Аллан Рик - Работа по заданию №3 (ГЕРОИ)

Приятно чувствовать себя ответственным. Это придает жизни необходимую тяжесть, даже значимость. Когда приходит весомость — приходит и ощущение, что ты — бог.

Чем информатор — не бог? От его слов зависит многое. Очень многое, от нервов до жизней.

— Пожалуйста, скажите… Я… Неужели я правда убил? — бормочет Рик.

Скажешь правду — сведешь план на «нет».

Соврешь — порушишь жизнь.

— А ты сам как думаешь?

Странно видеть, как кому-то хватает смелости и глупости верить Тайсону. Никому нельзя доверять. Информатору — в первую очередь.

А этот верит.

Странно это — быть кому-то вместо родного.

Рик медленно поднимается с колен, опасливо сутулится — боится окрика, удара. Глаза узкие, красные от слез, губы обкусаны до крови. Рик шагает вперед. Что он задумал? Снова в ноги бухнется?

В грудь уткнулась лохматая башка.

— Пожалуйста, не отдавайте меня им… — тихо, опасливо шепчет Рик.

Он все еще не понял, что никаких клиентов не было. Бормочет что-то про то, как больно его связали, как он насилу сбежал, как ему все время хотелось домой… Тайсон кивает. Перебивать, затыкать сейчас бесполезно. Да и не хочется, честно говоря. Есть в этой нелогичной искренности что-то милое.

Рик успокоился. Плечи расслаблены, взмокший лоб упирается Тайсону в плечо. Глаза плотно закрыты. Он не спит. Просто хочет почувствовать себя защищенным.

Над наивностью клиентов Тайсон посмеивался часто. Над наивностью Рика почему-то не мог.

Нет дураков, которым нужен несносный, шугающийся каждого шороха мальчишка. Точнее, нет других дураков. Кроме того самого, который по глупости и сентиментальности своей обнимает мокрый, дрожащий от холода и пережитого страха комок. Единственного человека, который в него верит, несмотря ни на что.

Верит в честность информатора… Вот идиот. Лучше б верил в единорогов. Было бы гораздо проще — и ему, и Тайсону.

Орион никогда не верил, что дружба может начаться вот так. Читал в книгах, видел в фильмах… Но это слишком бредово, чтобы случиться в реальной жизни.

Это полный бред. Другой человек более властен над твоей судьбой, чем ты сам. Что бы ты ни выбрал — это будет Судьба. И только чужой может вмешаться в эту линию, толкнуть вбок…

В тот день Орион впервые понял, как это больно — падать на спину. И ладно бы просто падать, а то ведь шваркнули о землю, как мешок. Очки улетели куда-то в сторону, нога неудобно подвернулась. Орион отполз подальше от возвышающейся перед ним фигуры. За спиной возникла стена. Отступать некуда.

— Что тебе от меня надо?

Пернатый хохотнул и облокотился на низкий поручень. За спиной — Бездна, а ему все равно… Прямо как Ориону несколько минут назад.

— Понятия не имею, — бросил желтоглазый равнодушно и оскалился. — Может, ты мне понравился — но я не знаю точно.

От этих слов душу обуял липкий страх.

Вокруг никого, на многие уровни.

Вокруг пусто…

Фу, какая наивность. Будто бы в толпе все было по-другому. Это же большой город

— И… И-и-и… Извращенец! — голос позорно сорвался на визг, и Орион попытался встать.

Желтоглазый Пернатый, до этого хранивший полную невозмутимость, запрокинул голову и… Засмеялся. Громкий, наглый хохот отдавался эхом в лабиринте переулков.

— Уж если кто и извращенец, то ты, зараза мелкая, — желтоглазый потянулся до хруста позвонков, — Какого вольверина убежал?

— Хочу — и бегу, ясно?

— Нет, не ясно. Мне суицидники на территории не нужны. Особенно такие… — Пернатый неопределенно пошевелил пальцами, — приезжие. Если что случится — спрос двойной. Джулиус с меня шкуру живьем спустит. А еще…

Орион ждал чего угодно. Тупой шутки. Каких-то деталей быта Пернатых, вроде месячной эффективности. Пинка под ребра.

Пернатый присел перед ним на корточки — он был так близко, что Орион даже рассмотрел зрачки. Необычно темные, из-за чего создавалось ощущение, будто радужка светится.

— Я уверен, что знаю тебя.

И протянул руку. В ладони что-то сверкнуло — очки.

Картина наконец-то стала четче. Но вовсе не яснее.

«Знаю». Бред? Разумеется. Орион не сомневался, что, встреть он хоть раз нагломордого желтоглазого дылду, запомнил бы на всю оставшуюся жизнь. Но он не помнил.

Орион перевернулся на живот и тихонько постучал по опоре кровати:

— Лео, спишь?

— Не-а. Чего тебе, спирохета?

Такой глупый вопрос. Такой простой и странный, неправильный… Как и вся жизнь после того случая.

«Чего тебе». Знать бы, зачем все это случилось — большего и не надо.

— Зачем ты это сделал?

Повисло молчание. Слышно было лишь, как громко сопит Лео и похрустывает сломанный механизм форточки. Наконец дылда мягко переспросил:

— Ты о чем?

Слишком тихо для настоящего замешательства. Слишком мягко для Лео.

Может, если бы все кончилось тогда, было бы лучше? Лео остался бы Пернатым, жил и работал мирно, ел досыта — и так до конца своей долгой, счастливой жизни. А он… Ничего этого не было бы. Он бы умер честным и добропорядочным. Скучным, заурядным, занудным. Может, даже семья проронила бы о нем пару слез. Но не теперь…

В тот день Лео отрезал ему все пути назад. Став единственным, кто поверил в его невиновность, он отобрал у Ориона последний шанс избежать всего этого. Всей боли. Всего страха. Отчаяния. Одиночества.

Может, поэтому он и ходит за Орионом по пятам. Заботится, охраняет… И смотрит иногда задумчивым, пустым взглядом. Может, это и не дружба вовсе? Просто отданный долг? Извинения за жизнь, одновременно спасенную и разрушенную?

— Да так, ни о чем.

Лео все понял. Орион чувствовал это, слышал по изменившемуся голосу.

Не хочет говорить — и не надо. Время даст ответы. В этом нет сомнений.

Хотелось бы знать. Хотелось бы понять.

Владыку многому учили. Он знает, как опознать ложь, умеет отличать случайный шорох от поступи врага. Может несколькими вопросами вывести «закрывшегося» академиста на чистую воду. Умеет отбить почти любой выпад, как словесный, так и вполне физический.

Одного не умеет: смириться с тем, что он может не все.

Он хочет знать. Он хочет понять.

Но звероглазый никого к себе не подпустит. Даже если встать к нему вплотную — не сдастся, не снимет маску. Будто сросся с ней.

— Давно не виделись, Рой.

Улыбаются только губы. В глазах все так же равнодушие, спокойствие, холод. Ярко-желтая, будто светящаяся, радужка отвлекает внимание, заполняет пустоту. Но этот свет… Он тоже обман. Просто еще одна ширма, еще один щит.

Владыке как-то сказали, что у него самого страшные глаза.

— Серые, будто стальные… — протянул рыжий паренек, отодвигаясь в дальний угол камеры. Это огненно-рыжее чудовище станет одним из немногих, кто не побоится встать рядом, во многом заменит брата. И этот мелкий, несносный парень со временем поймет…

Нет ничего страшнее, чем глаза ненавистного брата.

Брата, который все это время был мертв.

… Что же ты такое, Лео?

Владыка снова делает ход.

— Как ты мог прийти сюда… После всего?

Пожалуйста, скинь дурацкую маску. Брось пару слов раздраженно. Моргни нервно. Начни оправдываться. Покажи, что тебе не все равно, что тот день хоть чем-то тебя будоражит.

Лео ухмыляется. Без всякого стыда опускается на колени и берет в руки одну из лампадок. Ту самую, поцарапанную, с тонкими стеклянными стенками. Долго смотрит на колеблющееся пламя.

Руки так и тянутся к незащищенной шее. Опрокинуть. Прижать. Причинить такую боль, какая ему и не снилась… Нельзя. Кулаки разжимаются.

Сашка может остаться одна.

Лео все видит краем глаза. Хмыкает, нагло прикрывает глаза:

— Хватит себя насиловать. Такие, как ты, не умеют убивать.

Он никогда не задумывался о смерти. Некогда было. То Джулиусу помощь нужна, то мелким, то тренировки с Рубеном.

Оливер никогда не думал, что смерть может дать силу.

Что он был? Ни человек, ни Координатор — что-то среднее, беспомощное, неспособное защитить ни себя, ни близких.

Что он стал? Сама сила. Звериная ярость. Идеал эволюции, почти бессмертное существо.

Можно ли сравнивать то прошлое с настоящим? Даже смешно.

Он засмеялся бы, если б мог. Но боится напугать кого-нибудь. И потому молча, степенно вышагивает рядом с Джулиусом. Конечности оттягивают тяжелые браслеты — тяжелые для человека, для Оливера же почти невесомые.

Об одном жалеет: каждый час его новой жизни сокращает жизнь Джулиуса на сутки. Сейчас он этого не чувствует, но когда Координаторство его подведет, когда иссякнет сила… Они погибнут вместе.

Другие не знают. Другие не понимают. Все уверены, что Оливер погиб, замечают лишь усталость Джулиуса, которая теперь видна больше обычного.

Оливер чует, как терзается Рубен. Как каждый день на тренировках старается усерднее обычного, а в рыжей голове мечутся темные мысли. Рубен не забудет. Рубен не простит, не в его это правилах.

Хочется подойти, успокоить, угомонить вспыльчивого Пернатого — как он делал до этого, когда рыжий в очередной раз проваливал проверку. Говорить Оливер уже не может. Но хватило бы и прикосновения, ведь Координаторы чувствуют друг друга. Рубен понял бы, совершенно точно понял бы.

Просто показать, что тайна будет сохранена. Что до последней минуты о ней не узнает ни Джулиус, ни кто-либо еще.

Однако есть одно препятствие…

Рубен панически боится вольверинов.