Лев Елена - *** 4 ***

На огромной черной плите, протянувшейся в пространстве без конца и начала, словно лента гигантского конвейера, только неподвижного, горели множество свечей. Вокруг стояла абсолютная тишина. Белесыми тенями вдоль сияющей плиты сновали те, кто сосредоточенно следил за мерцающими огнями.

Вдруг среди ровно горящих рядов словно метнулся ветер. Внимательные очи мгновенно вычленили в растянувшемся бесконечным полотенцем ряду огней испуганно трепетавшее пламя. Следящий повел тонкой рукой, и из плиты выдвинулся треугольный черный стержень, на конце которого неровно горела провинившаяся свеча.

Девушка-девочка, спотыкаясь в темноте, шла по темной улице. Высокие каблуки были так неуместны на неровной дороге. Они не придавали хозяйке взрослой уверенности, наоборот, предательски раскачивали, шатали и коверкали походку, делая ее похожей на поступь запозднившейся пьяной бабы.

Девушка-девочка шла, глотая слезы, стараясь не выпускать стоны из груди, которые требовали выхода, камнем висели на тонкой шее. Она шла, размазывая по щекам обиду и разочарование.

В темноте она натолкнулась на мусорный бак. Надежно приваренная к земле конструкция больно резанула по худой коленке, разорвала с легким треском ажурный чулок. В бессилии девушка-девочка остановилась и обняла себя тонкими ручками. Больше обнять было некому.

Всего час назад у нее был Единственный. Тот, от которого перехватывало дыхание. Но тогда это было не так больно, как сейчас: с неприятными звуками судорожного сглатывания.

Тогда это было как полный вздох и задержка дыхания перед прыжком в синюю волнующую бездну теплых и чистых вод. Тогда Единственный был только её.

Теперь он принадлежал той, которая красивыми бедрами, обтянутыми короткой юбкой, крепко прижимала Единственного к его собственному автомобилю у дверей клуба. Его руки лежали на ее ягодицах, а мизинцы методично скользили под услужливо оттопыренной тканью. Его глаза были подернуты серой дымкой ослепшего человека.

«Пойду, проветрюсь» — так это теперь называется?» — спросила она, едва выдавливая слова из себя.

«Да пошла ты,» — сказал Единственный и его лицо исказило презрение.

Даже автомобиль, два часа назад привезший их в клуб, в неестественных огнях светодиодов смотрел на нее фарами-глазами холодно и насмешливо.

Следящий повел тонкой рукой.

Из окна, с хрустом открывшегося на первом этаже ближайшего темного дома, появилась голова женщины.

— Ты чего ноешь? Потерялась? Зайди в подъезд! Я сейчас сына позову. Он домофон откроет. Шатаются в ночи, Господи, малолетки!

Но девушка-девочка вздернула головкой, как гордая необъезженная лошадка, и, цокая высокими, «взрослыми» каблуками пошла по темной улице. Она не потерялась. Она найдет выход.

Не замечая тьмы, идущей за ней следом, ползущей за ней по мостовой, девочка — девушка шла вперед, словно ожидая, что грязные темные улицы сами вытолкнут ее к свету.

Но Тьма сгустилась и исторгла из своего нутра два силуэта. Плотных, крепко сбитых, широкоплечих. Когда девочка — девушка их заметила было уже поздно.

Очи Следящего наполнились страданием. Он протянул руку к свече. Пальцы его руки засияли красным, словно раскалялись, но Тяжелая Длань легла на его плечо. Следящий поднес обе руки к груди, словно хотел замереть в мольбе. Но Тяжелая Длань не позволила ему даже повернуть голову.

Они рвали на ней одежду и бельё легко и зло, словно вскрывали в нетерпении упаковку на коробке со сладостями. Она извивалась сколько могла, но быстро устала. Рука одного темного крепко сжимала рот, пока второй пристраивался между ее ног. Она лежала, прижатая к равнодушному асфальту, и видела только склонившегося над ней, капающего слюной и потом, зверя.

«Небо, — позвала она. — Небо, где ты?»

Тяжелая Длань лежала на плече Следящего до тех пор, пока он не сник в бессилии и покорности.

Потом Следящий отвернулся. Свеча оплыла черными каплями и погасла.