Общее

От переписывания Библии — очередные двадцать кредитов за рукописную книгу, которые помогут моему Храму-исповедальне продержаться еще месяц — отвлекла «алилуйа», пропетая дверным стражем. Гости. Я закрыл книгу и вышел встретить добрых людей, которым понадобился Бог.

Но это были не люди. И назвать существ подобных тому, кто вошел, добрыми, я не мог, даже зная, какие пункты они заставили добавить к законам всех стран, после чего жизнь стала лучше. Зеленокожие, называвшие себя «гро», спустившиеся с неба, как обещали фантасты и пророки, принесли не войну, но мир. И все равно казались мне жуткими. Тот, кто с такой легкостью меняет твой мир, всегда страшен. А еще — они желали познать все. Видимо, пришел черед познания Бога.

— Святой отец? — почти без акцента спросил гро. Спросила. Это явно была девушка. — Здесь Бог?

— Конечно, дочь моя. Это Храм-исповедальня. Хочешь исповедаться?

Гостья кивнула.

— Сюда, дочь моя, — я приотворил для нее дверцу комнатки-исповедальни, сам вошел в соседнюю. Сел. Собрался с духом, ощущая, как смотрят на меня сквозь ажурную решетку яркие, цвета апельсина, глаза.

— Святой отец, я согрешила, — раздался мелодичный голос, и тут же гро спросила: — А что такое грех?

— Грех — это дьявол в тебе, и одновременно — самое худшее, что ты можешь представить.

— А если я не представляю худшего? Вы расскажете мне о нем?

— Зачем? — удивился я. — И как я могу рассказать тебе о твоем худшем? Что я знаю о тебе?

— То же, что и о себе. В чем ваш грех, ваш дьявол?

Похоже, эта гро не понимает, что так не спрашивают. У меня много грехов, но кто тут у кого принимает исповедь?

— Дочь моя, ты ведь пришла поговорить о своих грехах...

— Ну да, — словно удивилась она, — и правильнее говорить о своих, говоря о чужом. Вы поймете меня, если поймете себя. А еще можно начать с большого. В чем грех всех землян? Или всех гро.

— У нас нет общих грехов! — не выдержал я. — И ничего общего! Вы чужие!

— Но ведь вы приняли нас, — заметила гро. — Не отказались от даров.

Я вспомнил кадры по ти-ви: зависшие над местами сражений корабли зеленокожих, едва слышное гудение незнакомого излучения — и море рыжей пены там, где шел бой. Нет людей, нет оружия — только пена. Она оказалась отличным удобрением, как обещали гро.

Оранжевый взгляд жег сквозь решетку.

— Не мы приняли вас, а наш страх, — сказал я. На исповеди нельзя лгать. И пусть меня тоже превратят в пену.

Закат веры наступил раньше, чем закат человечества — никто уже не приходит в храм просто помолиться. Только выговориться. Не осталось иных храмов, кроме Исповедален, существующих за счет подаяний и продажи редкостей, вроде рукописных Библий. И за все время, что служу Ему, только инопланетное существо спросила, что такое грех.

— Да, — ответила гро, дав нам обоим помолчать. — Мы тоже боимся. Значит, это у нас общее. Много лет назад мы тоже приняли из страха дары чужих. А потом наш мир стал чужим. С тех пор мы ищем тех, кто не боится отказываться. Страх — это и есть дьявол. Вы отпустите мне этот грех?

Я закрыл глаза. Почему-то было больно — и хорошо. Наверное, потому, что моим дьяволом было одиночество и я больше не чувствовал себя одиноким.

— Отпускаю тебе твои грехи, — сказал я тихо. — И… желаю вам найти то, что вы ищете.

— И вы — найдите, — пожелала зеленокожая. Впрочем, мне больше не было дела до цвета ее кожи.

И когда гро уходила, я подумал, что у нас есть общее и кроме страха.

12.11.15