Глава 6 Охотник и жертва

Только что взошедшее солнце мягким янтарем заливало улицы Харузы: высокие шпили на круглых храмовых куполах, крыши дворцов и бедняцких кварталов, сады и базар. Безоблачное небо обещало очередной жаркий день, но утренний воздух все еще пах ночной свежестью, а еще — жасмином, поспевшими абрикосами, молодым вином и пряными травами. Внутренний двор «Черного льва», одной из лучших гостиниц города, был полон людей. Чинно опирались на высокие резные посохи старики, красовались саблями и длинными кинжалами несколько вооруженных — по традиции, а не из опаски — мужчин, отдельно стояла, перешептываясь, стайка нарядных женщин, да замерли на ветках деревьев вездесущие дети, изо всех сил стараясь быть незаметными. Две старые почтенные семьи, конечно, не поместились бы во дворе полностью, так что пришли только ближайшие родичи жениха и невесты да самые уважаемые люди родов.

Солнце, выглянув, наконец, из-за вершины высокого абрикоса, прикрывшего восточную стену, озарило двор до самых укромных уголков, заставив собравшихся благоговейно смолкнуть.

Роскошный белоснежный баран с позолоченными рогами умиротворенно взирал на людей. Встав задолго до рассвета, счастливая и гордая невеста тщательно вымыла его длинную шерсть теплой благовонной водой и расчесала собственным гребнем, до блеска начистила копыта и украсила толстую шею венком из трав, перевитым яркими бусами. Теперь баран — традиционное подношение жениха на помолвку — красовался посреди двора, ожидая… Чего? Баран не знал. Но пока что все происходящее ему нравилось.

Мать невесты, празднично наряженная в красное с золотом, подала ей серебряное блюдо с толстым ломтем хлеба, густо посыпанным солью. Блеснули в лучах солнца золотые гребни на склоненной черноволосой головке девушки, расстелилась по плитам двора цветастая юбка… Встав на колени, невеста почтительно поднесла блюдо барану. Тот несколько минут недоверчиво принюхивался, заставив всех вокруг затаить дыхание, потом фыркнул, мотнул головой — и подхватил губами хлеб с подноса. Прожевал, помахивая коротким, распушившимся от мытья хвостом, снова мотнул головой, осматривая блюдо — вдруг там еще что-нибудь найдется. Коротко и недовольно бекнул. И гости, и хозяева облегченно перевели дыхание — все шло благоприятно.

Поднявшись с колен, невеста низко поклонилась барану и отошла в сторону, уступив место отцу. Баран успокоенно потянулся к человеку, который всю неделю кормил его свежей травой и густым варевом, чистил хлев, менял воду. Человек был знаком и приятен. Человек напоминал о вкусных соленых сухариках и сочных яблоках, которых барану за последнюю неделю перепало больше, чем за всю предыдущую жизнь. Человек умело чесал чувствительное место между рогами и гладил длинный горбатый нос, рассказывая что-то свое, непонятное, но ласковое и спокойное.

Боль кольнула неожиданно. Прошила мощное тело слабостью, залила горячей волной от носа до копыт. Что-то блеснуло в руках человека — почти незаметно, совсем нестрашно — и тут же снова скрылось, а баран медленно опустился на подломившиеся колени, завалился, слепо глядя в темноту, не понимая, куда стремительно уплывают краски, звуки, запахи… На позолоченных рогах равнодушно играли солнечные блики.

Подскочившая пара мужчин — дядька невесты и ее старший брат — подхватили, развернули копытами к небу, сорвали венок, и, уже не скрываясь, хищное жало ножа рассекло горло, спуская кровь. Горячая алая струя ударила в пыль двора, брызнула далеко и щедро. Безвольно распластавшуюся тушу сразу же вздернули вверх, привязав к ветке чинары, стремительно ободрали и рассекли на куски. Шкуру бережно отложили в сторону. На ней будут стоять молодые во время свадебного ритуала, чтобы злые духи не смогли подобраться близко, ею застелют брачное ложе ради мужской силы жениха и плодовитости невесты, и на нее же, обмыв, положат в свое время каждого новорожденного, которого боги пошлют счастливой семье. Туда же отправились рога: к свадебному пиру их оправят в чеканное серебро, чтобы главы семейств выпили за здоровье своих детей.

Тем временем родственницы невесты уложили куски мяса в огромный казан, пересыпая резаным луком, шафраном, перцем и еще чем-то пахнущим резко и остро, но столь аппетитно, что слюна выступала от одного вдоха. Залили молодым вином, настоянным на имбире и травах, придавили гнетом. Хозяин «Черного льва», по праву слывущего одним из лучших в Харузе постоялых дворов, свое дело знал, и приготовленный им накануне по множеству старинных правил настой был чудом кухонного искусства. Не доверять же столь ответственное дело женщинам! С жертвенным мясом торопиться нельзя. Вымоченное в вине со специями, оно будет еще несколько часов томиться на медленном огне, пока не станет таять во рту, источая дивное благоухание на сотню шагов вокруг. И ни один кусочек нельзя продать. Ни одной монетки запросить!

Все, до последнего ломтика, будет роздано каждому, кто окажется рядом, от богатого гостя до последнего нищего, случайно задержавшегося у кухонной двери. Но уж и того, кто, вкусив жертвенного угощения, не пожелает от всей души счастья и долголетия молодым, накажут сами боги, разгневанные подобной неблагодарностью. Потому что попробовать такое блюдо — редкое удовольствие и великая честь…

Раэн, разбуженный шумом, с интересом наблюдал за действом из окна, выходящего во двор. "Черный лев", облюбованный им в Харузе, был устроен по подобию всех столичных гостиниц: обеденный зал, кухня и службы на первом этаже, комнаты на втором. Как почти все крупные здания в столице, его выстроили квадратом, с мощеным двориком, где густая зелень деревьев хоть как-то спасала от дневного зноя. Конечно, обычно забоем скотины для нужд кухни здесь никто не занимался, но жертвоприношение свадебного барашка — случай особый.

Выверенный до мелочей ритуал требовал всячески ублажать и баловать подарок жениха, чтобы привести его в благодушное состояние. И забивать непременно так, чтобы баран не почувствовал ни боли, ни страха. Только тогда его жизненная сила, лишенная малейшего оттенка тьмы, напоенная удовольствием и покоем, будет наиболее угодна богам. Не забой — праздник. Что до крови, то сейчас ее смоют, не оставив и следа на плитах уютного дворика. Жара ведь, мухи…

Отойдя от окна, Раэн лег на низкую тахту, подложив руки под голову и уставившись в аккуратно вымазанный голубой глиной потолок. Похоже, обед сегодня будет на славу. Красивый ритуал. И очень подлый. Впрочем, одно другому нисколько не мешает. Вспомнилось, как ласково гладил и чесал рогатую голову хозяин «Черного льва» — добрейший и милейший дядька — прежде чем ткнуть ножом в яремную вену. И ведь ни капли лицемерия! Лакомства, украшения, забота — все от души. Как же иначе, если боги требуют искренности в мыслях и поступках? Раэн хмыкнул. Урок прост. Если тебе золотят рога и кормят сухариками — присмотрись: в другой руке может быть нож. И нужно быть бараном, чтоб не подумать об этом вовремя.

Сев, он дотянулся до стоящего рядом с кроватью столика, макнул перо в чернильницу и быстро написал на листочке бумаги несколько слов. Щелчком пальцев зажег свечу, накапал на свернутое послание воска и прижал перстень. Дернул за шнурок, не вставая с кровати. Заглянувший в комнату спустя несколько минут мальчишка, один из бесчисленных то ли слуг, то ли домочадцев, заулыбался, получив монетку, и обещал доставить послание господина целителя немедля. На словах? Нет, ничего не передавать. Отдать уважаемому Рифасу ир-Кадьяну, горшечнику с улицы Черных волов, и ответа не ждать.

Проводив гонца, Раэн опять опустился на кровать. Спать уже не хотелось, но томная дремота уговаривала еще поваляться, ведь день только начинается. Нужно написать светлейшему в Аккам, забрать заказанные вчера на базаре зелья, сходить к ювелиру и обменять пару драгоценных безделушек, завалявшихся после очередного приключения, на деньги. А еще нужно поискать собаку: не стоит заставлять Наргис ждать. Наргис… Имя отозвалось горячим и сладким привкусом, как запах роз в летнем зное. И Раэн невольно улыбнулся, вспоминая. Кстати, о розах…

Закрыв глаза, он сосредоточился, вызывая в памяти структуру ветки-артефакта с вплетенной нитью. Потянул за оставленный кончик нити, скользнул внутрь. Ветка была жива. Стояла в воде, распустившись окончательно, и сознание Раэна окружил уже настоящий, а не мнимый аромат. Атласная прохлада, затопивший все вокруг алый цвет…

Он проник еще глубже, впитывая все, что можно уловить через такую слабую связь. Комната… Белые занавеси… Стол у кровати. Ровное дыхание… Все-таки она поставила подарок в спальне! Присутствие Наргис было таким ясным и четким — только руку протяни! Несколько мгновений Раэн просто слушал, как она дышит: тихонько, неуловимо для обычного слуха. Дышал в одном ритме с ней. Послать ей сон? Что-нибудь светлое, теплое, сказочное? Нет, пожалуй. Слишком далеко, слишком неустойчивая связь. Ей спокойно и хорошо — это главное. Пусть спит.

Он с сожалением вернулся в обычный мир. За окном оживленно гомонили, слышался детский визг и смех — поспать уже вряд ли получится. Да и некогда. Дневной зной загоняет всю Харузу под крышу и в сады: пить фруктовый шербет и кофе, дремать и ни в коем случае не думать о делах. Значит, за утро нужно успеть как можно больше. Завтрак, письмо, базар… Но сначала, конечно, завтрак!

Спустя час выходя из двери «Черного льва» на полную прохожими улицу, Раэн досадливо передернул плечами. Ощущение чужого взгляда, появившееся вчера, вернулось, будто приклеившись к его спине. Никакого чувства опасности, никакой направленной злости или угрозы — просто взгляд издалека. Спокойный, даже умиротворенный… И мгновенно вспомнилось, как ласково и безмятежно почесывали между золочеными рогами барашка, успокаивая перед закланием. Усмехнувшись, Раэн свернул и спрятал уже готовое заклятие отсечения слежки и неторопливо зашагал в сторону базара. Наконец-то игра — неважно какая! — началась.

* * *

К полудню в «Черном льве» становилось все шумнее. Семья хозяина сбивалась с ног, разнося тарелки с жертвенным мясом любопытным, кто заглянул на шум и не собирался оставаться на обед. Для родни и соседей медные блюда с дымящейся бараниной ставили на сдвинутые посредине зала столы, уже до краев заполненные едой. Постояльцам и прохожим оставались места у стен: не гнать же людей с праздника лишь потому, что он семейный. В стороне от стола приглашенные музыканты пощипывали струны дутаров, разыгрываясь перед настоящей работой, которая начнется с возвращением новобрачных из храма. Дети постарше тянули из подвалов кувшины с вином и копченые окорока, круги сыра, связки длинных полос жгуче наперченного и высушенного мяса, пастилу из абрикосов, хурмы и фиников. С кухни на широких подносах несли лепешки и пироги, тарелки с кисло-сладкими и огненно-горькими подливками, медом, сливками и сметаной…

Ничем не приметный человек, устроившийся в углу возле двери, не был ни родственником, ни даже постояльцем. Смуглая пухляночка, проносясь мимо пышным вихрем цветастых юбок, сняла для него с подноса обязательную тарелку с кусочком баранины, выслушала заказ и умчалась на кухню. Через несколько минут уже другая девчонка расставила перед ним нехитрую снедь и понесла почти полный поднос дальше, провожаемая взглядом гостя. Ловко уворачиваясь от снующих по залу людей, она добежала до противоположного угла комнаты и сгрузила на стол жареного цыпленка с тушенными в сметане овощами, тарелку зелени на ломтях козьего сыра, горячий, только из печи, лаваш, мисочку с чесночно-перцовой подливой и чеканный медный кувшин со стаканом. Выслушала, зардевшись, несколько слов, брошенных красивым улыбчивым чужестранцем, отшутилась и убежала…

Тем временем в зале разгоралось веселье. Первые гости начали возвращаться из храма, растянувшись по улице шумной процессией, и «Черный лев» оказался полон народу. Подавальщицы окончательно забегались, а хозяин умудрялся быть одновременно в нескольких местах, рассаживая гостей, командуя на кухне и выглядывая в окно. Гомон, смех, радостные восклицания...

Халид ир-Кайсах, известный понимающим людям как Зеринге, медленно цедил сухое виноградное вино, заедая его ломтиками пресного сыра, не перебивающего тонкий вкус. Терпкая влага, напоенная солнцем, пилась легко, как вода, но стоило самую малость перебрать, и могла оказаться коварнее необъезженного степного жеребца. Халид смаковал ее умело, почти нежно, наслаждаясь букетом и послевкусием.

Тот, кто был ему нужен, почти расправился с обильной трапезой и, откинувшись на спинку стула, беззаботно улыбался девчушке, торопливо собиравшей грязную посуду. Он вообще улыбался часто и легко, гуляя по городу, соря деньгами, как шелухой от арбузных семечек, и совершенно ни о чем не беспокоясь. Впрочем, рыночного воришку все же заметил, значит, внимателен и не так уж прост. К тому же лекарь, маг…

Халид не любил работать в гостиницах: слишком много вокруг любопытных глаз и ушей. Да и охрана в таких недешевых местечках имеется: если не успеет помешать, то сообщит его приметы в городскую управу. А это вовсе ни к чему. Но сегодня здесь столько народу, что запомнить случайного человека куда труднее обычного. Работать на рынке опаснее.

Чужеземец кинул на столик монету и явно привычным жестом пресек попытку служанки отсчитать сдачу. Довольная девушка упорхнула с подносом, а лекарь направился к лестнице. Пора!

Халид слегка опустил голову к столу и махнул зажатой в руке монетой, подзывая разносчицу. Глаза у него приметные, это единственное, с чем не повезло. При такой работе — серьезный недостаток, но и с ним можно справиться. Девушка равнодушно мазнула взглядом по лицу скромно одетого посетителя, заказавшего не больше, чем на серебрушку. Смотреть, куда пойдет расплатившийся гость, она тем более не стала.

А Халид, погодив минутку, тоже проскользнул к лестнице и взбежал наверх, догоняя чужестранца. Тот шел по длинному коридору уверенной походкой плотно пообедавшего человека, не оглядываясь на шаги за спиной.

Странный парень для целителя. Богатый, красивый и беспечный. Слишком беспечный. Может, у себя на родине он был высокородным? Или это от владения магией? Осторожнее надо: попасться разгневанному магу хуже, чем шахскому палачу. Чем же он так насолил нанимателю, что тот не пожалел сотни полновесных новеньких золотых — цену трех-пяти обычных сделок — и легко согласился надбавить за спешку? Не то чтобы Халида интересовали такие мелочи, но чужак был странен.

Может быть тем, что не походил на дичь. Так лениво и нагло ходят сытые леопарды в местах, где не встретишь охотника-человека. Но даже они дальней дорогой обходят неприметную желто-серую змейку, что прячется в расщелинах камня, кучах палой листвы или песка. Если успевают, конечно, разглядеть. Привычное холодное возбуждение охоты побежало по крови. А все-таки что-то не так: почему чужак даже не обернулся на шаги за спиной? Здесь, в дорогой и безопасной гостинице, ничего не боится? Времени нет. Наниматель платил за срочность — чужака надо убрать до вечера. Иначе Халид бы его еще поводил. И, возможно, выбрал не нож, а лук — чтоб издалека, как леопарда на водопое. Но время уходит.

Они почти поравнялись, и Халид глубоко вздохнул. Он всегда старался бить в спину, если удавалось. Не из трусости, конечно. Просто не любил видеть гаснущие глаза. Всего лишь работа, вот чем это должно было оставаться. Мгновенное сопротивление тугой, еще наполненной жизнью плоти острию клинка. И можно уходить, честно отработав очередной маслянисто звякающий кошель без метки… С первого этажа доносился гул музыки и голосов, вот-вот кто-то может появиться и здесь.

Халид мягко шагнул вперед. Спина, одетая белоснежным шелком, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки… Так близко, что слышен тонкий запах горьковатых благовоний… Узкое трехгранное лезвие скользнуло из ножен на запястье в ладонь. Один удар под лопатку, бросающий жертву вперед, на колени, и сразу же второй, в шею под ухом… И еще одно обмякшее тело медленно заваливается на пол, поникает без тени дыхания, мысли, жизни...

Рука с ножом ударила пустоту. Несильный толчок под ребра, потеря равновесия — на миг, не больше. Но в глазах отчего-то потемнело, стена поменялась местами с полом — и Халид понял, что стоит, согнувшись и с заломленной за спину рукой. В комнате, дверь которой проклятый чужестранец, похоже, открыл его лбом. Попытка дернуться обернулась такой судорогой, что Халид зашипел. И, в довершение, между лопаток он чувствовал нечто острое, упирающееся прямо в позвоночник. Нет! Не может быть! Это не...

— Хороший ножичек, — развеял его надежды мягкий голос за спиной. — И хозяин у него на диво… Поговорим?

— Пошел ты… — процедил сквозь стиснутые зубы Халид, невольно дернувшись от злости на себя. На этот раз вспышка боли залила все тело. Повинуясь легкому толчку, он отошел от двери и оказался прижатым к стене, стараясь даже дышать плавно и осторожно. За спиной хмыкнули.

— Сильно сомневаюсь, что тебе удастся послать меня туда, где я еще не был, — насмешливо промолвил чужестранец с певучим чужим выговором. — У меня, знаешь ли, богатый опыт по этой части… Можешь молчать. Обойдемся без лишнего шума. Ткну вот сюда, в хребет между позвонками, — и остаток жизни ты проведешь лежа, испражняясь под себя и умоляя кого-нибудь сократить этот жалкий остаток еще сильнее.

Он говорил спокойно и мягко, совершенно не пугая, просто рассказывая, и поэтому Халид поверил. А поверив, облился холодным потом, на мгновение представив подобное. И ведь сделает. Лекарь! Это колдовать во вред им по храмовым законам нельзя, а вот так вот ножом — кто проверит?

Дверь за спиной скрипнула — Халид метнул быстрый взгляд. Хозяин гостиницы выбрал на редкость неудачную минуту, чтобы побеспокоить постояльца. Увидев происходящее, низенький толстячок сделал огромные глаза и исчез, аккуратно прикрыв дверь.

Ну, конечно, наниматель сказал, что этот Раэн уже пару лет снимает здесь комнату и платит за нее, даже надолго уезжая. А если он всегда так бросается деньгами… Еще и целитель. Наверняка лечит всю семью. И если такому постояльцу, истинному дару небес, вздумалось кого-то прирезать, то… мало ли у кого какие жизненные сложности. Нет, в такой день хозяин сюда стражу звать не будет...

— Не хочется праздник портить, так что предлагаю сделку, — снова послышался голос чужака, будто прочитавшего мысли Халида. — Расскажешь мне что-нибудь полезное и можешь катиться на все восемь сторон света. Даже в управу сообщать не стану. Согласен?

— Я похож на дурака, который тебе поверит? — зло спросил Халид.

— Ну, как тебе сказать, — в голосе звенела обидная издевка. — Надеюсь, ты не безнадежен. Мне нужен не ты, а тот, кто заплатил за мою смерть. Кстати, сколько?

Отвечать не хотелось. Хотелось — больше всего на свете! — развернуться и всадить нож в наглую улыбку, что играет — по голосу же слышно! — на губах чужестранца. Но нож — вот он, у собственной спины. И не вывернуться — никак. Дышать — и то больно. Халид сжал зубы, чтоб не застонать.

— А вот молчать сейчас не к месту, — вкрадчиво прозвучало над ухом. — Лучше подумай, что храмовый знак не всю магию видит, а только целительскую. И что кишки в узел можно разными способами завязывать, если ты не знал. Причем медленно, по узелку в день… Так сколько?

— Сотню золотом...

— Продешевил. Ну что, мы договорились? Только не врать. Я твою ложь замечу сразу, и тогда забудь про сделку. Подыхать будешь долго и паршиво.

Халид и сам не знал, почему колеблется. Что ему наниматель, да еще не предупредивший, с кем придется иметь дело? А чужак, даже не подумавший позвать гостиничную охрану или стражников, вполне возможно, не лгал. И все-таки само его существо восставало против необходимости доверить свою жизнь чьему-то слову. А проклятый чужеземец продолжил весело и равнодушно:

— Думай быстрее. И учти, я слишком себя люблю и уважаю, чтобы врать по пустякам. В конце концов, меня так часто пытаются убить, что я уже привык. Разом больше, разом меньше...

Халид судорожно вдохнул, изнывая от безнадежной ненависти. Да уж. Такие действительно не врут по мелочам. Такие могут по настроению и отпустить неудачника, и нарезать ремней из его шкуры. Целитель, да? Ох, добраться бы до того поганца из харчевни. Спросить бы его, что это за лекарь… Сам хорош. Ишак вислоухий, а не песчанка. И если ты зеринге, то этот красавчик, похоже, шахская кобра. Согласиться? Только вот соврать вряд ли выйдет, а сказать толком нечего. И жить хочется. И до смерти хочется еще раз повстречаться с этим, веселым… Уже не ради заказа, а так — стереть улыбочку. Даже не злится ведь! Забавляется… Чтоб тебя демоны сожрали с твоей магией!

— Ну? — поторопили из-за спины уже с нетерпеливым раздражением.

— Я его не знаю, — облизав сухие губы, выдавил Халид. — Даже лица не видел...

— Так не бывает, — уверенно отозвался чужак. — В твоем ремесле рассеянные дурни долго не живут. А рост? Походка? Голос? Где он тебя нашел? Как вел себя? Думай, парень!

— В харчевне нашел. Сам, без посредников. Лицо закрыл капюшоном и сел подальше от огня. Пониже меня, плотный… Голос чуть с хрипотцой, и слова выговаривает врастяжку, как ушадец...

Халид перевел дыхание, чувствуя, как на волосок ослаб нажим клинка, и честно постарался припомнить еще что-нибудь. Получалось не очень: человек, за что-то невзлюбивший лекаря, был на удивление неприметен.

— Как думаешь, он высокородный? — поинтересовался чужестранец.

— Не похож, — чуть подумав, ответил Халид. — Разве что книжник или мастер по тонкой работе. Руки ухоженные, мягкие. И кольцо простое, без камня и резьбы. Когда деньги отдавал, оно хорошо мелькнуло.

— Из чего кольцо? Камень? Металл?

— Вроде бы камень… На кровавик похож. Темный, гладкий. Блеснул, как зеркало.

— Гематит, значит, — задумчиво протянул лекарь. — Без резьбы… Как интересно. Это все?

— Все, — выдохнул Халид, напрягаясь всем телом: неужели обманет? — Клянусь, больше ничего не знаю.

— А больше и не нужно, — промурлыкал голос из-за спины. — Этого вполне достаточно. Повезло тебе, парень. Хочешь хороший совет за то, что не врал? Уноси ноги из города. Сегодня. Сейчас. Тот, кто тебя нанял, следов не оставляет. И деньги назад не потребует.

Давление клинка пропало. Вывернутая рука, с которой исчезли тиски, повисла плетью. Закусив губу, Халид тугой пружиной развернулся к чужестранцу. Унизительный страх перетекал в ярость...

— Не надо, — мягко посоветовал тот, спокойно улыбаясь. — До сих пор ты очень умно себя вел, не стоит портить такое лестное впечатление.

В холеной ладони блеснуло синеватое лезвие ножа.

— Не возражаешь, если оставлю себе на память? — продолжал улыбаться лекарь.

Отступив немного, он повертел нож в пальцах и, слегка размахнувшись, вогнал его в столешницу. Трехгранный клинок с коротким сухим треском прошел сквозь доску в два пальца толщиной и вышел с другой стороны. По спине Халида пробежал мороз.

— Как видишь, ты действительно продешевил, — непринужденно сообщил целитель. — Сотни золотых за меня маловато… Так что уходи, пока отпускаю.

Не отводя глаз от ножа, Халид сделал шаг назад. Потом другой, третий. Оказавшись возле двери, перевел взгляд на чужестранца. Тот пожал плечами. Снова облизав пересохшие губы, ир-Кайсах повернулся и молча вышел.

* * *

Оставшись один, Раэн коротко рассмеялся. Теперь он знал, что не зря вернулся в Харузу. Через пару минут, не без труда вытащив нож из стола, — мальчишество, конечно, зато клинок хороший — он спустился вниз и сообщил хозяину, что небольшие разногласия с приятелем он уладил, так что нет никакой нужды беспокоиться, и что барашек был превыше всяких похвал, а сам он уходит и вернется к ужину или чуть позже. На ужин будут пирожки с абрикосами? Тогда он тем более вернется, даже если его убьют где-нибудь по дороге. Ради пирожков уважаемого Марсуфа — стоит воскреснуть… И, конечно, наилучшие пожелания молодым, да благословят их боги!

* * *

Выйдя из "Черного льва", Халид быстро прошагал несколько улиц, яростно кусая губы и еле сдерживаясь, чтобы не расталкивать прохожих. Из какой только преисподней появился сладкоголосый мерзавец, не пожелавший ответить ударом на удар? А если бы ответил?

Халид поежился, вспомнив сухой треск пробитой столешницы. Может, жрецы правы и по земле действительно ходят демоны в людском обличье? Тогда почему тварь из преисподней его не убила? А если это человек — что ему дает такую силу? Как победить мага? Наниматель дал срок до сегодняшней полуночи, но теперь к лекарю не подобраться. Придется возвращать деньги… Да не в деньгах дело! Проклятый чужестранец поймал его, как матерый кот — глупого мышонка. Изловил, поиграл и отпустил. Швырнул ему пощаду, как нищему — монету!

Город сегодня был как-то особенно полон народу. Халид шел, протискиваясь через толпу, а внутри кипело унижение, и он сам не знал, что обиднее: остаться должником подарившего жизнь или не расплатиться за насмешки, да еще и заказ провалить. Размышляя, он несколько раз сворачивал в разные переулки, проверяя, не идет ли кто по следу. И только убедившись, что за спиной никого нет, вышел к неприметному домику на окраинной улочке. В канаве, еще хранящей остатки жидкой грязи после сильного дождя, копались утки, разыскивая свои утиные лакомства. Возле забора щипала траву по-летнему облезлая белая коза, неохотно уступившая дорогу к калитке. Все было как всегда… Пройдя по заросшей дорожке к дому, он раздраженно толкнул дверь, шагнул через порог — и осел на пол от удара по голове.