Глава 9.

Глава 9. Вереш.

«Тот, кто утверждает, что ничего не боится — либо трус, либо сумасшедший!» — как много мудрости заключено в этих словах, я доподлинно осознал, поднося к губам первую ложку. То, что девчонка отвернулась к стене, хотя бы на это время избавив нас от своих язвительных нападок и ехидных взглядов, оказалось настоящей удачей. Такой гаммы эмоций за всю жизнь не возникало у меня на лице. И сдержать рвущиеся наружу отвращение, ужас и злость на самого себя у меня совершенно не выходило. Кадолу приходилось не легче. Каждый из нас ждал и надеялся, чтобы первым этот ужасный шаг совершил товарищ. Взяв себя в руки, я сделал над собой неимоверное усилие, зажмурился, перестал дышать и резким размашистым движением отправил ложку в рот. Всего спектра испытанных мною чувств не описать словами! Желудок возмутился, и я тут же горько пожалел, что отказался от любезно предложенного землянкой ведра. Она знала. Последней своей фразой четко дала понять, что видела подобные мучения шикара по крайней мере единожды. Сдержаться, не дать ей повода для сетований на свою правоту и ехидных насмешек — вот что помогло мне не вывернуться на изнанку. Следом за мной «угощение» отведал Кадол. Эмпатическая связь усугубила вдвое негативные эмоции, что испытывали мы оба. Но узаши так же не хотел ударить в грязь лицом перед своей новой подружкой, по этому ведра не понадобилось и ему.

Верный узаши до сих пор пылал гневом после устроенной мною провокации для девицы. Негодование частично отвлекало его от отвратительного первобытного пиршества, и я решил последовать его примеру, вспомнить наш мысленный диалог.

* — Ты вынудил ее угрожать тебе! — Сообщил он, лишь только гнев девчонки немного улегся.

— Но она и не сопротивлялась искушению. — Парировал я, и это было правдой. Не вмешайся Кадол, девчонка не раздумывая лишнего подтвердила бы свои слова делом. Я успел пожалеть, что перегнул палку, однако теперь точно знал, что землянка где-то солгала. Классификации или шкале роста? Любопытно. Это я и высказал своему другу.

— Какое тебе до этого дело? Она ведь помогла нам и продолжает помогать. — Возмутился узаши.

— Вот это-то меня и беспокоит. Только ли по доброте душевной? Или у нее есть еще какие-то причины?

— К примеру? — Осведомился мой скептически настроенный собеседник.

— Пока не знаю. Но что бы сделал ты, обнаружив в лесу раненого человека, соратники которого только что уложили большую часть твоих друзей?

— Вспорол ему глотку.

— Почему же она поступила иначе?

— Ты все-равно был не прав, угрожая ей. Теперь она никогда не станет нам верить.

— Очень мудро с ее стороны.

— Ты не причинишь ей вреда! — Рычание Кадола поставило меня в тупик. Чтобы узаши вступился за человека наперекор своему шикару? «Быть такого не может!» — сказал бы я, не услышь подобного в собственных мыслях. Эмоции Кадола подтверждали — будет стоять до последнего. Помешать в открытую не посмеет, но об особых отношениях между нами можно будет забыть раз и навсегда. Узаши не прощают предательства. А мои угрозы в адрес землянки расцениваются им именно в таком свете.

— Не волнуйся, мой друг. Твоей протеже ничего не грозит. Я умею помнить добро. Но если она попадется мне вторично...

— Этого не случится. Просто отпусти ее… — С налетом грусти просил узаши. — Ей и так не сладко...

— Что ты имеешь в виду? — Навострился я. Эмпатический аппарат у Кадола от природы намного чувствительнее моего. Неужели он слышит чувства девчонки несмотря на рунический блок? — Ты слышишь ее?

— Только дальние отголоски на самом пике. Словно сквозь микроскопическую шелку в стене. Я могу точно тебе сказать — она не колеблясь выстрелила бы на поражение, не сумей я вовремя вмешаться.

— Я понял это… — мысленно поморщился я. — Что еще?

— Ничего. Но ее защита постепенно ослабевает. Должно быть, плетение повреждено. Будь осторожнее, друг. Она вспыльчива и не управляема.

— Почему она передумала стрелять? Почему слушает тебя?

— Может, боится… Не стану утверждать, но предполагаю, что просто ей нравлюсь.

— Такое может быть? Я считал, что от одного твоего вида людей кидает в дрожь.

— И с ней так было. Но она быстро приспосабливается. И еще.

— Договаривай.

— Что-то большее гложет ее изнутри. Гораздо более страшное, чем смерть от моих зубов или когтей. — Снова грусть прорезалась в мыслях грозного хищника. — Что-то терзает ее и мучает, но она упорно старается от него отгородиться.

— Что же это?

— Увы, мой друг. Я слышу только твои обличенные в слова мысли. С остальными могу полагаться лишь на догадки. Будь осторожен. *

На этом завершился наш предыдущий разговор.

* — Так давай поговорим еще! Иначе меня стошнит! — Страдальческое признание Кадола застало меня в тот момент, когда я формировал такую же точно мысль-просьбу по отношению к нему.

— Мой друг! Как ты вовремя! Только на отвлеченные темы! — Не скрывая облегчения (сложно скрыть эмоции от природного эмпата! И пытаться не следует — обидится или обсмеет), попросил я.

— Мне не дает покоя тот случай. Как думаешь, почему у девчонки идет носом кровь? Она ранена или больна?

— Опять ты об этой гангрене! — Раздраженно проворчал я. — Ты на ней помешался?

— Я хотел бы отплатить ей за помощь, но не знаю, чем.

— Я бы посоветовал тебе оборвать ее муки и оторвать голову, но ты ведь все равно меня не послушаешь...

— Мне понятна твоя ненависть к людям и известна ее причина. Но ты ведь не станешь отрицать, что девчонка тебе интересна? Тебе тоже хочется разгадать ее тайну.

— Только я предпочитаю действовать другими путями. К примеру: привязать землянку к стулу, влить в глотку пару литров ашхаша и узнать все, что мне нужно. — Я чувствовал, что Кадол вновь закипает. Узаши очень болезненно реагировал на угрозы в адрес полюбившейся ему девицы. Но мой друг не пожелал вступать со мной в споры и резко сменил тему:

— Обратил внимание на цвет ее глаз?

— Когда бы мне это сделать? У меня ведь нет твоего ночного зрения. Что не так с ее глазами? — Не скрывая заинтересованности, задал я вопрос. Как не отпирайся, а Кадол все же прав — землянка разожгла во мне пламя любопытства.

— Природа не могла создать таких глаз глубокого фиолетового цвета с ультрамариновыми вкраплениями. *

Я задумался. Значит, ее глаза неспроста показались мне странными?

* — Быть может, это экземпляр их оптических приборов? Тех, которые вставляются прямо в глаз? — Высказал я свое предположение.

— Все может быть. — Согласился мой хвостатый друг. — Но ее болезненный вид? Фарфоровая кожа, будто последние несколько лет ее не касался ни единый луч солнца?

— Земное солнце стало опасным. Люди стараются по мере своих сил не подставлять под его свет неприспособленных тел.

— Возможно, ты прав, друг мой. В любом случае она тебе не скажет. Сомневаюсь, что ей захочется делиться особенностями своей биографии с ненавистным шикаром. — Отстранено заметил узаши. *

Я по отголоскам эмоций моего друга я распознал, что сказанное Кадолом является провокацией. Он ненавязчиво подстрекал меня к беседе с землянкой. Пытался взять на «слабо». Дескать: «Тебе ни за что не выпытать у нее правды!». А мне полагалось ответить: «Да на раз плюнуть! Я не я, коль не добьюсь признаний от какой-то там девчонки!». Я мысленно хмыкнул — а ведь я попался! Заглотил наживку! Ай да узаши — сыграл на моей слабости ко всякого рода тайнам! Каков хитрец!

— Я принимаю твою игру, друг! — Весело отозвался я. — Это станет забавным! *

Алюминиевая ложка шкарябнула по опустевшему донышку миски. Вот это да! За разговорами я совершенно позабыл, каким тошнотворным делом занят! Более того, желудок перестал отвергать предлагаемую ему пищу и не старался боле всяческим путем исторгнуть ее назад. Я внимательно прислушался к своим ощущениям. Послевкусие во рту не вызывало отвращения, а внутри брюшины обосновалось приятное чувство сытости. Когда произошли разительные перемены? Я не успел этого заметить.

Полностью поглощенный своими ощущениями, я очнулся заметив промелькнувшую перед глазами ладонь. Встрепенувшись, обратил взор на встревоженную фигуру землянки перед моей постелью:

— Ты живой? — Спросила она.

Я отстранено кивнул.

— Слава мне! Я успела испугаться, что вы оба сошли с ума от счастья, что наконец-то отведали местной пищи! Страшный зверь вон тоже медитирует.

Я покосился на своего друга. По блуждающему выражению чешуйчатой морды мне стало ясно — узаши занят тем же, чем и я мигом назад, а именно анализом полученных в ходе трапезы ощущений.

— Вы крепкие ребята! Молодцы! — Хрипло похвалила девчонка и отобрала из моих рук опустевшую посудину. — Чайку?

Не дожидаясь моего согласия, землянка не твердой походкой отправилась к печи, на которой плевался паром закипевший сосуд со странно изогнутым носиком. Пристроив по дороге на край стола две металлические миски, в которых я опознал свою и ту, из которой ела землянка, девушка потянулась за кипящим сосудом. Отметив, что снедь в ее тарелке едва тронута, я обеспокоился. Похоже, узаши был прав, и с нашей благодетельницей действительно не все в порядке. Скорее уронив, чем поставив посудину на покосившийся стол, девушка схватилась за край столешницы. Ее сильно знобило.

— Что-то дурно мне… — Шепнула землянка.

Я мысленно просигналил Кадолу. Узаши немедленно вынырнул из пучины собственных переживаний по поводу оконченной трапезы и взволнованно воззрился на девчонку.

— Пойду что ли прилягу...

Качнувшись в развороте, землянка сделала нетвердый шаг. Кадол кинулся наперерез, но опоздал. Закатив глаза, девчонка мягко осела на подогнувшихся ногах и растянулась на полу. Она не пошевелилась даже тогда, когда острые клыки узаши бережно сомкнулись на ткани ее куртки, и порыкивающий Кадол оторвал ее невесомое тело от деревянной поверхности, ставшей ей пристанищем. Аккуратно упаковав землянку на вторую в помещении, не застеленную койку, узаши встревоженно глянул на меня желтыми глазами.

* — Что мы можем для нее сделать?! *

Я неопределенно пожал плечами. Откуда мне знать?

…