"… В гамме мировых лет есть такая точка, где переходят одно в другое воображение и знание, точка, которая достигается уменьшением крупных вещей и увеличением малых, — точка искусства".
Почему мне никто никогда не говорил, что Набоков так прекрасен? Конечно, говорили: рецензии, отзывы, критики, литературоведы, но никто из тех, кого я знаю лично, ни разу не сказал ничего о Набокове. Возможно, однажды поморщился или закатил глаза при упоминании Лолиты, но никто даже не намекнул, что его следовало бы почитать. Может быть, и вам никто никогда не говорил о Набокове так, как нужно было сказать мне. Поэтому скажу я. Читайте, пожалуйста, Набокова.
Возможно, вы скептичны, возможно, насторожены, возможно, у вас найдется миллион других авторов «на почитать» в ближайшем обозримом будущем, но я говорю вам: отложите все, откройте Набокова и насладитесь. Это именно тот вариант, когда не суть важно, что именно написано (через год после прочтения вы не сможете этого объяснить), важно — как это написано. И стиль этот уже невозможно будет забыть, к нему можно только мечтать приблизиться.
"… Все цело, все прелестно, молоко выпито, половина четвертого".
В марте со мной все же случился Набоков и «Другие берега» (цитаты оттуда). И это, товарищи, эстетический оргазм и иначе я не могу определить впечатление от книги. Тонкое до грани, ровное, чистое, звучащее, изысканное даже удовольствие. Я под огромнейшим впечатлением.
Я начал знакомиться с Набоковым с мемуаров. Один из моих любимых жанров (тут во многом историк говорит во мне), мемуары не обещают особенного мозговыноса по сюжету, всегда можно получить наслаждение хотя бы описанием эпохи… И получил я так получил!
Набоков вспоминает о детстве, юности и вскользь об университетских годах в эмиграции до момента своего переезда в Америку. Вся остальная, большая, писательская жизнь остается за кадром. Но как он вспоминает…
«Человек всегда чувствует себя дома в своем прошлом».
Столько нежности, столько откровенности, столько этих его бабочек, много доброй иронии и чуть-чуть сарказма, но такого прекрасного (особенно, если это касается Шишкина, Айвазовского и кое-какой музыки). Тут детство: леса, имения, воспоминания о гувернантках и первых учителях, об играх и первой влюбленности, о школе, об отце и о матери. В книге почти нет привязки (без нее никуда, но она не первостепенна) к большим политическим событиям, книга не о них, а о семье и том, откуда вырос такой вот Владимир Набоков. И это шикарно. Потому что он не из революции вырос, а из родного имения под Петербургом, из летнего утра, из игры с цветными стеклами на веранде, из монотонного чтения толстой француженки.
«Она впилась, эта тоска, в один небольшой уголок земли, и оторвать ее можно только с жизнью».
«Признаюсь, я не верю в мимолетность времени — легкого, плавного, персидского времени! Этот волшебный ковер я научился так складывать, чтобы один узор приходился на другой. Споткнется или нет дорогой посетитель, это уже его дело».
Поначалу, признаться, мне было сложно подстроиться под набоковский язык: длинные предложения, иногда ну очень длинные, инверсии, вот эти дореволюционные обороты, но к десятой странице уже никак нельзя оторваться: слишком гладко, слишком сочно, вот до повизгивания от восторга. И с тем самым ощущением наполненности где-то внутри тебя. Таксы, подарки, детские капризы, украшения матери, снежные наметы, гулкие гостиные, образы, образы, образы. Они все потом разбредутся по другим романам Набокова, он сетует: мол, я так щедро дарил своим героям свои же воспоминания, что уже как будто и не осталось их в достаточном количестве. И хорошо, говорит жадный читатель, прекрасно, что ты все-все это отдал нам, писатель! Уже позднее, когда я читал «Дар», ловил эти детали детства и юности автора в воспоминаниях главного героя. Щедрый подарок, мне кажется.
"… Но концертное фортепиано с фалдами и решительно все духовые хоботы и анаконды в небольших дозах вызывают во мне скуку, а в больших — оголение всех нервов и даже понос".
Или вот:
«Книги Бунина я любил в отрочестве, а позже предпочитал его удивительные струящиеся стихи той парчовой прозе, которой он был знаменит».
«На крайней дорожке парка лиловизна сирени, перед которой я стоял в ожидании бражников, переходила в рыхлую пепельность по мере медленного угасания дня, и молоком разливался туман по полям, и молодая луна цвета Ю висела в акварельном небе цвета В».
«Над черными телеграфными струнами веерообразно расходились густо-лиловые ребра роскошных малиновых туч: это было как некое ликование с заменой кликов гулкими красками».
Много раз я читал рецензии и слышал мнения о том, что язык Набокова слишком-слишком, что в романах его ничего не происходит, а все только «говорят и думают, думают и говорят». Может быть, Набоков понравится не всем. Он и не обязан никому нравится, он даже не похож на тех ребят, портреты которых печатают на купюрах. Но. Я настаиваю на том, чтобы каждый прочел хоть что-нибудь у него. Иначе может выйти, как со мной. Я только читал рецензии и даже не догадывался, насколько их авторы ошибаются.
Честно, меня поразило, как так долго у меня выходило не встречаться с Набоковым, когда он вот так хорош. Я под впечатлением. Под наркозом практически. От обыкновенных (почти прозаичных по наполнению) событий жизни юного писателя. Но как описанных…
И напоследок, моё любимое:
«Солнце натягивает на руку ажурный чулок аллеи...»
Следом, конечно, прочту «Лолиту» и «Защиту Лужина». Чтож, к тридцати двум годам без двух лет филолог все же заимел еще одного любимого русского классика. Никогда не поздно, верно?
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.