Глава вторая

Мы из одного двора. Дружили семьями. Три неразлучных подруги, это наши мамы, до сих пор таковыми являются. Мне больше не встретилось такой дружбы, бескорыстной, искренней. А мы, их дети, в одном детском манеже выросли, на один горшок ходили, так любят хвастаться на семейных торжествах наши родители. Сколько помню себя, столько и их, Андрюху и Серегу. О Сергее Романове я расскажу позже.

Я прихожусь им близкой подругой, той, что из манежа. Романов обозвал меня «наш парень в юбке». Сначала мне нравилось, я даже гордилась, только в старших классах поняла всю прелесть своего положения. Я для них так и осталась в статусе подруги, вроде родственницы, а встречались они с другими девушками. Во мне же их глаза не видели «объект, достойный вожделения». Это так Березин высказался.

Мы всюду ходили втроем. Им вменялось строго-настрого нести за меня ответственность, всячески обхаживать. «Обижать Иришку нельзя и обязательно до квартиры доводить!» Ну, как тут мне не позавидуешь?

У них, правда, в школе друг появился, Леха Белый, этакий богатырь из русской сказки. Дисгармонию в наши отношения он не внес. Нас просто стало четверо.

Я играла в войнушку, в индейцев и другие мальчишечьи забавы, мы вместе готовили уроки.

Вообще, интересно в их тройственном союзе отношения складывались.

Если шайка выходила на охоту, типа на разборки, подраться (и такое бывало), то лидировал Леха Белый, кстати, абсолютно рыжий.

Если нужно готовить доклад, реферат или что-то еще по учебной программе — верховодил Романов, наш молчаливый интеллектуал. Серега обреченно скажет, в библиотеку надо, мы квартетом атакуем читальный зал.

А ежели поразвлечься — тут уж Березин на передовой. Забазарит и рассмешит любого.

А я, как привязанная собачонка, плелась сбоку, чаще сзади. Куда им от меня деться? Они же с манежа впитали: «Обижать Иришку нельзя и обязательно до квартиры доводить!»

На крышу «нашенского небоскреба», близстоящая девятиэтажка выполняла эту функцию, я тоже с ними лазила. Это была вотчина Андрюхи. Что он только не плел в те минуты! И что мы неправильно дышим, и что нужно чаще стоять на голове, чтобы преодолеть земное тяготение. И смотрим тоже неправильно, потому и не то видим. И про какие-то версионные линии загонял. И про смерть целую теорию развивал. Это в пятом-то классе! Мы уставали от него.

А ведь он не всегда был таким говорливым. Помню, после первого класса, мы втроем поехали в пионерский лагерь «Дружба». Под конец смены Берёза расквасил голову в овраге, около футбольного поля. Ему наложили три шва на затылке. И, как рот завязали, правда, не спереди, а сзади. Он сделался молчаливым, не по-детски задумчивым. Много сочинял всяких сказок. Стихи он писал всегда. Как чукча, что видит, то и рифмует. Я не все понимала. Философский какой-то смысл…

Что-то меня далеко утянуло. Уже до манежа рукой подать. Вернемся-ка в юность.

Повзрослев, они часто спихивали меня в могучие Лешкины руки. Им других девчонок хотелось провожать. «Леха, боксер, доставит тебя домой в лучшем виде!» «Да, конечно, с ним не страшно и весело! Не переживайте, ребята!» Я глотала обиду, а Лешик, милый увалень, меня, как мог, утешал.

С шестого класса мы начали бегать на танцульки, которые через год будут именоваться дискотеками. Сначала мы жались к сцене, потом переместились в середину зала, в старших классах прочно завоевали позиции у входной двери. Сейчас объясню, с чего такая эволюция.

Несколько слов нужно черкануть про клуб, где проходили танцы. Назывался ДК Судостроителей, сокращенно СДСР. Для посвященных — Судно. Вот этот СэДэСРа мы неистово посещали в большом количестве. Он являлся оплотом общественной деятельности, так сказать, основной средой обитания для целого района. И взрослым и детям находилось в нем место. Первые к чему-то вечно готовились, вторые занимались в многочисленных кружках, секциях и кружочках по интересам. Кабинетов хватало всем. Здание огромное, в стиле советского гигантизма.

По вечерам, начиная с пятницы, в клубе проходили дискотеки. Наивный молодняк дрыгал ножками, те же, кто чувствовал в себе зарождение чего-то нового, шныряли глазами в поисках… то ли истины, то ли смысла жизни.

И у этих, ищущих, заслуженной популярностью пользовались не сцена с цветомузыкой и здоровенными колонками, а подвальные помещения. Сакральная лестница вела в комнаты с диванами. Дальше тему не развиваю. И так понятно, где местное подростковое поколение знакомилось с взрослой жизнью и постигало науку под названием «любовь». Секса-то не было.

Объективная реальность такова: Судно стало колыбелью, в которой утопили девственность многие девчонки из трех школ нашего района, и в которой натерли крайнюю плоть практически все «хулиганы» (распространенная масть, еще были «очкарики» — позорное меньшинство в любом классе) и не только наших и не только школ. Закончив средне-образовательное заведение, подросшие дитятки шли образовываться дальше, распространяя себя по городу. А Судно все равно манило и по выходным втягивало в свое колыбельное нутро даже тех, кого со спокойной совестью можно назвать дяденьками и тетеньками.

Так что возрастная категория диапазонила шире октав: к сцене жалась «таблица умножения», у лестницы терлась «таблица размножения».

Кто заведовал ключами, следил за очередностью посещения тех комнат и регламентировал время пребывания — не знаю. Как ключ попадал в руки счастливчика, мне так и не удалось выяснить.

«Тебе чего, девочка? Иди, танцуй!» — грубил дружинник с красной повязкой, впихивая меня обратно в зал. Звучало, как: «Иди на…»

Кстати, выражение «Иди, танцуй!» с моего языка в нашей школе выросло до стойкой идиомы. Кого нужно красиво и качественно послать, кидали тому в лицо эту фразу. И ее обидное значение понимал каждый. А вообще-то всегда Березин запускал в народ крылатые словечки, куплеты, целые предложения. А тут и у меня получилось.

В Судне у «моей» фразы имелся подтекст, типа: ты, таблица умножения, не доросла еще до лестницы, не трись у входа, не мешай процессу.

Очевидный факт я все равно не пропустила: график соблюдался строго. Без очереди никто не ломился. Хотя понятие «по блату» и здесь присутствовало. Дело было поставлено на поток, а сама схема сокрыта от непосвященных. Кукловоды, точнее, ключеведы на глаз не обнаруживались. Наверное, из тех неуловимых и вышли первые сутенеры, блеснувшие карьерой на постсоветском пространстве.

Почему такой неожиданный вывод, спросите вы. А первые «подорожники» по трассе как раз и были первыми ласточками, точнее, шалавами под лестницей. Наметанный взгляд мог заметить вдоль той же трассы лоснящиеся морды, сильно напоминающие морды блюстителей порядка с повязками дружинников в родном Судне.

Надеюсь, вы не подумали, что лестничная участь коснулась всех девчонок? Нет, конечно! Многие дуры даже из нашего класса наивно полагали, что толпа просто тусуется у входа. А два шнырика продают только импортную жвачку, а те коробочки, что потолще и поцветастее — это вовсе не презервативы, так, леденцы для взрослых, а красиво раскрашены лишь для вкуса.

Перечитала, ужаснулась: какой-то разврат получился. Ну, что вы! Дядьки с повязками строго бдили, чтоб малолетки в сакральный подвал не просачивались. Тут созревшим-то времени не хватает!

Что-то я отвлеклась. СДСР стопроцентно стимулирует ностальгию.

Два моих соседа по манежу, выпрыгнув из ползунков, тоже проходили первые университеты на обозначенной территории. Мне оставалось лишь фиксировать их подвиги. Наблюдала я зорко в основном за Березиным.

Весь вечер обхаживает одну, а под лестницу идет с другой. Я набралась наглости и спросила, почему так. Он ответил легко. Вот, что значит друг, готов поделиться мужскими секретами. «С которой я общаюсь и танцую, та мне интересна, но с ней надо заводить долгие отношения, а та, которая меня тащит сама под лестницу, знает, что это разовая акция. С ней проблем нет. Она истерику не закатит».

Я на полном серьезе поинтересовалась, а какие ему нравятся.

«Те, которые способны вызвать у меня не только эрекцию, а интерес к своей персоне».

Объяснение мне показалось неубедительным. Но я поняла, что он доступен. Это стало грандиозной новостью: он не выбирает сам, а разрешает девкам выбирать себя.

Как элементарно! Никаких потуг! Нужно взять его за руку и отвести под лестницу. До обидного просто! Но на такой выпад я не способна… тогда была.

Однажды подслушала, как Березин в телефон шептал: «Да, употребил. Ну, как тебе сказать, разово. Вообще-то, можно и вторично, но с интервалом в три дискотеки». Я не сразу сообразила, что это о женщинах. Вот такой цинизм: бабье потребляют, как продукт. Это он изрек в шестнадцать лет. А под лестницу нырял вплоть до Армии. А че? Удобно! Никаких тебе трат на мороженое и кино. Истерик тоже никаких. Представляю, какой у него послужной список таких вот разовых.

А я все равно его любила. И даже после окончания школы. Институтская жизнь это здорово и весело. Чудесная пора взросления души и тела. А сердце мое так и осталось в манеже. Оно не билось учащенно при виде новых знакомых, удачливых студентов.

Через год Андрей улетел служить на Сахалин. Я оставалась одна. Сережка Романов тоже уезжал, в Питер поступать. Он художник, причем настоящий, от бога. Таким красивым сделался после школы, прямо аристократ. Когда вытянуться успел, никто и не заметил. Я им очень гордилась. Хотя под лестницу тоже, гад, нырял, и не раз. Я видела.

Он напоследок дал мне умный совет: «Не унижайся. Забудь про Берёзу. Живи своей жизнью. Ты очень хорошая».

Спасибо, друг Серега, дельнее совета ты придумать не мог.