глава вторая

Прошла ночь. Вскоре распахнулась дверь и в комнату вошла девушка. Она поставила на стол чашку с чечевичной похлёбкой, положила просяную лепёшку, знаком показала Нидинту, чтобы он ел, и так же молча вышла. Было слышно, как с обратной стороны двери закрылся засов.

— Снова заперт! — вздохнул Нидинту, подошёл к столу, почувствовав сильнейший голод.

— Надо поесть, пока кормят. Потом видно будет, как держаться дальше. Может быть, наши подойдут к городу и освободят?

Юноша быстро съел похлёбку, поставил пустую чашку на стол. Что же дальше? Время тянулось медленно. Солнечный луч переместился из одного угла комнаты в другой, когда дверь снова заскрипела. На пороге стоял знакомый Нидинту рыжеватый воин. Теперь, при дневном свете, молодой вавилонянин мог его хорошо рассмотреть. Рыжеватые волосы, голубые глаза, небольшой нос, загорелая, но не смуглая кожа делали его непохожим на жителя Палестины. Таких людей Нидинту видел на невольничьих рынках Вавилона. Купцы говорили, что привозят их с севера. «Северянин» улыбнулся Нидинту и, сделав соответствующий жест рукой, сказал: «Пойдём, друг», — приглашая Нидинту выйти. Вавилонянин, поднявшись с тюфяка, пошёл следом за рыжеволосым. Северянин быстро шёл по посыпанной песком дорожке к дому. Пленник, разминая затёкшие ноги, еле успевал за ним. В боковой стене оказалась небольшая дверь, через которую они вошли в дом, поднялись по крутой лестнице наверх и оказались в комнате, где находились Иаков, Савл и ещё три богато одетых, незнакомых Нидинту человека, которые о чём-то говорили между собой. Увидев Нидинту и рыжеволосого они сразу замолчали.

— Ступай, этруск, — сказал Иаков.

— Значит, я не ошибся, — подумал Нидинту, — это действительно северянин, этруск.

Начался допрос, больше похожий на беседу. Сирийцы расспрашивали юношу о Вавилоне, о семье, словно хотели узнать, как он живёт, какие у него соседи. Чувствовалось, что аскалонцы хотят «разговорить» вавилонянина, расположить его к себе. Иакову это начало надоедать.

— Хватит болтать с этим рабом. Спросим его прямо: где отряд? Сколько воинов вышло из Вавилона? Что хочет Навуходоносор?…… Не скажет — на дыбу его!

Иаков не подозревал, что Нидинту всё понимает.

— Подожди, Иаков, — сказал пожилой мужчина, сидевший поодаль, и до сих пор не принимавший участия в разговоре.

— Он может и не знать, сколько воинов вышло из Вавилона. Навуходоносор, конечно, не советовался с ним о своих намерениях. Или ты, уважаемый, думаешь иначе?

Не дождавшись ответа пожилой продолжил:

— Нам сейчас нужно узнать другое: хватает ли у них в отряде вооружения? Как их кормят? Что им обещают начальники? Какова у них дисциплина? Какое настроение?…. А что говорят под пытками, так ты этому, Иаков, не особенно верь. Под пытками говорят всё, что хочет услышать спрашивающий.

— Тебе, конечно, виднее, рабби, но мне надоело говорить о погоде и о ценах на чеснок и финики.

— Тем не менее, мы теперь знаем, что Навуходоносор вышел из Вавилона не месяц, как говорили купцы, а два месяца назад — это подтверждают и другие пленные. Кормят воинов неплохо. Начальники готовят своих воинов к сражениям в Палестине. Дисциплина в армии поддерживается строгая. Следовательно, мы должны готовиться к худшему и быстрее слать послов к Навуходоносору и гонцов к египетскому фараону Нехо с сообщением, что Навуходоносор уже выступил и приближается к Аскалону. Мы слишком слабы, чтобы в одиночку противостоять вавилонскому царю.

— Ты, как всегда прав, рабби. Но что делать с этим? — Иаков указал на Нидинту.

— Оставь его себе. Он твой пленник.

Иаков свистнул в висевший на груди серебряный свисток. На пороге комнаты вырос рыжеволосый.

— Забери его! — Иаков указал на Нидинту.

Рыжеволосый потянул за собой пленника. Спустившись по лестнице, они вышли из дома, прошли по той же, посыпанной песком дорожке и Нидинту оказался в знакомой комнате с зарешеченным окном. Вавилонянин устало опустился на тюфяк и задумался.

— Пожалуй, убивать не собираются. Но, ведь, и кормить задаром не будут. Значит рабство?

Нидинту слышал о страшных финикийских мастерских, где несчастным выкалывали глаза, чтобы они не смогли бежать, и заставляли красить ткани, готовить знаменитый финикийский пурпур. Неужели и его ждёт нечто подобное? О, всемогущие боги! О, бог кровавой войны и владыка преисподней, муж ужасной Эрешкигаль — Нергал! Я ношу твоё имя. Приди на помощь!

Дверь снова скрипнула, пропустив уже знакомую девушку: она принесла пленнику его ужин. Молча указала на еду и снова вышла.

— Немая, что ли, — подумал Нидинту. Есть не хотелось, но юноша заставил себя проглотить похлёбку и сжевать лепёшку.

Нельзя сейчас терять силы. Они могут понадобиться в любую минуту.

Луч солнца в последний раз скользнул по стене каморки и исчез. Стало быстро темнеть. В стене каморки застрекотал сверчок.

— Нет ли здесь в трещинах стен скорпионов? — подумал Нидинту, растягиваясь на тюфяке. Неожиданно быстро он уснул.

Луч света скользнул в каморку и защекотал юноше нос. Пленник, проснувшись, заворочался на тюфяке. События прошедшего дня снова промелькнули в его памяти. Что же будет сегодня? За стеной, во дворе, послышались голоса: начался новый день. Луч солнца переместился с пола на стену, а в каморку никто не заглядывал. В животе Нидинту начало урчать, пленник почувствовал, как он проголодался. Наконец, заскрипела дверь, показался рыжеволосый.

— Выходи, — просто сказал он, подкрепляя сказанное соответствующим жестом. Нидинту, засидевшийся в душной клетушке, с удовольствием вышел вслед за этруском.

На этот раз он повёл пленника в другом направлении, туда, где раздавались стук молотков и пыхтенье кузнечного меха. Подойдя к небольшой постройке, они завернули за угол и оказались в дверях кузницы. От кузнечного горна ощутимо тянуло жаром угольев и чадом. Показав на закопчённого человека в кожаном переднике, этруск сказал: «Будешь помогать ему».

Кузнец молча сунул Нидинту молот и, показав на кусок металла, сказал:

— Бей, — и сам первый ударил по нему молотком. Нидинту следом за ним ухнул молотом, и дело пошло. Постепенно, под ударами, кусок железа вытягивался, приобретая форму клинка. Вскоре кузнец сделал знак рукой, показывая, что пора прекратить работу молотом, и стал осторожно простукивать клинок молотком на длинной рукоятке, затем сунул его в чан с водой, откуда сразу повалили клубы пара. Так они работали довольно долго. Солнце поднялось почти к зениту, когда кузнец выпрямился, скинул фартук и приказал подростку, качавшему мех, прекратить работу. Подошла уже знакомая пленнику девушка. Она принесла лепёшек и большой кувшин с козьим молоком.

— Иов, — ткнул себя в грудь кузнец. Накия, — он указал на девушку. А ты? — Иов ткнул пальцем в грудь вавилонянину.

— Нидинту-Нергал, можно просто Нидинту, — сказал юноша.

— Садись с нами обедать, Нидинту, — кузнец знаком подкрепил свои слова.

— Спасибо, — ответил Нидинту по-арамейски.

— Ты знаешь наш язык? — удивился Иов, а девушка с интересом поглядела на вавилонянина.

— Немного, понимаю ещё плохо, но буду учиться, — слукавил Нидинту, взглянув при этом на Накию.

Иов, не имеющий возможности разговаривать в кузнице из-за постоянного грохота молотов, шума горна и пыхтения меха, сейчас отводил душу с новым собеседником, вернее слушателем. Из его речей Нидинту узнал, что Накия — его единственная дочь, что он должник Иакова и теперь живёт в его доме и работает на него, что жители окрестных селений укрылись в городе от приближающегося войска халдеев и цены на продукты подскочили в несколько раз, что среди горожан растёт возмущение на купцов, которые припрятали продукты в надежде, что цены ещё поднимутся и можно будет получить невиданные барыши, а по городу ходит новый пророк и открыто призывает жителей к неповиновению, что несколько раз его (пророка) хотели побить камнями, как агента Навуходоносора, но он всегда успевал спастись.

В это время, показавшийся на дорожке надзиратель, приказал приступить к работе. Кузнец, надев фартук, дал знак подростку качать мех. Накия, собрав узелок, ушла, улыбнувшись отцу на прощание. Нидинту, взяв свой молот, вошёл в кузню, где Иов начал разогревать новую заготовку клинка. Юноша смотрел, как она сначала стала тёмно-вишнёвой, затем малиновой и, наконец, засияла белым светом. Кузнец обмахнул её веником от окалины, бросил на наковальню и работа вновь закипела. Так прошёл весь день. Вечером этруск вновь отвёл Нидинту в его каморку.

Начали сгущаться сумерки, когда за дверью раздались шаги, загремел отодвигаемый засов. Накия! — Нидинту быстро поднялся с тюфяка. Дверь открылась, и девушка вошла в каморку с кувшином и узелком в руках. Поставив кувшин на стол, она достала из узелка лепёшки, положила их рядом с кувшином. Юноша хотел заговорить с Накией, но девушка красноречиво приложила палец к губам. Только сейчас вавилонянин заметил, что она не одна: в дверях, не заходя в каморку, поигрывая ременной плетью и косо поглядывая на него, стоял надзиратель. Накия вышла из темницы и захлопнула за собой дверь, улыбнувшись Нидинту на прощание.

На следующий день всё повторилось вновь. Так прошла неделя. Всю неделю Нидинту усердно трудился в кузнице, не делая никаких попыток к бегству. Наблюдение за ним несколько ослабело. Надзиратель всё реже показывался в кузнице, но по-прежнему тщательно пересчитывал, сколько железных полос брал Иов в кладовой хозяина и сколько клинков было готово вечером. Возможность утаить что-нибудь была полностью исключена.

Однажды после полудня Иов сбросил фартук и приказал Нидинту положить молот.

— Пойдём на базар. Нужно купить кое-что для работы. Управитель разрешил и даже дал серебряной проволоки, — сказал он, повернулся к надзирателю и тот, явно недовольный, был вынужден выпустить их за ворота.

Впервые очутившийся в чужом городе, Нидинту с любопытством смотрел по сторонам. По пыльной неширокой улице, вероятно на базар и с базара, шли такие же люди, одетые, правда, несколько иначе, чем в Двуречье. Вот проехала такая же, как и в Вавилоне, повозка, запряжённая ослом. А вот стены вдоль дороги сложены не из глины, как в Вавилоне, а из камней. Понемногу осваиваясь, Нидинту стал замечать и другие отличия. Здесь было меньше нищих и калек, которые в Вавилоне попадались на каждом шагу и хватали прохожих за одежды, стараясь обратить на себя внимание. Реже попадалась городская стража, хотя людей на улицах было много: чувствовалось дыхание войны.

— Всё население окрестных деревень сбежалось в Аскалон. Спасаются от халдеев. Цены на продукты растут. Спасибо Иакову, кормит нас от щедрости своей, — сказал кузнец.

Сзади раздался конский топот и Нидинту дёрнул Накию за руку, увлекая её за собой к стене, рядом прижался Иов. Мимо, подняв тучу пыли, пронеслась колесница, запряжённая четвёркой гнедых лошадей. На колеснице стоял Савл, лошадьми управлял чёрнокожий слуга. Людей на улице становилось всё больше и больше, скоро стало трудно пробираться в толпе. Нидинту понял, что они подходят к базарной площади.

Площадь гудела как растревоженный улей. Невдалеке от Нидинту и его спутников обросший чёрным волосом человек выкрикивал с повозки непонятные слова. Люди, столпившись около повозки, слушали его, переговариваясь между собой. Но вот на повозке его сменил невысокий мужчина, одетый в старый, но чистенький хитон. На голове его сияла небольшая лысина, нижнюю часть лица окаймляла аккуратная бородка. Вокруг повозки сразу стало тесно от прихлынувших людей. Этого человека, видимо, знали. Установилась напряжённая тишина.

— Люди Аскалона! — начал мужчина, — Слушайте меня. Моё сердце открыто для вас! Зачем вы собрались здесь? Не лучше ли вам было находиться за этими стенами и поливать потом землю отцов ваших и дедов ваших?

В этом месте толпа недовольно загудела. Властным жестом мужчина восстановил тишину. Эффектно помолчав несколько мгновений, он продолжил:

— Знаю, что скажете вы. Знаю, что бежали вы сюда от нашествия саранчи. От войск вавилонских, от царя Навуходоносора. Но лучше ли вам здесь? Сколько стоит здесь горсть муки? А видел ли кто-нибудь, чтоб здесь продавалось мясо? А ведь лавки купеческие полны припасов: полны муки, винограда, маслин, чеснока, проса. Но сердца купеческие, как и сердца власть предержащих, подобны камню. Они жестоки аки львы рыкающие! Не они ли разгневали Навуходоносора, отказавшись платить ему дань, дань не великую, не позорную. А теперь они же подняли цены невиданные и скупают себе в рабство детей ваших, позорят жён и дочерей ваших, заставляя их в усладу себе заниматься блудом!

В этом месте толпа яростно зашумела.

— Афека, пророк Афека! — прошептала Накия.

— Афека? — удивился Нидинту, — Афека — это город недалеко от Аскалона. Мы там стояли на отдыхе.

— Да, он оттуда родом.

— Не они ли, эти звери, крови алчущие, — продолжал проповедник, — Продают потом детей ваших финикийским купцам, которые потом увозят их в земли далёкие: в Египет, в Этрурию, в Иберию и даже к Оловянным островам!

В этом месте толпа снова яростно зашумела, а Накия, что-то шепнув отцу на ухо, схватила Нидинту за руку и стала протискиваться сквозь толпу. Иов работал локтями впереди.

— Городская стража! — сказала Накия юноше. Сзади послышались удары палок, крики, брань. Шум нарастал. Нидинту, оглянувшись, увидел, что на базарной площади кипит драка. Люди сопротивлялись стражникам, пытавшимся разогнать толпу. Здоровенные крестьяне, схватив палки, давали отпор. Толпа пошла громить купеческие лавки. В некоторых местах показался дым, взметнулось пламя, раздался пронзительный женский крик. Нидинту рванулся туда, но Накия и Иов увлекли его назад.

— Бежим домой, — сказал кузнец, — сейчас здесь будет такое… Иов не договорил, но юноша всё понял. Быстрым шагом он пустился за своими спутниками.

Вечером, когда Нидинту после работы отдыхал в своей каморке, Накия, как обычно, принесла ему ужин. В этот раз она была одна. Дождавшись когда он поест, она присела на край стола и таинственно зашептала:

— Что было, что было…… Сожгли лавки купцов-вавилонян, которые не успели уехать, а так же наших Варнавы и Собессии, сожгли и лавку нашего хозяина.

Нидинту подсел рядом и взял девушку за руку. Она сделала вид, что не замечает этого и продолжала:

— Разбили особняк Савла, сожгли две его лавки и убили приказчика, когда он пытался защитить хозяйское добро…. По приказу царя на помощь стражникам были посланы царские охранники. Многих бунтовщиков убили на месте, многих бросили в тюрьму, но многие успели разбежаться. Сейчас стражники ходят по городу и хватают все подозрительных, ищут пророка Афеку. А тем временем Навуходоносор совсем рядом. Не сегодня, так завтра его войско обложит Аскалон, а о египетском фараоне Нехо ничего не слышно.

Нидинту осторожно притянул к себе девушку и, когда его губы едва не коснулись её щеки, она неожиданно вырвалась и убежала, прихватив кувшин.