Patriot Хренов - Маленькой ёлочке холодно зимой

ВНЕКОНКУРС

— А сейчас Леночка Касьянова из 3-го «б» прочитает нам своё собственное стихотворение про Новый год! Попросим, попросим, ребята! — снегурочка Изольда Тихоновна — училка по физре — захлопала в ладоши и отошла от микрофона.

Светлана Владимировна опустила руки мне на плечи, слегка пожала, и подтолкнула на сцену. Я сделала два шага и остановилась.

Мы стояли у правой… или у левой?… нет, у левой — это если смотреть из зала… мы стояли у лесенки из четырех ступенек — и немножко на лесенке, и совсем чуть-чуть на сцене. Наши училки — Татьяна Сергеевна, Светлана Владимировна и Вера Константиновна — бегали по ступенькам, поправляли бантики, бабочки, галстучки, воротнички, гладили по головкам, шептали на ушко и вздыхали: «Дай Бог, я всё это переживу!…» А мы стояли у правой… или у левой?… нет, левой — это если смотреть из зала… ну, у той самой — она у нас одна… Кто-то повторял свои стишки или песенки; кто-то поправлял бантики, бабочки, галстучки; кто-то уже успел подраться и поправлял свои рубашечки, штанишки, шмыгал носом и шептал: «Ну, погоди! Я с тобой еще разберусь!…» Я была уже на сцене, потому что следующее выступление — моё, и смотрела в зал.

Наш Актовый зал большой, и его можно разделить на две части: в большой части были зрительные ряды и сцена; в малой части была ёлка, и уже раздавали подарки.

Мама мне сказала: «Понимаешь, Лёня… тут дело такое… Мне обещали зарплату, — обещали! точно! — но выплатят её только в январе… ориентировочно… А тут за квартиру платить надо… сапожки у тебя вон совсем прохудились… да и праздник — тоже… ты же хочешь праздника? Вот… Ты уж не обижайся, но мне нечем заплатить за подарок. Я тебе потом во-от такой торт куплю! Ты уж не обижайся… вот и сапожки тебе купить надо. Зато на Новый год мы с тобой «Наполеон» испечем! Или «Птичье молоко»? И еще мороженого купим. Ладно?»

У елки уже раздавали подарки.

Если у тебя была половинка открытки с номером — ты мог подойти к дяденькам с тётенькой, которые раздавали подарки, взять свой подарок и идти в большую часть Актового зала смотреть концерт.

Светлана Владимировна подтолкнула меня на сцену. Я сделала два шага и остановилась.

Я посмотрела в зал.

Нет, я уже давно туда смотрела… но — это было еще на ступеньках.

Они даже не ели.

Свои «подарки» они открывали, не отходя от тети, которая их давала, после того как дядя сверял все номера. Они доставали оттуда конфеты, шоколадки, печенье, высоко поднимали их, трясли в руке, что-то говорили, что-то бросали, что-то прятали в карман, отходили, быстро совали в рот, и — шли в зрительный зал. Садились. Доставали мобильные телефоны. Звонили. Что-то говорили. Потом показывали свои мобильные друг другу. Доставали «другие подарки»…

А мы стояли у единственной лесенки на сцену.

Наши училки — Татьяна Сергеевна, Светлана Владимировна и Вера Константиновна — бегали по ступенькам, поправляли бантики, бабочки, галстучки…

Я уже давно стояла на сцене и смотрела в зал.

— А сейчас Леночка Касьянова из 3-го «б» прочитает нам своё собственное стихотворение про Новый год! — радостно прокричала уже совсем осипшая снегурочка Изольда Тихоновна. — Попросим, попросим, ребята! — захлопала в ладоши и отошла от микрофона, отвернувшись от зала.

Наша Светлана Владимировна опустила руки мне на плечи, слегка пожала, и подтолкнула меня на сцену. Я сделала два шага и остановилась.

Проклятые ботинки! Разве можно в ТАКИХ ботинках ходить по сцене?!

— Понимаешь, Лёня…— говорила мне мама, — тут дело такое… Мне обещали зарплату… А тут за квартиру платить надо… Сапожки у тебя вон совсем прохудились… Тут тетя Аня ботиночки Костиковы принесла. Ему они уже малы, а тебе все равно ходить в чём-то надо… Вот смотри, эти ботиночки, вот эти штанишки твои от первого класса — мы их обрежем — будут шортики, или как там их называют, — колпачок сделаем, жилеточка у тебя еще есть… Ну! ты посмотри! Настоящий горный гном! А еще у Толика лопаточку возьмем!…

Штанишки мама обрезала. Но подшить, конечно, не успела. Жилеточку достали прямо из чемодана — кто б её еще погладил, когда утюг перегорел…

Светлана Владимировна подтолкнула меня на сцену. Я сделала два шага и остановилась.

Проклятые ботинки! И жилетка совсем мятая…

— Попросим, попросим, ребята!…

— Поп’госим, поп’госим, ребята! — крикнул Женька Жердяев с первого ряда.

Вся морда в шоколаде. С грильяжа сахар обгрызёт, весь орех обслюнявит, зажмёт в пальцы и — пуляет в кого-нибудь… — Поп’госим, поп’госим… — гад! ведь и не картавит совсем — так только, изгаляется. — Поп’госим, поп’госим…

Проклятые ботинки!

— Ну? Чё стоишь? — шипит Снежанка Мартыненко со второй ступеньки нашей единственной лесенки на сцену. — Шлындра недоделанная…

Шлындра? П’госим, п’госим? Проклятые ботинки?

Я шагнула к микрофону.

Кто-то успел подобрать жердяевский орех, обслюнил его и запулил мне прямо в лоб.

П’госим, п’госим…

Светлана Владимировна подбежала ко мне, опустила свои руки мне на плечи — я дернула плечами и сбросила руки, а потом еще и оттолкнула их… плечами.

П’госим, п’госим?

— Если этот Новый год

Ко мне летом подойдёт…

П’госим, п’госим?

Светлана Владимировна вновь сжала моё плечо…

— Я скрещу в подоле пальчики —

Чтоб меня любили мальчики! — я ударила ребром правой руки по локтю левой и согнула её — левую руку — с самым большим кулаком, на какой я была способна.

Пауза.

Светлана Владимировна убрала ладонь с моего плеча…

Женька Жердяев заржал и захлопал в ладоши.

Я спрыгнула со сцены, подошла к нему, запустила руку в его кулёк, вытащила все, что попало в жменю, посмотрела: «Фу! Такую срань мой папа мне давно не покупает!» — и швырнула всё это в зал. И ушла.

Снегурочка Изольда Тихоновна нашла меня под лестницей. У двери в подвал. Это был любимый закуток всей школы: мальчишки там дрались, девчонки плакали.

Она оторвала меня от стенки и прижала к своей груди: «Ну, ничего, ничего…» — она гладила меня по голове.

— Изольда Тихоновна!… Изольда Тихоновна!…

— Да какая тебе Изольда Тихоновна?!… Зови меня Зóля…

— Тётя Золя, тётя Золя! Там же все не так!

— Я знаю…

— Откуда Вы можете знать?!

— Я знаю. Я читала: «Если этот Новый год К вам вдруг летом подойдет — Подарите ему куклу! Он потом её вернёт…»

Дома мама меня спросила:

— Ну, как утренник прошел? Всё хорошо? Бери веник, давай помогай, а то скоро гости придут, а у нас — вон срач какой!… или как это зовется…

Утром я взяла Даньку — это мой любимый мишка — и пошла гулять.

Я уже давно знаю, что никакого Деда Мороза нет, и не вешаю носки.

Я вышла из подъезда.

Какой-то мужик на скамейке спал над пивом.

Когда я хлопнула дверью, он проснулся, помахал рукой и крикнул — «Иди сюда!» — и поднял свою бутылку.

Я не тронулась с места, только поплотнее прижала к себе Даньку.

Мужик подошел ко мне и сел рядом, прислоняясь спиной к стене дома.

Потом он поболтал своей бутылкой пива — там был снег или как это зовется — пиво замерзло — он поболтал своей бутылкой с пивом, посмотрел на неё и спросил: «Ты любишь стихи?»

Я ничего не ответила.

Он отпил из своего снега и спросил: «Ну, а Евтушенко — ты знаешь?»

— Нет, ты извини, я, конечно, все понимаю — откуда тебе знать Евтушенко?! Ну — ты извини… Нет, ну, а… стихи — ты любишь? Хочешь, я тебе почитаю? Понимаешь, плохо мне сегодня… давай, я тебе стихи почитаю?

Я молчала.

Он встал, тихонько потряс меня за плечо, покивал головой:

— Ты извини, тетка… Понимаешь, сложно всё это… Щас, щас я почитаю — только закурить сначала надо. Ты, тётка, извини. Ну, как тебе всё это объяснить?… ну, щас, я — закурю…

Он закурил, отпил из своей бутылки, улыбнулся. Подмигнул:

— С Новым годом тебя, тетка! Ты — не бойся: я плохого тебе не сделаю… — он грустно рассмеялся. — Ладно, обещал — сам напросился — иди сюда, я тебе стихи почитаю. Только я курить буду — ты не против? Сударыня?

Я покачала головой.

— Вот и славно. Только вот смотреть на меня не надо! Ага?… А-а, да, сейчас вспомнил, с Новым годом тебя, тетка! С Вашего позволения, я вот еще немного пива…

Он отпил пиво, снова прикурил, покачал головой:

— Да, все правильно — ты ко мне не подходи, а то мало ли что подумают. Вот там и стой. А можешь и вообще уйти — я тебе почитаю.

Он глубоко затянулся сигаретой, отпил из своей бутылки из-под пива, затянулся еще раз:

— Ты большая в любви.

Ты смелая.

Я — робею на каждом шагу.

Я плохого тебе не сделаю,

а хорошее вряд ли смогу.

Все мне кажется,

будто бы по лесу

без тропинки ведешь меня ты.

Мы в дремучих цветах до пояса.

Не пойму я —

что за цветы.

Не годятся все прежние навыки.

Я не знаю,

что делать и как.

Ты устала.

Ты просишься на руки.

Ты уже у меня на руках.

«Видишь,

небо какое синее?

Слышишь,

птицы какие в лесу?

Ну так что же ты?

Ну?

Неси меня!»

А куда я тебя понесу?… (Евгений Евтушенко)