Фурсин О.П.; Какабадзе М.О. «Калигула»
Авторы романа «Калигула» решились смахнуть пыль времен с отполированных любопытными взглядами объектов исторического наследия ЮНЕСКО и снова вдохнули жизнь в легендарные имена. И сделали это весьма убедительно, на мой взгляд — языковые конструкции, образ мыслей и действия героев, реконструированные декорации – все работает, как волшебная машина времени и позволяет взглянуть в прошлое.
Правда, есть один очень важный аспект – мы смотрим через призму авторского, и в данном случае – очень пристрастного взгляда. Но об этом чуть позже.
«Я римлянин, ибо я в Риме и Рим во мне!» — эта фраза слышится не только в словах, но в поступках и мотивации персонажей. Их менталитет действительно отличается от современного – авторы рисуют патрициев и рабов, как они видят жителей той эпохи.
Мне запомнился образ Агриппины, суровой и решительной женщины, «последней римской матроны». Я поверила авторам, что именно такой была мать Калигулы, будущего принцепса. С самого рождения видела в своем сыне не ребенка, а мужчину, и воспитывала справедливо, но строго, не считая необходимым ограждать от ужасов военных походов и защищать от старших братьев.
, — говорят про неё авторы. И мать Калигулы была готова пожертвовать многим ради власти, если не для себя, то для своих сыновей. Так предала она и свою собственную дочь, отступилась и молча стояла в стороне, пока Агриппину-младшуюМужская страсть к власти, но в сердце женщины, — вовсе не редкость
И эта трагедия вызывает тем больше сопереживания, что это не фэнтези, не изощренная авторская спекуляция на чувствах читателя – а история живой девушки, пусть и немного приукрашенная в угоду художественному слогу.Агриппина Старшая ощерилась, как волчица, и сказала: «Нет! Никогда! Моя дочь не Маллония!». Ей пригрозили ссылкой, но она отвечала все то же. Тогда речь пошла о безопасности ее ненаглядных Цезарей. О ссылке теперь уже для них, об опале…
Измученная тревогой женщина молчала. Больше ее не спрашивали.
О декорациях. Авторы великолепно реконструировали все места действия, от военных походов до дворцовых палат.
Я позволю себе привести длинную цитату из фантастической книги Дж. Финнея «Меж двух времен». В сюжете этого повествования героям удается реконструировать дух времени настолько точно, что однажды они выходят из дома на улицу Сентрал-парка уже в девятнадцатом веке.
Платье сшито в начале восьмидесятых годов и сношено тогда же. Люди приходят в
музей Смитсониевского института, рассматривают подобные экспонаты и делают вывод, что вот так и одевались их бабушки.
— Он затряс головой. — Да ничего похожего! Зарубите себе на
носу, что ничего похожего! (…) Десятилетиями эта штука выцветала, тускнела, пока никакого
цвета не осталось совсем! А материал! Весь сморщился, в одних местах сел, в других вытянулся, нитки и те истлели. Даже гарус успел стать черным. — Мартин постучал пальцами мне по плечу. —
Вот что вам надо понять, более того — почувствовать: женщины восьмидесятых годов были не привидениями, а живыми женщинами, которые ни за что не надели бы этот мешок! — Он ткнул большим пальцем в ветхое платье. — Женщина, которой это принадлежало, что же она носила на самом деле? А вот что! Вот что она себе сшила на званый вечер!..
Мартин рывком стащил покрывало со следующего манекена, и я увидел — нет, не платье, а роскошный наряд из темно-малинового бархата с мягким неизношенным ворсом (…)
Мартин пытливо поглядел на меня, потом взмахнул рукой, указывая на новое платье, и спросил:
— Можете вы представить себе женщину, нет, девушку — живую,
из плоти и крови, — надевшую это платье и ставшую в нем
совершенно неотразимой?
И я воскликнул:
— Черт возьми, да! Я представляю ее себе танцующей…
Что-то подобное сделали авторы для меня. Еще немного – и я тоже смогла бы выйти на трибуну цирка, там, где каменные ярусы смыкаются с деревянными. Где среди сыплющих проклятиями людей стоит Друзилла и смотрит, стиснув зубы, за последним кругом колесницы своего отчаянного брата.
Мне запомнился квартал Субура, обладающий дурной славой. Темные переулки, в которых порой проливается кровь, гадальщик Египтянин предсказывает мрачную судьбу, а под трескотню цимбал всё танцует хозяйка-сирийка в причудливом наряде и греческой митре:
Надо остановить глаза на руках. Руки ее неподвижны, мертвы. Она уже отбросила кастаньеты и словно убила руки. Тело — да, несется, летит, оно в каком-то вихре, но руки — средоточие покоя. И если смотреть лишь на них, мир обретет некоторое спокойствие....
В этом квартале поет сладкоголосый юноша, ухаживавший за Друзиллой, и в этом же квартале впервые проливает кровь своего врага юный Калигула:
Это тоже песня, песня ненависти и крови, самая лучшая песня в его жизни.
Очень тонкий психологический момент, становление характера – и описан так ярко, что тяжелый запах крови достигает ноздрей, и читатель разделяет с главным героем ночные кошмары.
К минусам романа лично я отнесла бы излишние сцены гм… зоофилии. В книге есть некоторые яркие порнографические фрагменты на любителя, которые я предпочла бы «распомнить».
Самый сложный аспект в романах такого жанра – это трактовка истории. Я в подростковом возрасте зачитывалась Ирвингом Стоуном, также известным популярными биографиями исторических персонажей. «Муки и радости» и «Жажду жизни» перечитывала несколько раз. Роман Фурсина О.П. и Какабадзе М.О. вызвал у меня не только теплые воспоминания, но и сурово напомнил о необходимости обращаться к документальным источникам после очарования художественного текста.
Разумеется, всякая реконструкция только основана на реальных событиях, и авторы виртуозно дополняют известный каждому образованному человеку сюжет домыслом, диалогами и бытовыми сценками. Калигула болтает с сестрой и рассуждает о роли женщины, бродячий философ – соглядатай разыгрывает пьяного, чтобы дать детям увидеть мать. Все роли, даже эпизодические – убедительны, термины и аутентичные названия вплетены в текст мелким бисером. Две трети произведения я была в восторге от того, как плавно авторы подводят к правлению Калигулы, с каким утонченным психологизмом подмечают сложные моменты детства, послужившие в формировании характера. Спорный исторический момент – болезнь Калигулы – описан словами врача-грека, пользовавшего цезаря, и он же преподносит популярную версию об энцефалите, перенесенном Гаем Юлием Цезарем Августом Германиком. Что именно послужило причиной последующих поступков правителя? Авторы дают все версии, но глобального выбора за читателем, к сожалению, не оставляют.
Морализаторство и мнение авторов, в первой половине произведения звучащее достаточно тонкой сопроводительной мелодией, постепенно переходят в агитационно-оправдательную речь. Где-то с семнадцатой главы стиль уже и не маскируется под художественный, повествование превращается в публицистическое и авторы громко и с нажимом декламируют свою точку зрения, как единственно правильную. Приведу цитату, чтобы не быть голословной:
Лично меня больше убеждал художественный текст, где читалось, как изменялся и ожесточался характер мальчика-сапожка, рожденного, чтобы править. Под влиянием несправедливости и тяжкого груза ответственности за семью, подвергшуюся жестокой и несправедливой опале. Публицистические призывы невольно родили желание спорить, да и не люблю я такой стиль. Я предпочла бы художественный текст к чаю, или же научную статью, непременно со ссылками на документальные источники и убедительным анализом литературы. Наверное, жанровый перекос в публицистику рассчитан на другого читателя.Он был человеком, вокруг которого неизбежно копятся: клевета, ненависть… Зависть, тайные происки и подлое предательство, гнусные махинации, оскорбления, ложь.
Он был человеком, который все это впитывал. Вольно или невольно. Неизбежно было ему, стоящему во главе этого трудного мира, меняться. И не в лучшую сторону.
Он был человеком с истерзанной душой. Он рано потерял близких, и терял их без счета. Все, кого он любил, покидали его. Он был одинок.
Он был человеком, которого поразила болезнь. От нее не знали лекарства в его времена. С ней сражались, ибо он был первым лицом в государстве, и впрямь не на жизнь, а на смерть, лучшие лекари его времени. Но бой был неравным. Болезнь не отступала.
И, наконец, он был человеком, в руках которого сосредоточилась самая большая, самая огромная власть в мире…
Так чего можно хотеть от Калигулы? Поставьте себя на его место, хотя бы на мгновение! И если возобладает разум, а не эгоизм, — ужаснитесь.
В целом – мне очень понравилась первая половина романа. И я признательна авторам за то, что у меня теперь есть, выражаясь их же словами – «свой Калигула». Не глава из учебника, вплетенная в бесконечное полотно причинно-следственных наследственных связей, а трехмерная, трагическая и спорная фигура, которую с такой любовью реконструировали авторы. О которой я теперь непременно буду читать еще – но теперь уже научную литературу.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.