Глава 15.

Андрюха не соврал, у него действительно стоял в сарае мотик с коляской, накрытый чехлом. Еще там валялся всякий шурум-бурум. Имелось почти все из набора скопидома, за исключением зерна, так что название «амбар» к этому лабазу Андрей прилепил для понта. Ведра, корыта, сита, мотыги, плетеные корзинки, бочка и даже стиральная машинка «Ока» с ручным отжимом. Машинка была зачем-то загружена картофелем. Деревянная лестница поднималась к удобному навесу, где дед Веденей мог прятаться и плести свою смертельную паутину.

Топор нашелся почти тут же. Он был вымазан чем-то темным, но засохшим. Наверное, помоями. Или краской. Всяко-разно не кровью, откуда в этом святом месте могла взяться кровь? Стас хмыкнул и схватил топор за топорище.

Он шел назад по темному, ненастному огороду, высвечивая себе путь лампой, как Орфей в поисках своей возлюбленной. Его Эвридика застряла в аду, и он лелеял надежду вскорости соединиться с ней. Удары ветра сбивали с ног. Стас держал в голове образ изувеченной руки деда Веденея, как дополнительный источник света. Теперь он точно знал, что должен делать.

Женек и Юлька стояли в открытом дверном проеме — две высвеченные фигуры, маяком указующие путь. Сверкнула молния. Она была беспредельной, как целый внешний мир, исторгнутый Сфайросом. Ярчайшая в жизни Стаса, она высветила все мельчайшие детали, все потаенные уголки, все мелкие морщинки на лицах и все греховные мысли, от которых пришло время очиститься.

Женька с Юлей завопили в унисон и схватились за руки, как маленькие дети перед древним злом.

Стас резко обернулся. Молния погасла, но следом засияла новая, не уступающая прежней. Он увидел то, что за секунду до него разглядели ребята. Но он не стал кричать. Ведь чего-то такого он и ожидал.

«А вот это уже истинная красота, — ошалело подумал он. — Неземная».

Была такая игра — калейдоскоп. Похожая на ручной фонарик втулка, куда нужно было заглядывать через глазок с одного конца. И человек упоенно замирал от восторга, а там, внутри втулки, ему открывался совершенно неведомый мир. Прообраз Вселенной.

Сфайрос.

Яркие самоцветы переливались в фигурном танце, соединяясь в причудливые арабески, и человек начинал себя чувствовать мелкой песчинкой посреди космоса. А теперь… Сфайрос словно исторг из себя все это самоцветное великолепие, воплотив его в одном-единственном древнем, мифическом существе.

Его нельзя было потрогать, почувствовать, увидеть — ни днем, ни ночью. Но молния обладала своим собственным волшебством и высветила для трех заблудших путников истинную суть демона. И были они слишком измотаны, напуганы и растерзаны, чтобы оставались силы для самообмана. Сияние перед ними переливалось разноцветными искрами, как заливаемая водой электрическая установка.

Существо зависло в воздухе, подобно огромному скату с плавно меняющимися очертаниями. Две ужасные головы покачивались в такт громовым раскатам на мощных шеях, горящие глаза просвечивали жавшихся в испуге людишек насквозь. Снизу тело сужалось в хвост с торчащими шипами. Монстр поддерживал себя на гигантских крыльях, тем самым ответив на вопрос, умело ли существо летать.

Следующая вспышка, и мир переломился надвое. Они разглядели то, что ворочалось, шевелилось и плавало внутри разноцветного хищника. Женька с Юлькой снова закричали, теперь же к ним присоединился и Стас. Но не страх исторг этот вопль из его груди, а дичайший восторг. Он вдруг осознал, что всегда есть второй шанс. Даже для таких конченных призраков девяностых, какими были они с Милой. И не только чудовища могут быть продуктом Вражды, но и — красота.

Сотни конечностей — хвосты, головы всех размеров и форм, плавники и щупальца, человеческие культи, лапы животных и крылья птиц, клацающие челюсти и царапающие когти, — все это сплеталось воедино, образуя клубок шевелящейся плоти, и расплеталось вновь. Незавершенные, ущербные существа носились внутри сияния, сталкивались, сжимаясь в комки, сплющиваясь в сгустки, разбиваемые телами помассивней на мелкие элементы. Все они жаждали оформиться. Они ждали созревания, доготовки, чтобы выйти во внешний мир.

Оглушительный грохот наполнил обе Вселенные. Молнии вспыхивали и гасли. В ярких вспышках трое людей наблюдали картину сотворения мира.

В самый центр шевеления посыпался пепел, словно невидимая рука стряхнула мусор. И добавились новые формы. По мере падения те превращались в осязаемые конечности и тела, и они тут же становились участниками первозданной вакханалии. Внезапно на периферии мелькнуло лицо. Они не могли его не узнать, особенно по выпуклым глазным яблокам, ведь они имели несчастье созерцать эти зенки весь вечер. Внутри сияющего монстра проплыло перекошенное лицо Константина.

А значит, Мила тоже где-то там. Внутри.

Стас вспомнил про керосинку в своей руке, которая почти погасла от ветра. Однако дождь медлил, и потому слабый огонек еще теплился. Как странно: они хотели сделать самопальные бомбы из спирта, но совсем забыли, что у них под рукой керосиновые лампы. По меньшей мере одной можно воспользоваться, и Стас не преминул это сделать. Размахнулся и швырнул лампу прямо в центр сверкающего сгустка.

Его предположения оправдались. Монстра нельзя победить рациональными методами. Лампадка просто пролетела насквозь и шмякнулась на грядку с овощами, окатив часть земли огнем. Стас обернулся напоследок к ребятам, бросил топор им под ноги. Успел разглядеть перекошенные лица и ободряюще им улыбнулся.

А потом двинулся навстречу монстру.

— Я отдаю себя тебе! — заорал он. — Добровольно. Я готов отдать больше, чем три пальца, я готов отдать себя всего. Прими меня в жертву. И убирайся нахрен в свой долбаный Сфайрос. Давай уж мы сами будем решать, как нам жить на этой планете. Мы, люди, а не ты, тупой переросток. И если мы хотим воевать, устраивать революции, учинять анархию или бандитизм — это наш выбор. Мы или захлебнемся в своей крови, или из этого родится настоящая красота!

Он вспомнил на миг, как Мила однажды, на заре их отношений, вдруг спросила:

— А ты мог бы отдать за меня жизнь?

Разумеется, он ответил — да! Всяко-разно отдал бы без раздумий. Но по совести, он понятия не имел, что это означает; фактор самопожертвования казался ему либо абстрактным, либо поверхностным. И вдруг через несколько лет судьба повернула так, что они оба — и Мила, и Стас — пожертвовали собой друг для друга.

Возможно, у них действительно есть второй шанс? Где-то там, на другой стороне Сфайроса? Они не совершат роковых ошибок и будут жить где-то насыщенной семейной жизнью. Любить мир и друг друга, растить детей, ездить на природу и возделывать огороды, кататься на великах и лыжах, заниматься любовью, мечтать, читать книги и смотреть сериалы в обнимку под одеялом. Они просто будут жить. Ведь даже в этом кровавом, сумасшедшем мирке, даже в этот братоубийственный период, — время разгула банд, братков, криминала, время крови и слез, гибнувших в горниле войны детей, время насилия и предательства — даже здесь есть место обыкновенному чуду. И посреди океана боли можно найти кусочек человеческого счастья.

Когда существо приблизило к нему мощные челюсти и разорвало пополам, Стас продолжал улыбаться.