Вслед за пеплом (Лита Семицветова)

— А хорошо здесь, правда?

Рука изобразила неопределённый жест, вильнув кистью и предраскрывая пальцы, будто собиралась выразить нечто большее, но тут же поникла.

— Считаешь, та же серость, что и везде?

Соглашаясь, рука дважды кивнула, и щепотка серого пепла откололась от своих и приземлилась рядом, по эту сторону бордюра крыши.

Рита всегда разговаривала руками — помогала себе полнее выразить мысль, ощупывая, собирая в горсть воздух, касаясь пальцами воображаемых струн и клавиш для усиления эффекта слов. Но разговаривать с рукой ей пока не доводилось — это впервые.

Со стороны наверняка похоже на сумасшествие или на помутнение разума, одним словом на то, что у тебя «сдвинуло крышу». Но крыша держалась прочно, Рита не сомневалась, потому что сидела на крыше, обдуваемая прохладным ветерком. А рука, поигрывая раскуренной сигаретой, была сейчас чудесным собеседником. Она вторила, она не соглашалась, она нежно поправляла Рите волосы, стряхивала пепел с её сигареты, парила в воздухе свободной птицей, не боясь высоты. В то время как другая, зеркальная, оставалась безучастной. Другая прислонилась к левому бедру Риты и в каком-то ломаном, затухающем ритме простукивала его пальцами. Вторая рука не вторила первой, она правдиво отражала тоскливую гримассу безнадёги, что давно застыла в Ритиной душе.

Рита уже забыла как это — впускать в лёгкие горьковатый дым. В последний раз баловалась ещё в годы разгульного студенчества, пока не утвердилась в строю здоровой, полноценной женской зрелости: замужество, материнство, работа, семья. И раньше от её внимания ускользало то, как быстро тлеет сигарета, как стремительно огонь выжигает её нутро, как одномоментно белое становится серым, затухает, опадает. Рука подтвердила: едва дёрнулась, и ёще живой, но остывающий пепел посыпался вниз, теперь по ту сторону бордюра, в бездну.

Почему «без дна»? Донышко-то есть… Полетает огарочек и опустится, если повезёт, то на чей-то подоконник, а если повезёт больше, то пройдёт свой путь до конца и завершит его в крайней точке — затоптанный где-то в серых изломах асфальта. Как и положено.

Рита привстала и перегнулась через бордюр, чтобы посмотреть, отследить путь кучки пепельных чешуек, но они рассыпались, разлетелись каждая по своей траектории. Их вскружило потоком — вверх, вниз, вправо, влево, бог его знает куда — не уследишь. А кружение не унималось, и вот уже голову Риты подхватило вихрем. Желание выпорхнуть мелкой зыбью пробежалось по сердцу, ноги ощутили невесомость, но руки не позволили — синхронно и жестко ухватили бордюр, оттолкнули бездну, усадили Риту на место.

— Ну, и как оно там? — чей-то голос раздался неожиданно близко.

Рита обернулась и закашлялась. Кряжистый мужичок, а скорее — старичок, в затёртой до неприличия джинсе и линялой футболке, подбоченившись, стоял рядом и улыбался самой ехидной улыбкой, которую можно было только вообразить.

— Позвольте сигаретку, — узловатые пальцы потянулись к Ритиной руке, но та почему-то не отпрянула, а покорно передала добрую половину курева незнакомцу.

— Красивые у вас руки. И вообще…

Бесстыжий взгляд, сопровождаемый противным, гиенистым смешком, скользнул по телу Риты, и она невольно вжалась в бордюр.

— Да не бойся ты, я безобидный, — успокоил мужичок. — Но если надо, то могу помочь. Во всех смыслах, — и мотнул головой в сторону «бездны».

Он снова засмеялся, помусолил, приглаживая, пучок седых волос, собранных на затылке в куцый хвост. Затем уселся на самый край бордюра, свесив одну ногу вниз, а вторую ловко поджав под себя, с наслаждением затянулся сигаретой.

— А хорошо здесь, правда? — повторил он слова Риты и беззаботно захлопал резиновым шлёпанцем о пятку.

— Ничего особенного, то же однообразие, тоска и серость, — мрачно ответила Рита странному типу.

— Хм, не скажи. Когда летишь вниз, есть чем полюбоваться.

— И чем же?

— Всю картину мира увидеть можно.

— Безликие дома и горбатый асфальт? — хмыкнула Рита.

Мужичок посмотрел на неё нехорошо: долго, с прищуром, больно вдавливая гвозди-зрачки со ржавыми шляпками радужек. Но Рита взгляда не отвела. Подумаешь! Не такие сверили, и свёрла обламывали. И этот престарелый маргинал, возомнивший себя философом, пускай докуривает и катится, откуда пришёл. Сейчас это её место, её прохлада, её одиночество.

— Ишь, как кулачок сразу сжала и щеку подпёрла, будто сама себе в челюсть двинуть хочешь, — и снова звериный смешок. — А вторая-то рука с тобой не согласна, лежит себе брюшком вверх, будто ожидает кого…

Неуловимо быстрым движением он потянулся и накрыл свободную ладонь Риты своей — сухой, жилистой, хваткой и очень горячей, такой, что Ритина сразу встрепенулась и спряталась подмышкой.

— Да говорю же, не бойся. Я только предупредить хотел. Прыгнуть нужно до рассвета. Потом поздно будет, не увидишь ничего. Как слепая в темноте полетишь и — мордой в асфальт — тыдыщщщь! А там уже картина известная: портрет в стиле позднего Пикассо! Ээээпс — и готово!

Рита смотрела, как мужичок гримасничает, инсценируя падение и приземление, и внутри у неё закипал яд. Пнуть бы его, чтоб воздух тут не портил! Хотя такому лучше не мешать — сам рано или поздно грохнется.

— Вы наверняка пробовали, раз такие подробности знаете? — с издёвкой спросила Рита.

— А как же! И не один раз! Я же говорю: подсобить берусь. Бесплатно! Смотри…

И тут мужичок сотворил удивительный финт: щелчком запустил в полёт недокуренную сигарету, та сделала в воздухе двойное сальто и каким-то чудом оказалась у него в другой руке.

— Ну как, Ритуля, согласна? — удовлетворенный собой он подмигнул и с причмокиванием затянулся.

Риту смутило не столько то, что незнакомец назвал её по имени и не само действие, сколько то, что сигарета оказалась нескончаемо долгой. Ей бы уже дотлеть давно, но с тех пор, как она очутилась у этого типа, её размеры ничуть не уменьшились.

— А вы, кстати, так и не представились, — с невозмутимым видом, не дрогнув ни одним мускулом, спросила Рита.

Мужичок сплюнул вниз.

— А зачем тебе? Хочешь знать, кто тебя в последние секунды за ручку подержал? — маска забавного шутника слетела, и тяжелый взгляд опять царапнул лицо.

— Да нет… Вежливой хотелось быть, чтобы имя приложить к точному адресу, по которому вас отправить! — вспылила Рита.

— Ничего, не переживай, красавица. Я тут посижу, посмотрю, как ты полетаешь. Ты же сюда для этого взобралась, верно? А если не захочешь, то сам тебе помогу. А потом и восвояси отправлюсь.

— Бред какой-то… — рука Риты смахнула чёлку со лба и снова спряталась подмышку. — Кто вам сказал, что я прыгать с крыши собираюсь?!

— Шепнул один, — незнакомец ткнул пальцем в небо.

Рита передёрнула плечами.

— Может, мне тут нравится: простор, воздух, уединённость … до вас была.

— А думала ты о чём в счастливой своей уединённости?

— А это не ваше дело! И никого не касается! Это мои мысли, понятно?!..

— Да уж куда понятней. Была бы у меня такая задрипанная жизнь, я бы и сам с крыши сиганул. Ты ведь раньше как думала? Что умница-красавица, кошка гибкая и лань быстроногая в одном лице. В меру пуглива, в меру напориста. Кураж такой был — горы могла к Магомету послать, а самого Магомета ублажить так, что он о гареме своём бы и не вспомнил. Так ведь? Я ничего не придумал?

Собеседник вопрошающе уставился на Риту, но она молчала. Мужичок отвернулся, почесал себя за ухом, от чего волосы стали похожими на всклокоченные перья. Но он пригладил и продолжил: — А оказалось, ты кто, а? Ослица навьюченная, что мельницу крутит. На привязи. Ходить можешь только по кругу, кошачью прыть давно растеряла, кому-нибудь про лань скажи — засмеют! А жернова с каждым годом всё тяжелее, и скрипят, гады, так, что выть хочется. Вот ты и подвываешь ночами. А утро настало — оп! И снова крутишь. Потому как деваться тебе некуда.

Незнакомец говорил холодно, почти без интонаций. На Риту он больше не смотрел, но она видела и чувствовала, как ржавые гвозди слов тычутся в глаза, в вколачиваются в сердцевины её ладоней, распиная, не давая спрятаться, закрыться…

— У меня, как у всех. Нормально, стандартно, — едва выдавила она, сглотнув подступивший ком.

— Вот я всем желающим и помогаю. Чтобы всё быстро, без лишнего нытья и проволочек. Всё равно изменить ты ничего не сможешь. Не можешь, так ведь? Вот и будешь по кругу ходить, пока ноги держат. Так что лучше уж сразу и в полёт.

— Почему это не смогу изменить? Может, смогу…

— Не сможешь. Раньше надо было думать, и о другом думать. Желания иногда сбываются. Матрица бытия запущена, и я уже здесь. Точка. А значит, только туда, только там вырастают крылья, и ты услышишь, как они, словно паруса, трепещут на ветру… — конец фразы он произнёс дурашливым тоном, усмехнулся и захлопал шлёпанцами по голым пяткам.

— Но… кто ты такой?.. — голос Риты дрожал. — Что тебе от меня надо?.. Зачем я тебя слушаю?..

— Я — твой спаситель.

— Ангел?..

— Неужели похож?! — незнакомец оскалился, выпятил подбородок, глаза оставались безучастными.

Рите захотелось с размаху ударить его по лицу, но тело сковал страх, оно словно впечаталось в бетон. Ноги онемели, а руки, для вида сцепленные на груди, на самом деле были накрепко прибиты гвоздями.

Значит, этот… явился, чтобы забрать её с собой, полететь вниз… Ну да, если не ангел, то… Не может быть! Они же не являются к живым?!..

— Хочешь сказать, что ты «живая»? — незнакомец явно слышал всё, что творилось в Ритиной голове. — Хочешь сказать, что то, как ты живёшь, это — «жизнь»?!

Рита не отвечала. Её затрясло от страха и собственной беспомощности. Ощущения как во сне, когда пытаешься пройти через слишком узкие двери и понимашь, что стиснут людьми, обстоятельствами и никак не можешь выбраться. Но только сейчас — сильнее. Прижало по полной. Грудь силиться сделать вдох, но едва справляется. Но пока справляется, надо успеть проснуться. Стоит вдохнуть посильнее, разорвать тесные оковы сна, и тебя вытолкнет на берег яви. Пускай пустой и холодной. Пускай серой и безнадежной. Но только не вниз, только не в грубый, бугристый асфальт, что горячо оцарапает руки, лицо, вытряхнет душу…

Нет!!! Рита вдруг осознала, что незнакомец стоит совсем рядом, шершавой ладонью гладит её по щеке, сжимает запястье.

— Ну, давай, — ласково произнёс он, снова превратившись в добродушного мужичка. — Пойдём со мной. Это не страшно. И всё сразу закончится…

— Нет!.. — выкрикнула Рита, но не услышала звука собственного голоса.

Всё как во сне. Как в тяжёлом, провальном сне, чёртовом сне!

— Вся твоя жизнь — сон, — тихо проговорил незнакомец. Но слова ввинчивались в мозг чугунными болтами: — Вся твоя жизнь — серый, однообразный сон. И ты думаешь, что можно его прервать вот так, заснув ещё крепче? Впечатав свой профиль в асфальтовую плоскость бытия?.. Тогда идём!

Он поволок её к самому краю бордюра. Рита заметила, что в его руке всё еще тлела сигарета.

— Хватит с меня этой канители, — незнакомец затянулся и жестом приготовился выбросить сигарету вниз. — Спорим, мы с тобой долетим туда раньше, чем она?

Рита отрицательно качнула головой.

— Не хочешь спорить, не надо. Всё равно долетим.

Рита протестовала. Она отчаянно мотала головой, пыталась расцепить чужие пальцы, вывернуть, освободить запястье. Судорожно хватала ноздрями воздух и не могла выговорить ни слова, только всхлипывала, как в детстве, после обиженных рыданий.

— Тихо, тихо… — незнакомый голос вдруг совсем смягчился. — Спокойно, Рита, не волнуйся. Осторожнее с ней, — голос изменился и обращался к кому-то ещё.

Мягкая ладонь коснулась её щеки.

— Вот и умница, давай просыпайся…

Перед глазами мелькнул кто-то в белом, потом ещё один, ещё одна. Вокруг — серые стены… нет, светлые, очень светлые и серое… нет, прозрачно-дымчатое небо за окном.

На карниз присел сизый голубь, но тут же вспорхнул, чем-то напуганный. Некто, похожий на огромную птицу с серебряными крыльями, пролетел мимо окна. Вместо голубя на карниз приземлился старый резиновый шлёпанец. Рядом, описав в воздухе странную дугу, опустилась наполовину выкуренная сигарета.