть в нее, — отзывается третий, руками разрывая сделанный надрез, стаскивая с брыкающейся меня низ костюма.

Дрожь пробирает тело. И мозг отказывается воспринимать реальность. Я чувствую рыскающие по голой коже руки и кричу во весь голос, пока не лишаюсь белья, а перед лицом не начинаю наблюдать полувставший член рыжего, который надрачивает его надо мной.

Руки в тисках. Сердце заходится в бешеном ритме. Слезы скатываются по щекам, и истеричный крик вырывается из горла. Им же это только приносит удовольствие. Они привыкли насиловать. Привыкли брать и истязать. Им нравится это делать. Они вкушают каждый миг. Наслаждаются.

Боль. Лор ловит мое лицо за подбородок. Стискивает до онемения челюсть. Смотрит пылающим взглядом. Пытается заставить открыть сцепленный напрочь рот.

— Девочка, ты не выйдешь отсюда живой. Мы вытрахаем тебя во все щели, а потом бросим подыхать, как придорожную шваль. И лучше бы тебе расслабиться, иначе больнее будет, — с мнимой обеспокоенностью, издеваясь, произносит Лор, в то время как двое наемников рывком приподнимают мое тело, зафиксировав в коленно-локтевой.

Руки заламывают. Лицо упирают в матрас. Вжимая с такой силой, что черепная коробка трещит из-за натиска. И резким толчком выродок входит в мое тело, заставляя взвыть от раздирающей боли. Начать вырываться. Рыдать. Ныть. Молить.

Он входит до упора. На сухую. И кажется, что сердце сейчас разорвется, как и глотка от воплей, что я издаю. Слезы градом покрывают щеки. Стеклянный взгляд упирается в полуразвалившуюся тумбу, игнорируя то, как встал член Лора, что с животным пылом пристально следит за действом, развернувшимся на его глазах.

Моей ладонью сжимают чью-то плоть. Водят по влажному стволу. И тошнота подкатывает к горлу. Я глотаю истерику. Закрываю глаза. Снова взрываюсь, растворяюсь в потоке боли от сильного толчка, что сопровождается животным рыком. И чувствую, как Руна пристраивается рядом с истязающим меня наемником.

— Тебе нравится в два ствола? — заходясь в уничтожающем смехе, тянут мужчины, а Лор уже становится возле моего лица, к губам приставляя свой член, пачкая своей смазкой щеку.

И мир рушится. Все летит к чертям. Потому что следующее, что я вижу, это слетающая с плеч голова наемника, кровью которого окропилось мое лицо, а за его спиной Палач, разъяренный и пронизанный болью.

***

Она звала меня. Так истошно крича, что я готов был вырвать зубами жизнь из глотки Шрама, но не смел двинуться. Не смел даже виду подать, что у меня есть такая возможность, пока люди Велиара не сняли без шума наемников, соблазненных заведомо проигрышной идеей. Я не разговаривал. Не благодарил. А вырвал меч из рук своего товарища. Как прокаженный понесся в сторону разваливающегося дома, чтобы встретиться с тем, с чем не был готов оказаться лицом к лицу даже во снах.

Распахнута. Обнажена. Избита. Истерзана. Продолжающая принимать очередную порцию боли, пока один из выродков пытается засунуть в ее рот свой член. И меня клинит. Мгновенно. Глаза заливаются кровью, и я сношу голову одним легким, отработанным движением. Сплевывая свою ярость на пол. Два других отрываются от ее тела быстро, и первым, что я делаю, это отрубаю их мгновенно обвисшие члены, чтобы в эту же минуту перерезать им глотки одним махом.

Меч летит на пол и отзывается режущим слух звяканьем. Я падаю на колени перед той, что смел собственноручно истязать, отмечая ее разфокусированный взгляд, словно она в отключке. Но она здесь. Она видит. Слышит. Чувствует. Но не может справиться с тем унижением, что ей пришлось перенести. С болью, что еще долго будет терзать ее тело. И мне ничего не остается. Как завернуть ее в какое-то отвратное одеяло, чтобы вынести отсюда. Чувствуя ее сбитое дыхание на своей шее и слезы, так много слез.

Отвратительно. Это выбивает воздух. Я несу ее на второй этаж, не замечая Василиска с Осо, что стоят в стороне, не смея что-либо сказать, с опаской поглядывая на своего мастера.

Все потом, Велиар. Все потом. Ты же знаешь? Видишь? Ты же все видишь. Я знаю, что ты понимаешь как никто другой. Я нужен ей. Нужен. Сейчас. Только я. Посмотри как она жмется. Как ее пальчики сжимают сноровку. Как она что-то говорит одними губами и дышит мне в шею. Я не могу. Я не могу справиться с этим.

Ванная. Я помню, что она была здесь, и я ее нашел. Потертая кабинка душа. Но на это плевать. Я ставлю ее под него. Включаю воду. Она прохладная, то что нужно. Она смоет все. Только откройся. Доверься. Перестань отравлять себя изнутри. Посмотри. Посмотри на меня. Черт возьми, посмотри!

Аккуратно. Нежно. Осторожно. Я приподнимаю ее лицо, утопая в том ужасе, что закрался глубоко внутри нее.

— Рита, — зову ее, но она словно не слышит, не откликается на мой зов. — Рита, — повторяю, и чувствую, как она жмется ко мне, давая волю слезам.

Хрупкие руки обнимают меня за шею. Притягивают к себе. Носом она ударяется, зарывается в мою грудь. Плачет. Ревет. Едва ли не кричит о своей боли. И я не затыкаю ее. Ей это нужно. Необходимо. И я не против.

Моя рука гладит ее нежно по спине. Успокаивает. И ее рыдания становятся тише. Она уже не захлебывается в них. Но вжимается. Так судорожно вжимается в меня, и я позволяю ей это. Вода омывает нас. Забирает с собой усталость, но не боль.

Целую ее в макушку, и она дрожит. Медленно. Осторожно стягиваю с нее ошметки, что были когда-то ее одеждой. Она нервничает. Кусает губы. Смотрит на меня в упор.

— Мне нужно снять это с тебя, — хмурясь на ее протест, проговариваю. А она колеблется. Смотрит испуганно. И молчит. Так отвратительно, уничтожающе молчит.

Наконец кивает. Позволяет. Даже помогает. Ее тело сплошь покрыто ссадинами и синяками. Я шумно сглатываю, пытаюсь подавить в себе ярость, и она это видит. Касается ладошкой моего лица, слегка приоткрывает губы, и я замираю.

— Спасибо, — шепчет так искренне, что сердце обливается кровью, а в мыслях всплывают размытые картины прошлого, когда меня благодарила другая девушка, с другой историей, которая была так же уничтожена, а быть может и больше, но от этого не легче, тяжелее. Отвратительно.

— Я подвел тебя. Не успел...

От моих слов она вздрагивает. Словно обжигается. Отворачивается и отступает. Жмется к стене и обмякает. Скатывается вниз. Вновь заходится в рыданиях, и я опускаюсь к ней.

Перебираю ее мокрые волосы, но она ловит мои руки. Сжимает. Впивается ногтями в кожу, но я не чувствую, ничего не чувствую. Я дышу с ней.

— Уйди, — еле слышно произносит, поднимает тяжелый взгляд, покрывшихся красной паутиной полопавшихся сосудов от слез и напряжения глаз. — Уйди, — повторяет громче, и ударяет кулаком в раненое плечо, но я не чувствую боли. — Уйди! Уйди! Уйди! — заходится в истерике, и я отступаю, позволяю ей обнять себя за плечи и качаться, как умалишенной под струями прохладной воды.

***

Мне нужен воздух. Я выхожу на аварийный балкон и бью кулаками стену до крови. Мне нужна боль, что способна отрезвить меня, но ничего не помогает. Хочет выть. Убивать. Пытать. Истязать. И делать это все одновременно. Хочется вскрыть кому-то черепную коробку. Потом вырвать все жизненно важные органы и перемолоть их, как в мясорубке, после чего скормить Лжеповелителю, заставив его задохнуться в этой гнили.

— Руслан, — обращается ко мне Велиар, и я даже не замечаю, что он называет меня по истинному имени, а не потому, что дал мне клан.

— Я не лучший собеседник сейчас, — слова как-то сами складываются в предложение, а я даже не задумываюсь об этом. В душе все словно выжжено огнем, и эту зияющую дыру мне ничем не заполнить.

— Ее нужно осмотреть, — проговаривает мастер, а я взрываюсь, подлетаю к нему, в упор смотря, готовый наброситься на него мгновенно, если он скажет что-то не так.

— Ее пальцем не тронули, — рычу, как дикий зверь, а Велиар отводит взгляд в сторону, не в силах смотреть на меня, что злит неимоверно.

— Ты знаешь, что это не так, — произносит размеренно, но я уже на грани.

— Закрой пасть, — цежу сквозь зубы, а наемник понимающе качает головой.

— У моих людей есть запасная одежда. Тебе впору будет Осо, а вот девочке дадим Василиска. Правда там подкатать нужно будет, впрочем, можно обрезать, — словно я не сказал ему ничего, за что между нами уже должна была разразиться борьба, проговорил Велиар, а я кивнул головой. — Ты не оставлял бы ее одну. Мало ли, — напоследок бросил, а меня словно молотом ударило по голове.

Я сорвался мгновенно. Полетел по направлению к злосчастной ванной. И едва не выломал дверь, как вломился внутрь, заставая Риту, нещадно трущую свою кожу до красноты огрызком мыла и какой-то тряпки. Зажал ее. Вырвал из ее рук тряпку и снова погряз в ее истерике. Но в этот раз она не отстранялась. Прижалась. И рыдала навзрыд, пока в ней не осталось больше слез, пока голос не охрип и из ее глотки не стали вырываться какие-то непонятные звуки.

Я вынес ее и уложил на постель. Мгновенно заменив постельное белье на предложенное Велиаром, что оставили его люди вместе с одеждой на стуле. Я знал, что он прав. Что ее нужно осмотреть и Василиск бы с этим справился, но я не мог доверить ее другому. Не мог гарантировать, что она снова не слетит, как только к ней прикоснется незнакомый мужчина, и я решил, что так будет лучше. Что ей так будет лучше, пока она сама не пожалуется мне на боль. Пока мы не встретим наших. Пока ситуация не станет критичной.

Уже была ночь, когда я укладывал ее, когда она не отпустила меня, заставила лечь с собой, и я поддался, не рискнув оставить ее одну. Была ночь, когда она прижалась ко мне, и аккуратно, едва ощутимо поцеловала в грудь. Была ночь, когда я всматривался в потолок, пытаясь собраться с мыслями. Была ночь, когда она сама потянулась ко мне. К губам. И я не затормозил ее.

Волнительно. Так волнительно и прекрасно. Легко. Она нежно прикоснулась губами к моим губам, всматриваясь своими мельтешащими глазами в мои. Ожидая моего вердикта. И я его вынес. Не тот, что она ожидала. Совсем не тот. Почему-то я был уверен в этом. Но мне кажется, что она именно этого втайне ждала. Втайне наделялась, и я дал ей это.

Медленно. Осторожно. Раздвигая языком ее губы и проникая внутрь. Туда где жар. Где сладость. Задевая белоснежный ряд зубов, небо, находя ее язык, начиная ласкать его, втягивать, посасывать, едва не заставляя стонать ее в мой рот. Это пытка для меня. Так держаться. Быть таким покладистым и нежным. Нежным? Становится тошно от себя, не от нее, так трепетно прижимающейся ко мне.

— Пожалуйста, — шепчет в мой рот, а я хмурю брови. — Пожалуйста, я все еще чувствую их, — едва не хнычет, а у меня застревает ком в горле.

Чувствует. Она все еще чувствует их. И я. Я все еще вижу, как Тим вколачивается в ее тело, как Лор сует ей в рот свой грязный орган. И как Руна пристраивается третьим. Кулаки сжимаются инстинктивно. Зверь во мне просыпается. Встряхивает шерстью и обнажает клыки. Я чувствую эту ярость на своем языке.

— Ты повреждена, — цежу я, прерываю поцелуй. — Я сделаю тебе больно.

И откуда во мне взялась эта жалость? Почему я жалею ее? Где мое отвращение? Не хочется верить, что она была права. Что я наслаждаюсь этим. Что мне нравится подбирать тех, кто избит жизнью. Что меня возбуждает это. Отвратительно. Но ведь Роза была такой. Арчи искалечил ее душу, изуродовал тело, и я любил ее. Безумно любил ее благодаря ему.

Я злюсь, и она это видит. Боится. И мне приходится вернуть ее. Прижать, грубо целуя ее рот. Поглощая. Упиваясь. И она сдается. Целует в ответ. Обнимает. Вновь жмется ко мне.

— Тебе будет больно, — рвано целуя ее лицо, шепчу, срывая хриплые стоны.

— К черту, — доносится в ответ, и горячие ладони снуют по моей спине.

Рывком. Несдержанно. Я переворачиваю ее на спину, нависаю сверху, удерживая свой вес на локтях. Поцелуями ласкаю ее шею. Прикусываю. Зализываю наиболее пострадавшие участки, а Рита плавится в моих руках.

Ладонью я провожу от центра ключицы вниз к пупку, заставляя девушку прогнуться в пояснице, пылко отвечая на мою ласку. Возвращаюсь и накрываю налитую грудь, бережно зажимая сосок меж большим и указательным пальцами. Тру, чувствуя, как горошина твердеет, и ухмыляюсь, языком вылизывая проступающую ключу, с упоением принимая ласку.

Ее рука сжимает мои волосы, а я кусаю ее за сосок и тут же губами всасываю его, и Риту едва ли не ломает. Чувственная. Взмокшая. Распахнутая. Истерзанная. Униженная. И моя. Вновь вся моя.

Бусинки пота проступают на ее теле, и я слизываю их, перекатывая этот солоноватый вкус на языке. Накрываю ладонью ее промежность, ощущая ее жар, влагу. Обвожу круговыми движениями клитор, и размазываю ее смазку по половым губам, заглушая ртом ее стоны.

— Пожалуйста, — снова шепчет, а в ее глазах я читаю панику на грани с отчаянием.

Я погружаю в нее палец, и она морщится от боли, сжимается. И я не могу. Отступаю. Целую. А она плачет. Так искренне. Тихо. Всхлипывает. Слезы скатываются по ее щекам, шее, и я ловлю их языком. Прижимаюсь к ней, отвечая на ее просьбу, но не могу заставить себя войти в нее. Не могу. А она ломает. Просит. И шепчет, шепчет, шепчет.

— Я не могу этого сделать, — проговариваю куда-то в ее шею, склонив голову, ощущая, как ее трясет.

Она пытается сбросить меня с себя. Пытается вырываться. Пытается драться. Но я стискиваю ее кисти и поднимаю над ее головой. Сжимаю несильно горло, заставляя смотреть в свои пылающие глаза.

— Ты повреждена, Рита, — цежу сквозь зубы. — Я порву тебя сейчас. И Дока рядом нет, чтобы он тебя вылечил, а ты не сдохла от потери крови. Ведь мы оба знаем, как хреново сворачивается твоя кровь.

— Ты ни черта не знаешь, — шипит девушка, и огонь хлещет в ее глазах. — Ни черта! Я не смогу жить с этим!

Ее слова эхом ударились о стены комнаты. Разошлись. Вбились осколками в мой мозг. Отрезали все пути к отступлению. Заставили отвернуться. Проглотить ком яростного гнева, что собрался где-то в глотке. Сильнее сжав ее руки, заставив поморщиться и судорожно сглотнуть.

— Больше всего я ненавижу, когда мне лгут, — зло проговорил я, сжимая трепещущее тело в своих руках. — Ты сильная, уверенная моя. Ты даже не представляешь, насколько ты сильная, — мои пальцы вновь, осторожно погрузились в нее, и в этот раз она приняла их, не подав и виду, что ей больно, будучи полностью сосредоточенной на нашей зрительной борьбе. — Ты скорее вгрызешься в глотку своим обидчикам и встретишь смерть, нежели попытаешься оставить их безнаказанными, — нажимая большим пальцем на клитор, продолжая трахать ее двумя пальцами, проговорил я, всматриваясь в широко распахнутые глаза подрагивающей от наслаждения и боли девушки. — Не смей даже заикаться, что что-то не переживешь. Я распоряжаюсь твоей жизнью. Только я! — с этими словами я заменил свои пальцы на самого себя, заставив Риту вскрикнуть от боли, но тут же поглотил ее крик ртом, чувствуя, как туго она охватила стенками мой член, заставив от ощущений втянуть воздух сквозь зубы, растягивая удовольствие.

Я двигался в ней медленно. Дьявольски осторожно и она прекрасно это понимала, постанывая от боли и наслаждения, упиваясь теми эмоциями, что я даровал нам. И было в этом что-то правильно-неправильное. То ли я, то ли она. Мы словно сошли с наших дистанций. Взяли передышку. Паузу. Доверили друг другу то, что не имели права доверять. Открылись...

И чем-то, до глухой боли в груди мне напоминало это тот день, когда Роза впервые пришла ко мне. Когда она доверилась мне. Когда позволила себе открыться для моих объятий. Когда попросила у меня защиту. Когда попросила забрать ее у Арчи. Хоть я и работал над этим уже несколько недель. Кропотливо и тщательно, но как показала практика недостаточно быстро. И она стала моим лучшим стимулом.

Сейчас же. Я чувствовал дежавю, вновь собирая израненную душу по кусочкам, только эта девушка была другой. Разительно другой и лишь слепой не заметил бы этого. Игра становилась сложнее, но не менее интересной от этого. Вот только и ставки повысились, что злило мое эго. Выворачивало наизнанку. Уничтожало.

Губы. Руки. Рваные поцелуи. Сбитое дыхание. Жар. Пот. Наслаждение и боль. Так остро и критично. Так чувственно и прозаично. Эпично. Это накрывает. Поглощает. Убивает. Разрушает. И заставляет желать опять и опять. Подсаживает. И я в ней. Растворяюсь. Ловлю губами ее крики. Ее боль. Погибаю и возрождаюсь вместе с ней. В эту ночь. В эту роковую для нас двоих ночь.