Последняя неделя зимы

Волчий вой, голодный, пробирающий до костей, далеко разнесся в ночной тишине. Где-то в лесу злобным хриплым голосом отозвалась ворона, а тени беспокойно зашевелились. И все чудилось, что в самой их гуще, в непроглядной тьме вздыхает кто-то, да похихикивает мерзко.

Лошадь медленно и понуро брела по пустынной дороге, оскальзываясь и часто останавливаясь, но заслышав звуки песни серых охотников, встрепенулась, невольно двинулась рысью. Моросящий до того несколько дней подряд дождь, редкий для этого времени года, превратил снег в серую жижу, которая теперь так и разлеталась во все стороны из-под копыт.

Дремлющая в седле всадница то и дело вздрагивала, когда подбородок ее почти касался груди, и вновь проваливалась в сон. Казалось, одинокую путницу не пугали разбойники, по слухам особо лютующие в этих местах, да и проказливая нечисть, развлекающаяся тем, что морочила голову путникам, отправляя их прямо в лапы голодного зверья, не страшила ее.

— Тише, тише. — Хозяйка успокаивающе похлопала животное по мускулистой теплой шее, даже сквозь перчатку чувствуя, как полыхает под кожей жар. Лошадь недовольно фыркнула, выпустив в воздух облачка пара, но шаг сбавила. Волки и мелкая нечисть только и могли, что скалить зубы вдалеке, опасаясь приближаться и схлопотать подпалин на свои шкуры. И потому слушать их злобный вой вдалеке было все же безопасней, нежели выпасть из седла и свернуть шею, когда животное в следующий раз оступится.

Дорогу со всех сторон обступал лес, плотной стеной тянувшийся далеко, куда хватало взгляда. Грязь под копытами сделалась вязкой, каждый шаг сопровождался неприятным, голодным чавканьем, словно крупный страшный зверь смаковал свою добычу. Но сквозь этот звук пробивался другой, не менее тревожный. Могло показаться, будто где-то поблизости сухая ветка треснула под ногой случайного путника. Вот только хруст все не прекращался, да и вокруг не было никого, кто пожелал бы устроить прогулку в такую ночь.

Внезапно под самые копыта лошади выкатилась высокая, тощая фигура, затянутая в измазанное кровью и землей некогда белое одеяние. Животное от неожиданности с необычной проворностью отскочило в сторону, сдавлено захрипев и едва не сбросив всадницу, а та в свою очередь выдала несколько заковыристых ругательств. фигура и не думала отступать, как-то сжавшись, словно изготовившийся для прыжка зверь, и оскалив немаленькие клыки.

При первом же взгляде на тварь сама собой разрешилась загадка непонятного таинственного похрустывания. Тушка зайца-беляка, словно измазанная алым тряпица безвольно моталась в когтистых лапах существа. Кажется, для встречи новых гостей тварь прервала свой поздний ужин. Запах крови, влажной земли и гниения наполнил воздух.

Умрун на этот раз оказался совсем свежим. Белое одеяние, бывшее недавно погребальным саваном, скрывало под собой вытянувшееся, угловатое тело. Седые длинные волосы обрамляли белое лицо старухи со следами гниения. Глаза, словно у дикого зверя, чуть светились в темноте бледно-красным, будто отражая всполохи невидимого костра. Тварь отбросила тельце зайца в сторону и оскалилась, издав низкий горловой рык.

— Что ж тебе в покое то не спалось. — сквозь зубы процедила всадница, не спуская глаз с замершего перед нападением существа. Обычно умруны не нападали по одиночке, да и в это время года редко поднимались из могил, предпочитая выбираться наружу ближе к середине весны. Однако эта тварь оказалась особо голодной или же глупой, и потому схватка с ней может закончиться бедой.

Спешиваться не было времени. Стоило отвлечься, как эта тварь вгонит свои когти в мягкую плоть, разрывая ее с такой же легкостью, как и тушку беляка мгновения назад. Умруна огонь не брал, вопреки расхожему мнению, точнее, справиться то с ним пламя могло, только испепелив дотла. А до того, как от тела останется один лишь пепел, тварь успеет сполна полакомиться свежим мясом. Поэтому остается только железо.

Одной рукой всадница рванула застежку теплого плаща на груди, чувствуя, как тот медленно сползает по плечам, а другой жестко натянула на себя поводья. Лошадь сорвалась с места, будто только того и ожидая, и со всего маха врезалась замешкавшейся твари в грудь. Умрун злобно взвизгнул, едва не опрокинулся навзничь, но все же сумел устоять на ногах. Когтистая лапа мелькнула в пяди от лошадиной шеи, но всадница, изловчившись, яростно ударила тварь сапогом. Нежить отпрянула, а в нос ударил мерзкий запах разложения.

Лошадь развернулась, готовая вновь ринуться в бой, но всадница в этот раз придержала животное. Не дожидаясь, пока умрун вновь соберется с силами, женщина начертила в воздухе несколько заковыристых символов. В ночной тьме, лишь слегка разбавленной бледным лунным светом, будто вспыхнул десяток свечей. Огоньки закружились вокруг всадницы, ослепляя завывшую тварь, привыкшую лишь к сумраку. Умрун отчаянно рванулся вперед, чтобы убить, избавиться от назойливых парящих светлячков, и полакомиться столь желанной плотью. Но всадница, казалось, только того и ожидала. Острая застежка, еще мгновение назад скреплявшая плащ, лишь на миг сверкнула в отблесках колдовских огней, прежде чем ее острие с противным звуком вонзилось нежити в голову.

В этот же миг тварь взвизгнула пронзительным тонким голосом, так, что в ушах зазвенело, и из последних сил махнула лапой. Когти наконец достигли цели, прорывая толстую ткань плаща и добираясь до теплой мягкой плоти. Но прежде, чем умрун сумел размахнуться для нового удара, лицо его почернело, огонь, горящий в глазницах погас, и тварь вспыхнула пламенем словно смоченный в масле фитиль. Жар поглощал существо с ненасытной жадностью, и уже в следующее мгновение железная застежка с глухим звуком упала в кучку пепла.

Всадница застонала сквозь зубы и здоровой рукой зажала локоть чуть повыше раны. Кровь дымилась на морозном воздухе, капала на землю, пропитывая разодранную одежду, три длинных уродливых пореза алели на бледной коже. Жестом женщина подозвала один из огоньков, который будто прирученная птаха доверчиво приблизился, и, повинуясь указанию, опустился к свежим царапинам. Огонь лизнул раны, запекая кровь и выжигая своей очистительной силой любую заразу. Женщина зарычала от боли, чувствуя, как по лицу бегут горячие слезы.

Огонек погас, и всадница обессиленно склонилась к лошадиной шее. Мгновение, и с легким хлопком исчезли остальные светлячки, вновь погружая пустынную дорогу в сумрак. Холод пробирал до костей, боль растекалась по конечностям, пульсируя в свежей ране и отдаваясь тупым гулом в висках. Хотелось закрыть глаза и погрузиться в спасительное забытье, но в вяло текущих мыслях пульсировало лишь одно слово. Ночлег. Умруны никогда не отходят далеко от своих могил, а это значит, что где-то неподалеку погост, а с ним и поселение.

Первым делом женщина вернулась за плащом. Кое-как отряхнув его от снега, она судорожно закуталась в отяжелевшую от влаги ткань, но лучше не стало. Сгорбившись в седле, она движением колен заставила лошадь возобновить движение. Дорога в этих местах одна, куда-нибудь да выведет.

Прошло еще не меньше получаса, прежде чем лошадь в нерешительности остановилась возле развилки — тонкий ручеек тропинки был едва заметен в снежном месиве — и, так и не дождавшись указаний от впавшей в тяжелую полудрему хозяйки, уверено свернула в сторону. Вскоре впереди и впрямь показался высокий частокол, запахло дымом и обычными ароматами человеческого жилья — отходами, едой и животными.

До высокого, в два человеческих роста частокола оставалось несколько шагов, когда всадница встрепенулась, со стоном разминая онемевшие от холода пальцы. Свежие, заостренные на концах колья защищали селение не только от диких зверей, которых особенно холодная и голодная зима заставляла выходить к людям, но и от разбойников, в преддверии войны залегших почти на всех трактах. Уверенные в своей безнаказанности, лихие люди не гнушались наведываться в плохо защищенные деревни за поживой. Напугать их крестьянами, вооруженными вилами и топорами, было не слишком просто.

Спешившись, женщина поправила подбитый мехом плащ, превратившийся на морозе в ледяной панцирь, и, придерживая лошадь за уздечку, свободной рукой коснулась мокрой от растаявшего снега и крови умруна морды.

— Прочь.

Глаза животного сверкнули красным призрачным светом, мгновение — и на месте лошади заклубился черный туман, завитки которого причудливо стелились по снежному насту.

Женщина облизнула обветренные, потрескавшиеся губы и постучала в высокие ворота.

— Кого так нелегкая принесла!? — старик-смотритель застонал и, шаркая ногами по полу, спешно натянул тулуп. Кем бы ни оказался незваный гость, селянину он уже пришелся не по душе.

Бесконечная отвратительная морось наконец сменилась снегом. Крупные, невесомые хлопья щедрой божьей рукой рассыпались вниз, словно крупа из небрежно опрокинутого хозяйкой горшка. Старик кряхтел и пыхтел, спускаясь по обледеневшим приступкам, узловатыми пальцами отряхивал с бороды застрявшие там крошки хлеба и тихонько ругался на озорных мальчишек, закидавшем снегом порог. Деревенские ворота стояли в трех-четырех аршинах от маленького домика привратника, и от ступеней туда тянулась ровная дорожка.

Сквозь пелену туч на мгновение показался лоскуток чистого неба глубокого, синего цвета. Все оно искрилось россыпью белого бисера звезд, а серповидная луна то скрывалась за облаками, то вновь появлялась, освещая окрестности бледным, призрачным светом. На крышах домов и сарайчиков, земле и заборах лежал снег, скрывая под собой недавнюю грязь и серебрясь на свету, словно драгоценная пыль в лавке торговца. Смотритель остановился, и, запрокинув голову, принялся что-то подсчитывать на пальцах, шевеля губами.

Нетерпеливый стук, прозвучавший подобно храмовому набату, заставил его вздрогнуть.

— Эй, Бажан, кто там? — к старику спешил деревенский староста, такой же взъерошенный и хмурый, как и сам смотритель. Это раньше можно было всякого позднего гостя к лешему посылать, а теперь не знаешь, кто за воротами стоит — то ли свой дружинник, то ли чужой, то ли сам князь с воеводами. А разбойники обычно в двери не стучатся, терпеливо за порогом не ждут. — Чего стоишь?

— Да вот, без тебя не решился, Лютомир Вереславович. — пробормотал старик, пропуская старосту вперед и облегченно переводя дух. Даже самому себе смотритель признаться не мог, что отчего-то струсил, глядя на высокий частокол, всегда такой надежный.

Широкоплечий, темноволосый с редкой проседью в курчавой бороде, Лютомир шагнул вперед и замер возле ворот. Прислушался, ожидая различить то ли лязганье оружие, то ли дружеский голос, но тягостная тишина прерывалась лишь хриплым сипением старика-смотрителя. Дыхание, облачком вырывавшееся изо рта, каплями влаги оседало на меховом воротнике. Нахмуренные кустистые брови сошлись у переносицы, лоб пересекла глубокая морщина.

Из-за ворот не доносилось ни звука.

— Назовись, путник! — грозно приказал староста, приоткрывая маленькое, как раз такое, чтобы разглядеть возможную опасность смотровое окошко. Новенькие блестящие петли не издали ни звука.

— Тайле. — Спустя долгое, полное звенящего напряжения молчание тишину нарушил немного хриплый, простуженный голос с мягким восточным акцентом. Мужчины удивленно переглянулись, а Бажан для верности даже похлопал себя по щекам, думая прогнать остаток ночной дремоты.

— Кажись, баба… — изумленное выдохнул старик.

Первым сообразил староста. Его окладистая борода аж задергалась, когда в сонной голове мужчины промелькнула догадка. На заплутавшую в лесу деревенскую дурочку гостья не походила, для богатой горожанки не хватало хорошей охраны и дорогой одежды. «Разбойница!» — мысленно ахнул староста, приметив разорванный рукав и запекшуюся кровь, но тут же отмел бредовую мысль. Сказки все это, ни одна баба с лихими людьми по лесам шастать не захочет, больно капризны они для этого. Но все же чувство затаенной опасности и силы, исходившие от незнакомки, натолкнули Лютомира на верный путь. Шикнул на замершего в ожидании смотрителя и сам первым кинулся к тяжелому засову на воротах.

В тусклом свете наспех зажженного Бажаном чадящего факела селяне молчаливо разглядывали женщину, которая отчего-то глядела в сторону хибары смотрителя, словно выискивая невидимые взору вещи. Старик урывкой бросил туда быстрый взгляд, и с облегчением разглядел густую высокую тень. Вышедшая на миг луна выхватила, осветила коротким бликом обнаженный клинок. Баба, конечно, противник так себе, но от этой веяло ледяным холодом. Словно в разгар солнечного летнего дня ты заглядываешь в пересохший колодец, и от ощущения сырости и тоски невольно склоняешься ниже, чем хотел.

— Госпожа, — Лютомир на глазах туго соображающего смотрителя согнулся в вежливом поклоне, но взгляд старейшины не выражал радости. Подозрение, опасение, но никак не хозяйское радушие. — Я немедленно прикажу освободить для тебя лучшее место в моем доме. Я староста этой деревни.

Та, что назвалась Тайле промолчала, пройдя мимо замерших мужчин, и остановилась неподалеку. Словно ищейка, нащупавшая след, гостья втянула носом морозный воздух и на миг почудилось, будто тени возле нее заклубились, сделались гуще. Только сейчас старый Бажан понял, кто перед ним, и поспешно осенил себя божьим знаменем, принявшись шептать слова молитвы.

К утру небо окончательно прояснилось, а снегопад прекратился, оставив взамен высокие сугробы и звенящий, морозный воздух. За окном резвились дети — одни возводили снежные терема, другие с хихиканьем носились вокруг, обстреливая друг друга снежками. Девочки, слишком взрослые для подобных игр, с недовольным все больше от зависти и обиды видом суетились по хозяйству. В их руках тяжелые ведра с водой и кормом для скотины казались просто огромными. Мужчины, сонно потягиваясь, выходили из теплых, пахнущих стряпней изб. Самое время для охоты. Некоторые добытчики уже стояли в стороне, опираясь на короткие, тяжелые копья, и о чем-то мирно беседовали.

Будучи гриткой лишь на половину, Тайле до сих пор не могла свыкнуться с размеренным укладом деревенской жизни, хотя почти вся жизнь ее прошла на Равнинах. День изо дня одни и те же лица, глупые сплетни, суеверные страхи. Иногда ей хотелось покоя, но даже в такие времена женщина не грезила о сельских просторах.

На лестнице за дверью заслышались легкие шаги, и когда петли скрипнули, Тайле медленно обернулась, ощущая себя невыносимо древней по сравнению с молоденькой испуганной лукьеркой, замершей у порога. Ноющая боль во всем теле лишь укрепляла подобную мысль. Тонкий кожаный ошейник на шее растерянной девушки, которая отчаянно вцепилась в кувшин, доверху полный воды, говорил обо всем красноречивей слов. Старые привычки, в крупных городах почти стершиеся из памяти и отошедшие в историю, в деревнях свято оберегались и исполнялись людьми с завидным рвением. В селении наверняка не было ни одного человека, не знавшего бы рабыню старосты, однако ни смотря на это, несчастную обрекали носить унизительный символ своего положения. Люди смотрели на тонкую полоску выделанной кожи на чужой шее и внутренне ликовали, убеждая себя в значимости собственной никчёмной жизни.

— Поставь. — Сиплым от вчерашнего холода голосом приказала Тайле. Рабыня послушно склонила голову, кидая испуганные косые взгляды из-под длинных пушистых ресниц, и осторожно опустила кувшин на стол. После чего едва ли не бегом скрылась за дверью, оставляя после себя чуть терпкий сладковатый запах трав.

Склонившись над ушатом с горячей, чуть зеленоватой от трав водой, Тайле с горечью вгляделась в свое отражение. Осунувшееся лицо с темными кругами под глазами и заострившимися от усталости и тяжелой дороги скулами никак нельзя было назвать красивым. Жестким, хищным, опасным, но никак не милым для глаза. Белая кожа в окружении ореола коротких жестких огненно-красных, как и у других Огненных сестер, волос казалось еще бледнее, словно восковая маска. Скривившись, женщина опустила руки в ушат и зачерпнув ладонью воду, с удовольствием умылась.

Сколько на этот раз пришлось провести в дороге, седмицу или две? Слишком долго для такой затяжной и холодной зимы. Лишенная теплой постели — а проклятый холод она не любила со всей страстью южанки — кувшина воды и горячей похлебки, Тайле все больше зверела, и почти молила провидение послать ей норовистого разбойника, чтобы отвести душу. Однако высшие силы поступили мудрее и на ее пути оказалась эта богами забытая деревушка.

Тщательно вымыв тело и волосы, отчего вода в ушате сделалась мутной и непрозрачной, женщина переоделась в заранее подготовленную юбку и шерстяную рубаху. Хотелось забраться обратно в постель и спать, так долго, как только можно, позабыв о ноющей боли в пораненной нежитью руке, о гудящей от усталости и долгой езды спине и уж тем более выбросив все мысли о зле, поселившемся в этой маленькой деревеньке и медленно, со смаком вытягивающей из ее обитателей жизнь.

Это зло было почти осязаемым, так бесцеремонно, не опасаясь расправы оно действовало среди этих низеньких домов, заваленных снегом. Женщина ощутила его сразу же, стоило только воротам этого потерянного среди лесов селения опасливо приоткрыть перед ней. Неудивительно, что умрун здесь свободно разгуливал, тревожа местную живность. Пожалуй, в доме старосты и впрямь стоит задержаться подольше, хотя это вряд ли обрадует мужчину. Как и дурные вести и поселившейся в деревне нечисти.

— Госпожа… — раздался осторожный стук, и дверь приоткрылась, являя взгляду нескладного еще юношу, старшего старостиного сынка, Милена, вроде бы. Парнишка отчаянно краснел, не зная, куда деть глаза, и опасливо держался поодаль. — Отец ждет тебя внизу.

И не дожидаясь ответа, мальчишка рванулся вниз, только застучали по ступеням торопливые шаги. Тайле только криво усмехнулась. За десяток зим женщина успела привыкнуть, что к ее сестрам во всех землях относятся одинаково. Моры вызывают уважение, страх и лютую, животную ненависть у всех, кто считает, что безмозглые девки недостойны дарованной свыше силы. Такие люди ждут только одного неосторожного шага, и тогда они в ту же секунду подтолкнул тебя в ими же вырытую яму, полную остро заточенных кольев.

Закутавшись в теплый пуховый платок, Тайле решила принять приглашение хозяина и спустилась вниз. За столом уже собрались все обитатели дома и терпеливо дожидалась только гостьи, не приступая к трапезе. Красавица Млада, жена старосты, при виде колдуньи замолчала, хотя буквально минуту назад что-то яростно нашептывала мужу. Сверкнув полными злобы глазами, хозяйка резко отбросила толстую косу за спину и поспешила прочь из комнаты. Помимо самого старосты, за столом остались младшие дети, разглядывающие гостью с любопытством и наивным ужасом, какой испытываешь, выходя ночью во двор, и тут же бегом возвращаясь в постель, едва заслышав слабый шорох.

— Госпожа, — Лютомир указал Тайле на лавку, и, дождавшись, пока мора сядет, осторожно продолжил — хорошо ли спалось? Отведай стряпни моей хозяйки, она у меня мастерица хорошая, ей в деревне ровни нет.

В горшочках на столе томилась ароматная рассыпчатая каша, щедро сдобренная маслом. Два пузатых глиняных кувшина, в одном из которых свежее молоко с кудрявой пенкой, в другом — ароматная простокваша. В кружках уже разлит горячий, исходящий паром травяной отвар с ягодами. И в самом центре стола высокий пирог-курник, украшенный умелой рукой хозяйки причудливыми листочками и веточками из теста. Румяный, ровный, он невольно вызывал желание отведать хоть кусочек. Стоит признать, хозяйка и впрямь потрудилась на славу, таких угощений зачастую не сыщешь и в городах.

Первым делом Тайле принялась за травяной отвар. Горячий, чуть кислый напиток отдавался сладким послевкусием на губах, но главное, мог согреть озябшее тело южанки. Даже в шерстяной рубахе, закутанная в платок, женщина чувствовала, как бегут по коже мурашки. А ведь в избе топили щедро, не скупясь подбрасывать дровишек. После нескольких коротких глотков мора поймала на себе внимательный, встревоженный взгляд хозяина. Что ж, опасения справедливы. Сестры редко объявляются в деревнях без причины, а если и заглядывают в селения просто так, крестьяне возносят богам молитвы, лишь бы «нечистые» поскорее убрались восвояси.

— Если хочешь что-то спросить, то спрашивай, не тяни. — Сквозь легкий пар, поднимающийся над кружкой, Тайле разглядывала старосту. После дороги ее вновь клонило в сон, но кончики пальцев словно иглами покалывало от предчувствия надвигающейся беды. Словно дурной гость, который только и ждет, чтобы без стука ворваться внутрь. Но мужчина все никак не мог собраться с духом, а может, не знал, как лучше подступиться к расспросам, потому только хмурился да покашливал. — Благодари проведение, что привело меня к вам. Есть здесь что-то, что будет медленно пожирать вас днями и ночами, пока не останется ни стариков, ни детей. Возможно, это будет словно хворь, никто толком и не поймет, отчего погибла вся деревня.

Дети затаились, стихли шепотки и смешки, а младшая девчонка, пяти зим отроду, пискляво захныкала тонким голоском. В тишине, в одно мгновение окутавшей комнату, отчетливо прозвучал скрип зубов сцепившего челюсти Лютомира.

— Ты сможешь отыскать это… лихо?

— Что ж, попытаться стоит, да?

Холодный ветер бросил в лицо горсть снежинок с ближайшей крыши. Тайле поежилась, плотнее закуталась в меховую шубу Млады, которую почти насильно вручил ей Лютомир и рукой в перчатке стряхнула с волос налипшие кристаллики. После долгой непогоды солнышко казалось почти по-весеннему теплым, его блики весело скользили по снежному насту, который под лучами искрился, словно драгоценный камень. Женщина на миг зажмурилась, чувствуя легкий теплый поцелуй солнечного света на своем лице, и медленно спустилась с высокого крыльца старостиного дома. Милен, словно послушный слуга, не отставал ни на шаг, неотступно маяча за спиной гостьи.

Тайле, прятавшая ладони в рукавах, опустила руку вниз и едва заметно улыбнулась. Слабое горячее дыхание на мгновение обожгло кожу, а позади послышался удивленный и испуганный вскрик юноши. Для него существо, трусившее теперь рядом с морой, появилось из ниоткуда, словно соткавшись из самого воздуха. Темная сущность больше всего походила на смесь гончей и волка, но куда крупнее и опаснее. Длинное тело состояло, казалось, из тумана или дыма, внутри пульсировали едва заметные красноватые искры пламени. В отличие от лошади, беспрекословно подчиняющейся призыву, эта Тень появлялась, когда хотела того сама.

— Происходило у вас что-нибудь необычное в последнее время? Внезапные смерти, болезни? Или, может, найденный необычный предмет?

Милен задумался, припоминая (при этом, осознанно или нет, но юноша перешел на другую сторону от резвящейся в снегу Тени) и, наконец, медленно, словно не считая это существенным, произнес:

— Не знаю, так ли это важно, но наша рабыня, Нирит. Я видел, как она бегает на погост по ночам.

— Отведи меня туда. — Женщина оглянулась на Тень, замершую в нерешительности, и брови ее сдвинулась, придавая тем самым лицу выражение мрачного недовольства. Темная сущность была не настолько сильна, чтобы выдержать силу такого места. Тайле вздохнула — Жди здесь.

Развернувшись, колдунья пошла прочь от деревни, следуя за Миленом, который успел удалиться на несколько шагов вперед. Тропинка, которой мальчишка вел ее, оказалась почти заметена вчерашним снегопадом, ее очертания лишь отдаленно проступали на белом полотне, и проверить слова насчет Нирит сейчас казалось невозможным. Все следы оказались тщательно потерты самой природой. Если девчонка и ходила на погост, говорить об этом наверняка Тайле не взялась бы.

Тропинка подступала к лесу все ближе, и вот последний заброшенный деревенский дом, не попавший под защиту выстроенного частокола, скрылся от глаз. Юноша резко свернул у самой линии древних, прогнувшихся под тяжестью мокрого снега деревьев и замер, оглянувшись на колдунью. Женщина удивленно приподняла брови, не понимая, почему Милен остановился, и лишь приглядевшись, смогла заметить серый надгробный камень.

Утопая в снегу почти по колено, чувствуя, как снежинки падают за голенище коротких сапог, Тайле сошла с протоптанной своим провожатым дорожки. Каждый шаг давался с трудом, неровная мерзлая земля под ногами заставляла то и дело останавливаться, чтобы перевести дух. Женщина остановилась возле одинокого дерева над одной из заброшенный старых могил, чтобы в который раз восстановить сбитое дыхание. Взгляд ее рассеянно блуждал по сторонам, не задерживаясь на редких бугорках свежих курганов. В этот миг над головой раздался хриплый голос ворона, который с видом непомерно важным и таинственным восседал на голой ветке. Лениво, словно красуясь перед невольными зрителями, птица медленно слетела вниз. Черные маленькие глазки-бусинки внимательно следили за незваной гостьей.

Тайле, повинуясь невнятному шепоту внутреннего голоса, шагнула вперед, намереваясь то ли спугнуть птицу, то ли коснуться блестящего черного оперения. И почти по щиколотку провалилась в мягкую, слегка припорошенную снегом землю.

— Госпожа! — Милен кинулся вперед, но женщина выбралась сама. Вытряхнула землю из сапога, брезгливо натянула его обратно и осторожно опустилась на колени перед чернеющим провалом. Тайле ладонью разгребла снег, которого на могиле оказалось не так уж много. Похоже, от частых дождей земля в этом месте не успела промерзнуть, лишь размылась еще больше, став ловушкой для зазевавшихся путников. Или отличным пристанищем для умруна.

— Говоришь, ничего странного? — колдунья снизу вверх посмотрела на смущенного парня. — Чья это могила?

— Яры. Она умерла неделю назад, но ничего необычного в ее смерти не было, и я...

Колдунья резким жестом заставила его умолкнуть и поднялась, отряхивая юбку от снега.

— Зачем ты ходила на погост? — Тайле, чуть прищурившись, наблюдала за Нирит.

Девушка молчала, не смея поднять взгляд. Как и все лукьерки, рабыня отличалась особенной, диковинной красотой, чуждой глазу обитателей Равнин, но от того лишь более притягательной. Длинные темные волосы стянуты в тугую косу, кончик которой касался пояса, смуглая кожа, черные брови и лихорадочно поблескивающие глаза агатового цвета. Гритская вышитая юбка и рубаха смотрелись на ней непривычно, почти чуждо.

Наверняка на невольничьем рынке за нее отдали большие деньги. А может, девчонку подарили Лютомиру, за заслуги перед местным князем, например. Военная выправка старосты даже по прошествии времени бросалась в глаза, так что не было бы ничего удивительного в такой щедрости со стороны правителя здешних земель.

— Молчать глупо, ты ведь понимаешь это? — В голосе Тайле не слышалось раздражения, хотя один и тот же вопрос она задавала вот уже час. Упрямая девчонка не желала отвечать, а от предложения Млады разговорить ее более жесткими — хозяйка с каким-то придыханием предлагала вымоченные в соли розги — способами мора, после короткого раздумья, отказалась. Хотя девочка и была всего лишь рабыней, Крепость могла не одобрить подобного поступка, да и лукьерка, чего таить, нравилась женщине.

— Нирит. — Мора поднялась с лавки, где сидела все это время, поджав ноги под себя по старой привычке и приблизившись к девушке, приподняла пальцами ее подбородок. — Я очень надеюсь, что ты все-таки надумаешь сказать правду. Иначе одними разговорами дело не обойдется.

К вечеру погода вновь испортилась. Тайле лишь зря продрогла до костей, а ее осторожные, короткие разговоры с местными жителями так и не принесли результатов. Чем ближе подступала ночь, мягкой лапой накрывая каждый деревенский дом, тем беспокойнее вела себя Тень. Пес то вскакивал на ноги, мечась из стороны в сторону и оскаливая длинные клыки, то вновь замирал у ног Тайле, едва не прижимаясь к сапогам. Колдунья удобно устроилась на ступенях старостиного дома, лениво поглядывая на спешащих по домам крестьян. Рука ее рассеянно перебирала шерсть темной сущности.

Под взглядом чужачки люди чувствовали себя неуютно. И если женщины украдкой сжимали на шее оберег, невольно ускоряя шаг и искреннее надеясь, что защита высших сил сбережет от любого влияния, то мужчины наоборот, всячески старались показать, что не боятся пришлой гостьи. Они шли, задрав головы и едва не лопаясь от желания показаться важными и бесстрашными. Хотя возле своих изб не выдерживали, и спешно залетали внутрь, словно нашкодившие мальчишки, гулко захлопывая за собой дверь.

— Госпожа, ужин готов. — За спиной едва слышно скрипнула дверь. Милен казалось был единственным из всех, кто свыкся с мысль о близком, пусть и кратковременном, соседстве с морой. Парнишка то ли не чувствовал угрозы со стороны гостьи, то ли предпочитал думать о ней как о неприятном, но неотвратимом явлении. Женщине нравилось, как мальчик говорил с ней. Открыто, без страха или вызова… искренне. Даже Лютомир и тот старался держаться поодаль.

— Иди. Мне нужно закончить дела. — Не оборачиваясь, отозвалась мора. Милен вернулся в дом, а Тайле, поднявшись, приблизилась к резвящейся в сугробе Тени. Снежинки взмывали в воздух, оседали на черной любопытной морде, чтобы уже через миг обратиться в маленькие капельки. Огненный пес, любящий снег — это что-то новенькое. — Посматривай вокруг.

Темная сущность ничем не показала, что слышала просьбу хозяйки, даже головы в ее сторону не повернула, но, когда Тайле отошла, пес закончил свои забавы, и тут же деловито скрылся за ближайшим домом.

Ужин проходил в полном молчании. Ни хозяева, ни старшие дети старались не глядеть в сторону гостьи, с неохотой отламывающей маленькие кусочки от мягкой ковриги. Самых маленьких обитателей дома уложили спать, но, если прислушаться, можно было разобрать над головой их топот и веселый заговорщицкий смех. Нирит ходила от растопленной, так и пышущей жаром печи к столу, поднося все новые и новые блюда и убирая остатки. Девушка изо всех сил старалась сделаться незаметной, маленькой, но Млада то и дело злобно шикала в ее сторону, сквозь зубы отпуская недовольные упреки.

Моченые яблоки, еще пахнущие особым терпким запахом подпола, засоленная на зиму капуста, каша, в маленьком блюде немного меда, в высоких кувшинах сбитень и травяной отвар. Комнату быстро наполняли сладковатые запахи, от которых у Тайле, так толком и не успевшей поесть утром, перехватывало дыхание, а голова начинала кружиться. Впрочем, несмотря на слабость, вызванную то ли усталостью, то ли голодом, кусок не лез в горло.

Едва женщина успела подхватить ложкой немного рассыпчатой ароматной каши, в дверь кто-то заскребся. Словно мышь, только в несколько раз больше. Лютомир нахмурился, испуганно ойкнула Млада, прижав руки к груди, остальные же притихли, поглядывая на дверь почти с суеверным ужасом. Вздохнув, мора отложила ложку, но так и не успела подняться. Нетерпеливая Тень просочилась прямо сквозь дверь, очертания ее поплыли, и пес больше походил теперь на размытый клочок тумана, но уже спустя мгновение вновь сложился в знакомую фигуру. Если бы не староста, крепко сжавший руку своей жены, Млада наверняка упала в обморок.

Пес подошел к столу, и, не обращая внимания на испуганные взгляды людей, положил голову на колени хозяйки. Тайле пожала плечами, словно говоря, что не видит здесь ничего особенного, и вернулась к прерванной трапезе. Прогрохотала отодвигаемая скамья. Не скрывая презрительного выражения на лице, Млада поджала губы, и взяв детей за воротники, едва ли не волоком утащила их наверх.

Мора проводила ее рассеянным равнодушным взглядом и опустила руку на голову Тени, поглаживая влажную шерсть. Есть все еще не хотелось, но Тайле почти насильно заставила себя вернуться к прерванной трапезе. В конце концов, какую пользу она принесет, если в самый ответственный момент провалится в забытье на радость местной нечисти?..