Ариса Вайя. Рецензия на произведение Марка Шейдона (RhiSh). Проклятие Звёздного Тигра

Марк Шейдон (RhiSh) — «Проклятие Звёздного Тигра»

Начнем, пожалуй, с того, что прочесть этот роман я обещалась еще на прошлом КПП. Продолжим тем, что прочла я его осенью. Закончим тем, что рецензию я пишу только сейчас. Еще никогда между «вкусом» и «послевкусием» не проходило так много времени… И знаете что… а ведь оно не вывалилось из памяти, как 90% всего остального прочитанного. Да, большинство мелочей стерлись подчистую, но «кружева» и впечатления сохранились (а еще создание заметок в электронной книге — это чудесно). Я не буду вдаваться в детали, там 40 а.л. этих деталей, давайте уж сами) Я расскажу о том, что сохранится и останется после прочтения.

Мир.

Маленькие города, трепетно и нежно опекаемые Вэй. Шире! Империя, хранимая Орденом и Звездой. Шире! Гибнущий мир, клочок которого хранит Мироздание. Шире! Вселенная, суть игрушка. Шире! Будущее, полное понимания пси, души, ой, да зовите как хотите. Шире! Все это в одно. Шире! Куда еще шире?! Шире-шире…

Герои.

Что меня порядком смутило — все красивые. Вот хоть портреты пиши. Некрасивых я не видела, искать пыталась, но не нашла, не запомнила.

Каждый герой — это отдельное кружево. И каждое кружево переплетается с другим кружевом, образуя третье, которое… ай, вы поняли. Каждый герой что-то в себе несет, что-то прячет, что-то бережно хранит. А еще они умеют удивительную особенность, проникающую сквозь кружева мироздания — они снятся. Автор, ликуй, я точно помню, что мне снилась Джисс и Вил)

Тут вам и мальчишки, которые по правилам этого мира как бэ несовместимы ну никак, а они шагают по Пути — рыцарь и менестрель, пес и лис)

И Учитель с учеником, у которого тоже есть свои ученики и который, как это часто бывает, пытается воспитывать своих учеников иначе, чем воспитали его. Тут впору вспомнить старую присказку — «воспитанием люди зовут травмы, нанесенные им воспитателями, но необходимость которых они для себя оправдали». Любопытно.

И девчонка, которой больше нравится облик рыцаря с мечом, героя игры. Там ей все понятно и как будто просто и легко.

И даже это противостояние сродни Свет и Тень, в обличии Ордена и Вэй, оба суть одно. И они как будто тоже герои.

Сюжет.

Рыцарь, поймавший минелу провинившегося менестреля, уходит «на Путь». Шире. Менестрель, случайно «доставшийся» рыцарю, куда интереснее, чем кажется… да и все менестрели иные, чем кажутся рыцарю, настолько иные, что ему приходится переучиваться и отучиваться от свои орденских привычек. Шире. Вэй, суть контролирующий вверенные им области, выплетая правильное кружево. Шире. Звезда, хранящая обитель людей. Шире. Девочка, потерявшая родителей, свой привычный мир и вдруг исчезнувшая, оставив сестру искать ее. Шире! Девочка, вдруг возникшая посреди леса, минуя кружева. Шире! Еще шире!

Сюжет как будто не то чтобы не ограничен книгой… мы просто походя его плащом зацепили. Сюжет просто как полотно, и нам даже не кусочек его подают — на, разглядывай — а как будто изнутри, из-под пальцев ткачихи. И ты просто смотришь, и смотришь, и смотришь. Увлекшийся разум изредка потирает ручки " ну сейчас! ну сейчас они каааак встретятся! ну так вот же оно! Вот же! это он! он!"… а не встретятся… не оно… не он. Потому что шире, шире хватания и нелепых попыток подать ткачихе нужные нитки, шире привычных связок в текстах. Оно мало того, что пересекается не «прямо очевидно», так еще и нелинейно. И если от первого уже голова кругом (некоторым понравится, я адаптировалась быстро, уяснив, что автор жмот и что-то там задумал, чего я не понимаю… пока что не понимаю), то от второго все совсем интересно… два мира, связанных в романе, оказываются связаны не прямыми узами, а как-то… через… я не знаю… сквозь. Во! Сквозь! Сквозь настолько, что под конец начинаешь тихонечко трогаться умом и припадочно шептать «Джисс это Вил! Альвин это Лэйси!».

Отдельным маленьким осколком сюжета я хочу обозначить легенды. Они тут повсюду, со всех сторон, из всех уст. Как и любые легенды, они несут мудрость и знания о мире. Как и все легенды, они врут и/или предсказывают будущее.

Язык. Выверенный, вышлифованный. Раньше, пожалуй, так и писали. Чуточку тягуче, чуточку глубже. Это накладывает свой отпечаток на все, тянет за собой и на себе весь роман. Красивые герои, «правильные» герои (в кавычках не из сарказма, просто я считаю это нереальным, утопичным, а здесь оно есть), долгие диалоги, сопровождающиеся раскланиваями собеседников до, после и во время, пространственные диалоги, такие же пространственные монологи. И оно такое все, целиком. Это часть кружева. Кому что нравится, так сказать. Если вы скучаете по «той» фантастике, «тому» фентези, это вам сюда надо.

Концовка. Где-то за горами) Тут куда лопату не приткни — сюжет как многоголовая гидра поползет) тут нельзя сказать «все только начинается!» — это не так. И нельзя сказать «все скоро закончится!». Роман как будто вне этих понятий о «начинается-кончается».

Сильные места. Меня очень заинтересовала книжка, по которой воспитывали рыцарей. Правда, у самих рыцарей явно не все дома, в моем понимании, но книжка — образец очень и очень любопытный! Вот как учат детей мир? Нет-нет, давайте без мальчиков-зайчиков, курочек ряб, окружающего мира 1-4 класс… я о жизни. Как научить ребенка ценить то, что есть? Как научить делиться? научить помогать? Научить выбирать свою жизнь? Как? Бить по рукам, когда что-то не так? Ставить в угол? Вести беседы с высоты своего взрослого опыта? Не угадали… дайте сравнить, дайте познать, дайте понять. И рыцарей учат так. Вот тебе ситуация, выбери. Выбрал? А теперь смотри, если бы поступил так, было бы так, а эдак — эдак, а вот так — вот так. Понял? и да… причинно-следственные связи в голове ребенка работают. И это здорово. Я бы такую книгу утащила в личное пользование, у меня много сестер… Жаль, в книге лишь отрывки) Одного не пойму, почему рыцари все равно какие-то… на голову… Да и Вэй немногим отличаются. Семь ступеней боли — брр! и «брр» это еще мягко сказано!

Взросление героев через друг друга — это прекрасно.

Воспитание «от противного» тоже весьма любопытно — «меня воспитали болью, я так не поступлю!»

Развенчание мифов и то, как меняется человек, когда эти «мифы», «установки» выбивают у него из-под ног.

Слепота. Впрочем, это очень свойственно и нашему миру. Обозвать одно и то же разными вещами, а потом бороться друг против друга. Увлекательное веселье на многие века! Рыцари, которые не воюют. Рыцари, которые не любят Вэй, но которые… владеют некоторыми их навыками, и упорно не видят в этом связи. ммм.

Слабые места. Диалоги. Герои триста раз раскланяются, прежде чем начать. Триста раз раскланяются после того, как закончат. Я периодически вязла, но многие книги старой «закалки» были так же написаны, это вопрос привычки и предпочтений.

Пьеса. Очень стойкое ощущение, что текст писался для читателя. Мне периодически хотелось взять героев из одной главы за шкирку и отнести их (потому что в романе они не пересекаются) к героям из другой главы, чтобы они поговорили! Потому что эти герои перекидываются монологами, играя в диалоги сквозь меня и страницы романа. Да поговорите вы друг с другом! и большая часть вопросов исчезнет! Но нет… Одни говорят в пространство, задают вопросы, а другие так же в пространство им отвечают. И я как зритель в первом ряду то за одну ширму смотрю, то за другую. Это как бы вторая интрига, это где-то поджигает интерес, но на мне сработало плохо.

Какой у книжки вкус? Утопии. Нет, тут не все так уж радужно, но в целом как-то утопично. Тему материнства я даже рассматривать не буду, после многих психологических моделей на крысах, я во многие утопии не верю.

Какое послевкусие? Чего-то… своего. Где-то я фыркала от утопичности, мысленно грозилась автора попинать за пространственные диалоги, пьесу и мое неистовое желание поставить многих героев просто друг против друга, чтобы они перестали говорить со мной, а начали говорить друг с другом. Где-то хотелось по-детски возмутиться «ну почему они не понимают? ну почему они не видят? это же так просто...». Но это сразу. А вот потом. Теперь. Осталось некоторое ощущение «Эха» которое я очень люблю в книгах. Когда ты слышишь то, что за строчками, не можешь объяснить, передать выразить словами, но чувствуешь. М… это как ноты кружев. Я не Ченселин, я не могу их «спеть», я их просто слышу и знаю, что где-то внутри играют такие же. Это не стопроцентное попадание, не истинно свое и родное, это именно что эхо.

С чем я согласна? Герои много болтают с читателем. Мы, скажем так, поговорили. И все, до чего мы «договорились» я унесла в цитаты, это чуть ниже)

С чем не согласна? категорически не согласна с утопичностью мира под Звездой. Это… нет, я просто не верю. Я не верю во все эти рассуждения о материнстве, единении семьи. Я не верю в отсутствие проституток. Я не верю в эту святость. И… и даже не знаю, а должна ли я была в них поверить.

Что задело? Что царапнуло?

Энтис, уверенный, что все, что происходит, так и надо, ведь это его путь круга. Его даже собственный голод заставляет не терзаться, а думать, что это… интересно, интересный опыт.

Мелочи… мелочи мироздания. Зачем делать приятно пахнущие цветы, ведь их аромат учуят так мало людей? Зачем освещать дороги, ведь по ним проедут пара путников? Зачем косить траву, ведь ее аромат… зачем? Зачем? Зачем? Потому что это дает ощущение жизни. Потому что это нужно. Одному. Двум. Трем. Не важно, сколько человек это увидит и услышит, и почует. Это. Важно. Там. Здесь. Не суть… Это важно всегда и везде. Это глубже, чем просто взгляд на мир.

Цитаты.

Если есть раны на теле, то раны в сердце меньше болят.

Если рвёшься, не глядя, слишком легко кого-то растоптать случайно.

– А я сегодня впервые в жизни голод почувствовал по-настоящему. Ну, обычно как: проголодался – поел. А тут до меня вдруг дошло: есть-то нечего. И спать не могу. Одна флейта остаётся. Интересно.

– В голоде интересного мало.

– Во всём новом есть интересное, – задумчиво возразил он. – Кто знает, что ждёт меня впереди?

Как думаешь, мечты и игры детей стоят того, чтобы ради них менять устройство мира?

У всех нас свои таланты. Нельзя добиться успеха во всём; каждый со временем видит свою особенность, свою грань мастерства, и её стремится довести до совершенства.

— Я приведу тебя к полному безмолвию снаружи — даже в глубоких слоях. Но ты сам должен научиться быть безмолвным внутри. Не сдерживать себя, как ты делаешь, и неплохо, в отношении Двирта, — но и вправду не ощущать. Ни боли, сумрачной или душевной, ни ярких стремлений, ни бурного гнева или восторга… ни горячей привязанности хотя бы к одному существу в мире. И неприязни тоже. И страха. И любви.

— А это жизнь? — тихо спросил я.

Будь той песней, которую поёшь ты сам.

Дышать, танцевать и любить нельзя понарошку.

У людей хрупкие сердца, не оденешь в броню — будут разбиваться, как стекло.

Если у тебя дар менестреля, а ты выбрал другой путь только потому, что побоялся несправедливости, ты отнял у себя свободу — ту, от Мерцанья. Сам надел на свою душу оковы из суждений Сумрака. Будто и для тебя та «польза», которую можно увидеть, потрогать или в карман положить, — единственная, и твой талант действительно ничего не стоит. А если согласен жить, как слепой, лишь бы другие слепые тебя не обидели, — это ж просто трусость. За что тогда ты сможешь себя уважать?

Что необходимо тебе, без чего ты никогда не будешь счастлив — непременно придёт.

— За свои желания нам всегда есть чем платить. Но мы не всегда это понимаем. Или — не всегда вовремя. Или не понимаем, наши ли то желания.

— Разве тот, кто тебя любит, станет причинять тебе настоящую боль?

— Только тот, — тихо сказал я, — кто любит тебя и кого любишь ты, сумеет причинить тебе настоящую боль. Ту, от которой ты не умрёшь, но сам пожелаешь смерти. Всем остальным это не под силу.

Скромностью обычно зовут склонность себя недооценивать или лицемерие.

Ты можешь думать, будто знаешь, что делаешь, — зная лишь, чего ты хотел, а это совсем другое. Действия — путь. Желание — цель похода. А верно ли ты следуешь к цели, и куда в действительности приведёт избранная дорога — на сей счёт люди, даже и Вэй, вполне могут ошибаться.

Этот роман написан целиком и полностью для читателя. Автор как будто хватает за руки, усаживает в старую кресло-качалку, щедро наливает в большую деревянную кружку глинтвейна, подает свежую сдобную булку, укрывает колючим шерстяным пледом, кутает ноги, подкладывает подушечку, зажигает старый-старый камин, подсаживает рыжего кота на колени, под руку, садится рядом и… читает. Вслух. Вкрадчиво. С выражением. Заглядывает в глаза, вглядывается в душу. И читает-читает-читает. Листает старые замусоленные и посыпавшиеся от времени и многих прочтений страницы. Поглаживает иссохший корешок. Тянет слова, машет руками. И все рассказывает-рассказывает-рассказывает. А ты сидишь, слушаешь, как воет за окном зима, гладишь котика, не столько слыша, сколько чувствуя, как он мурчит, попиваешь горячий глинтвейн мелкими глоточками, больше нюхаешь, чем кусаешь булку, смотришь, как трещат поленья за решеткой, и слушаешь… В камине пляшут тени, кружева, мерцанье. А ты все слушаешь и слушаешь.

Это особый род книг. Их можно упрекнуть в морализме, длинных витиеватых диалогах, красивых правильных героях, утопичности, но… это вот такие книге, «старой закалки». В этом есть своя прелесть, пожалуй.

В любом случае, благодарю, ми тайфин. Этот вкрадчивый шепот у камина был приятным путешествием в твой мир.