Чудовищная реальность

Передо мной стоит служанка, но я её не вижу. Нет, не так. Я вижу, но не воспринимаю. Мир сотрясается, корчится, сжимаясь, складывается, как книга, страницы которой я вдруг вспомнил. В голове, словно раскаленный гвоздь, вспыхнуло озарение, и ржавчина забвения осыпалась, обнажая лезвие истины.

Синдром Ганзера!

Я срываюсь с места. Коридоры особняка, словно змеиные норы, сдавливали меня, но я несся вперед, к кабинету Лонгфорда. Уже сломанная дверь — ударом ноги в щепки, книги — с полки, разлетаются, как птицы, вспугнутые выстрелом. Одна из них — не книга. Я тяну её на себя.

Щелчок. Глухой скрежет. Тиканье времени усилилось. За спиной — шорох. Мэри встала в проходе, обеспокоенно вглядываясь в меня.

Книжный шкаф подался, раскрывая вход в тайную комнату. Белизна обрушивается на меня, чистая, безупречная, бесчеловечная. Я знаю это место — операционная. Две кровати. Одна безупречная, на другой — отпечаток тела. Прошлое здесь не растворилось, оно затаилось, ожидая моего возвращения.

Я опустился на свою кровать. Воспоминания нахлынули, сливаясь с реальностью.

Вдох. Запах стерильности. Запах металла. Гнилой запах истины.

Выдох. Горло сжалось, будто кто-то затянул ремень вокруг шеи.

Что-то внутри сопротивлялось — цеплялось за уютную тьму лжи, где я прятался, словно в материнской утробе. Но разум никогда ничего не забывает, он лишь прячет в литосферных плитах нашего бессознательного. Но теперь мои континенты пришли в движение, и конец существующего мира необратим. Пульс бил в висках пылью времени, кровь гудела, как далёкий Туман, ощущение пространства кожи чувствовало солёную мелодию белой комнаты.

Они надевают ремни. Веки дрожат. Часы тикают. Голос. Голос, который я знаю. Знакомый, как старый шрам, который я перестал замечать.

Передо мной склоняется помолодевший доктор Грейвз в белом халате. В его руке был предмет — что-то вроде ключа. Не ключ. Игла. Для лоботомирования.

— Это твой шанс, — сказал Грейвз, готовя инструмент.

Я узнаю её. Узнаю слишком хорошо. Я познакомился с ней гораздо ближе, чем хотел бы. Она штурмовала мои врата в душу.

— Кто ещё оплатит все твои долги, мистер Рейнс? — продолжает Грейвз с той же ленивой интонацией, с какой мог бы обсуждать выбор вина к ужину.

Деньги. Я был должником судьбы и серьёзных людей из-за своей зависимости. Я согласился стать подопытной крысой. Перенос пси-способностей. Всё пошло как всегда — я чуть не умер, получив и расписавшись пси-шрамы, а воспоминания об этом оказались зацементированы в саркофаг подсознания.

Лонгфорд. Он боялся смерти. До безумия, до одержимости. Он пытался переселить своё дрожащее сознание в тела своих детей. Возможно, сломал их психику, Генри — точно сломанная игрушка. Когда это не сработало, он вспомнил о своей старой крысе из этой комнаты. О том, что когда-то я уже был частью его экспериментов. Я — его последняя надежда.

У нас оставалась ментальная связь, и Лонгфорд воспользовался ею — неделю назад вместе со свитой пси-охотников проник в мертвый разум, стараясь убить моё “я” и завладеть моим телом. Не самое здоровое и молодое, но лучше, чем у старика, уже увидевшего закатное солнце. Я убил его там, среди тумана, который он так боялся. Вудсворт и Грейвз перенесли тело отсюда в его кабинет, и вызвали меня, не зная, кто к ним придёт — я или их хозяин.

Всё слиплось в одно мерзкое пятно осознания. Симптом Фреголи!

Убийца — детектив.

Я.

Дело раскрыто.