2.

А в это время доктор Вредюкин беспокойно ворочался в пропахшей насквозь потом и одиночеством постели. Он то отбрасывал одеяло, то натягивал его до подбородка, сучил ногами, переворачивался с боку на бок, шумно вдыхал и выдыхал спёртый воздух запустелой "двушки" — не помогало ничего. Вредюкин ненавидел многое. В частности он ненавидел бессонные ночи, когда дремотный туман соблазнительно светится, мерцает где-то невдалеке, только протяни руку, но что-то держит здесь в этих убогих стенах, не даёт исчезнуть на короткое время из мира вечных обид, споров, возни за холодное место под давно потухшей звездой…

Доктору было слегка за сорок. Самый лучший возраст для мужчины — детство уже закончилось, старость ещё брезжит далёкой тенью — живи, не хочу. Радуйся. А Вредюкину тошно. Может, фамилия сказывается, а, может, просто хочется женщины. Страшно сказать — в свои сорок три с половинкой (доктор имел отличную память на даты, цифры, дозы — профессиональное, что уж тут поделать?) он оставался девственником. До двадцати жил с мамой — не хотелось, а потом и не получалось… В конце концов, Вредюкин убедил себя, что это ему не нужно. И в одночасье стал ненавидеть всех…

Ничем примечательным Вредюкин не отличался — обычная среднестатистическая внешность. Доходило до абсурда — в общественном транспорте он мог не трудиться (не показывать свой проездной) — его никогда нигде не замечали. Он был тенью, не существовал и от этого ещё больше ненавидел тех, кто его окружает.

Этой ночью во вредюкинскую голову приходили весьма странные и неожиданные мысли. Он боялся их и, словно в попытке защититься от страшных видений, закрывал лицо ладонями, пряча в ладонях крик и просыпаясь в холодном поту. Ему некому было об этом рассказать, поэтому доктор кричал стенам: "Что вам от меня нужно?! Кто вы?! Оставьте меня в покое!". А мысли продолжали наступать.

Наконец забрезжило утро.

— Алексей Владимирович, с вами всё в порядке? — заботливый, тонкий голос, его обладательница — ассистентка Вредюкина — Валечка. Пухлые щёчки, глубоко посаженные глазки, заразительный смех, доброе сердце, вечные веснушки, золотой россыпью украсившие лицо.

— В полном, Валюша. Не извольте беспокоиться. Много сегодня на приём?

— Нет, не слишком. Обещались Валенцевы заехать.

— Всей семьёй? — Вредюкин не любил Валенцевых. Про таких, как они, говорят "жлобьё", нахапают, урвут, а потом вся страна в дерьме. Впрочем, страну Вредюкин ненавидел едва ли не больше, чем всяких там валенцевых.

— Да. Всей семьёй. После обеда.

— Вот ещё! — взорвался Вредюкин, — Дожили. Теперь пациенты назначают врачу время! Когда они, видите ли, соизволят встать! А врач, как собачка на задних лапках должен вокруг них плясать! Ненавижу!

— Успокойтесь, Алексей Владимирович, — проворковала Валя, вышла на некоторое время в подсобку и вернулась с полной мензуркой чистого медицинского спирта, — Вот. Чтобы легче стало.

— С ума сошла?! — вскипел Вредюкин и резким жестом выбил мензурку из рук ни в чём не повинной ассистентки. Содержимое растеклось неприятным маслянистым пятном по белоснежной блузке. Валя едва сдерживала слёзы (блузка новая, ползарплаты ушло, а теперь навечно медицинским спиртом провоняет) — Извини, извини. Погорячился. У меня через полчаса операция, а ты спирт подсовываешь. Нехорошо получается… А если я после твоей мензурочки кому-нибудь аорту перережу? Чик — и всё! Как ты потом в глаза людям смотреть будешь? А я?

— Извините. Я не хотела. Можно мне выйти?

— Можно, можно. Скажи там, в коридоре: кто ко мне, пусть заходит.

Кивнув головой в знак согласия, Валя вышла и лишь в грязном, загаженном больничном туалете с вечно выбитой лампочкой и пестрящими нецензурной бранью стенами дала волю рвавшимся на свободу горьким, обжигающим слезам. "За что он так со мной?" — думала девушка, полой халата утирая потёкшую тушь, — "Я ничего плохого не хотела. И чем ему не угодили Валенцевы? Ну да, разъезжают на новой иномарке со всеми мыслимыми и немыслимыми примочками, живут в огромном загородном доме на берегу реки, имеют целую армию прислуги, держат небольшой конезавод… И что? Они такие же люди. Со своими слабостями, проблемами, страхами. И им тоже нужна помощь".

В кабинет Вредюкина робко постучали. "Входите, открыто!" — слегка повысив голос, произнёс он.

Самолёт марки "Ту-154" входил в воздушное пространство Соединённых Штатов Америки. Колосов сидел, прижавшись к иллюминатору, и невротически улыбался, глядя на проплывающую под слоем облаков землю. Он даже пытался смеяться. Выходило плохо, если не сказать хуже — с губ срывалось нечто хриплое, отрывистое, более всего напоминающее тявканье шакала или гиены. Благо, что сидел Колосов один. В салоне вообще было сравнительно немного пассажиров. Кончился пик эмиграции, надоела Америка. Теперь целыми самолётами в Индию летят. В Гоа. Почему он не захотел туда? Потому что Индия мало чем отличается от России, потому что удушающая жара субтропиков явно не его климат, потому что… Да мало ли почему? Самое главное, что он сейчас здесь. И больше никогда никуда не вернётся! Никогда и никуда!

— Уважаемые пассажиры, наш рейс подходит к концу. Просим вас занять свои места, пристегнуть ремни безопасности — самолёт заходит на посадку. Местное время — четыре часа сорок пять минут пополудни. Температура за бортом — +5 градусов по Цельсию.

Скоро всё закончится, скоро всё закончится. И больше не надо будет ни от кого бежать, ни от кого прятаться, никуда возвращаться — ибо возвращаться будет некуда… Ха-ха, некуда! Колосов откинулся на спинку сидения и умиротворённо улыбнулся, прикрыв глаза. Он мечтал, что сейчас сумасшедшая птица в самоубийственном порыве врежется в правую турбину. Самолёт начнёт отчаянно терять высоту, увести его не будет времени — слишком низкая высота — и…

… крики пассажиров наполнили салон, заплакали дети (они всегда первыми чувствуют беду), самолёт накренился влево, по правую сторону тянулся огромный дымный шлейф, языки пламени пожирали податливый дюраль обшивки, надсадно ревели двигатели, с ужасающей скоростью приближалась земля… Колосов смеялся, смеялся во всё горло.

Удар был страшным. Пилота убило сразу. Его просто размазало по взлётной полосе… Самолёт упал на левое крыло, крыло оторвалось и на большой скорости влетело в здание аэровокзала, хирургически точно срезав голову зазевавшемуся джентльмену, увлечённому сверх меры ростом индекса Доу-Джонса. Машину протащило по инерции несколько сот метров и впечатало невообразимой ударной силой в ангар, забитый до отказа истребителями "F-16" с полным боекомплектом на борту… Раздался взрыв.