--7--

С крыши стекал талый снег, лужицей собираясь на подоконнике. Пищал воробей, ерошил перья — и брызги веером летели в окно, оседая круглыми каплями, алыми от заката. Золотились чёрные решётки вокруг слюдяных кругляшков. Пахло кострами и весенним небом.

По осени Стел хотел починить водосток, да руки так и не дошли. Едва шагнул на порог — скрипнуло: доски рассохлись. И они ждут хозяйских рук. Дождутся ли? Разве что будущей осенью.

Из-за приоткрытой двери тянуло выпечкой. Стел глубоко вдохнул и вошёл в дом. Матушка оторвалась от шитья, вскинула голову и подслеповато сощурилась.

— Стел? Ты сегодня рано! Пироги я только поставила...

Рани горбилась над пяльцами и послушно, стежок за стежком, вышивала синей нитью по белому полотну простенькие цветочки — только желваки бегали на скулах.

— Всё в порядке, я не голоден. — Стел не хотел, чтобы в голосе слышалось прощание, но матушка будто поняла: вскинула ломкие брови, поджала губы.

— Тогда хоть трав заварю с мёдом.

Она засуетилась у очага. Привычно мелькали пальцы: подцепить крышку банки, высыпать в заварник ромашку со смородиновым листом, долить мёда. Из-под чепца выбивались русые пряди, будто кружевом обрамляя лицо. Только суховатые губы не улыбались, да особенно сильно хмурился лоб.

Шумно вздохнула Рани и исподлобья глянула на Стела.

— Ты умеешь вышивать? — попытался он завязать разговор.

Толком познакомиться им так и не удалось. Как только они вошли вчера, Рани поняла, что лишняя на семейном вечере и попыталась уйти, но матушка остановила её: «Никуда ты не пойдёшь в такую погоду, да ещё в драных сапогах! — и усмехнулась, подслеповато щурясь: — В детстве Стел таскал домой котят — теперь мальчик вырос».

Согрели целую кадушку воды, и после купания матушка принесла своё старое платье в горчичный цветочек, нелепое и широкое. Сегодня платье сидело на Рани гораздо лучше, да и сама она куда больше стала походить на девушку: зарумянилась бледная кожа, мягче легли стриженые кудряшки — нежно и мило, если бы не острые скулы, рубленые движения и взгляд. Мёртвый болотистый взгляд.

— Я учусь вышивать, — с нажимом ответила она.

— У тебя чудесно выходит! — подбодрила её матушка.

Рани только покачала головой. Глупо было надеяться оставить её здесь подмастерьем.

— Ты никогда не мечтала быть швеёй, — озвучил Стел.

Она кивнула, отложила вышивку и тихонько спросила:

— Мне… пора? — Её глаза смотрели то на Стела, то на исколотые пальцы, то на половицы.

— Куда? — Только бы она не расслышала в его голосе надежду, что ей есть, куда идти.

Но она расслышала. Решительно поднялась, подошла к своим стоптанным сапогам.

— Поищу работёнку или… не первый день в Ерихеме — разберусь...

С сопением она завязывала дрожащими пальцами шнуровку — будто верёвку на камне. Стел знал, куда она собралась.

— Никуда ты не пойдёшь, — он наклонился и сжал её ледяную кисть.

Она смешно, по-заячьи, потянула носом и отставила сапог.

— Садитесь за стол, — позвала матушка.

Горячий мёд продирал горло, успокаивал шум в ушах. В очаге прогорело полено, с треском развалилось надвое.

— И всё же, что случилось? — матушка отставила кружку и посмотрела Стелу прямо в глаза. Пожалуй, последний раз он видел её такой серьёзной, когда ещё школяром заявился домой с разбитым носом.

— Я назначен сопровождающим отряда рыцарей Меча и Света в лесной поход. Сегодня ночую в казармах, выступаем завтра. Вернусь к осени, — выпалил Стел на одном дыхании и уставился в огонь.

Девятнадцать лет назад отец точно так же обещал, что вернётся. Не вернулся.

Матушка шумно выдохнула и сжала его ладонь сухими, нежными пальцами — во всём мире только у неё были такие пальцы: мягкая кожа казалась пергаментной, Стел боялся её повредить. Такой глупый детский страх.

— Ты рад? — тихо спросила она.

Он покачал головой.

— Не сейчас. Мне не хочется покидать… свою жизнь… так. Когда у меня нет выбора.

— И всё же у тебя его нет. — Она выдохнула, хлопнула ладонями по столу и поднялась. — Я помогу тебе собрать вещи.

Стел поймал её взгляд и не отпускал, запоминая лучики морщинок, прозрачный блеск слёз и упрямо сжатые губы. Он понимал, почему в своё время отец выбрал именно её.

— Мне всё же пора. — Рани допила одним глотком и поднялась.

— Постой, — Стел ухватил её запястье. — Я договорился, что со мной пойдёт ученик. И это будешь ты.

— Я? С отрядом рыцарей? — выплюнула она ему в лицо.

— Ты сможешь сойти за мальчика?

Она презрительно подняла верхнюю губу и фыркнула:

— Разве что только это я теперь и могу...

— Стел, — тревожно начала матушка, но осеклась и отвернулась.

Рани попыталась вывернуть руку, но Стел крепко её держал.

— Куда ты пойдёшь?

— Не твоё дело! — зарычала она.

— Будешь ли ты завтра утром дышать — моё дело!

Стел схватил её за плечи и прижал к себе спиной. Она выгнула шею, чтобы посмотреть на него. Болотные глаза блестели отчаяньем, закушенная губа покраснела, ноздри широко раздувались при выдохе.

— Пусти!

— Давай удивим эту жизнь? За городской стеной много тепла, — прошептал он ей в самое ухо и увидел, как бледная шея и рука покрылись мурашками. — Даже ветер там может быть тёплым. — Он склонился ещё ближе.

Она резко отвернулась и обмякла в его руках.

— Да пошёл ты!..

— Давай ты пока просто примеришь мой старый дорожный костюм? — Стел осторожно её отпустил. — Уйти ты успеешь всегда.

Не оборачиваясь, она кивнула и подошла к матушке. Та молча увела её наверх.

Стел принялся мыть посуду. Прохладная вода успокаивала руки, согревал очаг. Стел тёр кружки золой. Мерно постукивала крышка котелка, выпуская облачка пара.

Матушка плотно закрыла дверь наверху лестницы, спустилась, прошлась до окна, вернулась.

— Да брось ты эти кружки! — не выдержала она. — Посиди со мной.

Стел вытер руки и сел на скамью.

— Взять Рани с собой — плохая идея.

За что Стел любил матушку, так это за правду в лоб. Без предисловий.

— Если я этого не сделаю, она убьёт себя. Я это знаю. Вчера я увидел её на мосту в парке, с камнем на шее. Она бы прыгнула, если бы я не остановил. И сейчас она собиралась туда же.

— Ты знаешь, почему она хочет покончить с собой?

Стел только развёл руками.

— Вчера, когда я отдавала ей платье после купания, я увидела на её животе ожоги. Похоже на чёрный багульник.

— Чёрный багульник… — пробубнил Стел, вспоминая травники.

— А ещё учёный маг, — невесело усмехнулась матушка. — Чёрным багульником выжигают гулящих женщин, чтобы не рожали. Болезненный и жестокий способ. Сейчас его используют крайне редко, если только нужно публично напомнить рыцарям о священном Кодексе. За связь с простолюдинкой рыцаря казнят, а женщину выжигают. Рани, очевидно, простолюдинка: у неё руки посудомойки и нашивки таверны «Белый кот» на нижней рубахе. И она, очевидно, ненавидит рыцарей.

— Жестокий закон, — Стел нахмурился и с опаской глянул на матушку: впервые он увидел в ней вдову рыцаря.

— Рыцари — защитники святой веры — подают нам пример праведности. Но и они люди. А люди слабы. В Кодексе много жестоких законов.

— И всё же Рани больше некуда идти, — прошептал он. — Оставить её на верную смерть здесь или...

— Или решить за неё? — мягко улыбнулась матушка и вновь сжала его руку. — Не убивайся, Стел. И не уговаривай. Это её выбор. Не бери это на себя.

Стел отвёл взгляд. Она часто оказывается права, но...

В дверь постучали.

— Да-да, войдите, — тут же встрепенулась матушка, привычно оправила чепец.

Молоденькая девушка с громадным свёртком юркнула в прихожую.

— Ах, Лилу! — натянуто улыбнулась матушка, тут же принимая свёрток — Стел хорошо знал эту особую улыбку для заказчиков. — Что-то ты сегодня бледная… приболела?

Губы Лилу сливались с лицом молочной белизны, но её это вовсе не портило: карие глаза блестели из-под пушистых ресниц, из-под белого платка выбивались густые кудри. В ней слышались отголоски саримской крови.

— Нет, тётушка Лесса, со мной всё хорошо! — она бросила неловкий взгляд на Стела и потупилась в пол. — Матушка зайдёт завтра по поводу кружев, но платья уже можно начинать, всё должно быть готово к празднику Нового лета.

— Да-да, я помню, — пробормотала матушка, разворачивая отрезы, и изменилась в лице. — Неужто шёлк?

— Неужто, — звонко рассмеялась Лилу. — Недавно прибыл караван...

— И отец решил вас порадовать к твоему первому балу, — матушка подмигнула ей с видом заговорщицы. — А как же парадный костюм для него?

Лилу поникла и спрятала руки за спину.

— Он не идёт на бал. Он далеко уезжает, теперь парадный костюм ему потребуется разве что к празднику Урожая...

Присев в быстром реверансе, она попрощалась и выбежала за дверь.

— Ты идёшь под командованием Рокота? — вскинула матушка тонкие брови и вдруг поджала губы, скрылась за ширмой и закопошилась.

— Да, а что такое? — заглянул к ней Стел.

Она только мотнула головой, продолжая суетливо перекладывать отрезы на рабочих полках.

— Какая же юная стервочка подрастает! — бубнила она себе под нос. — Едва из пелёнок, а уже глазами стреляет, видел? Вся в мать. Модницы… платья из чистого шёлка!

— Матушка? — Стел не узнавал свою терпимую мудрую мать.

— Прости, нашло… — Она осеклась и покраснела. — Всё дело в Мирте, её матери. Думаю, тебе стоит знать, что твой отец долго считал Рокота лучшим другом, а развела их Мирта. За ней тогда половина Ерихема ухлёстывала...

— Но при чём здесь мой отец? — нахмурился Стел, ещё никогда он не видел у матушки такого яростного взгляда. — А как же ты?

— Мирта выбрала Рокота, Грет женился на мне, через год родился ты, — скороговоркой выпалила матушка и принялась собирать в коробку катушки и обрезки со стола. — Но с тех пор Рокот перестал быть для Грета другом. Он продолжад ревновать и завидовал нам, ведь у них с Миртой долго не было детей. Они соперничали не только из-за женщин, но и из-за поста главнокомандующего.

— Подожди, ты что-то недоговариваешь, — Стел подошёл и отобрал у неё коробку. — Почему ты никогда не рассказывала?

— И сейчас ни к чему копаться в прошлом, — матушка мягко вернула коробку и продолжила уборку. — Я всего лишь хотела предупредить: не жди от Рокота души нараспашку, не спорь с ним и не лезь на рожон.

— Ты что-то знаешь о нём?

— До степных походов наши семьи были близки, а когда Грет не вернулся, я для них стала всего лишь первой портнихой Ерихема — не более. Рокот прекрасный главнокомандующий, верноподданный Ериха, праведный прихожанин, но будь осторожен. — Она наконец-то поставила коробку на место и пристально посмотрела сыну в глаза.

— Хорошо. — сдержанно ответил Стел. — Я понял

Он с детства знал этот твёрдый взгляд, когда разговор окончен.

— Кхм, — донеслось с лестницы. — Вышло по-уродски?

Рани презрительно фыркнула, оглядывая себя. Точнее, не Рани, а молодой безусый паренёк в мешковатой рубахе и штанах, собранных от колен гармошкой. Высокие ношеные сапоги поблескивали свежим воском, на бёдрах болтался пояс. Топорщились взъерошенные волосы, на щеках залегли тени, сильнее заостряя скулы — Стел бы и сам с лёгкостью принял её за мальчика.

— Это какая-то особая магия? — Он открыл рот.

— Женская магия, — усмехнулась матушка и подмигнула Рани. — Ты можешь взять тени и всё остальное с собой. Если ты действительно решишься идти, — она выразительно приподняла тонкие брови.

Рани открыла рот, чтобы ответить, но так и закрыла его, не проронив ни слова. Она круглыми глазами смотрела куда-то за спину Стела. Он обернулся и застыл.

В открытом дверном проёме, в золотом ореоле заката стояла она. Каштановое платье струилось от бёдер тёплыми переливами, широкий пояс подхватывал талию. Локоны тёмными лучиками кудрявились вокруг лба, задорно выбивались из длинных кос с жёлтыми помпонами на концах. Это были те самые жёлтые помпоны, что когда-то носила непослушная девчонка в предгорьях. Она и теперь дерзко бросала вызов — вместо платка или шляпки лишь короткая красная косынка прикрывала её макушку.

Но главное — это глаза. Янтарные, чуть с горчинкой, они будто впитали солнечный свет целого лета. Стел увяз в медовом тепле её взгляда и забыл обо всём: о походе, об обиде и об Эмане.

Она всё-таки пришла попрощаться...

— Ваше Высочество. — Он склонил голову перед единственной дочерью Ериха Великого.

Агила улыбнулась — морщинки лучиками собрались у внешних уголков глаз, на левой щеке запала ямочка, кожа бархатилась в лучах заката и напоминала столь любимые ею абрикосы.

— Оставьте эти церемонии! — рассмеялась она, скинула меховую мантию и просто повесила её на крючок, рядом со стареньким плащом Стела.

— Твоё платье ещё не готово, — опомнилась матушка, засуетилась.

— Я не за ним, Лесса, что ты! — Агила остановила её и склонила голову набок. — Я помню, что примерка ещё через два дня. Я пришла к Стелу. Здесь все свои, мне ни к чему играть в «Ваше Высочество», так? — она бросила выразительный взгляд на Рани, а потом уставилась на Стела, приподняв изогнутую бровь.

— Да, — Стел замялся лишь на мгновение, но вдруг понял, что не хочет открывать ей правду о Рани. — Это мой ученик, он отправляется со мной в поход.

— Ты всё-таки согласился на предложение Мерга?

Огорчение или радость скрывало её наигранное удивление?

— Меня… не спрашивали, — осторожно ответил он. — Но откуда ты знаешь о предложении Мерга?

— С твоего позволения, Лесса, мы поговорим в саду, — Агила кивнула и вышла наружу.

Стел накинул плащ, прихватил её мантию и вышел следом — она никогда не думала о таких мелочах, как пронизывающий весенний ветер.

Старая яблоня ссутулилась над низенькой лавочкой, камни клумбы почернели за зиму, и давным-давно замерли детские качели. Скоро высохнет земля, и матушка кисточкой с белой краской, словно волшебной палочкой, вернёт в сад жизнь и уют.

Агила торопливо шагала по дорожке и благодарно кивнула, когда Стел накинул на неё мантию. Янтарные глаза больше не светились радостью, исчезла ямочка со щеки.

— Стел, я должна тебе признаться, — затараторила она, сжимая длинными пальцами жёлтые помпоны на косах. — Это я предложила Мергу тебя.

— Ты… что? — он замер как вкопанный и смотрел, пока она дошла до конца дорожки и развернулась.

Не спросив. Не предупредив. Она просто решила от него избавиться?

— Дядя готовил Эмана, — негромко произнесла Агила и медленно зашагала обратно. — Я не знаю, для чего на самом деле затевается этот поход, но мне он не нравится. Я не доверяю Мергу и Эману. — Она подошла совсем близко и положила ладони на его плечи. — Это как-то связано со смертью моей матери.

Селена, мать Агилы, умерла, когда дочери едва исполнился год. Ерих и Мерг были безутешны, но не искали виноватых. Для Агилы же эта смерть всегда оставалась загадкой.

Но какой странный способ просить о помощи, решив всё за его спиной! А самой разучивать с Эманом песенки ко дню встречи Нового лета...

— Не доверяешь Эману? — громко прошептал Стел и сбросил её руки. — А, может, смерть твоей матери здесь совершенно не при чём? — он говорил всё громче, срываясь на крик. — И ты просто хочешь отослать меня подальше, чтобы я не мешал миловаться с твоим наречённым?! Или что вам до меня — ты с праздника Долгой ночи обо мне и не вспоминала! Просто ты не захотела надолго отпускать от себя Эмана!

Он не знал, откуда в нём столько злобы — несколько мгновений назад он готов был простить ей всё. Кроме того, что она попросила Мерга отослать его куда подальше. Только теперь он осознал, почему так сильно не хотел в этот поход — он не хотел уезжать от Агилы, но раз она сама так решила...

Стел резко развернулся на пятках и пошёл к дому.

— Ох, и дурак же ты, зануда...

Зануда. Она называла его так с детства. Поначалу он злился. А теперь полюбил.

Горло сжалось горячим комком. Стел остановился.

— Я во всём мире только тебе доверяю, слышишь? — каждое её слово гулко отдавалось в ушах. — Мне нужна твоя помощь. Там, в походе. Ты сможешь во всём разобраться. Я знаю, ты умеешь думать своей головой.

Думать своей головой. Пароль, прижившийся со времён, когда они вместе воровали зелёные абрикосы.

— И не судить всех скопом, — ответил он старым отзывом и развернулся.

Она так и стояла на середине дорожки. Щёки блестели слезами в последних лучах заката.

Ещё никогда Стел не видел, чтобы Агила плакала. Сдирала коленки в кровь, падала с деревьев, но никогда не плакала.

— Ты так ничего и не сказал мне после праздника Долгой ночи! — звонко выкрикнула она.

Она не любит Эмана.

Стел понял, что широко улыбается. В три шага он подбежал к ней и крепко прижал к себе. Тёмные косы пахли мёдом и абрикосами. И немного вишнёвой косточкой. Стел поцеловал солёные губы, страстно и яростно, с запозданием отвечая на её поцелуй. Агила прильнула к нему, доверчиво, нежно, будто была обычной девчонкой, а не наследной принцессой.

— Не забудь вернуться, зануда, — прошептала она, касаясь губами его уха. — Я буду тебя ждать.

По его шее и левой руке пробежали мурашки.

Недавно такие же мурашки он видел у Рани.