Глава четвертая

Андрей действительно любил эту девочку. Он излучал счастье мощнее, чем все гидро, электро и другие станции мира выдавали энергию. А девчушка представляла собой серую мышку с кошачьими глазами и безумно красивым голосом.

Марина Веденеева характером походила на его мать, тетю Шуру. Мягкая и покладистая, без гламурного выпендрежа и других понтов в стиле девяностых. Короче, у них серьезно.

Я подарила им привезенные из Турции занавески, шторы и комплект посуды. В моду вошла, обхохочешься, пластмасса красного цвета. Я научила Марью (он ее так звал) делать его любимые котлетки. Рассказала, как готовить «сопливый» супчик, фирменное блюдо наших семейств. Согласна, не слишком аппетитное название, но вкус изумительный. Рецепт не расскажу, вдруг понравится.

Я, почему-то опять сошлась с Сашей. За то время, что мы не виделись, он успел поджениться, говорят, и не раз. Мне бы хоть один абзац подумать над нашими с Суховиным отношениями. Все недосуг. Как есть, так есть.

Мы стали встречаться типа «семьями». Каково же было мое удивление, когда Сашуня после первого общения с «певунчиком» поделился со мной: «Березин — необыкновенный человек! У него своя философия!» И туманно вывел глаза в космос.

Я в ту ночь тихо плакала в подушку, причину не знаю.

Наши «мальчики» сдружились. Саша выложил Андрею свою теорию об искаженном образе, маниакальной зависимости от идеала. Тот его охотно поддержал. Залепил в ответ: все на свете относительно. Цветисто и лохмато доказывал это полночи. Эйнштейн, наверное, выдрал бы себе усы, узнав, что у него есть такие адепты.

Я тоже с Марьей нашла общий язык. Дело как-то безвекторно, но все же двигалось к свадьбам. Время в тот относительно стабильный период подчинялось закону относительности. Год уложился в занимательные вечера, которые заканчивались под утро. И весь следующий день в ушах звенели Березинские песни. Они безумно красиво пели дуэтом.

И вдруг, бац-бац и, как сказала Веденеева по телефону, сказка закончилась. Что у них случилось, не догадывалась даже тетя Шура. Панически боясь, что сыночек опять нырнет в бутылку…

Дальше вы знаете. Мне удалось затянуть Андрея. Сначала в постель, потом в квартиру.

Суховин возненавидел Березина, Эйнштейна и всех философов оптом.

***

И вот я пьянею от своего несчастья уже восемь месяцев. Мне жалко Сашку, который потратил на меня столько лет и, по его словам, израсходовал все душевные силы. Мне жалко себя, тотально и конкретно по параметрам. Одна единственная фраза долбит мозг: перспектив нет!

Радость, как понятие, вычеркнута из жизни. И чем Богу не угодил такой вариант: я с Суховиным, Андрей с Веденеевой? Не самый удачный, но сносный. Никто бы не страдал. Даже я. Ну, вздыхала бы иногда по своему идеалу, он же искаженный образ. А так, четверо страдают различной степенью тяжести.

Я пытаюсь разобраться, чего на самом деле хотела от Березина. Сейчас-то точно ничего не хочу! Ведь прекрасно понимала, что любви он мне не даст. Здравый смысл про счастье тоже что-то вякал, типа ноль в квадрате. Иллюзий насчет детей не строила. Получается, взыграла женская стервозность: добьюсь, а иначе об лед!

Неужели, так жаждала примитивного секса? Неужели во мне до сих пор сидит обида, что он не водил меня в старших классах под лестницу?

Не буду строить из себя пуританку, кроме Саши были и другие, так сказать, партнеры. Мне есть с кем сравнить. Березин не могучий и не великий. А по отношению ко мне, так еще и эгоистичный.

Но он любимый. И поэтому самый лучший, во всех случаях. Нет, я не умаляю его мужских достоинств. Кому интересно, с параметрами ниже пупа у него выше среднего. Он безумно сексуален и умеет дарить наслаждение, если хочет. Да, у нас была восхитительная ночь, которую я буду вызывать из памяти до самой смерти. А если объективно, он со мной холоден, до непотребного, до обидного.

Откуда во мне это чертово чувство, что вот оно — мое, родное, единственное? Ни капельки не мое! Почему не ухожу?

С Сашкой не так было. Тот смотрел преданно, дышал правильно, одними прелюдиями до оргазма доводил. А мне не нужны были его ласки. Противно. Наверное, такие же эмоции я вызываю у Березина.

И что я сижу, ковыряюсь в своей перекошенной судьбе?

У Березина есть дикая теория, что самоубийство — это не страшно, и не обязательно самого себя убивать. Нежелание жить — уже самоубийство. Нужно просто настроить душу, что, мол, готов, а ситуативный ряд сам тебя смахнет со шкалы только ему ведомым способом. Он даже предсказал, что его жизнь закончится в тридцать лет. Дурак, его надо слушать через абзац.

Он поэтому и молчаливым стал. Если рот откроет, такую тоску нагонит, безнадегой своей весь воздух выдует из любого пространства.

А я хочу жить, и буду жить! Пусть, без любви! Пусть, без радости! Но с надеждой, которая умирает последней.