Часть 6.

— Здравствуйте, Ирина Викторовна. Фрейда читаю, — "Толкование сновидений". — Ну, ты взялась! И что, получается?

— Не очень.

— У меня тоже только с третьего раза стало получаться. Образования потому что не хватает, а интересно. Сны, ведь это то же наша жизнь, причем не малая ее часть. И если будешь понимать их, то может быть, лучше разберешься в тайных пружинах, движущих тобой. Вот на что я обратила внимание. Мы сон не видим, а чувствуем. Нам снятся не картины, события, действия, а нам снятся наши дневные чувства. Мы почему-то ночью снова их переживаем. Причем, как правило, это не сильные, всепоглощающие, а какие-то скользящие, едва коснувшиеся нас, не завладевшие нами в полной мере чувства. Такое впечатление, что наше подсознание днем собирает их, откладывая полноту чувствования на ночь. Как будто днем не хватило возможности осознать эти чувства, и сознание отложило этот процесс на ночь. И мы ночью снова переживаем эти второстепенные, мимолетные чувства, а все действия во сне как видеоряд с них. Конечно, чувственная матрица наших снов зависит от впечатлений дня и от общего нашего состояния. Но вот что мне не понятно: какой такой закон, и какой механизм объединяет во сне несоединимое какой-то, зачастую, сюрреалистической логикой? Что и зачем управляет нашим сознанием во сне, заставляя помнить, знать, верить в то, чего никогда не было. Что это? Фантазии на тему наших мимолетных дневных чувств? Не знаю. Но мне кажется, что мы видим во сне то, что чувствуем, а не чувствуем то, что видим. Т. е. именно наши чувства и их анализ превращаются в общую картину сна. И еще я заметила, что даже беглый анализ сна позволяет определить общий жизненный тонус на будущий день. По каким-то, тебе одной известным кодам, ты чувствуешь, — сегодня все получится, или сегодня по жизни, — как по тонкому льду. Я пытаюсь прислушиваться к своим снам, правда, не всегда успешно.

— Мне никогда не снится тот, кого я сильно хочу увидеть.

— Когда ты хочешь увидеть его хотя бы во сне? И он не снится…. Ты знаешь, мне сейчас пришла в голову мысль, а может это защитная реакция? Я имею в виду то, что нам не снятся наши сильные переживания. Если от потрясений не уходить ни днем, ни ночью, то выдержит ли наша психика? Не сойдешь ли с ума от боли? Когда-то мне было очень тяжело, и только ночь и сон спасали меня. В это время я сочинила гимн ночи.

" Как бы трудно день ни начинался, чего бы ни нес с собой, — настанет благословенная ночь. Она даст отдых, она успокоит, она примирит, она поможет привыкнуть к тому, чего нельзя забыть. Бывают в жизни особые долгие часы, которые с радостью бы я выкинула, вычеркнула из своей жизни и памяти, но их надо научиться терпеливо проживать. Надо проходить данный путь мужественно и без суеты, шаг за шагом, минута за минутой. Как бы не была тяжела ноша, ее надо нести. И если я еще жива и здорова, то, какие бы неприятности не ждали меня днем, придет неторопливо ночь, и будет лечить мою душу. Она обнимет мое сердце, смягчит его удары. Она коснется горящего лба, успокоит мои мысли, она поможет превозмочь боль. Пока я жива и здорова, наступит благословенная ночь и убаюкает меня в своих нежных объятиях и даст мне силы идти завтра снова".

Вот такой у нас сегодня получился разговор. Радостных снов тебе, Татьяна.

***

— Здравствуйте, Ирина Викторовна. Вы оказались правы, — я еду в Питер. Я не могу ничего терпеливо проживать, хочу скорее сесть в поезд, только об этом и думаю. Хорошо бы закрыть глаза и открыть их уже в Питере.

— Ах, какие мы щедрые!

— В каком смысле?

— А в прямом… Не торопи время. У него есть удивительное свойство, когда его торопишь, оно идет медленнее. Зато потом, когда оглядываешься назад, оно стягивается в точку. Время, прожитое во всепоглощающем ожидании, как бы выпадает из жизни. Чувство ожидания вытесняет любые другие чувства. Потом этот отрезок жизни как провал, как будто его не было. Приведи себя в порядок, войди в нормальный ритм жизни, делай привычные дела и получай от них удовольствие.

Все придет и уйдет в свое время, не торопи щедрой рукой драгоценные мгновения своей жизни, но не ударяйся и в другую крайность. Не бойся хода времени.

Пойми одну вещь, — не имеет значения, сколько ты живешь, имеет значение плотность, качество твоей жизни.

— Хоть мне это мало понятно пока, но надо попробовать.

***

— Ирина Викторовна, как вы думаете, если мне не нравится Платонов, можно мне за это двойку ставить?

— Ты задаешь очень интересный вопрос. У меня сразу возникла мысль, а почему я не спрашиваю у своих учеников, нравится ли им, скажем, закон Ома для участка цепи или уравнение Менделеева — Клайперона? Ведь сказал Эйнштейн о постулатах Бора, что это наивысшая музыкальность в области мыслей. Надо мне подумать об эмоциональном отношении к физическим законам и явлениям.…

А на твой вопрос отвечаю, — я не знаю, за что вам на литературе ставят двойки, но я бы не поставила бы тебе двойку за то, что тебе не нравится этот писатель, более того, я не поставила бы тебе двойку и за то, что ты не понимаешь его. Но когда хорошо знаешь творчество писателя, разве его не понимаешь?

— Можно понимать, но не принимать.

— Тогда давай по порядку. Почему тебе не нравится Платонов?

— Да у него же на каждом слове спотыкаешься. У всех нормальных писателей в предложении речь идет о чем-то одном. Например, о погоде, об одежде, о чувствах. У него же так наворочено, что пока разберешься, час пройдет. А как он слова подбирает друг другу? — "… терпеливо дружили, заспав утомление от мысли, срабатывать каменное горе"! И людишки у него какие-то убогонькие, и все их проблемы вывернуты изнутри.

— Вот, вот. Это ты хорошо сказала. Самую суть его уловила, а не заметила. Именно обычный человек и его внутренние проблемы. Я тебе скажу честно, когда я впервые открыла его рассказы, у меня с первых строчек захватило дух. Я никогда ничего подобного не встречала. Чевенгур был для меня откровением.

— Вы что, это читали просто так, потому что нравилось?

— Ты даже не можешь представить, какое я при этом получала удовольствие. Я прочитала в один присест все, что у меня было, и что я смогла найти Платонова. Ты только подумай, у него каждое предложение, каждое словосочетание как мини поэма. А эффект-то от чего? От кажущегося, на первый взгляд, несообразия, противоречия. Потом улавливаешь смысл, который от этого становится еще глубже. Как стереокино. Непривычное объединение, кажущееся противоречие создает объемность образа. Скажем, та же фраза — "терпеливо дружили". Ну, зачем терпеливо дружить? Не дружи. А ведь дружим и терпим, и чем прочнее дружба, тем большего обоюдного терпения она требует…. Подожди, я возьму Чевенгур, там у меня отмечены наиболее интересные «потрясные» места, как вы говорите. Вот — …"негромкое издевательство", — каково?! Разве такое бывает? А если подумать — бывает. Или — "не капали во всеуслышанье слезы". Эта фраза вызывает внутренний протест, потому что какими-то физическими характеристиками (слышание — звук), осуществляется попытка описать такую тонкую материю, как чувства. И, однако же, эта попытка Платонову удается. А вот платоновские шедевры — "опечалился взором, однообразие задумчивости, глаза… испортились от впечатления обойденного мира". Это самое малое! На каждой странице необычный взгляд на обычное, но тайное, что не всем на показ.

Платонов описывает человека маленького, но проблемы у него большие, потому что величина проблемы определяется тем, как близко она нас касается. И знаешь, есть элитарное искусство, которое понимают немногие, а есть народное творчество. Платонов для меня как яркая сочная вышивка на деревенском полотенце, замысловатая вязь красными петухами по белому. Он как будто словами вышивает образы, — каждое слово с другими сочетается как отдельный узор.

— Меня он просто утомлял, я начинала читать и бросила. Не интересно и скучно…

— Я тебе сейчас прострою логическую цепочку, а ты попробуй, найди в ней изъян. Скучно, потому что не интересно. Не интересно, потому что не понимаешь. Не понимаешь, потому что не хочешь понять. Стоит барьер, — не хочу, не буду. Вот и получается, не захотела разобраться и записала автора в неинтересные. Так что я думаю, что два ты получила за то, что не захотела понять Платонова. А? Кстати, часто ли тебе скучно?

— Сейчас, когда я начала вести дневник и думать, мне почти не бывает скучно. Даже когда я одна. А на уроках иногда, — такая скукотень!

— А я долгое время вообще не понимала, что это такое, — скука? То ли ритм жизни был напряженным, то ли постоянное самокопательство не давало скучать? А как ты себе определяешь, что такое скука?

— Думаю, что это когда надо делать то, чего не охота, или вообще делать нечего.

— А вот в словаре Ожегова написано: — "скука — томление от отсутствия дела или интереса к окружающему". Я думаю, что скука — это отсутствие интереса к жизни в данный момент.

— Я не согласна. К примеру, я сижу вчера на истории. Историк у доски мельтешится, что-то выписывает, на карту показывает, а мне так скучно, так домой охота. Интерес-то к жизни есть, ведь охота домой, а скучно.

— Правильно, но дело в том, что если тебе здесь и сейчас не интересно быть (я имею в виду урок), ты ждешь, когда это все кончится, то ты теряешь время на томительное ожидание. Ты ждешь, когда тебе будет интересно. А в процессе этого бесполезного ожидания ничего не происходит, и жизнь как бы замирает, останавливается. Но остановка в жизни это маленький шаг назад. Отсюда я делаю вывод: скука это деградация.

— Вот это уж слишком. Что, гении, не скучали что ли?

— Ты задаешь вопрос, на который я не смогу дать вразумительный ответ. Во-первых: я просто не знаю, скучают гении или нет. Во-вторых: гений для меня это что-то запредельное, и как развивается его личность для меня, — тайна. Тебе не кажется, что мы начинаем слишком глубоко копаться. При слишком глубоком проникновении в проблему можно дойти до абсурда. Приведу простой пример тебе. Передо мной лежит ученическая линейка. Я тебя спрашиваю, из чего она состоит? Ты начинаешь перечислять структурные формы материи, а потом будешь вынуждена признать, что линейка состоит из пустоты. Помнишь, — " атом невероятно пуст!". Конечно абсурд кажущийся, на самом деле мы доходим не до абсурда, а до границы своего понимания. Вот мы до нее и дошли.

И давай на этом отдохнем. До свидания.

***

— Здравствуй Татьяна, как дела?

— Да так. Ни шатко, ни валко. Сплошная неопределенность. Не знаю теперь, поеду ли в Питер. У родителей напряженка с деньгами. Еще не знаю, куда поступать? И с подругой не мир и не ссора.

— В общем, как сказал бы наш друг семьи, выпускник МФТИ — устойчивая неопределенность в жизни.

— Именно, устойчивая.

— И как ты ее переносишь?

— Злюсь.

— Я тоже раньше сильно нервничала, даже из-за малейшей неопределенности. Теперь мне кажется, что такая реакция есть разновидностью истерии определенного рода («определенного рода» — означает этакое размазывание смысла при недостатке знаний). Но ты сильно не пугайся, маленький истеризм даже полезен. А если говорить серьезно, то вполне можно научиться спокойно жить в условиях устойчивой неопределенности. Вся проблема в том, чтобы неопределенность из бессознательного раздражителя перевести в сознательный, т. е. в определенную неопределенность. Вот так. Ни больше, ни меньше. А для этого надо сначала думать, а потом ждать. После некоторых событий, если произойдут, снова думать и снова ждать. Получишь пошаговое "разрешение" неопределенности. Думать и ждать — занятие не из легких. Надо уметь становится сторонним наблюдателем за самой собой, что поможет охладить страстное желание решить все здесь, немедленно и так, как тебе сейчас хочется.

Чтобы научиться ждать, надо научиться хорошо владеть собой (задача все усложняется). Да и думать надо уметь. Видишь ли, думать — это не перекидывать мысли-штампы с места на место в своем сознании, не смаковать свои чувства, не составлять прогнозы, а что скажет Мария Ивановна из соседнего подъезда. Думать — осуществлять попытку построить общую теорию по частному вопросу. И все должно быть как в настоящей теории: основные положения, опыты и наблюдения, выводы и следствия. Творческий этап думанья находится в выявлении основных закономерностей и в правильно сделанных выводах, в разработке стратегического плана жизни в ситуации неопределенности. Одним словом, необходимо продумать, выверить варианты поведения по схеме: если — то, и рассчитать возможности развития ситуации. Причем, мой опыт говорит о том (к сожалению), что ни один рассчитанный вариант, с какой бы большой долей вероятности не был определен, все равно в точности не идет. Т.е. при прогнозе всегда надо закладываться на непредвиденные или неучтенные обстоятельства. При таком подходе сознательно выжидаешь, когда ситуация созреет для действий или, чтобы действия не потребовались вообще. Надо научиться рассчитывать многоходовые партии, как ты говоришь.

Я всегда любила определенность, но "разложив себя на множители", пришла к выводу, что моя любовь к определенности — прямой путь к ограниченности. И я сознательно стала себя учить жить в состоянии неопределенности. Я заставляла себя рассчитывать свои шаги и чужие, продумывать многоходовые и разновариантные партии. Для меня такое поведение было трудно осуществимо потому, что я не коварна и излишне искренна по своей природе. А многие мои проблемы были результатом действия закона Беллингса: "— половина трудностей происходит оттого, что мы слишком быстро говорим "да" и недостаточно быстро "нет"". И еще я не злопамятна, но это не моя добродетель, а лень или жадность. Не знаю. Мне не хочется тратить свою энергию на собирание чужого зла, — легче простить и забыть, чем помнить и воздавать по заслугам.

И вот что получается. Человека устойчиво неопределенного (таких не очень любят, помнишь, — я с детства не любил овал…), как большой шар, трудно схватить, удержать. Им трудно манипулировать. Он сам знает, как ему управлять собой. В своих действиях он руководствуется не определенными для окружающих мотивами. Устойчивая неопределенность может быть и прикрытием, и внутренней политикой человека. То и другое требует и сил и ума.… Видишь, Татьяна, как далеко мы с тобой ушли? Давай отдохнем на этом. До свидания.

***

— Здравствуй, Татьяна. Почему у тебя сегодня такой кислый голос?

— Ситуация из устойчивой неопределенности перешла в устойчивую определенность.

— Тоже хорошо. Определенность энергетически менее емкая. А что случилось?

— Мои родители получили какой-то очередной аванс, и я понесла деньги за путевку. А там, у классной, я узнала, что моя лучшая подруга не едет с нами потому что едет с другой группой. Я не поверила и позвонила ей. Мы с ней так мечтали об этой поездке!.. Она мне сказала, что я сама в этом виновата, она не хочет ехать со мной, что я ее не понимаю, я грубая, эгоистка, я плохой друг; поэтому она не поедет со мной. Вот так.

— Да подожди ты, не реви.

— Она же предала меня, предала! Как вы не понимаете?

— Да, понимаю я! Наверное, все мы через это проходим. Вот, послушай. В детстве у меня часто менялись подруги. Я с ними не ссорилась, но, утратив к ним интерес, переставала с ними общаться, и отношения прекращались сами собой. Одна женщина, — соседка это заметила, что является фактом для меня до сих пор удивительным, и сказала мне об этом. Я не знаю, что ею руководило, но в моем сознании ее слова засели и разрослись в комплекс, — я — плохая подруга, и я не умею дружить (Господи, каких только комплексов тебе не постараются привить окружающие, если ты внешне не защищена, а внутренне зашуганна). Развитие данного комплекса явилось благоприятным обстоятельством для того, чтобы моя новая подруга навязала мне свои представления о дружбе. Они были так жестки для меня, что походили на моральное, эмоциональное и даже интеллектуальное рабство. Возможно, это слишком сильно сказано, но как еще назвать то, что я всегда должна была соответствовать неким ее идеальным критериям друга и дружбы. Я должна была относиться к ней, как к самому главному человеку в моей жизни и, следовательно, принадлежать ей. На самом деле, возможно, она этого не осознавала, и требования ее были не намеренны. Перечитывая ее письма, я нахожу много тепла и заботы обо мне. И теперь мне кажется, что я была несправедлива к ней. Но тогда я чувствовала свою полную зависимость от нее и это угнетало, а ты ведь знаешь, что чувства самое главное для человека, и, в конечном итоге, именно они нами руководят. Короче говоря, я должна была и то, и то, и то… Ведь я друг, а стало быть, должна соответствовать… В противном случае, — проповеди, объяснение моих обязательств, ошибок, обиды. А обиды — самое тяжелое. Это теперь я взрослая и знаю, что обида — это эмоциональное переживание по поводу неудавшейся попытки навязать свою волю другому. Несколько лет тому назад я запретила себе испытывать это чувство (у меня теперь два запретных чувства: обида и презрение). Я либо могу навязать свою волю, либо нет. И все. Другой человек здесь ни причем. И уж если я обижаюсь, то на себя. Мне как-то подложили свинью, а потом спросили: "Вы, что, Ирина Викторовна, обиделись?", — "Нет, я не обиделась, я приняла к сведению". Я понимаю, что такая постановка вопроса тоже не хороша, т.к. я в себе воспитываю своего рода злопамятство, помня и принимая к сведению, как этот человек может себя повести в той или иной ситуации. С другой стороны, — почему я должна быть доверчивой и наивной? И все-таки, недавно анализируя свою жизнь на предмет, — когда и как сильно меня обижали, я пришла к выводу, что меня никто и никогда не обижал. Все оскорбления, предательства, унижения были мне во благо. Все люди, встречавшиеся мне на пути и явившиеся причиной долгих и горьких минут в моей жизни были мне во благо. Ведь все они способствовали моему самосовершенствованию и более глубокому пониманию мира. А если это так, и каждый человек мне учитель, то "обижая" меня, он меня учит. И спасибо ему на этом. Но я не пропагандирую непротивление злу насилием. А вот что, — надо набраться мужества и разрешить в своем сознании людям иметь право на приоритет собственных интересов. Мы должны научиться уважать право людей на собственные интересы… Видишь, как далеко я ушла от темы. Вернемся к моей подруге. Подразумевалось, что она свои обязательства по отношению ко мне выполняла. Мне было больно от ее упреков, но не потому, что они ограничивали мою свободу, а потому, что я такая плохая, не умею дружить и не умею любить своего друга, — а должна. Я верила ей безгранично, считала ее своим духовным наставником. И я действительно очень благодарна судьбе за то, что она появилась в моей жизни. Я верила, что только она одна понимала меня лучше других, только она одна говорила мне настоящую правду про меня. Но она и мучила меня этой правдой. Она следила за каждым моим душевным порывом, как в микроскоп (этот пресловутый микроскоп!). Ее чувствительность, ее своеобразное восприятие мира, бесконечная любовь к литературе, заставляли более внимательно относиться к ней и к жизни вообще. Общаясь с ней, мне все время приходилось работать над собой (и ей очень, очень благодарна сейчас!). Я не замечала, как она помыкает мной, кричит на меня, каким тоном она разговаривает со мной. Я хотела стать хорошим другом, интересным человеком, я хотела соответствовать ее требованиям. Я верила ей и была преданна безоговорочно, а ее поведение объясняла озабоченностью моим совершенствованием. Я не сомневалась, что нужна ей и дорога, и она хочет сделать меня еще лучше, — детский максимализм (зачем ей это было надо?). Дело доходило до того, что я вообще переставала верить себе и в себя, я теряла свои контуры и очертания, я становилась — никто. Она выворачивала меня наизнанку. И я уже не знала, есть ли во мне что-либо хорошее? В наших отношениях было мало легкости и много претензий. Она упрекала меня в том, что я не люблю или мало люблю ее. И в этом она, наверное, была права. Я врала и ей, и себе.

Я дорожила ею, была преданна ей, считала ее превосходство надо мной вполне обоснованным, но не испытывала к ней того чувства, которого она требовала. (Я только недавно поняла, что подчиняться с удовольствием или без него, но спокойно и сознательно может позволить себе только достаточно сильная личность, какой я тогда конечно не была, да и сейчас, — это еще вопрос.) Может, это явилось одной из причин ее предательства, как я тогда считала, и окончанием моего добровольного рабства. Мой деспот был поставлен перед выбором другой ее подругой: я или она. Я не выдержала конкуренции и меня ждала отставка, — явная, сознательная, с " объявлением в газетах". Официальная версия была такова: я не достойна дружбы по причине моего несносного характера и плохого отношения к подруге (возможно, это было правдой, но трудно в нее верить, когда сильно стараешься быть хорошей).

Получилась какая-то двойная правда. Мне дали отставку потому, что я плохая. Поскольку я верила своей подруге, то сочла справедливым, что она меня обвинила в нашем разрыве (я еще не знала тогда, что от меня просто избавились, — есть лучше, достойнее). И вот тогда, Татьяна, со мной произошел первый душевный коллапс. "… Что же мне теперь делать? "— спросила я вслед за отставкой. " Вот видишь, тебя волнует, что делать, как себя вести и больше ничего", — сказала она. А я оказалась в шоке, в эмоциональном ступоре. Что ж, — меня бросили. Ладно. То, что я далека от совершенства, она и раньше говорила мне об этом. То, что внешне мои эмоции не проявили моих чувств, тоже было поставлено мне в минус. Потому что это лишний раз доказывало, что я черствая эгоистка. Итак, — я плохая. Со мной из-за этого не хотят дружить. Как же мне, — плохой жить дальше?

Несколько дней вселенная моей души падала и падала сама в себя. Коллапс души — это очень больно и страшно. Хорошо, что рядом оказались мама и школьные подруги, они не дали мне загрызть себя окончательно. Я училась жить без нее, я училась ценить и любить себя, но еще совсем не могла научиться быть милосердной. Я мучительно выходила из коллапса. Потом были ее попытки примирения, наши отношения внешне вроде бы наладились, но главное было оборвано. Моя подруга не смогла пробудить во мне уважение к чужой воле, но сладостный вкус свободы дала почувствовать, хоть и таким нелегким способом. В этом сладостном духе свободы, конечно, содержалась некоторая опасность. Я почувствовала какое-то странное удовольствие от разрыва связей. Сначала больно, зато потом хорошо. Когда душа восстанавливает свой баланс, наступает некоторая эйфория чувств, состояние с избытком энергии. Связь исчезла, а любая связь с людьми требует энергии. Хорошо, если отношения складываются с тождественным обменом. Но если связь тяготит, это означает, что человек вынужден на поддержку этой связи выделять больше энергии, чем хочет. Освобождение от таких связей и создает временное состояние с избытком энергии, что и воспринимается как эйфория чувств. Вдруг понимаешь, что без этого человека можно радоваться солнцу, весне, ветру, наслаждаться музыкой, видеть и любить других людей, делать что-то хорошее потому, что хочется, а не потому, что, — обязан.

Разрыв прочной, энергетически емкой связи тяжел, и он переживается как болезнь. Но после болезни наступает выздоровление и это возвращение к жизни обостряет и обновляет чувства. Пережив болезнь душевного разрыва, я стала сильнее. Мой строгий судья сам оказался не на высоте. Осуществилось свержение кумира.…Таких близких подруг у меня больше не было. Обжегшись на молоке, — дуешь на воду. Ни у кого из людей не было со мной расстояния душевной близости равным ее… Она меня многому научила, я вспоминаю и скучаю, и хочу сказать ей спасибо за то, что она была в моей жизни. А на счет предательства так скажу, — его не было. Сейчас, наверное, я бы смогла ее любить. Если человек ценит свои интересы выше твоих — это его право. А у тебя есть право ценить этого человека, и относится к нему сообразно этой цене. И все. Наберись сил стать самодостаточной (для решения проблем хватит тебя одной потому, что все твои проблемы внутри тебя), люби и уважай себя, разреши себе быть такой, какая ты есть, верь себе.

Увидишь, подруга вернется к тебе. Всего хорошего, Татьяна.