Глава 2 - Грёзы любви

Иван Глебович стоял на Ярославском вокзале, на площади, и внимательно рассматривал неровный асфальт под ногами. Красавица сказал, что это здесь. Тело Щедринского уже увезли, но полиция выдала в распоряжение детектива Сафонова несколько фотографий. Это, конечно, немного усложняло восприятие, но у Ивана Глебовича было отличное воображение, так что задача воспроизвести ход событий на вокзале не представлялась ему трудной.

"Ага, — сказал себе детектив и что-то записал в блокнот и даже набросал рисунок, — значит, он сошёл с поезда и выходил в город. Тут-то его и нагнала пуля. Всё-таки ужасно интересно, зачем он приехал в Москву, да ещё и поездом, а не на собственном автомобиле. Хотя, учитывая нынешние пробки...". Пожалуй, он и сам поедет беседовать с вдовой покойного, Вероникой Сергеевной, на поезде. Ехать, конечно, довольно долго, но это ничего страшного: Сафонов, любивший использовать с пользой каждую секунду своего времени, сможет в дороге ещё раз рассмотреть фотографии и попытаться хотя бы примерно прикинуть калибр и модель оружия, из которого был застрелен Щедринский, а может быть, найти ещё какие-нибудь зацепки.

Примостившись у окна, за которым сплошь плыли потрясающе нестеровские пейзажи, Иван Глебович понял, что не выйдет: уже через пять минут все его мысли заняла Вероника Сергеевна.

Вероника… Тоже, как и братья Щедринские, одноклассница детектива Сафонова, только с ней Ваня учился с первого класса. Уже в семь лет она была по-детски очень красивой, но когда учишься с человеком с первого класса по десятый, возникают очень трепетные отношения. Вероника Каллистратова, можно сказать, выросла у него на глазах, к восьмому классу превратившись из красивого ребёнка в обворожительную девушку. Стройная и ладно сложенная, благодаря своим двум метрам двум сантиметрам росту Вероника состояла в юношеской сборной по баскетболу, а кроме того, отлично успевала по всем предметам, а в свободное время ходила в турпоходы. Ваня Сафонов, с которым у Вероники с самого первого класса сложились ровные дружеские отношения, как раз к зиме восьмого класса окончательно понял, что потерял голову. Как и когда именно это случилось, Ваня, естественно, сказать не мог — просто в один прекрасный день, когда Вероника, придя утром в школу, как и всегда, приветливо поздоровалась с другом, Ваня почувствовал какую-то особенную радость. Как будто его подключили к источнику питания с неиссякаемым запасом энергии, и он всё пьёт и пьёт, и обретает силы, и чувствует, что становится вечным двигателем. Ему никогда не приходило в голову ни о чём её спрашивать — хотелось только без конца насыщаться этой энергией и давать взамен всё тепло, на которое он был способен.

И вдруг — как гром среди ясного неба! — в самом конце десятого, последнего по тем временам класса, в самый разгар экзаменов, грянула новость: Вероника Каллистратова выходит замуж за Щедринского! Причём не за тихого, скромного и умного Пашка — это было бы не так обидно — а за Петяна, двоечника, разгильдяя и дебошира. Это было тем более непостижимо, что до этого известия никто не замечал между Петяном и Вероникой хоть маленькой искры симпатии. В конце концов буквально накануне предполагаемой свадьбы Ваня Сафонов наконец-то решился — нет, не признаться, просто спросить на правах друга:

— Вероня, ну что ты в нём нашла, а?

— Запущенный он просто. Заброшенный. Его никто никогда не любил, вот он и такой. А на самом деле он ещё лучше своего брата: щедрый и честный.

— Ну-ну. Красавица и чудовище, — горько ухмыльнулся Ваня.

— Да не чудовище он! — Снова принялась объяснять Вероника. — Просто до ужаса одинокий. И никто его не любил никогда.

— И ты, как добрая и сердобольная девушка, решила его спасти...

— Я вижу в нём потенциал. При должном отношении он сможет многого добиться в жизни. Я хочу помочь ему.

Тогда впервые, чтобы заглушить боль, Сафонов начал считать. Просто прокручивать в голове числа, чтобы отключиться и ничего не чувствовать. Когда дошёл до сорока шести, почти незнакомый голос — неужели это его он всегда слушал, как музыку? — откуда-то сверху (в Ване росту было сто восемьдесят девять) приговорил Сафонова к высшей мере наказания:

— Я люблю его.

"— А он тебя?!" — Хотелось заорать Ване, когда воображение с безжалостной ясностью нарисовало ему этого грубого, жестокого человека ласкающим такую красивую, изящную и нежную Веронику — да хоть бы самая чёрная ночь на Земле покрыла эту сцену, раз уж суждено ей случиться! Но юноша тут же сник, поняв, что, раз свадьба уже решена, значит, со стороны Петяна поступило-таки предложение, а стало быть, всё-таки, и он её любит. Вряд ли, конечно, этот чурбан способен и на сотую долю тех чувств, которые полыхали в Ване, но опять же, раз свадьба — дело решённое, раз Вероника этого хочет...

С тех пор они ни разу не виделись: на встречах одноклассников она не появлялась, а больше им было пересечься негде. Поэтому Ивану Глебовичу было даже интересно посмотреть, какой она стала за эти тридцать три года. Но это как-нибудь в другой раз, сейчас он едет к ней не как старый друг, а как детектив, расследующий дело о гибели её мужа. Она-то наверняка знает, зачем Пётр Александрович поехал в Москву и кто мог убить его. По правде говоря, зная Веронику, Сафонов и её не сбрасывал со счетов как потенциальную заказчицу преступления. И тогда… нет, Иван Глебович — профессионал своего дела, и если Вероника и правда виновна, он ни за что не станет её отмазывать.

Электричка длительно выдохнула на подходе к станции, и жёлтый вокзальный домик скрыл от Сафонова красивый вид на Троице-Сергиеву лавру. Сойдя из вагона на асфальт, Иван Глебович купил в ближайшем ларьке самую дешёвую и примитивную карту города и пошёл по извилистым уютным улочкам, утопавшим в зелени и в цвету.

Адрес он знал: помилуйте, кто ж не знает, где живёт барыга Щедринский! Самый роскошный особняк на Кустарной улице — вот во что он сумел превратить добротный, но невеликий дом одинокой пенсионерки, который нечестно захватил в лихие девяностые. Впрочем, за тридцать три года — не мудрено, будь ты даже не таким преуспевающим бизнесменом, каким был Пётр Александрович Щедринский.

Вот он, дом номер 9 — двухэтажный коттедж, обнесённый забором за версту. Сафонов нажал на кнопку звонка в ретро-стиле и стал ждать ответа. Поймал себя на мысли, что приглаживает непослушные волосы и поправляет воротник рубашки, как мальчик, собирающийся на свидание. Подумав об этом, сплюнул досадливо: сейчас не до сантиментов. Во-первых, он при исполнении служебных обязанностей, а во-вторых, расставшись с Иркой, Сафонов зарёкся ухаживать за женщинами.

На звонок первыми откликнулись собаки. Два здоровенных питбуля оскалились, залаяли один громче другого и кинулись наперегонки к воротам.

В окне мелькнула женская фигура. Хлопнула входная дверь, и высокая дама заспешила к воротам, на ходу приговаривая спокойным усталым голосом:

— Да тише вы, оглоеды! Отравлю!

При виде хозяйки псы присмирели и стали ластиться. Женщина погладила их с чувством нескрываемой брезгливости на красивом лице. Как только она подошла ближе, Иван Глебович сразу узнал её. За тридцать три года жизни с Петром Щедринским Вероника Сергеевна стала ухоженнее и роскошнее, как и положено жене нового русского, но даже тени в стиле smoky eyes не могли скрыть одиночества в зеленовато-серых глазах.

Разглядев гостя, Вероника широко улыбнулась:

— Батеньки! Сафонов! Сколько лет, сколько зим!

— Здравствуй, Вероника, — выдохнул Иван Глебович, не успев увернуться от её приветственных объятий и невольно ткнувшись щекой в чёрный шёлк траурного платья. Чуть не задохнулся в сладковато-пряных духах неведомой ему марки.

— Проходи, оглоедов не бойся, при мне не тронут, — её весёлый тон никак не вязался с траурным платьем и отсутствием украшений. Сафонов покорно прошёл на территорию большого дома, огляделся по сторонам.

— У тебя нет прислуги? Сама дверь открываешь...

— Я их всех распустила, — отмахнулась женщина. — Петя почти не давал им отпуска, вот я и решила, пусть отдохнут немножко.

— Кстати, о Пете, — Иван Глебович поднял кверху палец. Разочарованный взгляд Вероники остановил его. И озадачил.

— Мы не виделись тридцать три года, а он "кстати, о Пете". Нашёл, о чём говорить!

— Вероня, — он вспомнил её школьное прозвище, — Вероня, я занимаюсь выяснением всех обстоятельств и пришёл сюда затем, чтобы задать тебе несколько вопросов о твоём муже.

— Может, хоть кофе выпьешь? — Спросила Вероника резко похолодавшим тоном, жестом приглашая гостя в дом.

— С удовольствием, — откликнулся Сафонов, проходя за ней в роскошный особняк Щедринского. А про себя подумал: "Она наверняка тут при чём".

В прихожей Вероника ловким жестом кинула Ивану Глебовичу смешные домашние тапочки с помпончиками, положила на плечо полотенце.

— Ванная налево по коридору. Туалет там же рядом. Кухня направо. Чувствуй себя как дома, — и исчезла в направлении кухни.

Ванная была выложена нежно-персиковым кафелем. Посреди громоздилась огромная ванна, стилизованная под старую покрытую патиной бронзу. У одной из стен под огромным зеркалом стояла такая же раковина. Подойдя к ней и не сразу сообразив, как открыть хитроумный кран, Иван Глебович задумчиво уставился в зеркало. Стекло отразило худое аристократичное лицо с двухдневной щетиной, вихрастые тёмные волосы, глубоко посаженные чёрные глаза, острый тонкий и длинный нос ("крысиный", как самокритично звал его сам Сафонов), большой рот с тонкими губами, оттенённый щёточкой усов.

"Ничего ещё", — хмыкнул детектив своему отражению. Кисло улыбнулся, вымыл руки с тошнотворно земляничным мылом, аккуратно повесил полотенце на свободный крючок и отправился искать кухню.

— Что это за сорт? — Спросил Иван Глебович, отхлебнув кофе, который налила ему Вероника прямо из турки, вскипячённой на чудном агрегате, подогревающем песок, чтобы варить кофе по-настоящему.

— А я знаю? — Хмыкнула женщина. — У Пети завалялся какой-то… Тебе сливки, корицу, сахар?

Её спокойствие поражало Сафонова. Конечно, она была замужем за настоящим чудовищем, но всё-таки, прожив с человеком без малого тридцать три года, можно было хоть как-то скорбеть о его смерти.

— Нет, ничего не надо, спасибо.

Вероника села напротив, закинув длинную ногу на ногу, разбавила свой кофе напополам сливками и отстранённо, почти равнодушно посмотрела на бывшего друга:

— Ну, так что ты хотел спросить меня о Пете?

— Ты знаешь, что его убили? — Слушая её тон, Сафонов был бы удивлён, если бы услышал утвердительный ответ.

— Я распустила слуг, впустила в дом человека, которого не видела больше тридцати лет, и угощаю его лучшим кофе из мужниных закромов, а он ещё спрашивает!

— И ты… совсем-совсем не скорбишь по этому поводу?

— Когда король умирает, не оставив наследников, кем становится его жена?

— Королевой, — улыбнулся Сафонов, окидывая её оценивающим взглядом. Всё та же причёска: светлые вьющиеся волосы едва прикрывают мочки ушей. Длинная шея, так и требующая массивного колье из бриллиантов, не меньше. Тот же почти детский вздёрнутый нос, смешно скошеный на конце. Губы такой формы, что кажется, будто на них застыла вечная безмятежная улыбка — и по контрасту с ними затравленные, кричащие об одиночестве глаза. Вокруг глаз и в уголках рта уже появились возрастные морщинки, но в целом для своих без трёх месяцев пятидесяти лет Вероника сохранилась очень хорошо.

— Вот именно, — кивнула она с поистине монаршим достоинством. Этот кивок, как кремень, высек в сознании детектива Сафонова строку из Пушкина: "Погасший пепел уж не вспыхнет". Перед ним сидела совершенно незнакомая, чужая и далёкая женщина. Очень красивая, но не манящая — как искусно выполненная статуя, а не плоть и кровь.

"Что ж, это даже на руку", — подумал Иван Глебович, достав из нагрудного кармана блокнот и профессионально щёлкнув ручкой.

— Ты что, мент? — Поморщилась Вероника.

— Хуже, — засмеялся Сафонов. Ощущение того, что он наконец-то, спустя все эти годы, полностью свободен от этой женщины, заметно подняло ему настроение и помогло сосредоточиться на цели его визита — работе.

— Журналист? — Вероника скривилась ещё больше и даже задвинулась подальше в угол.

— Ещё хуже. Частный детектив.

Повисла пауза. Длилась она довольно долго. И вдруг Вероника расхохоталась, звонко, но как-то нерадостно и даже с горчащими нотками.

— Всё ясно, Пуаро доморощенный!

— А между прочим, зря смеёшься. На моём счету шесть успешных дел.

— А безуспешных сколько? — Ехидца в Вероникином голосе была под стать её зеленоватым глазам.

— Не поверишь, ни одного. Ладно, Вероня, сейчас не до шуток. Скажи-ка лучше, ты не знаешь, что могло занести Петра в Москву?

— Небось к бабе поехал, — пробурчала Вероника себе под нос, но Иван Глебович услышал. А вслух она сказала другое:

— Понятия не имею! — И повела узкими плечами. — Он мне не докладывал.

— Хм-м… — промычал Сафонов. Надо было заходить с другой стороны. — Ну хорошо… а кто, по-твоему, мог его заказать?

— Да кто угодно! Петя всех достал!

— И всё же?

— Понятия не имею! Поговори с его подчинёнными.

— Отлично. И ещё… ты мне не напишешь адрес вашей домработницы? Ну, или хотя бы телефон...

— Да, конечно, — Вероника потёрла лоб. Пошла в комнату, нашла под телефоном записную книжку и выписала на листок номер телефона, адрес и имя: Зинаида Фёдоровна.

Поблагодарив за кофе, Иван Глебович собрался уходить. Вероника вышла проводить его мимо собачек. У калитки она вдруг как-то по-особому посмотрела в глаза старому другу.

— Хреновый из тебя детектив, Сафонов! — Она сказала по-другому, непечатно.

— Это почему? — Удивился Иван Глебович.

— Вырастешь — поймёшь! — Усмехнулась Вероника беззлобно и захлопнула калитку. Вернулась в дом. Поднялась на второй этаж, в спальню. Включила пультом магнитофон, и он запел голосом Пугачёвой:

"За тобой не закрывая дверь, я живу уже который год...".

Упала на постель и зарыдала, уткнувшись лицом в декоративные подушки китайского атласа.

А Сафонов, сидя в электричке, думал о том, какой же он, всё-таки, дурак.