Глава 10.

Глава 10. Мария.

Липкая темнота отступила так же неожиданно, как и до вече утянула меня в свои объятия. Кто я? Где я? Не торопясь поднимать зажмуренные веки, я ждала, пока в пульсирующей черепной коробке с воспаленным мозгом внутри стихнет бой невидимых барабанов. Бах… бах… Что это ползает у меня на груди?! «Бах-бах-бах-бах!» — ускорили ритм неугомонные барабаны. Вой! Да лучше бы ты, Маша, не вспоминала! Жуть какая! Только меня могло угораздить вляпаться в такую огромную кучу смердящего… Да что все-таки ползает по моей груди?! Как в таких условиях предаваться самобичеванию?

С превеликим трудом разлепив правый глаз, я судорожно сглотнула и зажмурилась пуще прежнего. Голый шикар на моей постели. Дайте веревку — я утоплюсь. Барабанная дробь сорвалась в туше. Срань какая! А может, померещилось? Приоткрыв для разнообразия левый глаз, я подавила рвущееся из горла ругательство. Это же мой шикар! Ну, тот самый, с которым я нянькаюсь уже вторые(?) сутки! Решил, значит, воспользоваться моей беспомощностью? Будешь, Маша, знать, как где попало в обморок хлопаться. Нашлась тоже кисейная барышня! Неужели нам с тобой хуже не бывало?! Бывало и не раз! Так чего же ты валишься как героиня сопливого романа? «Старею...» — грустно подумала я и тут же поправилась: «Глупею!». Кто его знает, что этот иномирянский субчик уже успел с тобой натворить? А что натворит еще, пока ты здесь раздвоением личности страдаешь? Сейчас я ему натворю по самое не балуйся. Держите меня семеро!

Резко распахнув оба глаза, я, пылая праведным гневом, уставилась на шикара:

— А ну убери от меня лапы, шикарское отродье! — Умей я плеваться ядом, харкнула бы прямо в наглый серый глаз. — И срамоту прикрой. — Уже спокойней добавила я, так как пришельцу и первой фразы за глаза хватило.

Шикар дернулся, словно кнутом по спине охаженный. Стиснув зубы, подобрал сползшее на пол одеяло и укутал оголенные бедра. Тщетно пытаясь придать лицу невозмутимость, он терпел поражение — не смотря на все старания, предательские красные пятна по окаменевшим скулам выдавали его истинные чувства.

— Вижу, тебе уже лучше. — Гневно процедил он.

— Бывало и хуже. — Бросила я, исследуя свою одежду на план повреждений. — Ты зачем, бесстыдник, мне куртку расстегивал?!

Пылая гневом, шикар поднялся с края лежанки и царственным жестом запахнул одеяло на бедрах поплотнее:

— Я хотел помочь.

— А каким боком к твоей помощи относилась моя куртка?

Мужчина уже справился с собой, вернув облику внешнюю бесстрастность. Жаль, так приятно было смотреть на его смущение...

— Ты потеряла сознание. Я думал, что ты ранена и хотел осмотреть.

— Не, не ранена. — Это кому же пришло в голову уложить меня на спину? Ууу… Закусив губу, я сменила положение, перевернувшись на бок. От боли на глаза набежали слезы. — Почти...

— Оно и видно. — Холодно усмехнулся шикар. — Наверное, ты от чересчур хорошего самочувствия легла отдохнуть на полу.

— Воды лучше дай, юморист… — Простонала я.

Рот сушило словно в разгаре вселенской засухи. Перед глазами плыли золотистые мушки. И зачем мне так паршиво? Не хватало еще поменяться с пришельцами ролями. Нет уж, Мася! Немедленно бери себя в руки! Покряхтев, я рывком села на койке и тут же поплатилась за поспешность. Комната дрогнула и поплыла перед глазами. Чтобы не завалиться лицом в пол, я откинулась на стену и зашипела от пронзившей спину острой боли. Чтоб этих шикаров вместе с их клеймом! Как бы заражение не началось...

— Что с твоей спиной? — Неожиданно раздалось прямо над ухом.

Я вздрогнула и тряхнула головой. Напротив с самым суровым видом замер иномирянин с мятой жестяной кружкой в руке. Это он что, водички принес? Куда мир катится? Я так изумилась, что не сразу нашлась с ответом. Опомнившись, потянулась сотрясаемой дрожью рукой за вожделенной жидкостью и слабым голосом откликнулась:

— А что с моей спиной?

Мужчина подал мне кружку и ледяным голосом заметил:

— Она причиняет тебе беспокойство.

Беспокойство! Тебя бы так беспокоили, шутник проклятый!

— Ревматизм старческий замучил. Кости ноют к перемене погоды.

Я с наслаждением присосалась к кружке. Пусть вода в ней была теплой и отдавала пластмассой (с чего бы, интересно, в металлической-то кружке?), но все недостатки с лихвой перекрывал один жирный плюс — она была жидкой. Что-то ткнулось в мое правое колено, свешенное с кровати. От неожиданности я поперхнулась и закашлялась, расплескав часть воды на материю солнцезащитной куртки. Откашлявшись, в негодовании уставилась на два желтых глаза, перечерченных вертикальными зрачками.

— Страшный зверь! Я же чуть не захлебнулась! Ты, оказывается, коварный — не голову откусить, так хоть в кружке утопить?

Узаши виновато вильнул обрубком хвоста и немного отодвинулся.

— Кадол переживает и просит, чтобы ты позволила помочь. — Перевел шикар смысл заискивающего и одновременно сочувствующего взгляда животного.

Я умилилась. Ужасный снаружи, но добрый внутри. Примостив опустевшую кружку в стыке между бревнами, из которых была сколочена койка, я благодарно заглянула в чуждые этому миру глаза зверя:

— Спасибо тебе, Кадол. За сочувствие и за готовность. Но от вашей помощи я откажусь. Пусть все останется как есть. Моя слабость — временное явление. Скоро она пройдет. Не ранение ей причина, а всего-навсего последствия приема стимулирующего препарата. Твой шикарский дружок тяжелый. Своих скудных сил мне не хватило, чтобы дотащить его сюда. Не волнуйся, скоро я приду в норму.

— Стимулирующего препарата? Это не того, который едва не угробил вашу объединенную армию? — Вклинился мужчина.

— А ты уши не развешивай. — Отфутболила я наглеца. — Я вообще не с тобой разговариваю.

— Действие этой отравы на человеческий организм не предсказуемо и крайне опасно. — Ровным тоном просветил меня надоедливый шикар, не обратив внимания на не желание с ним беседовать.

— И это ты говоришь мне? — Я аж рот забыла прикрыть от изумления. — Позволь тебе напомнить, что я, хоть и бывшая, но все же земная сопротивленка. Кому как не мне доподлинно знать о последствиях приема земных же отрав? Если уж на то дело пошло, то действие его более чем предсказуемо и не так уж и опасно, как ты себе нафантазировал. Просто меру знать нужно. А насчет армии… Если ты не заметил, то в конечном итоге ее угробили вы, а не стимулятор. Возникает закономерный вопрос: что опаснее? Шикар или таблетка? Я голосую за первого кандидата. Теперь, пожалуйста, оставь меня в покое. Я хочу передохнуть перед тем, как начать осмотр твоих ран.

На самом деле отдыхать я не собиралась. В моем нынешнем состоянии дать себе слабину значило вообще не подняться с постели. Проводив взглядом пышущего гневом шикара, гордо удалившегося к своей койке, я усиленно занялась самоубеждением. Давай, Маша. Загони-ка усталость и жалость к себе куда подальше. Нужно действовать. Не время играть в умирающую. Не то сейчас место и не то общество. Неимоверным усилием воли я заставила себя подняться. Не малых затрат так же стоило удержать рвущийся с губ стон. Нет уж. Незачем давать шикару повод для торжества. Не следует ему знать, как мне на самом деле тошно.

Сколь я не сетовала на зияющие пустоты в черепной коробке, иногда ум все же давал о себе знать и порой баловал дельными советами. Одним из них стало своевременное предостережение, благодаря чему я вовремя сообразила, насколько может стать опасно валяться в беспамятстве на пару с шикаром. Вон он какой бодренький — расхаживает туда сюда в своем одеяле, словно царь в бане. И не скажешь, что еще сутки назад его тело от решета без подсказки было не отличить! Мне о столь молниеносном восстановлении и мечтать не приходится. Хорошо что я загодя надежно припрятала вне стен убежища весь позаимствованный у него боекомплект. Кто знает, что взбредет в голову пришельца в следующий момент? Конечно, он дал мне обещание, однако непреложная истина гласит: доверяй, но проверяй… Когда с тобой рядом шикарский маг, сложно успокоиться и расслабиться. А так хоть не вооружен — уже легче. К слову, вместе с оружием шикара я припрятала и подавляющую часть своего багажа. В некоторых случаях (примером здесь может служить неожиданный обморок в стане врага) привычное и фактически превратившееся в дополнительные части организма оружие может с легкостью обратиться против тебя. На самом деле, один конкретный узаши будет куда опаснее и пятнадцати моих арсеналов вместе взятых, но отчего-то хотелось верить, что зверь не станет обращать свою мощь против беззащитной меня. А вот за шикара не ручаюсь — премерзкий тип.

Как бы то ни было, но ответственность за жизнь этого заносчивого, мнительного, хамоватого наглеца я возложила на свои хрупкие плечи по доброй воле. И совесть ни за что не позволит мне бросить начатое в середине пути. Вовсе не потому, что я вся такая морально-положительная. И в страшном сне не стала бы награждать себя подобными эпитетами, смутно сочетаемыми с современной жизнью на Земле. Просто бросить на произвол судьбы успевшего надоесть хуже горькой редьки шикара, означало бросить и его милую зверюшку. Кадол ни за что не оставит в беде своего седока и не уйдет со мной, спасая свою шкуру (чешую, если точно). Но страшный зверь каким-то не известным мне образом успел основательно закрепиться в моей одинокой душе. Уважение к нему и сострадание привело к закономерному результату — зверь стал для меня больше, нежели товарищем по несчастью. Не уверена, что с его стороны теплые чувства взаимны, но того мне и не требуется. Предать его отныне равноценно предательству самой себя. Итог неутешительный: придется и дальше терпеть навязчивые попытки шикара бесцеремонно влезть в тайны моей богатой биографии, хотя я с великим удовольствием придушила бы его полотенцем.

Приволакивая гудящие ноги, я поплелась в кладовую. Нужно было разыскать шикару какую-нибудь одежку — не вечно же ему передо мной голышом гарцевать. Сомневаюсь, что там найдется одежда на его два с гаком метра росту, но хоть что-то ведь должно подойти? Еще требовалось набрать воды на будущие траты и хоть как-то постараться обработать саднящую спину. С нее я и решила начать.

Подцепив по дороге походный ранец, я извлекла из его недр круглую баночку с противовоспалительной мазью. Хорошо, что мне пришло в голову прихватить ее с собой по выходу с базы на всякий непредвиденный случай. Забаррикадировав изнутри дверь кладовой, чтобы всяким любопытным зверям и магам не удалось застать меня за пикантным занятием обработки поддельного клейма, я впервые за двое суток, прошедшие с момента моего отбытия с базы, сняла с себя солнцезащитную куртку.

Причина моей трепетной любви к этому предмету одежды крылась в жизненной необходимости. Моя мутировавшая кожа стала настолько бледной и нежной, что совершенно не переносила касания лучей отнюдь не ласкового солнца. Если рядовому землянину долгое пребывание под прямыми лучами светила доставляло только неприятное беспокойство и солнечные ожоги (шикарам так и вообще было по барабану на активность солнца, в своем далеком мире они и не к такому привыкли), мне же потеря защитной экипировки грозила мучительной гибелью. А потому хранила я мешковатую куртку как зеницу ока.

Следом за курткой последовала рубашка, оснащенная высоким, под самый подбородок, воротником. Плотная материя, из которой была пошита одежка, настолько прочно пристала к обожженной плоти, что отдирая ее я даже позволила себе прослезиться — никто же не видит.

Отдышавшись после затянувшегося раздевания, встряхнула эксклюзивный предмет одежды и оценила практичным взглядом. Внешний вид и пригодность вещи несколько подпортили ремни волокуши — зияющая прореха в области груди была тому наглядным доказательством. Рубашка так же несла для меня особую функцию в дополнение к той, что автоматически причисляется любой одежде. Высокий воротник прикрывал от посторонних глаз шрам от сведенной в юности классовой татуировки. Так что расставаться с полезной вещью из-за какой-то там дырки я не собиралась, потому свернула и отложила ее в сторону — подштопаю на досуге.

Кульминационный момент настал. Отмотав кусок бинта длиною с руку, я смочила его в воде и, взяв за оба конца, закинула за спину по методу банной мочалки. Собрав в кулак всю имеющуюся храбрость, принялась попеременными движениями влево-вправо стирать с обожженного участка пот и засохшую сукровицу. Плача и тихонько подвывая от боли, кусая губы в кровь, я два десятка раз промывала бинт и повторяла все снова. Наконец пытка закончилась. Руки тряслись как у алкоголика с утра, перед глазами то и дело возникали алые всполохи. Наверное, сейчас как никогда я ненавидела проклятущую расу пришельцев с их тестами и классами.