глава пятая

Накия проснулась от шума, несшегося с улицы. С помощью старой служанки она, быстро одевшись, выглянула из шатра. Скифы встречали большую группу всадников. Неслись приветственные крики. Мужчины натягивали луки и пускали стрелы вверх. Среди встречавших Накия заметила безбородого мужчину, одетого в женскую одежду. Завидев его, встречавшие замолкали и почтительно расступались, давая ему дорогу.

— Кто это? — удивилась Накия, — Почему он так одет?

— Тише! — зашипела старуха. — Это энарей. Жрец-энарей. По скифским обычаям, которые сейчас стали нарушаться, мужчины не могут быть жрецами, жрецы у них женщины. Мужчина, если он хочет стать жрецом, должен носить женскую одежду, а этот от природы безбород и женоподобен, но хитёр и злобен.

Завидев Накию, энарей остановился и стал её внимательно разглядывать. Накия смутилась, покраснела и спряталась за спину служанки. В это время толпа встречающих подхватила и унесла энарея навстречу подъезжающим всадникам. Во главе передовой группы ехал молодой воин в богатом облачении на прекрасном сером в яблоках жеребце.

— Племянник вождя, Ровмак. Он ходил походом к Яффе. Сейчас возвращается с богатой добычей. Сам то он примчался два дня назад с небольшой охраной, а основной отряд подошёл только сегодня! — сообщила Накие старуха.

Девушка с невольным интересом посмотрела на своего «суженого». Спокойное, надменное лицо с правильными чертами, волевой подбородок. Ловкие, какие-то хищные и вместе с тем неторопливые движения человека, привыкшего отдавать приказания.

Ровмак с группой всадников подъехал к центральному шатру, около которого стоял пожилой скиф в окружении старейшин — вождь племени, соскочил с коня и почтительно склонился перед вождём. Тот обнял его за плечи и повёл в свой шатёр, за ними потянулись старейшины. Немного погодя от шатра во все стороны поскакали гонцы, что-то выкрикивая на скаку.

— Вечером вождь племени приглашает всех, кто сейчас находится в лагере, на пир в честь благополучного возвращения племянника из похода, — пояснила старуха. — Ну а потом…… Она так выразительно посмотрела на Накию, что девушка сначала побледнела, а потом вновь залилась краской.

— Лучше я умру, — подумала она.

Наступил вечер. В центре лагеря был сооружён помост. На площади перед шатром вождя горели костры, на которых жарились целые бараны, большие куски конины, неизвестно откуда взявшаяся битая птица. Лежали бурдюки с оксюгалой, меха с вином, корзины с виноградом, финиками и другими фруктами. У костров на площади рассаживались простые воины, рядом с ними свободно садились женщины. На помосте показались вождь с Ровмаком в окружении старейшин. Толпа приветствовала их одобрительным гулом. По знаку Ровмака на помост поднялись наиболее отличившиеся в набеге воины. Вождь махнул рукой, и одна из его жён тотчас наполнила огромную чашу оксюгалой и, держа её двумя руками, с поклоном подала своему мужу. Пир начался.

Вождь отпил из поданной ему чаши несколько глотков и передал её Ровмаку, тот отпил из неё и передал чашу одному из старейшин и так далее. Сделав круг по помосту, чаша вернулась к вождю пустой. И сейчас же слуги поставили перед ним большое блюдо с жареной бараниной. Такие же блюда, одно на двоих, слуги поставили и остальным гостям на помосте. Вождь, разорвав большой кусок мяса, половину протянул Ровмаку, вторую начал есть сам. Как на помосте, так и на площади все последовали примеру вождя: рвали баранину и конину руками, резали ножами, сами наливали себе оксюгалу. Вот вождь кончил есть, вытер руки о поданную слугой холстину и сделал знак жене. Та что-то крикнула, в тот же миг один из слуг схватил мех с вином, вылил его содержимое в огромную чашу и смешал с водой. Та же молодая жена вождя стала разливать вино в чаши и разносить гостям на помосте. Среди них обращали на себя внимание три человека, явно не скифы.

Это были иудейские купцы. Они прибыли в скифский лагерь из Иерусалима, надеясь выгодно скупить у кочевников их добычу, в том числе и пленников. Купцы преподнесли вождю дорогой меч с золотой рукоятью, а жёнам — вавилонские ожерелья и розовое масло. В результате вождь продал купцам своих пленников и разрешил свободно торговать в лагере.

Пир продолжался. Гости на помосте допивали уже третий мех с вином. Было опорожнено и несколько кувшинов с сикерой. Изрядно охмелевший Ровмак что-то приказал слуге, тот согнулся в поклоне и исчез. Немного погодя он показался в сопровождении Накии и старухи-служанки. Одета Накия была в жёлтые одежды, поверх которых было накинуто красное вавилонское покрывало. Покрывало великолепно гармонировало с одеждами, выгодно оттеняя необыкновенную красоту девушки. Перед помостом она в смущении и страхе остановилась. Тотчас старуха зашипела на неё и стала подталкивать сзади. Слуга помог Накие подняться на помост и поставил её перед Ровмаком. Тот, схватив девушку за руку, посадил рядом с собой. Купец, сидевший на краю помоста рядом с энареем, нагнулся к нему и что-то спросил. Энарей ответил ему. Купец с жаром зашептал ему на ухо. Энарей отрицательно замотал головой. Купец достал из пояса мешочек и сунул его энарею. Тот, как будто нехотя, согласился и, предварительно взвесив мешочек на руке, сунул его за пазуху.

Накия сидела на помосте не шевелясь, едва дыша от страха. Ровмак, нагнувшись к девушке, рассказывал ей о своих подвигах. Старуха, примостившаяся за спиной Накии, переводила ей пьяную похвальбу скифа. С другой стороны Ровмака сидела молодая женщина в скифском облачении и неприязненно поглядывала пленницу. Это не преминул заметить хитрый энарей. Между тем виночерпий снова наполнил чаши. Ровмак, сделав глоток, протянул свою чашу Накие. Девушка испуганно приняла её и пригубила немного, чтобы заранее не раздражать скифа. Ровмак довольно осклабился. У скифской княжны, а это была первая жена Ровмака, презрительно скривились губы. И эта немая сценка была замечена и правильно оценена энареем.

Шум, выкрики, дикие вопли, заунывное пение, ржание лошадей, блеяние овец наполняли площадь. От этого гама у Накии закружилась голова. Девушка со страхом глядела на суровые бородатые лица. Повернувшись к старухе, она попросила:

— Скажи ему, чтобы он отпустил нас в шатёр. Я не могу сидеть здесь.

Старуха передала её просьбу скифу. Ровмак поморщился, но разрешил им уйти. Иудейский купец проводил девушку взглядом.

Пир окончился далеко за полночь, когда всё было съедено и выпито. Гости шумно благодарили вождя за угощение, славили доблесть его племянника и расходились по своим кибиткам и шатрам. Скоро в лагере воцарилась тишина. Накия со старухой успели задремать, когда в шатёр к ним вошёл пьяный Ровмак. Служанка, завидев Ровмака, тихо выскользнула из шатра.

Скиф, нетвёрдо держась на ногах, приблизился к Накие. Девушка сжалась в комок и натянула на себя покрывало. Светильник, подвешенный в центре шатра, давал неяркий мерцающий свет. Ровмак, проходя мимо, задел его плечом и теперь он раскачивался. От его качаний по стенам шатра прыгали неровные тени. Лицо Ровмака, с оскаленными в пьяной улыбке зубами, ежесекундно причудливо менялось в зависимости от освещения. От этой игры света и тени Накие стало ещё страшнее. Громко сопя, Ровмак сорвал с девушки покрывало и притянул её к себе. Накия оттолкнула его. Скиф, не ожидавший отпора, упал, тут же вскочил и, обозлённый, принялся срывать с пленницы одежду. Отчаянно сопротивляясь, девушка впилась ногтями ему в лицо. Ровмак, взбешённый неожиданным сопротивлением, выбежал из шатра и тут же вернулся с плетью. Злобно ругаясь, он изо всех сил стал стегать непокорную.

Накия сначала молчала, закусив губы, потом не выдержала и стала кричать. Плеть засвистела ещё громче. Внезапно в шатёр вбежал энарей и схватил Ровмака за руку, тот оттолкнул жреца и снова стегнул пленницу. Энарей встал между княжичем и его жертвой. Ровмак взмахнул плетью, но энарей не отступил. Княжич опустил руку и гневно заговорил. Энарей отвечал почтительно, но твёрдо. Ровмак пьяно покачнулся, энарей ловко подхватил его под руку и, мягко, но настойчиво повёл к выходу.

Накия, несколько раз всхлипнув, натянула на себя покрывало. Вся спина, исхлёстанная плетью, горела. На руках багровели рубцы. В шатёр прошмыгнула старуха. Она открыла сундук, достала оттуда небольшой медный кувшинчик, затем осторожно сняла с девушки изорванную одежду и стала смазывать спину жидкостью из кувшинчика. Боль в спине потихоньку стихла.

— Что ж ты так, дорогая? — пробормотала старуха. — Ведь он теперь может тебя убить.

И Накия, совсем было успокоившаяся, вновь расплакалась.

Между тем энарей привёл Ровмака в шатёр его скифской жены, та встретила их поклоном. Ровмак бухнулся на подушки и потребовал вина. Княжна ударила в гонг. Вбежала рабыня, княжна приказала принести мех с вином и сладостей. Тут же служанки внесли низкий столик с виноградом, печеньем в вазочках, финиками. Отдельно поставили столик с чашей для смешения вин. Внесли воду и мех с вином. Ровмак потребовал не разбавленного вина. Княжна покачала головой, но не стала спорить и с поклоном подала ему полную чашу, себе же и энарею она налила вина, смешав его наполовину с водой. Ровмак выпил свою залпом, молча посидел и, грузно поднявшись, вышел из шатра. Через тонкую стенку было слышно, как его выворачивает наизнанку. Княжна брезгливо поморщилась. Энарей, слегка пригубив свою чашу, приступил к разговору:

— Скажи, достойнейшая, тебе ведь не очень понравилась новая наложница твоего мужа?

Княжна, сверкнув глазами, промолчала.

— Я видел, как ты смотрела на неё во время пира.

— Чего ты хочешь, мудрейший? — не выдержала княжна.

— Я хочу помочь тебе избавится от соперницы, хочу, чтобы твой муж вновь обратил на тебя свой взгляд.

Женщина с усмешкой взглянула на энарея:

— Не хитри, мудрейший. Я тоже видела, как иудейский купец разглядывал эту рабыню, как ты принял от него подарок. Чувствую, что здесь, в моём шатре, звенит иудейское золото! Что, купцу нужна эта рабыня? Вам требуется моя помощь?

Энарей молча кивнул головой.

— Хорошо. Что я должна сделать? Мне эта наложница очень не нравится.

Жрец достал из складок одежды маленькую коробочку и дал её княжне.

— Этот порошок приготовлен из сока маковых коробочек. Дашь его мужу в оксюгале. Он уснёт, спать будет долго, а потом ничего не сможет вспомнить. Наложницу мы сейчас продадим купцу, а твоему мужу потом скажем, что сделали это по его приказу.

Ровмак вернулся в шатёр и, с трудом опустившись на подушки, снова потребовал вина. Княжна, едва сдерживая злорадный смех, высыпала в чашу порошок и налила туда же вина, несколько раз качнула чашу, чтобы вино растворило порошок, затем с поклоном подала её мужу. Ровмак медленно выцедил чашу, громко икнул, завалился набок и через несколько минут захрапел. Подбежавшая по сигналу княжны рабыня сунула под голову спящего подушку. Энарей, поклонившись княжне, покинул шатёр.

Светало. Иудеи уже были в сборе. Купец с нетерпением ожидал энарея. Жрец вынырнул из-за ближайшей кибитки. Купец поспешил к нему навстречу.

Ну что скажешь? — быстро спросил он энарея.

Продаёт за сто двадцать сиклей[g1]. Серебром.

Купец только помотал головой, но не стал спорить. Вдвоём с энареем они направились к шатру, где содержалась Накия. Старуха уже переодела девушку, нарумянила ей щёки, подвела брови. Каково же было её изумление, когда она узнала, что Ровмак продал свою пленницу иудеям. Не веря энарею, она бросилась к Ровмаку, но он крепко спал. Княжна же подтвердила, что господин разгневан поведением своей наложницы и продал её иудеям. Так Накия оказалась невольницей иудейского купца.

Ровмак проспал до полудня. Голова была непривычно тяжёлой. Глаза ещё слипались. Саднило расцарапанное лицо. Ровмак наморщил лоб, пытаясь вспомнить, что было после пира. Где он мог оцарапать лицо? Но мысли разбегались, как стадо испуганных джейранов, голова болела пульсирующей болью, страшно хотелось пить.

— Эй, кто там! — позвал он слуг, с трудом ворочая пересохшим языком. Вошла княжна.

— Почему она? Я же собирался после пира заночевать у наложницы. У этой, как её, у Накии. Неужели перепутал шатры?

— Налей оксюгалы! — вслух приказал он жене. Та подала ему чашу. Ровмак жадно припал к ней губами. Напиток приятно освежал пересохший рот. Похмелившись, Ровмак присел на подушки и расслабился, чувствуя, как постепенно проходит головная боль, как проясняются мысли.

— Налей-ка ещё! — потребовал он от жены более бодрым тоном. Княжна подала ему вторую чашу. Глаза её смеялись.

— Чего это она? Радуется, что я у неё заночевал? — подумал Ровмак, цедя оксюгалу. Настроение у скифа постепенно улучшалось. Ровмак с благодарностью взглянул на жену.

— Всё-таки она достойная жена будущего вождя племени. Спокойная, не ревнивая. Надо к ней почаще заглядывать. Вслух же он сказал:

— Прикажи-ка, пусть подают обед. Обедаем сегодня вместе.

Княжна ударила в гонг и отдала слугам необходимые приказания. Быстро был внесён столик. На столик поставили блюдо с жареной бараниной в чесночной подливке, мех с вином и чашу для смешения вин. Рядом, на втором столике, поставили корзиночку с виноградом и финиками и второе блюдо с жареной уткой, обложенной яблоками и густо посыпанной зеленью. Княжна сама налила вина себе и мужу и с поклоном подала чашу Ровмаку. Тот залпом выпил и, окончательно повеселев, набросился на баранину. Поев, он вежливо рыгнул и обратился к жене, заявив, что сейчас он поедет к дяде, а оттуда на охоту, хотя вся дичь вокруг этого гнусного города разогнана. Если он приедет к ней ночевать, то заранее пришлёт слугу предупредить её. Княжна же, улыбаясь, ответила, что её не надо предупреждать, что она всегда готова встретить своего мужа и господина. Весьма довольный собой, Ровмак вышел из шатра и вскочил на подведённого коня. Горячий скакун заиграл под ним, пошёл боком, но, почувствовав твёрдую руку, перешёл на ровный ход.

Проезжая мимо шатра пленницы, Ровмак решил завернуть к ней, предупредить, что заедет к ней вечером и останется ночевать. Бросив поводья слуге, он зашёл в шатёр. Там старуха служанка копалась в сундуке.

— Где пленница? — спросил Ровмак. Глаза старухи изумлённо округлились.

— Чего таращишься? Я спрашиваю: куда ушла эта, как её, Накья, что ли?

— Господин, — залепетала побледневшая служанка. — Ведь по твоему приказу её ночью, за недостойное поведение, продали иудейским купцам. Это сделали энарей и твоя жена.

— Не мели ерунду, — взревел изумлённый Ровмак. — Говори толком. Куда делась моя наложница?

Но перепуганная старуха не могла больше ничего добавить. Стегнув её несколько раз плетью, Ровмак выскочил из шатра. Куда ехать? В мгновенье ока скакун доставил княжича к кибитке энарея. Тот встретил Ровмака спокойно.

— О чём ты говоришь? Взгляни на своё лицо, — энарей подал незадачливому скифу бронзовое зеркало и сосуд с водой, видишь, как она тебя исцарапала. Это же не женщина, а дикая кошка. Ты ведь сам отстегал её плетью, и сам велел продать её иудеям. Вот деньги за неё. Я как раз собирался тебе их отнести. Ровно восемьдесят сиклей.

— Забери их себе. Я не торгую невольницами…… Мог бы не торопиться с продажей. Мог бы понять, что вчера я погорячился!

Ровмак стегнул коня и в бессильной ярости ускакал прочь. Теперь он понимал, почему смеялись глаза жены. Проклятая тварь! Она всё знала и заранее злорадствовала. Наверняка они сговорились с энареем. Поймали его на неосторожном слове, а ведь видели, что он пьяный! Воспользовались тем, что она его оцарапала, и продали иудеям! При мысли о том, что кто-то другой будет ласкать его пленницу, Ровмак, чтобы сдержать стон, плотно сжал губы и заскрипел зубами. Догнать купцов? Поздно. Если он заберёт у них то, что продал, то, что им уже принадлежит, то, как говорят скифы, «потеряет лицо». Догнать купцов? Куда они уехали? Очевидно в Иерусалим. Ещё не всё потеряно. Навуходоносор отсюда двинется на Иудею: это Ровмак знал совершенно точно от своего дяди. И снова вспомнив прекрасное лицо и немыслимо совершенную фигуру своей (теперь уже бывшей!) пленницы, Ровмак застонал.

Узнав от Сколота эту новость, Нидинту бросился к Элгашу с просьбой отпустить его до утра. Элгаш хмуро выслушал его и коротко бросил:

— Нет. Утром мы выступаем.

Нидинту дерзко бросил: «Тогда я уеду без разрешения!».

— В колодки захотел? — усмехнулся Элгаш.

— Не дури! Это может плохо кончится! — предостерёг Нидинту подоспевший Сколот. — Ты лучше узнай, куда мы выступаем.

— Говорят к Урсалимме, — охотно сообщил Элгаш.

— Вот видишь. Всё складывается так, как тебе надо! — радостно сказал Сколот. — А посадят тебя в колодки, да обломают о твою спину пару палок, так и Накия не понадобится. Пойдём лучше выпьем оксюгалы, а то твой друг скучает по тебе. А у меня, вдобавок, припасён ещё мех вина. Пойдём.

У костра Нидинту встретил радостный Тит.

— Нидинту, где ты бродишь? Мы тут с Варканом разучили новую песню.

И этруск затянул песню на скифском языке, это получилось у него так потешно, что Сколот и Варкан так и покатились со смеху, невольно улыбнулся и Нидинту. Обрадованный Тит затянул ещё громче и друзья от души рассмеялись. Тит уже знал, что утром они выступают на Урсалимму.

— Что ж, — сказал он рассудительно. — От судьбы, как и от палки сотника, никуда не убежишь. Будем надеться, что в Урсалимме мы найдём нашу Накию. И хитро покосился на Нидинту.

Варкан разлил по чашам принесённое Сколотом вино. В это время Тит помешивал деревянной лопаткой похлёбку в котле. Подняв чашу с вином Сколот провозгласил:

— За новый поход! Пусть он будет удачным. Да не отвернуться от нас боги!

Повернувшись к костру, Сколот отлил в него несколько капель, которые, зашипев, сразу испарились.

— Па[U2] пай принял нашу жертву! — радостно крикнул скиф. — Нас всех ждёт удача! Да сбудутся наши мечты!

Накия немного успокоилась, когда в шатёр вошёл иудейский купец в сопровождении энарея. После короткого пререкания с ними старуха сказала Накие, чтобы та собиралась, так как Ровмак продал её этому купцу. Накия не знала плакать ей или радоваться. С одной стороны ей не будет угрожать этот страшный скиф, а с другой стороны: что ждёт её впереди? Где отец и Нидинту? Живы ли они?

Машинально, в каком-то оцепенении она шла за купцом по ещё охваченному сном лагерю. У купеческих палаток кипела сутолока. Приказчики и слуги укладывали вещи в повозки. Сюда же вооружённые надсмотрщики сгоняли купленных пленников, связывали их по четыре человека в цепочке, на особо строптивых одевали колодки, намертво сковывающие руки.

Купец подвёл Накию к крытой повозке, запряженной ослом, и на хорошем арамейском языке приказал ей сесть в эту повозку поглубже, чтобы её не было видно снаружи. Накия послушно забралась в повозку, на дне которой оказался толстый ковёр, лежали набитые шерстью подушки. Можно было устроиться довольно сносно. Накия легла на ковёр. Боль в спине, несколько утихшая во время ходьбы, снова дала о себе знать. Девушка осторожно повернулась на бок и подложила под голову подушку. В таком положении боль почти не беспокоила. Повозка качнулась. Впереди сел какой-то мужчина и ткнул осла палкой. Повозка тронулась вперёд и покатилась по наезженной дороге. Ослик бойко стучал копытцами, взбивая дорожную пыль. Мимо медленно проплывали придорожные холмы с чахлым кустарником. Солнце поднималось всё выше, становилось ощутимо теплее. Накия натянула на себя покрывало и задремала на дне повозки, временами просыпаясь от толчков, когда повозку бросало на очередном ухабе.

Солнце проделало половину своего дневного пути по небосклону, когда купеческий караван остановился на привал у небольшой речушки. Накия с трудом выбралась из повозки. Онемевшие ноги плохо слушались её. К повозке верхом подъехал знакомый купец и спрыгнул с коня.

— Здравствуй, моя красавица! Будем знакомиться. Меня зовут Иафет. А тебя?

— Накия.

— Накия на арамейском языке означает Чистая, не так ли?

— Да.

— Так же звали бабку Ашшурбанипала, последнего великого царя Ассирии. Кстати, она, так же как и ты, была арамейкой. Может быть, судьба и тебя сделает царицей, моя красавица.

Купец подмигнул Накие и хотел обнять её, но, увидев в глазах у девушки испуг, остановился.

— Не бойся меня. Я не причиню тебе зла.

Пройдя рядом с повозкой несколько шагов, купец сказал:

— Послезавтра вечером, в крайнем случае, на следующий за ним день будем в Иерусалиме. Там уже нечего бояться скифов, а Навуходоносор не воюет с Иудеей, пока Иоаким платит ему дань. В Иерусалиме ты будешь жить в моём доме. Надеюсь, там ты быстро привыкнешь ко мне. Не так ли, моя крошка?

И купец ласково улыбнулся девушке.

От головной повозки окликнули: «Эй, Иафет!». Кивнув Накие, купец вскочил на коня и рысью пустил его вперёд. Оставшись одна, девушка зябко повела плечами и ещё раз огляделась. Каменистая земля, холмы, поросшие чахлыми кустами, между ними виднелась трава, жёлтая в это время года, но кое-где уже пробивается зелёная поросль. Несмотря на то, что сейчас зимний месяц адар, солнце ощутимо греет и, наверное, скоро зацветёт миндаль. Вдоль дороги вытянулся их караван. Сама дорога лентой вьётся между холмов и скрывается за грядой поросшей всё тем же тамариском.

Между тем суетня в караване усиливалась, местами задымили костры, над кострами, на закопчённых треногах повисли видавшие виды медные котлы. У костров жалобно заблеяли, предназначенные на обед овцы.

— Да, похоже, остановка надолго, — подумала Накия. — В Иерусалим попадём, наверное, дня через два-три.

Девушка не обманулась. Обед превратился в ужин. Караван заночевал в дороге.

Купец приставил к девушке служанку, можно сказать, подругу, тоже арамейку, ровесницу Накии. Ростом она была пониже хозяйки, но такая же смуглая и черноволосая. Иафет назвал её на иудейский манер Юдифью. Служанка сначала сидела молча, потом Накие удалось её разговорить.

Хозяин купил её в Аскалоне. До этого она служила Савлу — богатому аскалонскому вельможе. Он погиб после взятия города вавилонянами. Её саму захватили в плен скифы вместе с другими рабынями Савла. Ночь она провела в скифском лагере вместе с другими пленными, но ничего дурного с ней сделать не успели, а утром её купил Иафет, всего за пятнадцать сиклей серебра.

— Совсем дёшево, правда?

Вместе с Юдифью Накия поужинала. Смеркалось. Девушки забрались в повозку и легли на дно. Быстро темнело. Ночью стало прохладно и, чтобы не замёрзнуть, они натянули на себя покрывало. Повернувшись на бок, лицом к Юдифи, Накия начала рассказывать о своих приключениях. Юдифь поминутно ахала, перебивала подругу-хозяйку, прижимала ладони к щекам. Закончив свой рассказ, Накия выглянула из повозки. Заходящее солнце окрасило близлежащие холмы в багрово-красный цвет. Быстро наступившая ночь не принесла девушке успокоения. Тоскливый вой шакалов, рыскавших в ночи вокруг каравана, долго не давал ей уснуть, усугубляя и без того тягостное чувство одиночества, вновь охватившее её. Лишь под утро она забылась в коротком кошмарном сновидении.

Утром она не слышала, как в палатке у купца прокричал петух, и по этому сигналу засуетились слуги, разжигая костры и ставя на них треноги с котлами. Разбудила Накию служанка купца, сообщив, что хозяин приглашает гостью к своему костру. Шагая за служанкой, совсем ещё девочкой, пленница размышляла о том, как ей держать себя с купцом, чтобы не вывести его из себя раньше времени: исхлёстанная спина давала знать о себе.

У купеческого шатра горел костёр. Над костром, на бронзовой треноге, висел закопчённый котёл, от которого шёл вкусный запах мясной похлёбки. Купец весело приветствовал Накию. Девушка вымученно улыбнулась ему в ответ.

В это время с вершины холма послышались крики, оттуда, поднимая клубы пыли, бежали люди. Приставив к глазам ладонь козырьком, купец несколько секунд всматривался в ту сторону.

— Разбойники! — наконец проревел он и бросился в шатёр. Через минуту он выскочил оттуда в шлеме, с мечом в одной руке и небольшим щитом в другой. Вокруг купца быстро стали собираться вооружённые слуги, как овцы завидев волка, собираются вокруг пастуха. Действительно, опасность была нешуточной. Это была одна из многочисленных разбойничьих шаек, следовавших за войском Навуходоносора, как шакалы следуют за могучим львом, подбирая остатки его добычи. Эти шайки терроризировали уцелевших жителей, беспощадно грабили уже ограбленных вавилонянами горожан, отбирая последние, чудом спасённые крохи. Не боялись они нападать и на отдельные купеческие караваны, хотя их обычно сопровождала многочисленная охрана.

Сгруппировав отряд, Иафет бросился навстречу разбойникам, которые, ворвавшись в лагерь, начали грабить палатки и опрокидывать повозки. Несколько палаток загорелись. Накия с ужасом наблюдала за яростной схваткой. Купцу удалось отбросить разбойников от лагеря, но из-за холмов высыпала новая группа искателей наживы, среди них было несколько лучников. Длинная чёрная стрела ужалила Иафета в незащищённое горло. Купец покачнулся и упал, захлёбываясь кровью. Защитники каравана, оставшись без хозяина, попятились, а когда ещё несколько человек были убиты лучниками, их отступление превратилось в бегство. Каждый спасался сам по себе. Накия тоже побежала, сама не зная куда. У самого уха девушки просвистела стрела и воткнулась под лопатку бежавшего впереди мужчины, тот опрокинулся на спину. Накия, споткнувшись об него, упала на песок. Сверху навалился ещё кто-то. Девушка почувствовала, как что-то горячее стекает ей на шею, на грудь. Она попыталась освободиться, но в этот момент на них опрокинулась повозка и Накия потеряла сознание.

Очнулась она ночью. Очень сильно болела голова, хотелось пить. Девушка заскребла руками по песку, пытаясь выбраться из под трупов. Довольно скоро ей удалось это сделать. Раскачиваясь на непослушных ногах, при неверном свете луны, Накия попыталась оглядеться.

Следы недавней битвы были видны повсюду. В двух шагах от Накии стояла повозка: видно грабители поставили её на колёса, чтобы удобнее было в ней поковыряться. По опустевшему лагерю мелькали какие-то тени.

— Шакалы! — догадалась Накия. У повозки лежало обломанное древко копья, девушка подобрала его на всякий случай. Пользуясь древком как посохом, Накия побрела по лагерю. На том месте, где стоял шатёр купца, валялись обрывки тканей, опрокинутая тренога с котлом, помятый медный кувшин. Накия подобрала его. На её счастье в кувшине осталось немного воды. Едва утолив жажду, девушка пошла вперёд, стремясь подальше уйти от этого злополучного места. Луна стояла уже высоко, дорогу было видно довольно хорошо.

— О великая мать богов Кибела! Помоги мне добраться до Иерусалима! — взмолилась Накия.

— Помоги мне вновь увидеть отца и Нидинту! Не оставь меня в моей беде, о великая мать! — горячо молилась девушка.

Дорога вилась лентой, петляла между холмами. Ни что не нарушало покоя ночи. Первые сотни локтей девушка прошла с трудом, затем размялась и пошла более свободно. Примерно через час на дороге мелькнула какая-то тень. Накия остановилась и стала всматриваться вперёд…. На дороге стоял огромный гривастый лев! Длинный хвост с кисточкой нервно подрагивал. Лев пригнул голову и втянул в себя воздух, затем мощный рык сотряс окрестности. У Накии от страха отнялись ноги. Лев замер. Несколько мгновений он стоял не шевелясь, похожий в лунном свете на каменное изваяние, лишь кисточка на кончике хвоста мелко подрагивала. Внезапно лев повернул голову, глаза его вспыхнули зеленоватым огнем, и он медленно двинулся в сторону Накии. Девушка стояла ни жива, ни мертва, секунды текли как столетия. Хищник, испуская из глаз брызги зелёного света, подошёл к ней, замер на несколько мгновений, затем стал обнюхивать. Накия поняла, что зверя привлекает запах крови, которую она не смогла оттереть, как ни пыталась.

Сзади на дороге вновь послышался львиный рык, и мелькнула гибкая тень львицы. Лев повернул голову в ту сторону. Львица призывно заурчала и заскользила к холмам. Хищник потёрся гривой о бедро Накии, хлестнул хвостом по голым икрам девушки и потрусил вслед за самкой. Накия ещё минут пятнадцать не могла шевелиться, затем медленно опустилась на землю и разрыдалась. Она сейчас хотела лишь одного: умереть, чтобы вместе со смертью к ней пришло освобождение от кошмара, в котором она жила последние дни.

Опять пылит дорога. Опять Нидинту шагает в строю. Но на этот раз с ним плечом к плечу идёт Тит, весёлый, неунывающий рыжеволосый этруск. Ему кажется всё нипочём, наверное, будет зубоскалить даже на собственных похоронах. С таким легко в походе, он уже перезнакомился со всем отрядом. Только Элгаш косится на него, иногда Нидинту кажется, что Элгаш узнал этруска, но не подаёт вида, ждёт чего-то. Пока же Тит рядом. Поход продолжается. От Сколота юноша знает, что иудейский купец увёз Накию в Иерусалим и тайная надежда встретить её опять не покидает Нидинту.

Пылит дорога. Опять гудит земля под тысячами мерно ступающих ног. Армия Навуходоносора движется в сторону Иерусалима. Похоже, вавилонский царь решил, вслед за Адоном, покарать и иудейского царя Иоакима.

Пылит дорога, вьётся между холмов. Идёт по дороге отряд Элгаша. Нидинту не знает, что по этой дороге четыре дня назад проехала Накия в караване иудейского купца. Глядя направо, Нидинту видит следы схватки: перевёрнутые разбитые повозки, обглоданные скелеты, жалкие лохмотья — всё, что осталось от разгромленного каравана.

По отряду прокатился громкий смех — это Тит, потешая воинов, рассказывает очередной смешной случай, который якобы произошёл на аскалонском базаре, где подрались два заики: один торговец овощами, а другой — покупатель.

— Покупатель спрашивает: «П-п-п-п-о-чём п-п-п-родаёшь ч-ч-ч-ч-еснок?».

— Тот ему: «Н-н-н-н-едорого.».

Покупатель дико таращит глаза на торговца:

— Да п-п-п-п-п-окарают т-т-т-т-ебя б-б-б-б-оги. Я н-н-н-не д-д-д-д-авал т-т-т-т-т-ебе п-п-п-п-овода к-к-к-к-ривляться. Д-да.

А вокруг уже собираются любопытные. У торговца на губах появляется пена. Он тоже думает, что покупатель дразнит его. Из толпы подают совет: «Да трахни его по башке! Нет, нет. Лучше оттаскай его за бороду!».

Другие подзуживают покупателя: «Чего зенки вытаращил? Переверни его корзины. Дай ему в зубы — ишь как скалится!».

Тит так потешно копирует заик, говорит на разные голоса, что весь отряд невольно покатывается от смеха.

Солнце перевалило за полдень, когда, наконец, была дана команда становится лагерем. Воины быстро окружили повозки, тащили оттуда палатки, колья для их крепления, котлы, треноги и другое имущество. Временная стоянка приобретала обжитой вид.

Как обычно стоянка была разбита около речушки, откуда кашевары набрали воды. Скоро задымились костры, запахло мясным варевом. Навуходоносор заботился об армии — опоре своего трона. Воины крайне редко оставались без провианта. И совсем не редко до них доходили слухи, что тот или иной поставщик казнён за воровство. Царь прекрасно помнил, что только благодаря поддержке армии ему достался вавилонский престол, что вавилонская знать не любит его, считает выскочкой, так как его отец, Набопаласар, был всего лишь халдейским князьком племени Бит-Якини.

Навуходоносор проводил политику укрепления царской власти, что устраивало халдейскую военщину, ожидавшую богатой добычи в результате его победоносных походов. Но эта политика не устраивала вавилонскую аристократию, которой были нужны цари-ширмы, цари-марионетки, послушные рабовладельческой олигархии, разбогатевшей на торговле и ростовщичестве, на нещадной эксплуатации своих многочисленных поместий с толпами рабов. Вавилонская аристократия не нуждалась в новых походах. «Рабское стадо» в Вавилоне достигло такой величины, что находилось на «самовоспроизводстве», и царь с армией нужны были олигархам только для того, чтобы держать в повиновении это стадо, а также многочисленных, но бесправных крестьян-общинников, находившихся на крайней степени обнищания. В это время Вавилония, внешне блестящая и могущественная, была, как в недавнем прошлом Ассирия, колоссом на глиняных ногах. Близорукая, своекорыстная политика вавилонской аристократии медленно, но неуклонно вела государство к гибели.

Навуходоносор, будучи талантливым политиком, полководцем и администратором своего времени, видел слабость молодого, но уже «больного» государства, и делал всё возможное, чтобы вывести Вавилонию из тупика, но всюду встречал яростное сопротивление аристократии и храмовой олигархии.

Наутро колонны войск снова двинулись в поход. Уже все знали, что по велению Бэла-Мардука[g3], царь Навуходоносор решил покарать нечестивых иудеев, что войско движется к Урсалимме. Хорошо поживившиеся в Аскалоне, успевшие отдохнуть воины предвкушали новые грабежи в столице Иудеи. Старые вояки, уже побывавшие во время прежних походов в Израиле и Иудее, рассказывали о небывалых богатствах тамошней знати и купцов. Последние уступали разве лишь финикийским купцам, которые торговали со всем светом. Многие надеялись, что после Урсалиммы Навуходоносор повернёт своё войско на богатые приморские города Тир и Сидон, где веками оседали богатства финикийских купцов, а затем подчинит себе и Египет, как это удалось Асархаддону. Тогда они все оденутся в финикийские ткани, будут есть на блюдах из золота и пить из золотых и серебряных чаш. А сколько рабов будет у каждого! Хозяин будет лежать на ковре в тенистом садике своей усадьбы, вспоминая свою доблесть в былых походах, а многочисленная челядь будет усердно обрабатывать его землю, выращивая на ней виноград, финики, ячмень, чеснок и другие необходимые продукты. В доме застучат ткацкие станки, где не менее многочисленные рабыни будут ткать хозяину (и, конечно, хозяйке и их детям) тонкие мягкие ткани и шить красивую удобную одежду.

Хозяин будет принимать гостей и рассказывать им о своих подвигах, о том, с какой доблестью он прославлял царя Навуходоносора и великий Вавилон в дальних землях, с какой отвагой он доказывал несокрушимость вавилонского оружия.

Нидинту претили подобные разговоры. Он побывал сам в шкуре раба, прекрасно помнил разграбленный Аскалон. Порой он начинал ненавидеть своих товарищей по оружию. Это ещё больше сближало его с Титом, который также сторонился таких ретивых вояк. Как-то раз, на очередном привале, Элгаш послал их вдвоём в дозор по Иерусалимской дороге. Отойдя примерно на четверть беру от лагеря, друзья свернули в сторону от дороги и улеглись в бурьяне на вершине холма, откуда дорога просматривалась до самого горизонта. Солнце опускалось всё ниже и ниже, становилось прохладно. После длительного перехода давала себя знать усталость, и Нидинту бросило в сон.

— Я убью его! — сказал Тит.

Нидинту вздрогнул от неожиданности, и ошалело взглянул на него.

— Кого? За что? — Спросил он, наконец.

— Элгаша! Такой подлец не должен жить. Его дыхание оскверняет землю. Я чувствую: если я не убью его — он убьёт меня!

Нидинту растерянно молчал. Он не знал, что ответить товарищу. Клубок противоречивых мыслей и чувств обрушились на него. Юноша чувствовал, что жить дальше так, как он жил до этого: бездумно следовать приказам Элгаша, грабить и убивать «врагов» только за то, что они поклоняются другим богам и говорят на другом языке, он больше не сможет.

Но что же делать? Бежать из отряда? Нидинту знал, что это невозможно. Вокруг войска Навуходоносора рыщут патрули, составленные в основном из наёмников скифов. Уйти от них практически невозможно. Кроме того, за войском следовали многочисленные разбойничьи шайки, грабя и убивая тех, кому удалось спастись от завоевателей. Уйдёшь от патрулей — попадёшь к разбойникам. Те или просто убьют, или, что ещё хуже, продадут какому-нибудь торговцу невольниками. Ну а попасть снова к скифам! Нидинту судорожно глотнул, будто опять перехватила горло волосяная петля аркана. Единственный выход — или дождаться конца войны, или отстать в каком-нибудь крупном городе, который будет взят войском, что сделать будет тоже очень трудно.

Овладев собой, Нидинту спросил:

— Ну убьёшь его, а дальше что? Зажарят заживо или сдерут кожу и так бросят подыхать, или ещё что-нибудь придумают. А на его место найдётся другой вояка, может быть ещё хуже.

— Тогда бежать надо!

— Куда?

— Я думаю, что лучше всего в Тир. Там можно наняться на купеческий корабль в охрану.

— Ничего не получится.

— Почему?

— Ты обратил внимание, — сколько скифов идёт с войском?

— Много. А зачем ты вдруг вспомнил это?

— А затем, что это не случайно. Стать воином довольно легко. Уйти из войска невозможно.

— Почему?

— Потому что впереди и сзади войска и по обе его стороны рыщут скифские отряды, ловят беглецов. Забыл, как нас поймали в Аскалоне? Тот раз нас выручил Сколот, в следующий раз никто не спасёт. О побеге пока забудь. Нужно ждать удобный случай, чтобы бежать наверняка. А чтобы случай пришёл быстрее надо копить серебро. За хороший слиток в сотню сиклей любой купец вывезет из лагеря в своём обозе, под коврами или в сундуке…. Надо ждать!

Тит, явно недовольный, молчал. Нидинту исподтишка наблюдал за другом. Постепенно недовольная мина исчезла с его лица. Видимо он понял правоту вавилонянина. Скоро пришла замена, и в лагерь друзья вернулись, как ни в чём не бывало.

[g1] сикль 8,4 грамма

[U2]верховный бог скифов

[g3] Мардук — верховный бог в древнем Вавилоне