Глава третья

Что мы делали неделю? А как в анекдоте: секс, кекс, секс, кекс. Нам времени не хватало, мы решили на кекс не отвлекаться. Это я, конечно, преувеличиваю. Силы мы восстанавливали периодически. Я с удовольствием кашеварила на чужой кухне, а Сережа с удовольствием все уплетал. Вечерами по-семейному пялились в телевизор, не раздражаясь даже на рекламных паузах. Знали, на что их с толком потратить.

Наверное, я сейчас изреку глупые вещи, но из моего мира исчезли углы. Пространство вокруг стало дружелюбным, более приветливым. Вы меня понимаете? Я не только людей имею в виду. Обстановка и ситуации воспринимались мягче.

Мы утопили друг друга в словах любви, купались в нежности, дышали счастьем.

И, как само собой разумеющееся, у меня вырвалось.

— Я без тебя не смогу. Не уезжай.

— Что ты говоришь такое?

— Правду говорю! Я вылечилась, Сереженька! Навсегда!

— Я должен, Ира.

— Кому? Сколько? На тебя, что, рэкет напал?

— Глупости! Я не банкир, я художник!

Дальше опять про долг, честь и совесть. Жалко время на ругань.

Он приехал всего на три недели. Собирается жениться на какой-то питерской Лене, замечательной и неповторимой авангардистке, и навсегда уехать в «слякоть, но с белыми ночами». Я задала наивный вопрос:

— Зачем?

— Не все так просто.

Туманно-философская фраза. А какая загадочная.

Семь дней мы прожили в раю, в настоящем земном Эдеме.

Возвращаемся к нему домой. Расстаться не могу, да и договорить надобно, пока родители не пришли.

— Ира, любимая, я буду приезжать, писать, звонить. Интернет уже есть.

— Что-о? Виртуальный муж? Боже, вот это перспектива! Счастья хочется круглосуточного, тактильно осязаемого!

— Я должен ехать, понимаешь? — а в глазах тоска, не нарисованная.

— Не-по-ни-ма-ю! Любишь свою Лену?

— Ну, как тебе сказать…

— Правдиво! Я сильная! Я вынесу! Только не ври!

— Я должен.

Лена, похоже, его любила, во всяком случае, позвонила «вовремя».

— Ну и черт с тобой! Спасибо за секс!

Лечу вниз, не касаясь ступенек.

С Березиным легче. Он не любит, не замечает, и ничего не обещает. Я обделена его вниманием. Именно это сделало меня сильной, злой и дерзкой. Да, я научилась быть нелюбимой. А теперь? Романов, ты зачем появился? Ты зачем сказал «любимая»?

Я привыкаю к слезам. Земля под ногами вертится в неправильном направлении. Вот теперь мысли о самоубийстве стали актуальны. Я не переживу.

Вернувшись в профессорские хоромы, чуть лбом не стукнулась с Андреем в коридоре. Он развел уборку, что-то вроде генеральной. Выказал недовольство на предмет чистоты помещения. Я расхохоталась. Меня не было неделю, а он претензию с порога: «Ты не вытирала пыль уже два дня!» Представляете, он не заметил моего отсутствия. А круче то, что я не обиделась.

Я смотрю в его красивые глаза, абсолютно ко мне равнодушные, и начинаю впервые понимать, что он глубоко несчастен, оттого и холоден. Живет в своем потустороннем мире, как сказала тетя Шура, маскирует дикого волчонка в себе под покладистого, ручного песика. А ведь, действительно, вспомнила я, очень много песен у него про одинокого волка. Мы их с удовольствием распевали. Для нас это были просто красиво зарифмованные образы, а он, оказывается, все переживал по-настоящему.

Эх, Андрюша, сколько девок хотело тебя приручить! Найдется ли такая, что справится? Мне уже неинтересно.

Получив от Березина убойную дозу равнодушия, и в который раз содрогнувшись от его внутреннего холода, прихожу к выводу — надо действовать, а не сидеть на профессорской кухне. Времени обижаться нет.

Ясно одно, Лену питерскую Романов не любит. Все-таки он нерешительный и что-то явно недоговаривает. Беру инициативу в свои руки.

Да пусть идет прахом восхитительная ночь с Березиным, когда может сложиться восхитительная жизнь с Романовым.