Глава 7

Граница Королевства Талкнии. 30 верст от Южной заставы Данстейна — Илген-Диль.

Погода была под стать душевному самочувствию Сансара: мрачная, холодная, словно застывшая в ожидании дождя и давящая своей гнетущей атмосферой не хуже надгробной плиты. Тяжелые свинцовые тучи заволокли небо вплоть до горизонта, бледный хребет Заступных гор стало не видно — его сокрыл пеленой дождь, словно в издевку показывая караху[1], что и на сей раз северное королевство будет им не по зубам. Холодный ветер угрожающе завывал в широком поле и гнул одинокие тонкие стволы берез, срывая с них листву и отправляя в пасмурное небо; вдалеке были хорошо слышны громогласные перекаты грома, видны яркие вспышки молний, пронизывающие небеса каждые несколько секунд — природа явна была против их замысла.

Войско Талкнии встало на границе своих владений, готовясь провести последние ритуалы перед решительным наступлением: воспеть Хвалу Единому Властителю и принести жертвы, чтобы тот защитил их в предстоящем бою и даровал воинству удачу, которое вновь огнем и мечом понесет его веру в страну неверующих. Это были обычные приготовления перед большим походом — ничего нового, но для карателя сегодня все было иначе.

Ожидание бури тяготило Сансара, заставляло чувствовать непонятную тревогу в преддверии чего-то ужасного и неотвратимого: ему хотелось убежать, поддаться природным инстинктам и спрятаться от всего в палатке, только лишь бы ничего не видеть и не слышать. Но Сансар знал, что даже если небеса разверзнутся проливным дождем прямо над ним, он не шелохнется, ведь желания обычного человека ничтожны перед обязанностями и клятвами воина. А все из-за одной девчонки…

— <i>Апа! Апа!</i> — надрываясь, кричала молодая девушка, бесполезно пытаясь дозваться до своего отца. Ее вели под руки воины, она недоумевающее всматривалась в лица окружающих, видно не веря в происходящее, ноги у нее заплетались, простенькое белое платье цеплялось за высокую траву. — <i>Апа! Си шахме зин кё! Апа!</i>

(Папа! Что происходит! Папа!)

Ее тщательно подготовили к касашину[2]: на чистом смуглом личике сурьмой нарисовали знаки Властителя, широко распахнутые, слегка раскосые фиалковые глаза густо обвели черной краской, а волнистые серебристые волосы, на которых держался лавровый венок, распустили. Свободное льняное платье скрывал тонкий стан девушки, она была босиком — ее волокли к приготовленному алтарю, и босые пятки девушки жалила колючая трава. Она крутила по сторонам головой, испуганно всматривалась в беспристрастные лица воинов, стоящих возле алтаря в несколько десятков рядов; ее лицо раскраснелось, будущая жертва впилась ногтями в свои ладони, да так, что тоненькой струйкой сочилась кровь и, словно читая молитвы, звала на помощь своего отца.

Но ее родитель, которого так неистово просила о помощи девушка, стоял впереди, спиной к алтарю, и гордо, беспристрастно смотрел на приближающуюся грозу. О чем были мысли варлага[3], который отправлял свою родную кровь на пир Властителю, Сансар даже не хотел и представлять, но его желание победы ощутил сполна: в отчаянном крике до хрипоты его дочери, в немом вопросе, застывшем на ее красивом личике: «За что?». Мужчине так и хотелось ответить, что за страну, за победу, за Пророка[4]… но слова застыли на губах, не в силах вырваться наружу. Нет, Сансар никогда не любил смотреть на касашин, особенно когда в жертву приносили его знакомых. Ему нравилась дочка варлага — в меру милая, приветливая, любящая собирать цветы, плести венки и тонким звонким голоском петь баллады, когда она думала, что ее никто не слышит — юная девчонка, за которой он издалека присматривал по приказу ее отца. Вот только не знал, что следил лишь для того, чтобы ее принесли в жертву Властелину ради победы.

Конвоиры с силой швырнули девушку на алтарь — широкий плоский камень, — и она, дрожа всем телом, с трудом приподнялась на локте. Серебряные волосы упали ей на лицо, но девушка даже не пытаясь их как-то поправить, сквозь белесую пелену смотрела на своих палачей, беззвучно моля о пощаде.

Варлаг медленно повернулся, и, даже не взглянув на дочь, принял из рук одного из жрецов[5] ритуальный кинжал с расписной рукоятью из драконьей кости. Те же воины, что сопровождали девушку, резко схватили её, приподняли над алтарем и, крепко держа по рукам и ногам — уложили на спину, как того требует обряд. Она пронзительно закричала, но ее крик почти сразу утонул в новом громогласном раскате грома. Жертва стала дергаться в попытке вырваться, она из последних сил боролась за свою жизнь, поняв, что не получит снисхождения, но ее держали крепко. Лавровый венок упал с ее волос и покатился с пригорка, на котором стоял алтарь, прямо к Сансару, замерев почти у его ног. Карах взглянул на ритуальный убор и с болью посмотрел на невинную жертву — она билась в истерике, никак не желая смерено принять уготованную ей судьбу. Но крики продолжались всего пару мгновений — один из посвященных Единого Властителя, протянув руку к мешочку, видящему на поясе, зачерпнул оттуда порошок и плавным движением руки развеял его над алтарем. Девушка дернулась пару раз, вскрикнула, но через несколько мгновений обмякла, тяжело и прерывисто задышав. Ее глаза закатились и затрепетали ресницы, словно она видела нехороший сон, но тело оставалось неподвижно.

— <i>Лиме-с,</i> — шепнул на ухо варлагу второй жрец, дождавшись, когда жертва перестанет дергаться. (Все готово).

— <i>Ри змена,</i> — сухо произнес мужчина, крепче сжав рукоять кинжала, и, не колеблясь и секунды, занес его над своей дочерью. (Да будет так). Лезвие сверкнуло в свете озарившей небо молнии и через мгновение вонзилось в сердце девушки. Белое платье стало стремительно окрашиваться на месте удара в красный цвет, а жертва, испустив последний протяжный вздох, полностью обмякла на камне, потухшим взглядом став смотреть на темное небо. Алтарь Властителя окропился темной насыщенной кровью…

Сансар почувствовал боль в ладони и с удивлением обнаружил, что невольно сжал лавровый венок с такой силой, что податливая лоза впилась в его руку. Как только карах разжал онемевшие пальцы, опавшие душистые темно-зеленые листья сразу подхватил внезапный порыв ветра, унеся их в хмурое небо. Мужчине почему-то в тот момент показалось, что это был какой-то знак от самого Единого Властителя, который, к сожалению, он сам не мог расшифровать.

С неприятным булькающим звуком выдернув ритуальный кинжал из тела дочери и перерезав ей горло, варлаг запел заунывную молитву восхваления Единому Властителю. Его песнь подхватили жрецы, достав из одежд кубок из черненого серебра и наполнив сосуд до краев жертвенной кровью, окропили ею деревянного идола бога.

Заморосил дождь, почти неощутимыми каплями осыпая место касашина, и стало казаться, что дочь варланга вновь ожила, но уже в ином виде: она плакала слезами неба, громогласные перекаты грома стали ее голосом, а порывистый холодный ветер — руками. Погода портилась с каждым мгновением, становилась злее и недружелюбнее — к ним неутомимо приближалась буря.

— <i>Сансар</i>, — глухо произнес варлаг, закончив свою молитву. Он повернулся к стоящему в первом ряду войска караху и подозвал его к себе, тем самым отметив того, кто будет первым получать благословение Единого Властителя.

Несмотря на твердость и непоколебимость, которые проявил варлаг в ходе ритуала, поднявшись к алтарю Сансар с неким удивлением заметил, что для главы талкнийской армии касашин прошел не так легко, как казалось издалека. Взгляд мужчины потух, под глазами залегли глубокие тени, а на лице появились морщины, которых не было раньше — он внезапно стал выглядеть на десяток лет старше.

Воин опустился на колени перед варлагом и, вытащив из ножен свои парные клинки, вытянул их перед собой, показывая свое почтение и радость оказанной чести. Хотя в душе Сансара было скорее смирение с неизбежным — он знал, что первым получить благословение Единого Властителя суждено будет ему, но не думал, что наблюдать за касашином будет так нелегко. Варланг взял из рук подошедших к ним посвященных уже вновь наполненный кровью кубок и опрокинул его на Сансара. Короткие серебристые волосы караха потемнели, обретя красноватый оттенок, также священная кровь пролилась на клинки и впиталась в одежду. Мужчина в это время немигающее смотрел на землю и пытался думать о предстоящей миссии в страну неверных.

В воздухе витали запахи сырой земли, травы и железа, который не смог унести с собой холодный ветер. Дождь гулко барабанил по забытому кем-то чугунному котелку, прикасался холодными каплями к ледяной коже мертвой девушки, оставленной по обычаю на месте касашина. Обряд давно прошел, и воины спрятались от дождя под навесами, обсуждая предстоящий поход и собирая вещи, — люди занимались привычными делами, давно выкинув из головы произошедшие события. Только варлаг и Посвященные должны были закончить ритуал — они молились за упокой души девушки в палатке главы похода, жгли полынь и вкушали медовые лепешки.

Сансар подошел к алтарю, смахнул со своего лица мокрые пряди в багряных подтеках, глубоко вздохнул, и внимательно вгляделся в мертвое тело девушки. Бурое от крови одеяние жертвы полностью намокло, облепив худенькое тельце, а сама она невидяще смотрела на тяжелые тучи. Пухлые синеватые губы были приоткрыты, и изо рта струйкой стекала дождевая вода. Мужчина решительно провел по холодной щеке своей ладонью, положил на залитый кровью алтарь помятый лавровый венок и неуверенно, на прощанье, улыбнулся. Ее взгляд ему уже не удаться забыть никогда…

<b> [1] каратель (с талкн. карах)</b> — элитный разведчик-диверсант Талкнии. Подчиняется непосредственно воеводе (варлагу) и Пророку. По доли службы должен иметь магические способности, поэтому в них берут только магов, в отличие от других воинов талкнийской армии.

<b>[2] касашин</b> — с талкнийск. человеческое жертвоприношение.

<b>[3] варлаг</b> — с талкнийск. воевода — глава армии Талкнии. Подчиняется Пророку. Избирается (как и почти вся армия, кроме карателей) из не магического населения и «представляет» интересы армии. В мирное время защищает интересы населения, как еще и 4 представителя из не магического народа в ложе Посвященных. Создают иллюзию справедливости, защиту свободы и интересов не магического населения.

<b>[4] пророк</b> — глава культа поклонения Единому Властителю, который от его имени управляет миром (пока только Талкнией) и должен нести его веру в заблудшие страны. Нынешний Пророк Аветис — имя перев. с талкн.: «благосвет и священное знание», — правит страной больше двух сотен лет, считаясь по праву старейшим долгожителем среди людей. Про него известно мало, ибо он редко радует даже ложе Посвященных визитами, предпочитая уединение. Но власть Аветиса безгранична, а кара — немедлена и беспощадна.

<b>[5] посвященные (жрецы)</b> — маги, элита Талкнии. По праву силы (хотя часто поднимаются наверх с помощью интриг) участвуют в управлении страны, безоговорочно подчиняясь Пророку, людей с не магическими способностями считают вторым сортом, которые должны своим трудом работать во благо страны.

***

Город Расмэлель, первый уровень, комнаты Старейшины Кахаласа.

— Так значит, он отказался нам помочь… — задумчиво проговорил Кахалас, скрестив на столе свои пальцы и вздохнув, равнодушно продолжил. — Ну что ж, его никогда невозможно было понять — на то он и Видящий.

Ристар едва заметно кивнул. Сейчас он был как никогда согласен с главой Старейшин.

На следующий день, после того, как посланники вернулись с глубин Энбору, Веяру отправился к Кахаласу, чтобы доложить об итогах разговора с Видящим. К сожалению, новости оказались неутешительными: древний дракон сказал без утайки, что не хочет вмешиваться в дела общины и помощи от него ждать не следует. Ристара такое отношение Видящего разозлило, ведь на кону стояла не только его жизнь, но и дальнейшее существование общины, да и слова о сыне только растеребили старую душевную рану Веяру. Снежный дракон не смог ночью сомкнуть глаз, все думая о несчастном ребенке, физически ощущая его боль и страдания, которые сейчас приходилось переживать мальчику после смерти матери, но без одобрения Старейшин он не имел права отправится на его поиски…

Комнаты Кахаласа были обставлены скромно: из мебели был каменный стол, за котором сейчас сидел Старейшина, пара скамеек, что стояли вдоль округлых стен и множество стеллажей и полок с книгами, словно глава общины пытался открыть вторую Библиотеку и отнять хлеб у Хранителя знаний. Ни растений, ни тем более, древних артефактов Прародителей, о которых ходило столько слухов по городу, не было видно и в помине.

— И что же делать? — немного растерянно проговорил Ристар.

Кахалас выглядел ничуть не старше его брата — такой же хрупкий и невысокий (дракону он был всего лишь по грудь), но никто никогда не мог обмануться его невзрачной внешности. В нем не ощущалось той бурлящей энергии, которой обладали детеныши, не было живого блеска в глазах — во взгляде была лишь обреченность. Старейшина постоянно хмурился, задумчиво проводя своей детской рукой по подбородку, и даже в его мальчишеском звонком голосе чувствовалась затаенная боль, беспокойство за свой народ. Прожитые годы и потрясения, что довелось испытать Кахаласу в годы третьей войны, тяжким грузом взвалились на его плечи и с каждым днем все сильнее и сильнее тянули к земле. Лишь одно удерживало дракона, сменившего пятую сотню лет на этом свете — Расмэлель. Что станет с общиной, если он уйдет в объятья Матери? Кто поддержит драконов в трудный час?

— Подумать надобно… — проговорил глава Старейшин и окинул взглядом свою комнату. — Созвать Совет… но все после. Сейчас другое важно. Я прав?

Ристар едва заметно кивнул и торопливо произнес:

— Позвольте мне найти сына.

— Как будто если я наложу запрет, ты послушаешься приказа, — криво улыбнулся Старейшина и, встав из-за стола, подошел к мужчине. — Как помню, Менроса, если тот что-то решил, даже Матерь не смогла бы удержать на месте… Ведь все равно сделаешь по-своему, я вижу. Сын своего отца… — он вздохнул. — Конечно, я позволю тебе искать детеныша, но изволь спросить — не напрасно ли?

Ристар нахмурился.

— Ты знаешь, что люди далеко не милосердны, — равнодушно продолжил Кахалас и медленно подошел к окну, из-за которого можно было увидеть город. — А мальчишка еще дитя: слабое, беззащитное, наверняка, не обученное применять свои силы — не сможет даже простого волка отпугнуть жаждой крови… Шанцы на успех малы, а опасность того, что тебя заметят люди — велико.

— А вы бы смогли бросить на произвол судьбы ребенка? — тихо осведомился у Старейшины дракон. Сегодня он казался еще холоднее и отчужденнее, словно его огонь уже погас и Ристар разговаривает лишь с пустой оболочкой. — Я знаю, что шансов мало, но отступать не стану.

Веяру просто не мог поступить иначе. Да, он ни разу в жизни не видел мальчика, да и узнал о нем всего лишь вчера, но отречься от брошенного всеми детеныша, не имел морального права. Какой же он тогда родитель, раз готов обречь на смерть свою плоть и кровь? Если Матерь не проклянет его за такой поступок, то он сделает это сам — даже люди, не отличающиеся великодушием и состраданием, не поступали так жестоко. К тому же Видящий сказал, что ребенок до сих пор жив. Ристар старался не думать, что с ним делают — для него главное было успеть спасти дитя, а травить себе душу можно будет позже, когда все останется позади.

— И Менрос не стал бы, — задумчиво проговорил Кахалас. Ристар скривился от повторного упоминания имени его отца. — Прости глупого старика, дитя, — он повернулся к Веяру и на мальчишеском лице появилась улыбка, — сегодня воздух наполнен воспоминаниями… И знаешь, мой мальчик, чутье мне подсказывает, что ты все же найдешь того кого ищешь.

Резные барельефы, темные своды всегда давили на Ристара. Лестницы, галереи, ветвившиеся и закручивающиеся в бесконечные спирали — лишь раздражали. Он не понимал, почему они даже вдалеке от поселений людей должны притворяться людьми: ходить как они, одеваться как они, говорить на их языке, лишь иногда вспоминая свой истинный — ишеми. Почему лишь запреты окружили их жизнь? Ваниша всегда говорила, что это город западня, из которой не выбраться, даже если улететь дальше горизонта, что предки придумали его не во спасение, а наоборот, стремясь извратить последние остатки своего наследия, чтобы сделать из драконов людей. Так чем же они так сильно отличаются от двуногих? Тем, что Матерь даровала им господство в небе, позволила почувствовать себя выше этого мира или же наоборот, сделала ущербными: не животные и не люди. Что-то посередине. Драконы…

Он сжал в руке амулет похожий на золотую каплю — древний артефакт, который поможет найти ему своего сына. Нет, чутье родителя к своему детенышу у драконов было, но природа распределилась так, что оно в полной мере досталось драконицам, а драконам достались лишь отголоски этой сильной связи. Ристар не мог самостоятельно почувствовать Амару на таком большой расстоянии, которое было между ними и ему на помощь пришли знания предков. <i>«Матерес драгнери асмо»</i> — путь детей Матери, как дословно переводился артефакт, незримой нитью связывал дитя и его родителя, независимо от разделяющих их миль. И не поверишь сразу, что в этом хрупком предмете, которое сменило уже которое тысячелетие, сокрыто спасение его ребенка и возможно, спасение всего рода драконов. Ристар дословно запомнил, что сказал Видящий на счет него сына — он спасет их всех…

Кахалас отказался послать вместе с Ристаром спасательную экспедицию теней драконов, справедливо опасаясь, что это привлечет ненужное внимание людей, да и большинство разведчиков уже было занято и отрывать их от дел, чтобы спасти дитя было нелепо. Ристар и не хотел никого в помощники, он считал, что сам с легкостью справится с этим заданием, но вот глава Старейшин, оказывается, думал иначе. И теперь, «помощник» словно тень безмолвно следовал за Ристаром по пятам, чрезмерно раздражая дракона своим присутствием.

Светловолосый, ясноглазый, как и все северные народы людей, могучего телосложения и высокого роста — Ярэ был словно северянин, который по ошибке забрел в Расмэлель, так сильно тень драконов походил на человека. Только не хватало вязи неба на лбу — и тогда отличить его от воина одного из клана людей стало бы невозможно. У нового спутника Ристара были короткие волосы пшеничного цвета, почти бесцветные голубые глаза, нос с горбинкой, тонкие губы… дракон казался невидимкой, ибо его выражение лица всегда было каким-то скучающе-спокойным.

Северный дракон хорошо знал его еще до своей длительной поездки в Талкнию. Ярэ был одним из лучших учеников мастера теней драконов Владислена — дисциплинированный, спокойный, неукоснительно следующий кодексу Теней и беспрекословно исполняющий приказы… Но он был полной противоположностью Ристара, который из-за своего неуемного характера несколько раз оказывался на грани отсева из учеников мастера. Нет, в конце учеба юношеский пыл и задор в Ристаре поутих, пришло понимание, что приказы следует выполнять без лишних вопросов и мало этого — ухватиться за их выполнение зубами, рвать на себе шкуру когтями, только если это поможет общине. Владислен вместо того чтобы отказаться от проблемного ученика направил его энергию в правильное русло, привил брошенному родителями ребенку любовь к общине, за благополучие которой он теперь готов был пожертвовать своей жизнью. И Веяру благоговел перед своим мастером, как например, его брат перед отцом, и может из-за отношения к Владислену дракон так невзлюбил Ярэ. Ристара раздражало его невозмутимое спокойствие, флегматичность и всегда постное выражение лица, словно тот показывал, что все вокруг навивают смертную скуку.

Мать Ярэ как и Ристара была человеческой женщиной но, в отличие от последнего, тот ей всегда гордился и постоянно убеждал всех вокруг какая она хорошая, отважная и сильная — совсем как настоящая драконица. Веяру это злило, ведь он сам скрывал свое происхождение и не понимал, как можно так кичиться своей порченой кровью. «Человеческий выкормыш» — так за глаза в детстве называли Ярэ и Ристар не сомневался, что с того времени ничего не изменилось, ведь это клеймо на всю жизнь.

А Кахалас словно в отместку за представленные тенью драконов плохие вести поставил работать с тем, кому Ристар не доверил бы и добычу еды.

***

— Ну где же! Пресветлая Матерь, куда же он запропастился?!

Зангерел уже около часа переворачивал верх дном свое имущество в каморке, которая находилась в Библиотеке, видно искренне веря, что вещица, которую он так упоительно искал, сразу найдется. Но желаемое не находилось, а гора вещей все росла и росла, казалось, что еще немного и она погребет под себя и горе-искателя.

Днем, когда гнев на Старейшину схлынул, даже более того, Ристар смирился со своим новым спутником и научился его не замечать — а это было не трудно, ибо Ярэ не отличался разговорчивостью, — дракон спустился на третий уровень, чтобы попрощаться с другом. Но какого же было его удивление, когда он застал Зангерела за сборами!

Хранитель знаний заявил, что хочет полететь на поиски ребенка с Ристаром и он не желает слушать никаких возражений. Веяру это заявление потрясло сильнее, чем желание Азиндора женить его на человеческой женщине из северного клана. Ведь ни для кого не было секретом, что Хранитель знаний мало того, что не любил внешний мир, который находился за пределами его бесценной Библиотеки, так более, никогда не покидал общину надолго и так далеко. В понимании Зана, то, что он собирался совершить был настоящий подвиг, который обязательно должны были занести в анналы истории.

И вот теперь, вдоволь налюбовавшись на хаос, что собственноручно творил Хранитель знаний в своей вотчине, ища какой-то особо важный предмет, тень драконов решил с ним серьезно поговорить.

— Зан… — вздохнул Ристар, подбирая слова, чтобы убедить друга в его несусветной глупости. Ему с каждым днем все больше казалось, что тихого и спокойного дракона подменили, ведь раньше в Зангереле не было такого огня и задора, что запылал в нем в последнее время. — Нет, я искренне тебе благодарен за помощь, но все же… как без тебя будет Библиотека?

Хранитель знаний остановился, держа в руках ворох одежды вперемешку со свитками и вяло отмахнулся от друга:

— Хасшер присмотрит.

— Но мастер! — воскликнул доселе притворявшийся частью интерьера мальчишка. Он даже выглянул из-за стеллажа, за котором прятался, бессовестно грея уши. — Я хочу поехать с вами!

— Нет! — синхронно рявкнули на него Ристар и Зангерел. Уж в том, что Хасшеру не следует лететь с ними — они были полностью солидарны. Подросток даже отшатнулся назад, с несправедливой обидой взирая на своего наставника и брата: «Почему меня постоянно лишают приключений?!»

— Не положено, — внезапно произнес Ярэ, выйдя, так же как и Хасшер из-за стеллажа, за которым флегматично наблюдал за суетливостью Зангерела. Ристар даже удивился такому красноречию своего нового спутника, так как до сего момента он не произнес и слова. — Вы не можете покидать пределов города без согласования со Старейшинами и тем более, претендовать на место одного из членов спасательной операции.

Зан высокомерно на него взглянул, показывая как он относится ко всем приказам «прихвостня Старейшин» и резко ответил:

— У вас нет полномочий, чтобы препятствовать моему отбытию.

— Да, — согласно кивнул Ярэ, — но я могу сообщить о действиях Хранителя знаний Старейшинам, чтобы те разрешили сие недоразумение.

— Да, пожалуй так и следует поступить и решить это «недоразумение», — Зан покладисто кивнул а потом повернувшись к Ристару прошипел, указав на его спутника пальцем. — Это что за невежественная особа, которая своими грязными лапами топчет полы моей Библиотеки!

— Ярэ, — скривил губы в усмешке Ристар и мстительно добавил, надеясь, вразумить друга, — он будет меня сопровождать в поездке. Приказ Старейшин.

Зан слегка удивился и пробормотал:

— Старейшина Кахалас как всегда поражает своей неуемной заботой и… Ну что ж, это было ожидаемо.

— Так ты все равно поедешь? — удивился Ристар. Друга он знал хорошо, особенно его нетерпимость рядом с собой «невежественных особ».

— Естественно, мой друг, — Зангерел вновь зарылся с головой в шкаф, пытаясь что-то там отыскать. — Как я могу бросить на произвол судьбы бедного ребенка?!

— Зан… — осуждающе протянул Ристар. Ему что-то слабо верилось, что Хранителю знаний вдруг стал интересен обычный мальчишка, да еще такой, ради которого придется пролететь полдолины, а может и больше. Нет, его друг крайне не любил авантюры, ведь ради них приходилось расправлять крылья и отрывать свой хвост от земли. И здесь возникло противоречие: действительность никак не вязалась с характером Зангерела. Ну не мог Зан так сильно измениться всего за восемь зим!

— Ну хорошо! Ты меня раскусил! — Хранитель знаний отбросил в сторону бесполезный хлам и повернулся к другу. В его голосе тень драконов вдруг почувствовал нотки еле сдерживаемого торжества, словно тот был на пороге великого открытия. — Я не хочу быть на задворках истории! Ты только представь: ребенок спасет общину, а мы ему поможем! Станем наставниками, опорой, положим на алтарь свои жизни, чтобы войти в летописи и стать кумирами потомков!

Ристару вдруг отчетливо захотелось хлопнуть себя по лбу — как же он мог забыть, что Зан слушал бредни Видящего чуть ли не с открытым ртом и, похоже, воспринял их не так адекватно, как следовало. Нет, он верил, что мальчик способен в будущем помочь в восстановлении общины, но ставить значимость обычного ребенка так сильно, он считал глупостью. А Хранитель знаний, естественно, зацепился за слова Привратника о мальчишке, и решил, что тот поможет исполнить его мечту по восстановлению Библиотеки Прародителей, словно детеныш хранил в себе знания предков.

— А как же я? — подал голос Хасшер, негодующе смотря на своего брата и мастера. — Вы меня опять бросаете в этом пыльном сборище пауков и плесени?!

Ему очень хотелось улететь из надоевшего города, повидать мир, людей — не тех, что живут в ареалах, а тех монстров, которыми пугали взрослые ребятню. Нет, дирэри[1] были другие: рослые, широкоплечие, со светлыми волосами и ясными глазами; они открыто улыбались, яростно спорили на ишереми с драконицами, шугали разошедшуюся ребятню и почти ничем не отличались от других жителей общины. А Хасшер хотел увидеть «настоящих» людей и так просто отказываться от своей мечты не собирался.

— Хасшер, — вздохнул Ристар и подойдя к своему младшему брату, приобнял того за плечи. Подросток обиженно дулся и старался выставить это напоказ, видно надеясь своими гримасами воззвать у старшего родственника к совести. — Ты пойми, мир за горами жесток и опасен для детеныша…

— Я уже не дитя!

— Тем более, — мягко улыбнулся дракон, — ты взрослый дракон и должен понимать, что я беспокоюсь о тебе и не хочу, чтобы ты пострадал…

— Ты опять хочешь меня бросить! — мигом вспылил Хасшер и, скинув руку брата со своего плеча, закричал, смотря Ристару прямо в глаза. — Я никому не нужен! Ни тебе, ни мастеру, ни маме с папой! Все меня бросают и уходят! Почему?! Я ведь тоже хочу помочь! Это преступление?

— Хасшер… — нахмурился Веяру. — Тебя что, бешеный волк за хвост цапнул?

Вместо ответа мальчишка посмотрел на брата сверкнувшими в полутьме желто-зелеными глазами и быстро выбежал из коморки, громко хлопнув за собой дверью. С потолка посыпалась известка и пара мелких камушков. Ристар смотрел младшему брату вслед и все не мог понять, что же на того нашло. Да, дракон признавал, что характер у Хасшера был далеко не спокойным — он был шебутным, чуток капризным, но вот до сих пор вспышек гнева у него не наблюдалось. Неужели кровь отца дает о себе знать?

— Где он тут плесень увидел? Нет ее, а то книги бы вмиг испортились, — недовольно пробурчал Зангерел вслед своему ученику и как ни в чем небывало продолжил свои поиски нужной вещицы. Похоже, в отличие от Ристара, Хранителя знаний характером младшего Веяру было не удивить. — Вернется — над вратами за хвост повешу, чтоб отпугивал всех в мое отсутствие, инвентаризацию всех книг провести заставлю… Будет он мне еще вещать, что здесь плесень и пауки! Со всем от рук отбился, несносный мальчишка!

— Не злись, Зан, — примиряюще произнес Веяру. — Кто в его возрасте не говорил глупостей и считал, что весь белый свет против него?

— Я так не считал и даже на взрослых голос не поднимал! Ты с ним слишком мягок, Ристар.

— Возможно, — пожал плечами дракон и вновь посмотрел на закрытую дверь. — Но Хасшер в кое-чем прав — я его постоянно бросаю.

Ристар чувствовал себя виноватым, предателем, который бросил бедного ребенка на попечении друга, предпочитающего тихое уединение. Зангерелу было в тягость возиться с шумным детенышем и тот попытался воспитать из Хасшера свое подобие, но надо ли говорить, что в этом деле Хранитель знаний потерпел полное фиаско? Мальчишка, читая книги, мечтал о приключениях, хотел стать героем, как его отец, крушить врагов своим смертоносным дыханием направо и налево, а не прозябать до старости в Библиотеке, добровольно сделав себя «изгоем общины».

— Не говори ерунды! Этот негодник просто соскучился по порке и ты, Ристар, здесь не причем. — Зангерел подошел к другу и положил свою ладонь на его плечо. — Я хорошо знаю своего ученика — состроит жалостливые глазки и просит чего душа пожелает. Ты только подумай, ради вкусностей на рынке целыми днями хвостом крутит, глазки стоит, что драконицы млеют и сластями его угощают. Все «сироткой» его называют, а несносный мальчишка этим и пользуется! И то, что он сейчас устроил, аналогично его выделыванию на торговых рядах: давит на жалость и на совесть, пытается показать, как сильно ты перед ним виноват, чтобы получить желаемую поездку.

Ристар на речь друга лишь махнул рукой. Ему было и без того тошно. Он все никак не мог понять, когда пролетел нужный поворот и его жизнь пошла наперекосяк. Младший брат его ненавидел, любимая умерла, сын неизвестно где, а сам он скован цепями: долгом, обычаями и клятвами. Да и его привычным мир дал серьезную трещину — община стояла перед пропастью, но не перелететь, не обойти ее никак не могла, оставалось только ступить вперед и в последний раз насладиться губительным полетом.

Неожиданно Зан замер, озадаченно посмотрев за спину друга и, тихо охнув, вдруг бросился к куче глиняных горшков, строительного мусора и соломы. Оттуда он достал коричневатое керамическое изделие небольшого размера, отдаленно похожее на курицу несущую яйца. Зан с нескрываемым облегчением его обнял и, потершись щекой об пыльный керамический бок, потряс. Ристар с удивлением услышал, что в этой полой фигурке что-то звенит.

— Что это? — потрясенно спросил дракон, с опаской взирая на «курицу». Ему еще никогда не попадались такие странные фигурки.

— Емкость для хранения денег, — с серьезной миной на лице пояснил Зангерел и еще раз с довольно ее потряс. — Изумительно, не правда ли? Я сам ее придумал.

— А зачем? — Ристар с каждым мгновением все больше и больше убеждался, что ему было не понять полет мысли друга.

— Чтобы хранить! — Хранитель знаний чмокнул в тусклый бок курицы и недовольно провел по нему своим рукавом, видно очищая от пыли. — Дирэри постоянно твердят, что ТАМ одни воры и тунеядцы — попрошайки, а эти человеческие монеты я копил долго и кропотливо.

— А почему из керамики?

— Все тебе не нравится! Да потому что он гладкий, красивый и не привлекает внимания!

Ристар решил промолчать и не расстраивать друга. Внимания такая курица бы привлекла больше нужного и при первой же толкотне на человеческом рынке фигурку украли, чтобы продать в лавке.

— А может, переложишь деньги в кошель?

— Зачем?!

Веяру сокрушительно вздохнул. Он думал, что Зан и сам понимал, что эта вещь не подходила, чтобы красоваться ею перед суеверными людьми. Тех людей, что он встречал, всегда объединяло одно — очень щепетильное отношение к их богам и культу поклонения. А в большинстве своем люди, чтобы общаться с небесными владыками, создавали идолов. И тень драконов не сомневался, что когда они увидят в руках друга фигурку курицы, то подумают одно: «этот человек возвел в ранг Бога домашнюю птицу».

— Ну хорошо, — недовольно проворчал эксцентричный изобретатель бесполезной игрушки. — И только из-за того, что она может разбиться.

Он погладил керамическое крыло курицы, что-то прошептал себе поднос. Внезапно по линии крыла пошло свечение, и оно с резким щелчком открылось, словно крышка шкатулки. Ристар удивился. Он и не думал, что эта фигурка способна на такое. Вместо того чтобы разбить не имеющих отверстий курицу Хранитель знаний создал в статуэтке «секретную крышку», которая открывалась с помощью пароля. Воистину иногда Веяру пугали и завораживали задумки друга.

Хранитель знаний засунул руку в полость фигурки, но вместо монет достал оттуда золотой перстень с рубином и довольно повертел его в пальцах. Ристар подумал, что, похоже, у Зана были свои представления понятия «человеческие деньги».

Да, дракон с лихвой оправдывал свое звание Хранителя знаний: копил и бережно хранил книги, трясся над теми немногими реликвиями и артефактами, что остались в общине, млел над сверкающими безделушками, обожал, как и все дети Матери, золото, да и вел себя порой хуже старьевщика. Многие драконы думали, что их Хранитель знаний живет в Библиотеке из-за страстной любви к фолиантам и только тень драконов ведал страшную правду — просто ареал Зангерела был битком набит разным хламом, и его друг ни в какую не желал с ним расставаться.

— Вот теперь можно и в путь, — довольно проворковал Хранитель знаний, крепко прижимая к груди кожаный подсумок со своими накопленными сокровищами. Ристар оказался прав, кроме монет в керамической фигурке оказались сверкающие камни, массивные браслеты, кольца с камнями, серьги и пара отлитых из золота человеческих зубов. На его вопрос, откуда друг достал последнее, Зангерел отшутился и даже слегка покраснел, но так и не раскрыл своего маленького темного секрета.

— Но Хранитель, — неожиданно раздался голос позабытого всеми Ярэ, который все это время стоял в темном угле, не привлекая к себе внимания. — Вам нужно…

— А-а-а… так ты до сих пор здесь? — перебил его Зангерел, неприязненно глянув на молчаливого дракона. — А я уж думал, на всех парах мчишься к Кахаласу, жаловаться на непослушного Хранителя знаний.

— Я не могу покинуть драгнери[2] Ристара Веяру до завершения миссии или же без его приказа. Но я все равно не одобряю ваших поступков, Хранитель знаний. Вам следует обратиться к Старейшинам…

— Да, да, да… — отмахнулся от него Зангерел, направившись к выходу из своей полутемной коморки. — И я, помня свой долг, его оповещу… после того как вернусь из поездки.

Ярэ растерялся. На его всегда беспристрастном лице выступило такое удивление и потаенное страдание, что Ристар не выдержал и, проходя мимо, хлопнул своего «конвоира» по плечу, стараясь при этом не засмеяться. Но третий член спасительной операции даже не обратил на это внимания, он невидяще смотрел вперед, пытаясь осмыслить произошедшее. Брошенный всеми, одинокий тень драконов все никак не мог поверить, что его умным и дельным советам впервые никто не только не хотел прислушиваться, так еще его самого наглым образом игнорировали.

Ярэ еще предстояло узнать, что беспрекословно и точно выполнять приказы умеет только он.

***

Хасшер замер и испуганно оглянулся. Сердце мальчишки готово было вырваться из груди, ладони вспотели, руки тряслись, в туннеле стало невыносимо душно… а ноги, словно приросли к земле — не двинуться и не закричать, оставалось только испуганно прислушиваться к ночной мгле, постоянно ожидая, что его сейчас поймают. Но секунды шли, а паренька никто не пытался ни задержать, ни окликнуть и потихоньку Хасшер стал успокаиваться: страх уже не сжимал сердце, хаотичные мысли постепенно пришли в порядок. Юный дракон сглотнул застрявший в горле ком, вытер трясущимися пальцами лоб и сначала неуверенно зашагал, а потом и вовсе побежал по темному туннелю дальше.

Он сомневался в своем решении, робел перед таким ответственным шагом, и где-то в глубине души даже знал почему: сбежать из общины в страшный внешний мир было полным безрассудством и, как сказал бы его мастер, изощренным самоубийством. Подростком в этом момент двигало только одно — уверенность в своей правоте. Он хотел доказать всем, — в особенности старшему брату, — что он уже не дитя, а какой взрослый боится выйти за пределы Расмэлеля и посмотреть мир? Себя Хасшер трусом не считал.

Безмолвные лица на каменных барельефах словно следили за беглецом, шаги гулко отдавались в ночной тиши, а с выхода тянуло спасительной прохладой — с каждым мгновением Хасшер все больше приближался к свободе и долгожданному признанию. Неизвестность пугала и завораживала одновременно. Что его ждет за следующей горой, какая судьба уготована новому путешественнику? Подросток знал точно, что у него все получится и перед его глазами уже маячили картинки пленительного будущего — как брат признал его за равного, мастер впервые похвалил, а мальчишки из соседнего ареала единогласно объявили лидером.

Хасшер сжал кулаки. Он еще всем докажет, как сильно они ошибались!

Сам же юный Веяру решил, что ему в жизни жутко не повезло. Легендарная эпоха драконов, когда люди считали их своими спасителями и чуть ли не божествами, давно канула в лету, а сами бывшие небожители доживали свой век каменном гробу — в Расмелэли, боясь расправить крылья и выйти наружу. Время приключений прошло, на ее смену пришла эпоха застоя и разочарования. Нет, Хасшер любил свой город, общину, но его жутко раздражали строгие правила: будь-то запрет летать внутри города или же «запечатление» на ненавистной девчонке. Он не понимал этого и при каждом удобном случае нарушал правила: летал с мальчишками наперегонки по ареалам и горам, сбегал от нудных поручений мастера, шутил над старой драконой Магной и глупыми девчонками.

Хасшер был сиротой. Его родители умерли, когда ему не было еще и четырех зим и то немногое, что он помнил о них — это ласковый голос матери и приятный запах морозной свежести, что веяло от отца… Нет, у него был старший брат, но тот не любил говорить о родителях, отмалчиваясь или отговариваясь от него односложными фразами. Да и вскоре он сам его бросил и как ненужную вещь отдал на попечение этому «старьевщику» Зангерелу. Хасшеру тогда было всего шесть зим и расставание с единственным родственником он переживал остро: плакал навзрыд по ночам, звал до хрипоты Ристара, молил, чтоб тот появился и забрал его из этого ужасного места и запальчиво обещал вести себя хорошо, только если бы это помогло вернуться брату. Но тот не пришел. Бросил его одного на целых восемь долгих зим.

Хасшер остался на попечении Хранителя знаний Зангерела — дракона нелюдимого, требовательного и скупого. Для маленького ребенка он казался чудовищем, сошедшим из древних легенд: такой же грозный, крикливый, да и живущий в страшном месте — полутемной Библиотеке, где за каждым стеллажом таилось по еще одному маленькому монстру. Поначалу новый опекун постоянно доводил мальчика до слез своими придирками, ворчанием и холодностью. Все что не делал мальчик, ему не нравилось, а когда по ночам Хасшер от безысходности плакал в подушку, искренне надеясь, что его возьмут и пожалеют, игнорировал, словно не слышал горькие слезы своего ученика.

Так Хасшер и жил: днем выполнял поручения своего мастера, а ночью украдкой смахивал слезы и терпел. Он научился терпеть, быть невидимкой, — ведь опекуну не нравилось, когда его отвлекали от работы — и быть послушным. С каждый прожитым годом прежняя жизнь забывалась, старший брат стал казаться просто выдумкой, а родительское тепло мальчик научился получать у посторонних людей — на рынке было много сердобольных дракониц, которые за жалостливый взгляд могли хоть на мгновение его обнять, погладить по иссиня-черной головке и даже дать что-нибудь вкусное. Постепенно мальчик завел друзей, недавняя робость заменилась озорством и хулиганством, Библиотека из страшного места превратилась в скучное, а мастер — в старого дурака.

В его сердце постепенно зарождалась ненависть. К брату, за то, что его бросил, к Зангерелу, за то, что каждый день заставлял страдать, к другим — за сочувственные взгляды, а порой и за пренебрежение. Он понял, что в этом мире не нужен никому, а раз так, то и больше никто ему и не нужен. Дошло до того, что он подрался со всей ребятней, хулиганил, воровал и лгал окружающим. Вот только недолго ему пришлось глотнуть полной свободы — о его делишках узнал мастер и впервые в жизни Хасшер испытал на себе все отрицательные стороны характера опекуна и понял, что до сего момента Зангерел был добрым, чутким и мягким. Подросток до сих пор вздрагивал ужаса, вспоминая методы воспитания, которые принял Хранитель знаний — мальчик впервые испытал на себе легендарную жажду крови драконов, которая оказалась во много раз страшнее порки и навсегда отбила у Хасшера всякое желание пререкаться с этим «страшным драконом».

Своего брата мальчик простил не сразу, да и то, после того как мастер рассказал ему историю родителей и Ристара, отвечая на запальчивые слова детеныша о своей ненависти к родным. О том, что его отец настоящий герой общины, мать — умная и красивая женщина, которая дарила любовь и тепло каждому, кто в ней нуждался, а брат — самый преданный сын Расмелэля, что пожертвовал всем, ради будущего драконьего рода. И именного тогда Хасшер решил стать похожим на Ристара и отца, стать тем, кого будут все уважать и любить. Героем.

Когда Хасшеру исполнилось четырнадцать зим, из долгого похода наконец-то вернулся Ристар и подросток окунулся с головой в ворох событий и приключений. Чего стоит только вспомнить его посещение легендарного Видящего! Ведь после этого все друзья стали смотреть на него снизу вверх, он тут же стал знаменитостью и когда брат вновь решил его покинуть, то Хасшера это возмутило. Нет, теперь он не забитый маленький ребенок, коим был когда-то, он хотел помочь брату, доказать ему свою значимость и заслужить одобрение. Да и поход обещал быть до жути интересным, а приключения Хасшер любил. Но его опять не поняли, его опять выкинули на задворки ареала, как ненужный хлам. Его опять хотели бросить…

Этого предательства Хасшер брату простить не смог. Его душила обида, гнев на единственного родственника, а также на мастера за то, что и тот решил его покинуть — никто не любил подростка, он не был никому нужен и вновь те чувства, что испытывал юный дракон пару зим назад стали возвращаться с новой силой. Хасшер наивно верил, что смог добиться уважения и привязанности своего мастера, что хоть немного, но успел всколыхнуть в душе брата прежнюю родственную любовь, ведь на самом деле мальчику они были не безразличны. Даже мастера он принимал за дальнюю родню, с которой можно ужиться в одном доме, если не обращать внимания на характер строптивого соседа.

И вот ночью, когда в ареалах погасли все огни, стихли разговоры и город превратился в сонную обитель, подросток отважился на свой безумный поступок. Он решил доказать всем, что им пренебрегать не следует и он сам в праве решать, как ему поступить. Хасшер решил сбежать. Нет, он не был глуп и понимал, что одному ему придется в мире людей туго, но обида до сих пор застилала глаза, мешая здраво мыслить, а мечты о том, что он первым найдет пропавшего ребенка были так сладки… Тогда Ристар сразу его признает, он обретет нового родственника и сможет научить племянника всему, что знает сам и оградит от всего того, что пришлось пережить ему самому.

Быстро собравшись и закрыв за собой дверь, Хасшер мышкой побежал к выходу из города, сторонясь каждого шороха. Ведь он не мог себе так опрометчиво попасться до начала грандиозного побега! Его брат и мастер еще днем улетели на поиски пропавшего мальчика. Ристар скомкано попрощался с братом, чувствуя свою вину, и обещал вернуться через пару дней, Хранитель знаний наказал день и ночь бдеть, следя за Библиотекой, и грозился в случае чего надрать подростку хвост, а их безмолвный спутник просто кивнул на прощание, прежде чем расправить крылья и взмыть в небо. Никто из драконов и не подозревал, что обиженный подросток решится на такой опрометчивый поступок. А зря…

Небо заволокла белоснежная пелена, зло завывал ветер, словно хлестким кнутом подгоняя северных духов творить бесчинства в эту ночь. В горах разразилась снежная буря. Хозяин гор отчего-то злился, он рвал и метал, не находя себе места и природа, чувствуя недобрый характер своего хранителя творила бесчинства вместе с ним. Ветер завывал, сметая снег с вершин гор, и будто пытался подтолкнуть к попасти хрупкую фигурку парня, колкий холод пробирал до костей, словно стремясь добраться до сердца и превратить его в лед, и, несмотря на сильную сопротивляемость, юный дракон в своем человеческом обличии начал ощущать небольшой дискомфорт.

Хасшер перекинулся в дракона и недовольно повел чешуйчатым носом, всматриваясь в беспросветный снежный буран. Лететь в такую погоду не ведая куда, было чистым самоубийством, но и медлить подростку было не с руки. Он и так потерял много времени дожидаясь ночи, а не сразу кидаясь следом за братом и мастером. Подросток засомневался… Планировать побег и представлять свою вольную жизнь в уютном ареале было не то же самое, как стоять на пороге своей новой жизни и понимать, что еще один шаг и уже вернуться назад будет невозможно. Угнетала погода, развивая зародившееся сомнения… А что, если он сейчас умрет? Занесет, крылья не справятся с могучими порывами ветра, а то и хуже, заблудится, устанет бороться с бурей и разобьется насмерть? Стоит ли ежеминутная прихоть своей жизни? Стоит ли признание брата и мастера его страданий?

— Эй! Малец!

Хасшер дрогнул от неожиданности и посмотрел назад. По туннелю резво бежали драконы в человеческом обличии. Внутри Веяру все похолодело, и он мгновенно решившись, расправил крылья и живо спрыгнул с постамента в снежную бурю. Жалеть о необдуманном поступке он будет потом…

Стражники, которые охраняли единственный вход в общину, через пару секунд были на том самом месте, где спрыгнул драконыш. Обратиться в туннеле было не возможно — слишком неудобным он был для огромных тварей, а успеть на своих двоих — у них не получилось. Драконы переглянулись. Лететь в бурю в погоню за ребенком было чистым самоубийством, но на них лежала вина за то, что они на полчаса оставили пост, опрометчиво решив, что в такую погоду неприятностей удаться избежать.

— Я ничего не видел, — сказал своему напарнику первый стражник и, перекинувшись драконом, улегся на место своего поста. Продолжение фразы: «и тебе рекомендую все забыть» второй дракон понял и без слов. Проблемы никому не были нужны, а тот глупый детеныш все равно был уже мертв.

<b>[1]Дирэри</b> — простонаречное название человеческих женщин и мужчин, которые стали членами общины драконов. Также как самих себя драконы звали драгнери,

<b>[2]Драгнери</b> — название народа детей Матери и уважительное обращение к представителю потомка одного из рода Прародителей. Хотя северяне всех драконов называют на ишеми — язык северных народов, — «драген ис», что не совсем правильно, драконы благосклонно принимают к себе и такое обращение. К тому же есть исключение из правил: к Старейшинам, Хранителю знаний и Живницам обращаются только по роду их деятельности, не приставляя вначале уважительное «драгнери», ибо в самом звании заложено должное почтение и уважение. Например, если бы Ристар стал целителем, то такое исключение было бы применимо и к нему.

***

Солнце медленно клонилось к горизонту, полуденная жара давно спала, и идти по дороге стало не так тяжело, как было раньше, хотя и та была не ахти: заросшая, в колдобинах — нечета Королевскому тракту, но так даже было лучше, ведь за весь путь мы никого не встретили.

Чем дальше мы уходили из гор, тем теплее становилась погода: припекало солнце, одурманюще пахло с лугов цветами и травой, повсюду жужжала мошкара, шелестели кроны деревьев, а легкий ветерок приятно обдувал разгоряченную кожу. Шли мы не спеша — за час проходили меньше пяти верст, но идти быстрее с таким резвым детенышем было невозможно.

Амару был возбужден. Амару было все интересно: начиная от жуков и заканчивая птицами. Он носился вокруг дороги как угорелый и каждую минуту мы слышали от этого неугомонного возгласы восхищения, когда он находил для себя какую-то новую букашку. Этот ребенок всю свою жизнь провел в горах и для него этот путь стал самым интересным приключением за всю жизнь. Не знаю, откуда в нем было столько энергии, но он даже на привале не мог посидеть спокойно и пяти минут! Пытаться следить за мальчишкой, чтобы тот не попал в переплет — утомляло, а просьбы угомониться он совершенно игнорировал.

И эта была не единственная напасть: я и Кастиен совершенно не могли договориться, куда держать путь.

— А я сказал — идем на Север, — упрямый северянин твердил одно и то же, не желая принимать во внимание мое мнение. — В клане за мальцом присмотрят, — он, усмехнувшись, глянул на опять зарывшегося в траве Амару, — нет нужды идти за нами.

— Кто тут еще увязался… — Я ненавистно на него посмотрела — этот бесконечный спор мне порядком надоел, но отступать я была не намерена. — Сам иди на Север, если так жаждешь вернуться в клан. Мы же пойдем в Пригорь.

— Пригорь, Пригорь. Тьфу ты… заладила одно и то же, как бабка на базаре. Нет такого города.

— Как нет! — я потрясла перед ним картой и чуть не проткнула пергамент пальцем, показывая на нарисованный дом с подписью: «Пригорь». — Вот он, дурья голова, посмотри же!

Карта была старая: пожелтевшая, с потускневшими от времени чернилами, но до сих пор по ней можно было хорошо ориентироваться. И ближайшим от нас городом, точнее, единственным в округе населенным местом был этот городок. Нам нужно было закупиться провизией, недостающей одеждой, и конкретно мне — достать нормальный доспех или хотя бы оружие. Но этот пустоголовый чурбан совершенно не желал понимать такую простую вещь!

— Если я его не знаю, — он отмахнулся от карты, — значит, его нет.

— А ты состоишь в сообществе картографов? — ехидно осведомилась я. Упертость северянина в своей правоте раздражало сильнее, чем моя неспособность убедить его в обратном.

— Я верю своему чутью.

— А я карте.

— Она старая. Сколько этой рухляди лет? — Кастиен показательно поморщил нос. — От нее за милю несет ветхостью, как от моего прадеда.

— О Хасфей, — возвела я очи к небу, — чем я провинилась перед тобой, что ты послал мне в наказание этого упрямца?

Но небеса молчали, а недовольное сопение слева говорило о том, что Кас мало того, что услышал мой шепот, так его еще и правильно растолковал.

Конечно, карта была не свежей — Гел откопал ее в библиотеке клана, потому что эти места нам были не знакомы, — но вряд ли за два десятка лет здесь могло что-то измениться. Местность была неприветливой: с юга — топь, на западе — горы, до Королевского тракта далеко, почва неблагоприятна для посевов, да и по округе было слишком много курганов и руин древних святилищ. Люди всегда сторонились таких мест, а если и отважились нарушить покой предков, то только имея в запасе толстые городские стены. Единственное, что за это время могло измениться — это городок разросся и превратился в город, а если Кас прав, то вообще, исчез. Но эта вероятность была мала, а провизия и доспехи с оружием нужны были сейчас. Все же дорога предстояла долгая, а поселений в округе было катастрофически мало.

О, Повелители, и почему я спорю, пытаюсь вразумить северянина? Ведь он совершенно не имеет права мне указывать куда идти! Эта приблудная собака сама увязалась за мной и Амару!

Я резко остановилась. Кас пройдя несколько шагов вперед — тоже.

— Говорю сразу, чтобы не было в будущем пререканий, — я кивнула на драконыша. — Я и он идем туда, куда скажу я, а ты, — я смерила северянина как можно больше снисходительным взглядом, — можешь нас сопровождать, но изволь слушаться меня. Командир отряда я, а не ты! Я все понятно объяснила?

— А с чего ль ты? — мужчина нахмурился, и скрестил на груди руки, став сверлить меня взглядом. — Чтобы девка и руководила отрядом? Да лучше сразу заказать жрецам отпевание, натереться маслами и лечь в ковчег, чтоб избежать еще большего позора.

Он в чем-то был прав — за редким исключением во главе всегда были мужчины, ибо считалось, что только они способны мыслить здраво, а женщиной движут страсти, а они способны сгубить даже самый слаженный и тренированный отряд. И первородное право представительницы Великого рода не имело никакого значения, вот почему главой нашего отряда был Рик, а не я. Да и я с Гелом с самого начала находились при нем в качестве учеников. В каждом клане существовала такая практика — как только дети проходили испытание и становились взрослыми, их распределяли по отрядам во главе с опытным наставником, который мог передать часть своих знаний новому поколению, да и приглядеть за юнцами, чтобы те не сгинули в первом же бою. Хорошая практика, да и после, когда воительница отработает свой долг перед кланом, лет в двадцать пять род выдает ее замуж, и она уходит с военной службы, а ее брат по отряду становится наставником нового поколения воинов.

Но правота северянина лишь раззадорила меня, ведь так просто уступать место лидера я была не намерена, а он находился здесь на птичьих правах. Да и не доверяла я ему. Мотивы Кастиена мне были совершенно не известны. Вдруг он лишь притворяется, а сам уже давно вознамерился привести нас прямо в капкан.

— Так тебя никто здесь не держит, — я пошла вперед, не обращая внимания на нахмурившегося воина. — Еще не известно для чего ты с нами пошел, да и не говоришь, как нашел. В чем твоя выгода? Решил нас сдать первому посту и получить награду?

— Что ты мелишь, девка! Да я…

— Что ты! — я, перебив его на полуслове, резко к нему повернулась. — Поставь себя на мое место — как бы ты отнесся к первому встречному, который мало того, что увязался за тобой, так еще и велит куда идти? Хочешь и дальше следовать за нами, изволь слушаться меня.

На пару минут на дороге повисла тишина. Северянин молчал, видно обдумывая свой ответ, я же не горела желанием и дальше с ним общаться. Он меня раздражал, но даже я признавала, что Кастиен меня сильнее и, похоже, знал намного больше, но отдавать ему право лидерства я не хотела ни в какую. Видно свою роль сыграли гордость и самолюбие, ведь не каждый воин согласится добровольно подчиниться человеку из другого клана, будь тот хоть гениальным стратегом. Хотя между кланами не было открытой вражды — запрещено заветами, — мы друг друга недолюбливали.

— Хорошо, — спокойно произнес северянин, видно собравшись с мыслями. Похоже ему слишком сильно хотелось идти с нами, раз он мало того, что позволял мне так с собой разговаривать, так еще пытался найти ко мне подход. — Доверия твоего, <i>элисин</i>, я не заслужил, но признай, я вас почитай спас от ходячего, да и помог не мало. Это же чего-то стоит?

— Да, — согласно кивнула я. — Помог. Поэтому и идешь с нами, и спрашиваю я тебя по-дружески, чего тебе надобно.

Мужчина вздохнул:

— Злая ты, <i>элисин</i>, а женщина доброй должна быть и нежной, аки цветок первоцветный.

— Женщина должна быть стойкой и сильной, — резко возразила ему я. Он мне напомнил Гелиона, а тот своими подколками на тему моей женственности сильно проел плешь. — Скажи, долго ли проживет твой хрупкий нежный цветочек под порывами сильного ветра? Сломит, унесет, не станет твоего цветка, а кто кроме женщины детей и домашний очаг защитит? Мужчина? Так тот редко бывает рядом — все в походах, а «нежный цветочек» один не выживет и вернется уставший воин на руины собственного дома, да и на могилку жены. Такие цветочки только издалека красивы, на деле же они бесполезны.

— Есть и стойкие «цветочки», — ухмыльнулся Кас, видно вспомнив свой гербарий.

— Все мы притворяться умеем, — так же ухмыльнулась я. — Кто ромашкой, кто лавандой, кто ярцветом.

— А кое-кто и крапивой…

— Из крапивы хотя бы суп сварить можно, — проворчала я, не слишком обрадованная его намеком. — Вкусный и полезный.

— А кто спорит? Да вот рвать будут цветы благородные, а не… — он покосился на меня, — сорняки колючие.

Я возмущенно отвернулась от этого… травника и стала следить за Амару, в то же время придумывая достойный ответ. Мальчишка убежал далеко вперед и, взяв в руки длинную палку, стал тыкать ею во что-то в траве. Наверняка опять разорял муравейник, а за прошедшую дорогу я поняла, как он сильно любил это занятие — ни один муравейник не пропустил. Что сказать, дракон — уничтожитель и разоритель народов, даже таких маленьких и никчемных, как муравьи.

— Пригорь… — через некоторое время задумчиво молвил Кастиен, словно произнеся свои мысли вслух. — Не помню я его, видно мелкий слишком, раз на картах его редко отмечают. Хотя я склонен думать, что нет его… Но даже если и был — нельзя нам в город. Опасно.

— Снимем комнату в таверне, посидит там, пока я пройдусь по рынку, — торопливо проговорила я, чувствуя, что еще немного и упрямый северянин возможно со мной согласится. А это была хоть маленькая, но победа. — Невелика проблема. Если в лагере не поняли, что перед ним дракон, то ты и правду считаешь, что в городе раскусят? Кто будет смотреть на ребенка?

— <i>Элисин</i>, — вздохнул он, — а что ты знаешь о драконах?

— Тоже что и ты, — отмахнулась от него я, пытаясь опять следить за мальчишкой. А то драконыш, наигравшись с муравьями, опять убежал вперед, но уже в погоне за бабочкой.

— Да гляжу, что нет, — странно покосился на меня северянин. — А знала ли ты, что жрец и сведущий в волшбе способен распознать личину зверя? Чуют они мерцание грани вокруг <i>драгон ис</i>и как ищейки способны раскрыть их на сотню шагов, даже в толпе людей?

Я удивленно на него посмотрела — этого в моем клане нам не говорили. Но… если жрецы и маги могут учуять мерцание грани вокруг драконов, то почему же я не ничего не увидела? Я же из Великого клана и мы… Я нахмурилась, припоминая свои ощущения при первой встречи с Амару: растерянность, страх, ощущение нереальности происходящего, судорожные попытки понять, что же произошло… но, несмотря на это, я ни секунды не сомневалась, что передо мной детеныш дракона. Не похож он на человека — совершенно другой и это чувствовалось.

Кастиен терпеливо подождал, пока я разберусь в своих ощущениях и продолжил:

— В лагере не осталось магов, ибо они ушли одни из первых, а жрецов не было и подавно. Просто повезло.

— А из Великого клана воины? — я попыталась припомнить из оставшихся представителей этого клана. Вроде был один…

— Данер был, — подтвердил мои мысли северянин. — Спас наш отряд от ходячего. Из Восточного клана он, что близ Бухты Милосердия. А тебе зачем? — произнеся это, он внезапно нахмурился, видно уловив ход моих мыслей. — Ты разумеешь, что он мог раскрыть мальца?

Я промолчала.

— <i>Омер нис…</i> — зло выплюнул северянин и обеспокоенно обернулся, став вглядываться назад, словно опасаясь за нами погони. — Не знал я, что вы такие <i>шеремы</i> … А ты точно уверена, что ваш род может почувствовать <i>драгон ис</i>?

Я пожала плечами — сейчас я ни в чем не была уверена, даже в своем здравом рассудке.

Кас хотел сказать что-то еще, но не успел — внезапно раздался крик Амару, да не радостный как было раньше, а совсем даже… Я завертела головой пытаясь отыскать этого мелкого засранца, да вот только не было его нигде. Тасхель его побери! Отвлеклась на мгновение, а он сразу же попал в переплет!

Лесная дорога впереди резко уходила вправо и что случилось за поворотом было не видно — мешали густые кусты и деревья. Кастиен сразу, услышав мальчишку, сорвался вперед, на ходу достав из колчана лук со стрелами. Я же, запрыгнув в седло, помчалась за ним вслед и вскоре даже обогнала, оказавшись на коне за поворотом быстрее, чем он на своих двоих.

— Отпустите, а то буду кусаться! — пытался вырваться из хватки разбойника ребенок и, вдруг заметив меня, облегченно выдохнул. — Элис!

Картина, что предстала моему взору, откровенно говоря, не обрадовала. Разбойники, числом не менее десятка, окружили незнакомого мужчину и явно не намеревались отпустить его живым. Путешественник тоже был не шибко рад внезапной встрече и угрожающе занес свое единственное оружие — лютню, для удара. И вот на начало этой милой постановки: «разбойники грабят менестреля, а потом надругаются над его трупом и лютней» угораздило попасть любопытному драконышу. Тасхель его побери, да он просто притягивает к себе неприятности!

Ребенка схватил за шкварник бородатый громила и на морде разбойника застыло такое удивленно-непонимающее выражение, словно он силился понять, как в лесу оказался мальчишка. Возле него стоял еще один лиходей, изумленно смотрящей на моего появившегося из-за поворота коня.

За доли секунды оценив обстановку — два ближайших противника, остальные заняты незнакомцем и еще не заметили неучтенных гостей, — я метнула кинжал в того, с перекошенной рожей, что стоял рядом с громилой — не понравился он мне, заорет еще и отвлечет своих собратьев по разуму с дележки еще живой добычи. Кинжал вошел ему прямо в горло, разбойник схватился за шею и с булькающими звуками упал на колени. Внезапно его подельник резко заорал от боли, вытянув перед собой окровавленную руку — на ней явственно не хватало куска плоти, — а Амару резво прошмыгнул ко мне.

Из-за поворота наконец-таки появился северянин, в мгновение ока навел лук на орущего громилу, натянул тетиву и выстрелил. Стрела попала мужику прямо в глаз и тот, резко оборвавшись на душещипательной ноте, осел на землю. Стрелы трелькнули еще раз, вонзившись в спины опрометчиво стоящих к нам спиной бандитов. Не желая отставать, я достала свой лук из прицепленного к седлу колчана и стала выбирать свою цель.

Нас, наконец-то заметили и попытались сразу устранить, отнувшись к нам с высунутыми наголо железками — назвать их оружие мечами просто не повернулся язык. Не добежали — северянин стрелял метко и предпочитал бить намертво с одного удара — целясь в голову. Да вот только тому мужчине, которого мы стремились спасти, похоже, не слишком нужна была посторонняя помощь, ибо он сам справлялся вполне не плохо. Да так, что залюбуешься, не веря своим глазам. Почитатель Илиды сносил разбойников с пару ударов крепкой лютней, а та мало того, что не сломалась, отскакивала от них, почти сразу опускаясь на голову следующему противнику — будто играя какой-то свой ритм. Только вот струны жалобно трелькали, да и звук ударов был, словно разбойников молотили дубинкой.

Не прошло и пару минут, как все закончилось.

Утерев пот и тяжело дыша, менестрель скривил губы в усмешке, довольно взирая на поверженных лиходеев.

— Великая и могуча сила слова, — пафосно изрек он, отсалютовав нам окровавленным музыкальным инструментом. — А они слабые и хилые.

— Мечем же легче, — усмехнулся северянин, убирая лук. Я же спрыгнула с седла и обернулась, ища драконыша. Тот нашелся быстро в ближайших кустах, дрожа и закрыв уши руками от страха. Успокаивать ребенка не пришлось — Амару сразу шмыгнул ко мне, крепко стиснув мои ноги в объятиях.

— Мечом орудуют вояки, а я же — скромный менестрель.

— Менестрели этих краев настолько суровы, что колотят бандитов старой лютней? — удивился Кастиен и, наступив на ближайшего разбойника, выдернул стрелу. Критически осмотрел и, обтерев об тряпки падали наконечник, вернул стрелу обратно в колчан.

— Она не старая! — искренне возмутился пренебрежением своей импровизированной дубине, то есть лютне, почитатель Илиды.

— Я вижу, что крепкая… прям чугунная…

Перестав прислушиваться к мужчинам, я тронула за плечо мальчишку:

— Испугался?

— Нет, — пробубнил мне в бок Амару. — Раньше было страшнее…

— Ну вот и славно, — облегченно вздохнула я. Все же как утешать детей я не имела понятия. Может, нужно было еще и подбодрить, сказав какой он молодец? — И ты… правильно поступил, когда спрятался, — добавлять, что любой при необходимости его запросто нашел, я не стала. — Молодчина!

— Правда? — на меня с надеждой посмотрели сверкнувшие золотом янтарные глаза.

— А то! — я погладила его по волосам, едва заметно улыбнувшись. — Вот приедем в город и куплю тебе сладкую ватрушку.

— А можно пряник? — заметно взбодрился мальчишка, видно уже представляя, как уплетает за обе щеки любимую сладость.

— Можно.

— Самый большой!

Для порядка дав мальчишке подзатыльник, я вернулась с Кастиену. Тот вовсю мародерствовал и самое главное — без меня! Подивившись эдакой несправедливости, я поспешила тоже обыскать трупы. К сожалению, ничего ценного не нашла, эти разбойники оказались не только хилыми, но и бедными, обнаружила лишь пару почерневших серебряных кун. Ни нормального оружия, ни тем более доспеха у них не было в помине. Может у разбойников был схрон, но искать его у меня не было желания.

Хотя, что я требую от тех, кто промышлял в такой глуши, тут уж надо задаться вопросом, как здесь завелись разбойники? Бывшие грабители курганов или же местные жители, которые от голода вышли на дорогу?

Убрав с дороги их тела, мы встали передохнуть.

— Но давайте же поприветствуем друг друга, о мои славные спасители.

Кас скривился — спасителем лощеного мужика он быть явно не хотел. Выглядел почитатель Илиды и впрямь слишком опрятно: штаны и сапоги почти без грязи, даже полы плаща не сильно запылены, синяя рубаха с золотой вышивкой, а лютня отделана незатейливой резьбой.

Внешность у менестреля была под стать своей Повелительнице судеб — ухоженное лицо без щетины, отливающие на солнце золотом рыжие кудри, ярко-зеленые глаза и открытый взгляд. Да… такого грех не ограбить…

А он точно мужчина? Может девица? Да нет, вроде кадык на месте… Хотя кто ж разберет почитателей Илиды? Они все немного… не такие, как остальные мужчины, которых я привыкла видеть: вычурно разговаривали, дарили комплименты, вместо отрубленной головы врага, от них пахло не потом, выпивкой и кровью, а цветами… да и штопали свою одежду барды сами, а самое главное, носили аккуратно, не то, что некоторые… Да вот только пользы от них было мало — хиленькие все и только баллады петь умеют, да на лютне бренчать, меч в руках редкий менестрель держал и ладно орудовал.

Но этот вот исключение из своих собратьев. Приятное исключение — нашел еще одно применение лютне, аж завидно немного — мне бы тоже так хотелось.

— Кастиен Арэ, — нехотя произнес северянин. — Она, — он кивнул в мою сторону, — Элис, а мелкий — Амару.

— Я не мелкий! — дракончик выглянул из-за моей спины и показал Касу язык.

— Позвольте и мне представиться, — мужчина положил руку на сердце и слегка поклонился. — Вересхей, странствующий менестрель, несущий прекрасное во славу Повелительницы судеб Илиды.

Я слегка опешила, подумав, что ослышалась:

— Кто?

— Ты шутишь? — вторил мне Кас.

— Ни в коем разе, — обреченно вздохнул тезка Повелителя судеб, видно каждый встречный его об этом спрашивал. — Моя матушка с батюшкой были не от мира сего и решили, что нарекая дитя божественным именем, дарят ему счастливую судьбу. Да вот только обрекли на страдание и повальное невезение, — он обвел рукой побоище. — И это лишь небольшой камушек в череде камнепада неудач, словно сам Повелитель судеб разгневался и лишил меня своего великодушия.

Во мне даже проснулось к нему сочувствие — его родители не знали, что нарекать младенца в честь Повелителей, это значит, обрекать его на проклятие своего имени? Вересхей лишит удачи, Илида — дара творить, Дженея застелет глаза ложью, Хасфей обречет на раннюю смерть, Расхей — на трусость, а Несфея — сделает болезненным и юродливым. Про Тасхель никто никогда и не вспоминал — про то, что она сотворит с дитем и страшно подумать.

— Если не нравится имя, то поменяй его! — внезапно подал голос Амару.

— Ох, дитя… — менестрель подошел и присел перед ним на корточки. — Если все было так просто… ведь земной путь можно пройти лишь с одним именем, откажешься от него и тогда великий Хасфей отрежет дорогу жизни, — он слегка улыбнулся. — Запомни, мой юный друг, имя дарует суть и в нем сокрыта величайшая сила человека.

Мальчишка непонимающе нахмурился и спрятался за меня, надеясь, что я защищу его от этого странного человека. Я вздохнула.

— Ну и хорошо, — прервал неловкое молчание северянин и взял под узды мою лошадь. — Нам идти нужно.

Я из вежливости поинтересовалась:

— А ты, Вересхей, далеко держишь путь?

— Мой путь лежит в славный городок Пригорь, — охотно отозвался он.

Я и Кастиен переглянулись и если в моем взгляде было торжество, то у северянина смешалось удивление и некая обреченность. Теперь он не мог мне сказать, что такого города не существует.

— Да вы сговорились! — оставалось ему лишь воскликнуть. Кас зло на нас зыркнул и двинулся с конем вперед.

Я же извиняюще улыбнулась менестрелю — стало неловко перед чужим человеком.

— Великодушно прошу простить, — поклонился мне мужчина и посмотрел на спину Кастиена. — если чем-то обидел вашего мужа.

Я споткнулась на ровном месте и чуть не упала, услышав такие подробности своей личной жизни, а несносный ребенок, внезапно радостно запрыгал на месте и стал дергать меня за штанину:

— Элис вышла замуж? Да? Значит Кас стал моим папой? Да? — и словно не видя как я отрицательно мотаю головой и в ужасе шепчу: «Нет», резво побежал вперед, чтобы через пару мгновений обнять шокированного северянина и радостно прокричать ему в живот: «Папа!».

Отчего-то мне стало душно и загорело лицо. Нет, браки между разными кланами были, но довольно редко и с оговорками. Хотя, что мог подумать нормальный человек, увидев воинов разных кланов с дитем?

— Я что-то не то сказал? — виновато шепнул Вересхей. Я лишь махнула на него рукой — пускай лучше думает, что мы молодая семья, чем беглые герои с мелким детенышем дракона за пазухой.

В город мы вошли чуть ли не затемно. И то, пришлось долго стучать в ворота, чтобы открыли, а потом долго спорить, чтобы пустили, доказывая, пустоголовой страже, что мы не мертвяки, вурдалаки и тем более, не драконы. Хорошо, что к тому времени спал на ходу настоящий драконыш и не слышал наших препирательств, а то он точно бы обиделся — почему драконам нельзя в город?

К вечеру разразилась настоящая непогода: громыхало, сверкали молнии, каждые пару мгновений окрашивая потемневшее небо яркими росчерками, начался ливень, сменившейся через пару часов противным покрапывающим дождем. Дорога превратилась в грязевое месиво, плащи — в мокрые тяжелые тряпки, которые тянули к земле, в сапогах начало хлюпать, а конь постоянно пугался грома и пытался вырваться. Но больше всех проблем доставил Амару. У него не оказалось плаща, а капюшон его куртки довольно быстро намок и вместо того, чтобы капризничать, как полагалось нормальному ребенку, он осчастливил все окрестные лужи и, естественно, прыгая по ним, извазюкался в грязи.

Единственный, кто не устал от непоседливого сорванца, оказался Вересхей, с которым мы решили идти до города. Менестрель напевал под нос баллады и шутливые детские песенки к восторгу драконыша. Потом к ним присоеденился Кастиен, которому, видно, стало скучно и мне пришлось до вечера слушать их совместное пение. О, Вересхей… за что ты на меня так прогневался? Это была извращенная пытка для моих ушей.