Глава 11. Дорога к лисьему логову

Глава 11 Дорога к лисьему логову

Голубой огонек мерцал и колебался, словно настоящий язычок пламени на ветру, но уверенно плыл вперед, указывая путь в переплетении темных узких улиц и переулков Старой Харузы. Отсюда было близко до Великого Базара, но равно далеко и до богатых восточных кварталов, и до нищих северных окраин. В Старой Харузе селились те, кто не мог позволить себе особняк с садом и прудами, но не беспокоился, как раздобыть миску плова на обед и кувшинчик доброго вина к ужину.

Купцы средней руки, старшины и почтенные мастера ремесленных гильдий, вышедшие на покой чиновники, награжденные за службу пресветлым шахом или одним из его наибов. А еще удачливые наемники, благочестивые жрецы и достопочтенные целители, алхимики и маги всех мастей… Не перечесть тех, кто трудом и везением, а иногда и менее добропорядочными качествами заработал на уютный домик в благословенной столице.

Но вот чтобы в Старой Харузе жили какие-то лисы, причем явно в человеческом обличье, Халид никогда не слыхал. Сначала мелькнула мысль, что это прозвище, но Раэн назвал похитителя девочки существом. Хорошо еще уронил про саблю… Мол, она отлично годится для таких.

Халид не удержался — на ходу погладил холодную рукоять торопливой обещающей лаской. И всерьез обеспокоился. Известно ведь, что впервые окропить клинок — дело особой важности! Враг не должен быть трусом или клятвопреступником, иначе его кровь непоправимо замарает девственную сталь. И непременно следует убить его с одного удара — чтобы все остальные были такими же смертоносными. А еще в первом бою нельзя споткнуться — на всю жизнь лишишься удачи. И бить в спину тоже под запретом — гордое оружие оскорбится, что его так опозорили, и рано или поздно сам падешь от предательского удара. И…

Он снова потрогал рукоять, с запоздалым раскаянием подумав, что даже в храм Дариши-воителя не успел сходить, чтобы принести в жертву голубя с вороном и, освятив их кровью лезвие, дать красавице-сабле тайное имя, ведомое только им двоим. Видят боги, она достойна! А вот в том, что Серый Лис, кем бы он ни был, достоин пасть от этой сабли, Зеринге сильно сомневался. Тот, кто похищает ребенка у матери, не заслуживает чистой легкой смерти.

А еще в памяти так и торчало болезненной занозой лицо той девочки, Марей. Почему-то именно лицо, а не истерзанное тело. Пустые мертвые глаза, распухшие от кровоподтеков губы, изуродованная скула… На вопрос Раэна Халид покривил душой — он часто видел Марей на базаре, только не знал, что это девушка, а не смешливый яркоглазый мальчишка, фокусница умело скрывала свою тайну. А если бы знал — ну и что? Харуза одинаково жестока ко всем. Халиду не приходилось брать заказы на женщин и детей, но он хорошо понимал, что перед смертью все равны. И все-таки есть разница, быстро и по возможности легко отправить жертву за Грань — или вот так…

Чародей молчал, шагая рядом и не сводя взгляда с плывущего над мостовой огонька. Не будь волшебного проводника, Раэна легко было бы принять за высокородного, а Халида — за его джандара. Впрочем, ночью в Харузе и магу не помешает в провожатых крепкий молодец, владеющий саблей. Халид поставил бы новый серебряный пояс против гнилой веревки, что их не единожды окидывали внимательным взглядом из глубоких подворотен, но всякий раз решали не связываться. А еще — что Раэн тоже отлично это чуял, но вел себя с уверенностью пустынного льва, знающего, что стайка шакалов не посмеет преградить ему путь. А если и найдутся такие безумцы — им же хуже.

Пожалуй, одной только магии для подобного высокомерия было маловато — встречал Зеринге редкостных трусов среди колдунов. От стрелы или яда магия вряд ли убережет, притом на одного чародея всегда может найтись другой, более сильный или умелый… И что тогда будет с Тенью неудачника? «Ничего хорошего, — мрачно ответил себе Халид. — Если ты вообще до этого доживешь. Думаешь, у господина целителя ты такой первый? Да и не последний, пожалуй…»

— И что, любого можно так выследить? — спросил он, пытаясь отвлечься от паршивых мыслей и не особо надеясь на ответ.

Известно ведь, что волшебники берегут свои тайны ревнивее, чем отец — созревших дочерей.

— Почти любого, — на удивление легко отозвался Раэн. — Только нужно, чтобы след был свежим, не старше одного дня. И чтобы у человека не было защитного амулета. Ну, и если ищешь этим способом мага, он наверняка почует и может скрыться.

— Меня ты тоже так нашел? — хмуро поинтересовался Халид, покосившись на дом, мимо которого они проходили: в окне что-то блеснуло, а между лопатками зачесалось, как от пристального взгляда поверх уже наложенной на тетиву стрелы.

— Нет, — спокойно ответил чародей и тоже посмотрел на тот дом. — Сначала я подумал, что ты из Ночной Семьи, и очень удивился.

— Почему? — спросил Халид и тут же молча выругал себя за непонятливость, вслух уточнив: — Так ты сам из них?

Подозрительный дом они миновали благополучно, и теперь огонек свернул в узкий переулок, куда Халид даже днем поостерегся бы соваться — очень уж легко перекрыть оба его конца. А если поставить у окон пару лучников, идущим по улице и укрыться негде будет. Но Раэн шагнул туда смело, только окинул взглядом темные, уходящие ввысь каменные стены с мрачными провалами окон. Слишком ценна в летней Харузе ночная прохлада, чтобы закрывать окна ставнями, вот и надеются жители, кто — на решетки, кто — на верхние этажи да гладкие стены, кто — на то и другое, да еще и на какой-нибудь хитроумный амулет в придачу.

— Нет, я не из Семьи, — безмятежно ответил Раэн и, усмехнувшись, добавил: — Но заказы на меня Семья не берет. Я им пару раз оказывал услуги. Хорошие целители, знаешь ли, в сточной канаве не валяются, а ночной шах предпочитает все самое лучшее… Кажется, мы почти пришли.

Словно подтверждая его слова, путеводный огонек затрепетал и устремился вперед гораздо быстрее. Еще пара дюжин шагов — и переулок закончился выходом на другую улицу, а Халид с удивлением понял, что как бы хорошо он ни знал Харузу, но здесь никогда не бывал. Хотя и места вроде бы известные, но вот эту огромную чинскую иву, свесившую ветви до земли шелковистым зеленым водопадом, он бы запомнил. Слишком жарко в Харузе для нее, ивы здесь растут разве что в садах над прудами, а тут, смотри-ка, прямо на улице, слева от массивных, окованных железными полосами ворот!

За ивой, словно разделившей улицу на две части, высился дом. По меркам столицы невысокий, всего в два этажа, зато окруженный немалым садом: кованая решетка ограды простиралась от ворот шагов на полсотни в каждую сторону, а уж насколько сад раскинулся в глубину, оставалось только гадать. На взгляд Халида, дом ничем особым не отличался. Огни в комнатах давно погасили, должно быть, и окна верхнего этажа были темны и пусты, лишь у ворот за решеткой светилось окошко караульной будки. Но огонек явно вел их сюда. Не долетев немного до ивы, он задрожал, будто сомневаясь, попытался подняться вверх, но тут же потускнел и погас, опустившись на подставленную чародеем ладонь и рассыпавшись напоследок голубыми искрами.

— Пришли, — спокойно повторил Раэн и окинул дом внимательным взглядом. — Не так уж и далеко оказалось. А ива-то как разрослась! В прошлый раз была чуть выше меня… Неудивительно, что мой огонек погас — такая защита у дома!

— В какой прошлый раз? — не вытерпел Халид, подозревая, что высокоученый маг то ли заговаривается, то ли просто имеет в виду что-то свое, обычным людям недоступное. — Ты здесь был раньше? Когда ива еще не выросла? А почему тогда не знал, куда идти? То есть…

Он глянул на высоченное дерево и осекся. Если Раэн навещал местного хозяина, когда дерево было ростом с целителя… сколько же лет прошло?! За это время, конечно, можно и дорогу позабыть. Если только не напускает хвастливого тумана, как водится у его чародейского племени. Но зачем бы ему? Морочить голову нужно противникам и нанимателям, а со своей собственностью незачем прикидываться.

— Я не здесь был, — повернувшись к нему, сообщил Раэн и снизошел до объяснений: — Видишь ли, Серый Лис из тех, кто часто переезжает. Но обычные люди просто перевозят вещи в другой дом, а Лис берет свой дом с собой. Вместе с садом и даже ивой у ворот. Ива, правда, волшебная, поэтому растет куда быстрее простого дерева, но дюжину лет мы с Лисом, пожалуй, не виделись. Я уже стал надеяться, что от него не будет особых хлопот. Не люблю ошибаться. Особенно — так...

Глаза у него блеснули, и Халиду вдруг словно куском льда вдоль позвоночника провели. Странное чувство! Не страх, а будто… злость? Холодная такая, как лезвие. Говорят, когда клинок входит в сердце, он кажется ледяным, но кто может сказать точно? Кто это испробовал — опытом уже не поделится.

Раэн смотрел, не мигая, и жуткие сверкающие огни глаз на бледном лице чародея почти заставили Халида испугаться самым обычным человеческим страхом. И тут же он понял, что до этого прикоснулся к чужим чувствам. Это чародей холодно и остро злился на Серого Лиса, велевшего изувечить фокусницу Марей. Что бы там Раэн ни говорил Минри, а в Бездну он сунулся за девчонкой не только по просьбе гадалки. Иначе сейчас на Халида не веяло бы ясным и спокойным намерением убивать. Чужим намерением…

— Прекрати, — с трудом выговорил Халид непослушными губами и шагнул назад. — Отпусти… меня.

— Что?

Брови чародея недоуменно изогнулись, но почти сразу он понимающе протянул:

— А, волну поймал? Ничего, это пройдет. Скоро научишься отличать свое и отбрасывать чужое. Такова природа Тени, с этим ничего не поделаешь. Не о том сейчас думаешь, Зеринге. Знаешь, что страшнее лжи?

Халид, и вправду будто сдернувший пелену чужих чувств и облегченно вздохнувший, помотал головой.

— Правда, — серьезно сказал Раэн, испытующе глядя ему в глаза. — Чистая правда, поданная на блюде из уверток. Запомни, Зеринге, существа вроде Лиса, Минри, да и меня, если на то пошло, никогда не лгут. В этом мы все сходимся, хоть и по разным причинам. Но правду можно сказать по-разному. Кто-то назовет меня искусным лекарем, спасителем множества жизней, — и будет прав. Кто-то скажет, что я разрушил его судьбу — и тоже не солжет. А еще… Вон, видишь на небе созвездие Лучника? Сколько звезд-стрел у него в колчане?

Халид, с трудом отведя взгляд от пугающе неподвижного лица чародея, на котором жили только сверкающие глаза, посмотрел в глубокую ночную синеву над черными крышами и нашел взглядом Лучника, покровителя путешественников на суше и на море. Острие стрелы на тетиве небесного гиганта безупречно указывало на Глаз небес, не самую яркую, зато путеводную звезду, а за спиной великого стрелка в колчане, дорисованном внутренним взором, серебрилась россыпь мелких звездочек.

— Девять, — хмуро сказал он истину, известную с детства всякому пустынному мальчишке, кроме совсем подслеповатых.

— Хорошее у тебя зрение, — хмыкнул Раэн. — Обычно люди видят там семь-восемь звезд, а то и меньше. Но на самом деле их двенадцать. Да-да, ты уж мне поверь. А вот если спросишь Лиса, он может тебе назвать и девять, и двенадцать, и семь — смотря кем ему нужно прикинуться в этот момент. Хотя сам Лис видит всего пять. Понимаешь?

Он подождал немного, пока Халид мрачно кивнет, и добавил негромко, но очень тяжело:

— Зато Лис, как и Минри, может прочитать в твоей душе и памяти то, что ты сам либо давно забыл, либо и вовсе о себе не знал. Вытащить самые потаенные страхи и желания, а потом сплести из них сеть, в которую ты непременно угодишь. В нее все попадаются, разница лишь в том, что кто-то выбирается, а кто-то — нет. Бойся Лиса, Зеринге, и если он тебе скажет, что день — белый, а ночь — темна, не спеши соглашаться. Сначала подумай, зачем он тебе это говорит. Сделаешь один шаг ему навстречу — и сам не заметишь, как придешь туда, куда и не собирался.

— Зачем ты все это говоришь? — спросил Халид, переводя взгляд на темный тихий дом, ожидающий их.

Такой спокойный, даже на вид уютный в окружении зелени и нарядного кованого забора, такой гостеприимно безопасный…

— Разве ты не будешь рядом? — снова глянул он на целителя.

Тот пожал плечами.

— Может, буду, а может — и нет. Лис — осторожная и хитрая дрянь. Впрочем, и Минри рассказала об этом деле далеко не все, что могла бы. Я иду туда не ради нее. Лис приказал убить Марей только для того, чтобы ее смерть стала ленточкой на его послании.

— Она была твоей ученицей? — продолжал допытываться Халид, сам не зная зачем.

— По правилам и обычаям — нет, — уронил Раэн. — Но правила решают не все. Мне нравились ее представления и нравилась сама Марей. В жизни не так уж много хороших чудес, а у нее получалось делать мир ярче и радостнее… Ладно, идем.

Он пошел к воротам, но возле ивы остановился. Протянул руку, и Халид увидел, как в совершенно безветренном воздухе, все еще томно жарком, — прохладнее станет лишь к утру — ветви ивы пугливо отклоняются от ладони чародея и даже, кажется, возмущенно шелестят. На миг ему показалось, что в шелесте можно различить быстрый тихий шепоток, но тут же ветви просто качнулись, как самые обычные лозы самой обычной ивы, — а Раэн тихонько рассмеялся. Нехорошим смехом, снова прокатившимся у Халида по спине россыпью ледяных осколков.

— Ну нет, дереву я мстить точно не буду, — сказал чародей и миновал иву, в несколько шагов оказавшись возле ворот.

Снова подняв руку, он начертил в воздухе странный знак, на несколько мгновений вспыхнувший ярким золотистым светом. Потом знак погас, а створки, скрипнув, закачались, хотя ветра так и не чувствовалось. Халид поспешно подошел ближе, взглянув на медленно открывающиеся, словно кто-то их тянул в разные стороны, ворота.

— Не лучше ли было забраться туда потихоньку? — угрюмо спросил он. — Через ограду, например. Да и в саду должны быть лазейки… Нас, конечно, двое, и мы такие грозные — мне самому страшно в зеркало глядеться, — съязвил он, ожидая, что чародей одернет за дерзость, однако лишь услышал одобрительный смешок. — Но в доме наверняка охрана и колдун, который ждет гостей. Что, если он убьет девочку раньше, чем мы до него доберемся?

— Не лучше, — бросил чародей и, помолчав, все-таки объяснил: — Он давно знает, что мы здесь. Ива его предупредила. И он знает, кто именно пришел за его девятью хвостами. Охрана — это пустяки, опасен только сам Лис, а с ним все равно придется встретиться, с какой стороны ни подойди.

Перешагнув невидимую черту, он прошел в ворота, и Халид последовал за ним, снова тронув рукоять Ласточки — просто для уверенности. За воротами оказался большой двор, вымощенный плиткой, чистый, нарядный. В свете выбравшейся на небо луны отшлифованные плитки блестели, как зеркало, а высокие кусты, посаженные в огромные каменные вазоны по краям двора, бросали на них темные резкие тени.

Дом виднелся впереди серой каменной глыбой с черными дырами-окнами, и первое, что заметил Халид — на окнах нет решеток. А хозяин не из осторожных, однако. Или очень уж уверен в своей силе.

Про девять хвостов, кстати, Халид не понял решительно ничего. Лис, конечно, он… лис, но почему хвостов девять? Как стрел в колчане у Лучника, что ли? Еще одна загадка, но он промолчал, перестав расспрашивать. Когда впереди — драка, не до игры в слова.

Чародей шел рядом, тоже прекратив многоумные рассуждения, которые Халиду всегда казались пустой болтовней. Они пересекли двор, поднялись на низкое крыльцо с резными перилами, как в чинских лавках или Домах Удовольствия — как-то раз Халида в такой занесло, но очень уж там оказалось непривычно и скучно. Что ж, зато здесь наверняка будет весело.

Раэн толкнул дверь внутрь — и та с готовностью распахнулась, открыв длинный коридор. Пол здесь был устлан голубым ковром, а стены с вызывающей роскошью обтянуты таким же небесным шелком, расшитым серебром, мягко сиявшим в лучах масляных светильников. Все чинское, конечно, и ковер, и ткани, и благовония, разлитые в воздухе — острые, резкие и вместе с тем какие-то душные. Халид, уже не скрываясь, потянул Ласточку — выдвинул наполовину и успокоился, услышав мягкий шелест благородной стали о толстую кожу ножен. Покосился на чародея, но тот промолчал и первым ступил на драгоценный ковер, который иной вельможа не постыдился бы положить в домашнем святилище.

— Их было трое, — заговорил вдруг Раэн, беззвучно ступая по скрадывающему шаги толстому ворсу. — Один — довольно высокий для чинца, со шрамом на правой щеке. Двое других похожи, как родные братья, скуластые такие, круглолицые крепыши… — Он поморщился и добавил негромко: — Если получится — оставь их мне. Но попусту не рискуй. И не верь всему, что видишь.

В подтверждение своих слов он шагнул к ближайшей двери и пнул ее. Полированные доски из темного дерева, украшенные бронзовыми накладками, вдруг задрожали, заколебались, как пустынное марево, и исчезли, обнажив гладкую стену. Голубой шелк в этом месте был расписан странными алыми узорами, похожими на хамтурское письмо и все-таки неуловимо иными.

— Ловушка для дураков, — бесстрастно сообщил Раэн. — Простенькая — даже обидно. И следующие двери — тоже. Ну что? — повысил он голос. — Выйдет мне кто-нибудь навстречу, или подпалить здесь все к демонам Бездны? Не люблю запах горящего шелка, но паленая шерсть воняет еще хуже!

Дом безмолвствовал.

— Значит, все-таки подпалить, — заключил он подозрительно довольным голосом и принялся катать в ладонях что-то невидимое, будто сминая большой упругий ком. — Зеринге, держись пока у меня за спиной.

Этого он мог бы и не говорить, вперед Халид и так вылезать не собирался. У него аж скулы заныли, как все было неправильно! Если чародей настолько в себе уверен, зачем ему спутник? Не может ведь он всерьез рассчитывать, что невольник по доброй воле станет прикрывать его собой, случись такая необходимость? Или может? Что, если хозяин и не даст ему выбора, просто приказав? Зачем ему простой воин, не обученный магии, если не для живого щита?

Злость на чародея, уже вроде бы погасшая, снова вспыхнула, и Халид понял, что скулы болят оттого, что он слишком сильно стиснул зубы. Нет, так не пойдет! Разум должен быть ясен, это первое правило боя. Случались переделки и похуже, а Раэн вряд ли возился с его превращением в Тень, чтобы потерять в первой же драке. Слабое, конечно, утешение — каждый раз думать, какая драка станет последней…

Тихий мелодичный звон волной проплыл по коридору. Запах стал сильнее, но неприятные нотки из него исчезли, теперь вокруг веяло будоражащей свежестью. На миг у Халида закружилась голова, словно он долго сидел в горячей парной, а потом вышел в прохладу и слишком глубоко вдохнул полной грудью. Так, нежной молодой зеленью, цветами и пальмовой пыльцой, пахло в оазисах краткими днями, которые в пустыне именуются весной. Аромат звал дышать жадно, исступленно, глотая его открытым ртом, чтобы насытиться вволю, и Халид ловил в нем запахи горячих сырных лепешек, чистой верблюжьей шерсти и конского пота, мокрых кожаных бурдюков с водой и овечьим молоком, сваренного на костре кофе и жареного мяса…

И в ушах уже стоял не красивый, но бессмысленный звон! Халид слышал звяканье браслетов на руках своей приемной матери, мягких и ласковых руках, всегда готовых погладить его встрепанные волосы или разбитую коленку. А еще — как перекликаются бубенцы на отцовском верблюде, могучем Баруфе, великане-вожаке с пучками курчавой шерсти вокруг стройных ног, с копытами широкими и плоскими, как свадебное блюдо… И журчание родника, дарующего жизнь оазису, а значит, и всем племенам на сорок дней пути вокруг. И гортанный тихий смех Шадир-Ла, первой красавицы и распутницы племени, что однажды холодной пустынной ночью позвала пятнадцатилетнего Халида укрепить колышек в покосившейся палатке.

И он ведь, дурак, действительно сунулся проверять крепления, а Шадир-Ла заливалась смехом, глядя на его удивление, а потом смущение, и ее длинные золотые серьги качались, касаясь тонкой шеи быстрыми поцелуями, и Халид млел, мечтая стать одной из этих серег…

А потом блеснуло в глаза ожерелье на сладко знакомой женской груди, маленькой, высокой, смуглой и крепкой груди пустынной змейки Шадир-Ла, первой женщины глупого мальчишки, которого еще никто не звал Зеринге. Блеснуло — и ослепило! Халид невольно попятился, затряс головой — и тут же в глазах просветлело, а лицо обожгло болью.

— Так сколько звезд в колчане Лучника? — спросил чародей, обернувшись к нему, растерянному и вправду хватающему воздух ртом.

— Девять, — буркнул Халид, приходя в себя и потирая щеку — ладонь у целителя только с виду была нежной и холеной.

— Вот и постарайся об этом помнить, — неожиданно серьезно посоветовал чародей. — Увидишь или почувствуешь что-то необычное, вспоминай звезды одну за одной и думай только о них. Так твой разум будет куда труднее поймать в западню морока. А вот теперь…

На второй ладони у него — хорошо, что не перепутал, когда отвешивал оплеуху — светился ало-золотым шар размером с небольшой персик. Халид всего однажды видел знаменитый гром-камень, и тот камушек, в клочья разорвавший троих грабителей караванов вместе с их верблюдами, был чуть крупнее вишни. Он невольно попятился, во рту пересохло…

Раэн небрежно подкинул жуткую алхимическую дрянь на ладони, поймал, медленно и расчетливо примерился вдаль по коридору…

— Разве мой дом чем-то провинился перед тобой, о мудрейший? — с едва уловимой насмешкой поинтересовался мягкий вкрадчивый голос с чинским — снова! — выговором, и в нескольких шагах перед чародеем выросла фигура, закутанная в яркие струящиеся шелка. — Смиренно прошу прощения, что не встретил как положено столь драгоценного гостя. Увы, дела-дела… Но буду рад загладить свою неучтивость, если позволишь узнать, в чем она состоит.

Раэн молчал, выразительно поглаживая гром-камень на ладони одним пальцем, будто приученную к рукам пичугу, но бросать, кажется, пока не собирался, и Халид перевел дух. О чем вообще чародей думает? Что их самих в таком узком коридоре не заденет?

Серый Лис, если это был он, взирал на Раэна с полнейшей безмятежностью, и ничего серого в невысоком крепком чинце, похожем на обычного купца, не было. Гладкие черные волосы, заплетенные в косичку, изжелта-смуглая кожа и узкие темно-карие глаза, тоже почти черные. Сотни, если не тысячи таких чинцев живут в Харузе, торгуя шелком и ароматными травами, жемчугом, душистыми маслами, фарфором, коврами и еще не одной дюжиной товаров на самый взыскательный вкус. Встреть его Халид на улице или в харчевне — и внимания не обратил бы, прошел мимо. Притом, почти все чинцы на одно лицо. Разве что Минри…

— Ты называешь это неучтивостью? — спросил, наконец, Раэн удивительно тусклым и ровным голосом.

Складки алого шелка, подобного лепесткам цветущего граната, заколыхались, в них показалось нижнее одеяние — золотое, как шафран или свежий мед. А еще глубже в разрезах мелькнуло сиреневое, белое и нежно-зеленое… Серый Лис склонился в глубоком поклоне, сложив перед собой на груди руки, и его широченные рукава с узорчатой темно-синей подкладкой еще добавили оттенков в шелковый ворох, яркости и пестроте которого позавидовал бы любой павлин. Выпрямившись, чинец невозмутимо посмотрел на целителя снова, и на его круглом лице, безбородом и безусом, не дрогнул ни один мускул, только шевельнулись пухлые губы, когда Лис медленно и еще вкрадчивее сказал:

— Обычно я называю то, чем занимаюсь, делами, почтенный Раэн. Семейными, торговыми, личными… У скромного отца большого семейства много забот, но я не припомню, чтобы мои детишки словом или делом задели нити твоего драгоценного внимания, хранитель.

— Фокусница Марей, — уронил Раэн тем же бесцветным голосом и снова погладил гром-камень длинными чуткими пальцами целителя. — Время игр кончилось, Лис. Ты отдашь мне тех, кто сделал с ней это, а потом поговорим о других твоих… заботах.

Не считая этих двоих, разговаривающих негромко и обманчиво мирно, в доме было совершенно тихо. Подозрительно тихо, сказал бы Халид, если бы его кто спросил. Где слуги, охрана, домочадцы? Любой дом всегда наполнен звуками и запахами, разносящимися по нему от чердака до подвала. На кухне готовят еду или варят кофе, кто-то правит оружие, кто-то чистит ковры или несет воду… А здесь все словно вымерло!

И это было жутко, как в кошмарном сне, насланном темными марами, когда воздух вокруг становится вязким, и сначала глохнешь, а потом пытаешься двинуться — и не можешь. Ни убежать, ни драться, ни даже крикнуть… Он все-таки положил руку на эфес Ласточки, и холодное серебро приятно обожгло ладонь. «Первая звезда в колчане Лучника — голубая Эль-Мар, — торопливо подумал Халид, вспомнив наставления Раэна. — Самая крупная из девяти. Вторая — малышка Эль-Руин, что мерцает желтым, но это видят лишь самые зоркие… Третья…»