--2--

За окном протяжно взвыл горн. Сиплый звук просочился в дверные щели, заглушил треск домашнего очага.

Мирта вздрогнула, нож замер над буханкой хлеба.

— Что это? — спросила она.

— Призыв к вечерней молитве. — Рокот пристально посмотрел на жену. — Новый приказ Ериха Великого. Глашатаи весь день кричали на рыночной площади, а рыцарям я объявлял лично.

— Мог бы и мне объявить. — Мирта поджала нижнюю губу и продолжила медленно резать хлеб. Её маленький рот с возрастом стал суховатым, исчертился морщинками, но глаза всё так же живо горели из-под опущенных ресниц. Тёмные кудри как в юности падали на лицо, отчего она привычно и мягко щурилась. Да, раньше не пестрела проседь, не сутулились плечи, талия была тоньше… но разве это важно?

Важно то, что сегодня он мог бы объявить и о новом приказе Ериха, и о том, что это последний вечер перед долгим походом. Но так не хочется разрушать тишину, пряную от запаха яблоневых поленьев и горячего хлеба.

Не хочется видеть в глазах Мирты страх. И тоску.

Рокот отвернулся к решетчатому окну. Тонкие струи дождя стекали по слюдяным кругляшкам, дробились отсветы уличных фонарей.

— Тогда садимся ужинать, — вздохнула Мирта, — раз уж сам Ерих Великий теперь выбирает для этого время. Схожу за девочками.

Мягко скрипнула дверь, и только тогда Рокот обернулся, оглядел будто бы чужую гостиную, полную странно знакомых вещей. Бордовые гардины с золотистыми кистями, скатерть, вышитая Миртой, старинный буфет отца, высокое кресло у очага и длинная скамья напротив. Привычный мир с каждым выдохом становился всё более чуждым.

Одну за другой он расстегнул без малого десяток пуговиц, снял жакет и остался в одной рубашке. Из внутреннего кармана выпал свёрток, глухо стукнул о дощатый пол. Повесив жакет на спинку стула, Рокот поднял холстину, развернул и высыпал из алого шёлкового мешочка четыре серебряных раструба.

Рано утром, ещё до построения, Слассен, настоятель дворцового храма, перехватил Рокота в казармах и передал ему свиток с указом и распоряжением выделить отряды для подкрепления слов глашатаев: провожать каждого заблудшего прихожанина на вечернюю молитву. Внутри свитка лежал этот свёрток. Вместо пояснений, Слассен растёкся лягушачьей ухмылкой и пообещал вечером навестить Рокота дома.

Да, это именно то, чего так не хватает — храмовник за ужином!

Какую тайну скрывают раструбы? Почему мешочек из шёлка? Он не пропускает тепло, но храмовник не должен пятнать себя магией. Тем более главный храмовник.

Тяжёлая дверь приоткрылась, в столовую скользнула Лилу и присела в глубоком реверансе. Рокот поспешно схлопнул свёрток, сунул его в карман.

— Мир и покой этому вечеру, Лилу.

— Мир и покой, отец. — Она озорно вскинула голову, разметав тёмные как у матери кудри, и с ногами забралась на стул. Платье малиновыми складками спустилось до пола.

— Новое платье? Взрослое? — Рокот не мог сдержать улыбки: до того у дочери от гордости разгорелись щёки. — Тогда и сидеть надо как взрослая. Опусти ноги, выпрями спину...

— Урок хороших манер? — рассмеялась Мирта и за руку подвела маленькую Амалу к столу.

Лилу покраснела ещё сильнее, и Рокот сменил тему:

— Все слышали горн? С сегодняшнего дня это сигнал к началу вечерней молитвы. После него вы должны поспешить домой или в ближайший храм.

Он сел за стол и поднял над головой ладони, сложенные лодочкой. От огрубелой кожи отразилось тепло, собралось плотным сгустком. Прежде, когда он ничего не понимал в магии, это казалось всего лишь теплом человеческого тела. Но теперь он знал: это и есть то самое тепло, что течёт в основе любого заклятия.

Мирта зажгла толстую лавандовую свечу в середине стола.

— Сарим, прости… — начал вслух Рокот, закрыв глаза.

Дочки, сбиваясь, вторили ему. Мирта пела без слов, низко и бархатисто.

— Сарим, помоги. Увидеть цель, путь и спасение… — заученная молитва бездумно слетала с губ.

Треск очага, голоса девочек — настолько привычные, что эти звуки уже не замечаешь. Их будет не хватать. Рокот дёрнул головой и зажмурился сильнее. Из-за отъезда лезет в голову всякая чушь.

— Сарим, спасибо, за день и за хлеб! — писк Лилу выбился из молитвы.

И оборвался на самой высокой ноте.

Справа потянуло холодом.

Рокот открыл глаза и остолбенел.

Бледная, будто обмороженная, Лилу медленно сползала на пол. Руки плетьми повисли вдоль тела, малиновой пеной оседали кружевные оборки. Распахнутые ресницы белели изморозью, узкие зрачки иглами скололи стылое лицо, серые губы остались растянуты словом «хлеб». А на столе искрила широкая полоса инея. Наискосок, от дочери к отцу.

— Лилу, Лилу! — бросился к ней Рокот. — Ты слышишь меня?

Она мелко задрожала и прижалась к нему всем телом. Она дышала. Хвала Сариму— дышала!

Подлетела Мирта с причитаниями и охами.

— Она жива, Мирта. Помолчи, — отрезал он, не глядя на жену. — Прикажи жарче растопить камин в детской. И пусть согреют воды.

Рокот укрыл дочь жакетом, поднял на руки, вышел в холл и стал медленно подниматься по широкой лестнице. Дрожь стихла, Лилу вцепилась руками в его шею и натужно сопела. С каждым вдохом щёки её розовели, оживало лицо. Рокот потянулся магическим чутьём, обволакивая собственной сутью каждый кусочек её души, до которого мог дотянуться. Жизнь пульсировала мерно и уверенно, насколько он мог судить.

С детства Рокот мечтал стать рыцарем Меча и Света, защитником веры, и потому не мог пятнать себя магией. Но жизнь распорядилась иначе, и однажды между святостью и жизнью он выбрал жизнь: выучился у пленного степняка магии, исцелил от бесплодия Мирту и в итоге у них родились две замечательные дочери. Но он всё ещё оставался нестабильным магом. Нестабильным и неучтённым.

Но даже случайно он не мог сотворить этого с дочерью. Нет, таким заклятием он не владел.

— Дыши глубже, дыши. — Он попытался ободряюще улыбнуться.

— Не надо, твой оскал только пугает её. — Мирта обогнала их и открыла дверь в детскую, вытащила из сундука пуховое одеяло, расстелила постель. Бледная, она двигалась выверено и точно, а на сухих щеках не блестело ни единой слезинки. Больше никакой паники, лишних вздохов и слов — она вновь обернулась той самой Миртой, что когда-то помогала в степях раненым. Той самой девочкой, в которую была влюблена половина Ерихема.

Рокот уложил дочку, снял с неё туфли и укутал до самого носа. Согреваясь, Лилу моргала всё реже и соскальзывала в дремоту.

— Искупай её в тёплой воде и останься тут, пока она не уснёт. Убаюкай, как в детстве.

Маленькая Амала испуганно застыла в дверях, только поблёскивали в полумраке мышиные глаза-бусинки.

— Заходи, побудь с сестрой, не бойся. — Рокот подтолкнул дочь в спину и помог забраться на высокую кровать.

— Что… это было? — мертвенным голосом прохрипела Мирта.

Он медленно вдохнул, ещё медленнее выдохнул и произнёс тихо, но чётко:

— Я не знаю.

И он действительно не знал. В степях, во времена войны, случалось подобное. Рыцари между собой прозвали это «белой лихорадкой». Неведомое заклятие иссушало человека до последней капли тепла, и оставалась лишь пустая оболочка, которая потом медленно умирала. Так ушёл Грет, самый верный друг и в то же время самый заклятый соперник Рокота. Некоторые выживали, если удавалось их отогреть. Рокот не был целителем, но знал, что Лилу выкарабкается: простое человеческое участие, нежность Амалы, голос Мирты, треск очага наполнят её жизнью не хуже, чем справилась бы магия.

— Она будет жить, — сказал он вслух. — Я видел такое. К утру с ней всё будет в порядке.

Понять бы ещё, что именно отобрало у неё тепло.

Мирта, не мигая, смотрела ему в глаза, он почти слышал невысказанные вопросы. Но она лишь медленно кивнула, присела на край кровати и положила ладонь на холодный лоб дочери. Они обязательно вернутся к этому, но не сейчас.

Трижды ударили в дверной колокол.

— Это ко мне, — бросил Рокот и поспешил вниз.

Старая Нама уже ковыляла с кухни.

— Я сам открою, иди в детскую, там нужна помощь. — Рокот сбежал с лестницы и замер на миг, придавая лицу бесстрастное выражение: расслабить лоб, губы, глубоко вдохнуть, выдохнуть — и открыть дверь.

По гравию дорожки шуршал дождь, тянуло сыростью, талым снегом. Никого нет?

— Мир и покой этому дому. — Из темноты возник храмовник. Под необъятным капюшоном не разглядеть лица — только бледнеет длинный нос, да на груди сплетаются паучьи пальцы.

— Мир и покой, — без улыбки поприветствовал Рокот. — Будь желанным гостем этого дома.

— Всенепременно, — шелестящий голос слился с шорохом одежд.

Рокот закрыл дверь на засов и принял у храмовника мокрый плащ. Расправив бесчисленные складки нижнего балахона, Слассен сдвинул капюшон на затылок, обнажив бритую голову, тряхнул длинными рукавами и наконец поднял на хозяина водянистые глаза.

— Проходи, мы как раз собирались ужинать. — Рокот поспешно толкнул дверь в комнату.

— Спасибо, но откажусь. — Храмовник прошуршал по залу и присел на край скамьи. — Я тороплюсь: дома меня ждёт прощальный ужин.

— Прощальный?

— Я возглавляю служителей в походе. Завтра весь день сборы, переночуем с учениками в казармах и выступим на рассвете с вами.

Рокот присвистнул и опустился в высокое кресло напротив.

— Неужели больше некого отправить в лес?

— Далеко не все служители готовы принять то чудо, что стараниями Ериха Великого и брата его Мерга каждый верноподданный во время службы сможет дотянуться до Сарима и отдать животные страсти в обмен на священный покой. Для подготовки людей требуется время, а поход откладывать нельзя. Потому мне и приходится участвовать лично.

— Отдать животные страсти в обмен на священный покой… — Рокот задумчиво потёр подбородок. — Но разве не это делают прихожане на каждой службе?

— Именно, но теперь… теперь у нас есть истинный ключ к сердцу Сарима, — глаза Слассена лихорадочно заблестели, и он вкрадчиво добавил: — У тебя есть ключ.

— Ключ? — едко переспросил Рокот.

И вдруг горло прошило холодом.

Священный покой. Животные страсти. Жизнь. Тепло. Ключ к сердцу Сарима. Иней на ресницах Лилу.

— Так это из-за них?! — Рокот бросил холстину с серебряными раструбами на стол и сдавил рык так, что голос прозвенел не гневом, а презрением.

— Ты вынул ключи из шёлка?! — Слассен округлил глаза и прикрыл рот узкой ладонью.

Рокот сладко улыбнулся:

— Зачем оборачивать шёлком «ключи к сердцу Сарима»? Они же не запятнаны магией?

— Пути Сарима неисповедимы. — Слассен благоговейно сложил ладони лодочкой передо лбом, затем поднял их над головой и раскрыл, выливая священный покой. — Такова воля божия.

— Такова воля Ериха. — Рокоту хотелось кричать: «Что это было? Что оно сделало с Лилу?! Как оно это сделало?», но в разговоре с настоятелем дворцового храма каждое неосторожное слово может слишком дорого стоить. — И как же действует это… чудо?

Слассен только передёрнул острыми плечами под тонким балахоном.

— На то оно и чудо. Мы не должны понимать. Мы должны верить, доставить их в лес и закрепить в шпиль каждого нового храма.

— Но почему мы не делимся этим «чудом» с жителями славного Ерихема? — наклонился вперёд Рокот.

— Такова воля божия, — невозмутимо повторил Слассен.

Рокоту осточертели эти танцы и интриги, когда он чуть не потерял Лилу!

— Сегодня, во время вечерней молитвы, моей дочери стало плохо. Ключи не были в шёлке. Это из-за них?

Слассен трижды моргнул, пристально глядя ему в глаза.

— Из-за ключей? Чушь. Должно быть, женское недомогание. В её возрасте моя сестра порой жутко страдала.

Рокот молчал и, кажется, слышал скрип собственных зубов. Любое слово, которое он мог сейчас выплюнуть в лицо храмовника, стало бы последним его словом в роли главнокомандующего и защитника святой веры.

Нельзя. Времена безрассудства давно прошли.

Слассен поднялся и набросил капюшон балахона.

— Никто не должен знать о ключах — только ты. Ты проводник божьей воли в этом походе.

— Я проводник воли Ериха, — прошипел Рокот.

Веришь ли ты делам своим больше, чем священным книгам?

— Ерих Великий верит тебе как самому себе.

Готов ли перед богом ответить за приказы монарха?

— Раз уж сам Ерих верит. — Рокот смиренно склонил голову.

Храмовник торжествующе улыбнулся и поспешил к выходу. Рокот последовал за ним, помог накинуть плащ.

— Почему ты не объяснил всё в казармах? — не удержался Рокот.

Храмовник высвободил руку из бесчисленных складок, поправил капюшон и безмятежно улыбнулся.

— У каждой стены есть уши. Твоя семья много лет надёжно хранит твои тайны. Не так ли? Ерих доверяет Мирте куда больше, чем обитателям казарм. Разве за всеми уследишь? К тому же зная, что рискуешь ты семьёй, Ерих верит тебе даже больше, чем самому себе.

Не мигая, Рокот продолжал смотреть на Слассена. Жар поднимался из груди и волнами расходился по телу. Все эти годы Ерих знал его тайну о магии? Знал и хранил, чтобы использовать с выгодой. Теперь всего лишь представился случай.

— Мир и покой, — дружелюбно поклонился храмовник и скрылся в промозглой темноте.

Рокот плотно закрыл дверь и прижался лбом к холодному дереву. Захотелось исчезнуть.

Позади зашуршала юбка.

— Ты всё слышала? Да, я снова ухожу в поход. — Рокот резко обернулся и стремительно подошёл к Мирте.

— Снова на десять лет?

— Нет, я вернусь к осени. Четыре ключа — это всего лишь четыре храма.

— Всего лишь четыре храма для тех, кому и вовсе они не нужны?

Он крепко прижал её к себе, вдохнул тёплый запах дома и прошептал:

— Я вернусь к осени. Никому не говори о том, что сегодня случилось и о том, что ты услышала. Ничего не бойся. Мы несём свет Сарима в лес. Мы строим храмы. Только и всего.

Он резко отстранился и отошёл к окну. По слюдяным кругляшкам всё так же стекала вода. Фонари погасли.

— Ты веришь в это дело? — тихо спросила Мирта.

Рокот долго молчал, провожая взглядом капли дождя.

— Как Лилу? — вместо ответа спросил он.

— Лучше. Согрелась и крепко уснула, — без дрожи в голосе ответила Мирта.

— Я обязательно вернусь.

Мирта крепко прижалась к его спине и обняла доверчиво, как только что обнимала Лилу.

— Ничего никому не говори, — по слогам повторил Рокот.