Глава 17

ГЛАВА СЕМЬНАДЦАТАЯ

Проснувшись утром Петр долго не решался встать с кровати. Он не знал куда в этот раз ему пойти и что делать. Впрочем, никуда и не хотелось. Как ни странно, но ему показалось, что видение ведьмы насколько поблекло и стало подтаивать. Быть может она и не прекраснее балерины Ольги, просто там, в ведьмином кругу у него было особое состояние, необычное настроение, взвинченность.

Петр лежал под одеялом и прокручивал в уме свои реальные и нереальные похождения. Но краем сознания он стал замечать, что в квартире было что-то не так. Когда эта информация от края сознания переместилась ближе к цент­ру, Петр резко откинул одеяло и подбежал к окну. Ему было чему удивиться: на улице вместо солнца сыпал вчерашний мелкий дождь. Трясущимися пальцами Петр крутнул ручку динамика и дикторша бойким голосом сообщила, что сегод­ня четырнадцатого октября предполагается дождливая погода на весь день.

Петр шлепнулся на свою железную табуретку и ожидал, что сейчас заре­вет. Но слез не было. Он ни огорчился и не обрадовался. Просто сидел и си­дел в неподвижности, прижимаясь боком к ребру ржавой давно некрашенной ба­тареи, в недрах которой забулькала вода и она стала нагреваться.

Механически поставил чайник и уставился на полиэтиленовый пакет с про­дуктами, который Мария принесла вчера. И тут только до него дошло, что он вырвался!.. Для него наступил следующий день! Он прошел круги ада и попал в реальность, где его могут нечаянно толкнуть и этого не повторится, где его может переехать машина и он не воскреснет, где кадровик ищет старые кадры для своего поганого дела. И ему необходимо снова менять квартиру.

Автоматически напившись чаю, Петр решил сегодня никуда не ходить. Нео­жиданно он почувствовал счастье от того, что его нигде не ждут и он никому не обязан. С удовольствием завалился на кровать и уснул, будто провалился в бездну.

Проснулся вечером. И сразу вспомнил о сообщении дикторши. Но не пове­рил. Побежал на кухню, включил динамик и долго ждал, когда какой-то хрипа­тый мужик стал ерничать по поводу политиков, совершивших сегодня, четыр­надцатого октября, скандальные проступки. Его не заинтересовали бои под ковром и на ковре в политике и за ее кулисами, его интересовала обычная жизнь. Петр вернулся в комнату и раскрыв комод стал искать свои доски с монетами. Но их не было.

"Значит все правильно! — лихорадочно подумал он:— Все сдвинулось!"

Подбежав к куртке, висевшей у двери, сунулся в карманы: пистолета не было. Вскрыл тайник — он был пуст: ни монет, ни спецприспособлений. Но его это не огорчило: по крайней мере в карманах остались деньги. Он насчитал три с половиной тысячи долларов и почти четыре тысячи рублей. Куда делись остальные, его не интересовало. Посмотрел на телефон, с мыслью позвонить Сергею Ивановичу, но отверг этот порыв: а вдруг!..

Вдруг опять Джебе! Лучше не надо. Поживем немного в нормальном мире, освоимся, а там посмотрим. Внезапно он ощутил, что провел в непонятном за­висании более двух лет и сильно изменился. Но не мог понять в какую сторо­ну. Все переплелось, он ощущал, что изменил отношение ко многим ценностям этого мира.

Посмотрел на свои руки и ничего не увидел — руки как руки. Ему совсем не показалось, что его правая собрана из атомов, прилетевших с противопо­ложных границ Галактики. И левая была нормальной.

— Все хорошо… Все хорошо, — успокаивал он сам себя:— Если выжил и не свихнулся в таком кошмаре, то сейчас с ним не случится ничего плохого, — И неожиданно замер. Раньше он совсем не боялся за свою жизнь, даже хотел умереть. А сейчас ему очень хотелось жить, видеть людей, общаться с ними.

Он быстро оделся и бросился на улицу. Мельком глянул в сторону гаражей и в сером вечернем полумраке не увидел своего "Жигуля".

— Угнали, сволочи, — беззлобно буркнул Петр и быстро пошел к подвалу. Ему необходимо было встретиться со своими и чем-то помочь им.

На темных улицах прохожих было мало: рабочий день кончился да и водя­ная пыль не благоприятствовала прогулкам. Петр осторожно спустился под лестницу в подъезд и толкнул обитую железом дверь. В подвале было подозри­тельно тихо. Он по памяти прошел в лекционный зал и ширкнул зажигалкой.

В неверном и слабом свете крохотного огонька Петр увидел заблестевшие полотнища паутины, груду ящиков из-под бутылок, несколько сломанных стуль­ев и два покалеченные стола в дальнем углу. Никого живого в подвале не бы­ло. А по его внутренним часам было более девяти вечера. Он обошел помеще­ние вокруг, оставляя следы на толстом девственном слое пыли и погасил огонь. Ни одна мысль не шевельнулась в его пустой как колокол голове. Он не был обескуражен, но увиденное его не разочаровало и не обрадовало. Плотная тишина и темень обступили со всех сторон.

— Значит поезд ушел, — негромко сказал он сам себе. Но его слова, каза­лось прогрохотали, словно пропущенные через мегафон, в замкнутом прост­ранстве.

Петр покивал себе головой, непонятно что подтверждая или отрицая и по­шел наощупь к выходу.

Домой вернулся опустошенный, будто потерял с канувшими в неведомое обитателями подвала все. Он так привык к коловращениям в одном и том же дне, что его сейчас пугала нормальная жизнь, которую раньше не замечал.

И тут навалилась усталость, наверное перенервничал. Не раздеваясь, лишь сбросив куртку, Петр упал на скрипнувшую пружинами кровать и снова уснул, будто провалился в пропасть.

Утром вскочил как на пружинах. Однако встав на ноги почувствовал сла­бость и присел на край кровати. Сразу все вспомнил. Осмотрел одежду на се­бе которую не снял, и, набравшись сил, поднялся с кровати, прошел на кух­ню, включать репродуктор. Пока молоденький диктор сообщал, что сегодня дождя не ожидается, но будет переменная облачность, поставил чайник.

Из дома вышел через час и решительно направился к метро. Час добирался до НИИ, позвонил из проходной в лабораторию. Ему ответила женщина, поинте­ресовалась кто он, откуда. Пришлось объяснять, что он хороший знакомый Те­рехова. Женщина попросила подождать и положила трубку. А Петр прошелся по тесному застекленному вестибюлю: от окошка выдачи пропусков к охраннику, равнодушно посматривавшему на него.

Неожиданно внимание Петра привлек большой плакат или фотография за тремя дверями в вестибюле института. Портрет бал виден смутно, но Петр уз­нал в нем Александра. И еще заметил сверху, перечеркнувшую угол черную по­лосу.

Из лифта в фойе вошли две женщины и двое молодых парней. Они торопливо прошли сквозь тройной кордон дверей и остановились напротив Петра.

— Мы раньше не встречались? — поинтересовалась одна из них.

Петр пожал плечами и кивнув на фотографию, тихо спросил:

— Это Александр?

— А вы не знаете?! — удивилась вторая женщина и махнув рукой на охран­ника, взяла Петра под ручку и провела в фойе:— Он вчера… — Она всхлипну­ла:— Вчера скончался...

Первая женщина и двое молодых парней молча топали сзади. Женщина под­вела Петра к траурному портрету Терехова, очевидно увеличенному с како­го-то документа. Присмотревшись, Петр заметил в нижнем углу огромной, метр на полтора, фотографии плохо заретушированный сегмент печати. Петр долго всматривался в молодые и задорные глаза Александра, совершенно не такие фанатичные, какие у него были в подвале, тяжело вздохнул и повернулся к женщине, продолжавшей держать его под ручку.

Она не стала дожидаться вопроса, коротко сказав:

— Умер за компьютером. Сердце, — и сделала попытку расплакаться, но у нее ничего не получилось.

— Вы давно с ним знакомы? — осторожно поинтересовался один из юношей.

— Прилично, — кивнул головой Петр, но поняв, что сейчас его засыпят вопросами, пояснил:— Здравствуй — прощай! Немного разговоров и все.

— А о программах вы с ним не говорили? — допытывался все тот же парень.

— Поверхностно, — вздохнул Петр. Он уже понял, что Александр надорвался.

— Мы все чуть с ума не сошли, когда увидели, что он за семь часов наб­рал две программы на двести пятьдесят килобайт и на триста тридцать. А вот третью… — парень разочарованно развел длинные руки в стороны:— Третья бы­ла колоссальная!.. Он успел набрать шестьсот килобайт. И я думаю, что это половина, — и внимательно взглянул на Петра:— Вы не знаете, что должны эти программы обеспечивать?

— К сожалению нет, — качнул головой Петр:— Я пользователь, в программах не смыслю.

— Жаль… — протяжно произнес парень и отошел в сторону. За ним отвалил его товарищ.

— Где сейчас Александр? — спросил Петр у женщины, отцепившейся от него и стоявшей рядом с подругой, обе скорбно сложили руки на животе.

— В морге, — почти шепотом произнесла та, которая держала Петра под ло­коть и замялась:— Мы вот тут собираем… Он же гол, как сокол… И родс­твенников у него...

Петр сунул руку в карман и поймав три бумажки, вытащил их, протянул женщине. Она всплеснула руками и осторожно взяла триста долларов, не зная что сказать.

Петр опередил ее благодарность, резко бросил:

— Не говорите ничего, — еще раз взглянул на молодого, улыбающегося че­рез стекла очков Александра и круто развернувшись, вышел на улицу, откры­вая бесчисленные двери.

Он не жалел Терехова, не горевал. Но и равнодушия не было. Обидно было лишь за то, что Александр не успел воплотить в жизнь свои наработки.

"Это не в человеческой власти и не по человеческим силам", — вертелась в голове мысль у Петра, пока он лавируя в плотным потоке пешеходов, проби­рался к станции метро:-"Не по силам..."

— Молодой человек! Петр! Да остановитесь вы!.. — услышал он знакомый голос с проезжей части и остановился. Рядом, качнувшись на амортизаторах бесшумно замер большой иностранный лимузин. А из полуопущенного затененно­го заднего окна на него смотрела… Ну конечно Ольга! Балерина.

— Вы так бежали, что не догнать, — весело прощебетала она, открывая заднюю дверь:— Садитесь! Я подвезу.

Петр поколебался и нырнул в салон пропахший приятными духами, утонув в мягких сидениях. Петр отметил, что балерина очевидно была знаменитая, по­тому что ее возил личный шофер, даже не повернувший стриженый затылок, чтобы посмотреть на пассажира.

— Вы не против? — спросила Ольга, широко улыбаясь.

— Нет, — равнодушно ответил Петр.

— У вас что-то случилось? — балерина высоко страдальчески подняла бро­ви, словно в театре на сцене.

— Умер хороший человек, — ответил Петр.

— Кто?! Родственник?

— Нет. Просто хороший человек. Вы его не знаете.

Балерина скорбно смотрела на Петра, слишком сильно выражая эмоции на своем лице.

— А вы знаете? — неожиданно улыбнулся Петр:— Я только сейчас понял, по­чему мне больше нравиться кино, а не театр.

Балерина молча изобразила лицом величайшую заинтересованность.

— В кино, для того, чтобы показать удивление, нужно всего-то припод­нять брови, а в театре, для того чтобы дальним зрителям было видно, что герой на сцене удивился, необходимо сделать вид, будто на тебя нападает чудовище и вот-вот слопает.

Балерина осмыслила его фразу и звонко захохотала. Но неожиданно резко прервала смех:

— Это ничего, что я смеюсь, а хороший человек?..

— Это естественно, — успокоил ее Петр:— В нашем городе умирают каждую минуту, а может быть и чаще, и много хороших людей.

Балерина погрустнела:

— Вы правы — от этого никому не уйти, — немного помолчав, она объясни­ла:— Я только что с репетиции, поэтому кажется, что еще стою на сцене. Вы уж извините.

— Все нормально, — улыбнулся Петр и спросил:— В какую сторону вы едете?

— На Юго— Запад.

Петр немного подумал и согласно кивнул головой:

— Нам по пути, — помедлив, спросил:— Не знаете, где там находится двад­цать второе отделение милиции?

— Рядом! — удивленно вскинула брови Ольга:— Будем проезжать мимо, — и задумалась, сомкнув длинные черные ресницы:— А вы не скажете?.. Это не секрет: где вы видели танец той женщины?

— Не секрет, — быстро ответил Петр, заранее догадавшись, что балерина обязательно об этом спросит.

— Не во сне?

— Я почти не вижу снов, — признался Петр:— И никогда мираж не путаю с реальностью.

Ольга недоуменно покачала головой:

— А вы можете показать мне эту женщину?

— Вряд ли, — усмехнулся Петр:— Она сейчас вне нашей досягаемости.

— Ну а где это было? — не отставала Ольга.

— Рядом с Дмитровским шоссе.

— А вы не против?..

— Да нет, — подумав ответил Петр.

— Ольга Дмитриевна! — подал голос водитель, не оборачиваясь:— Это на другом конце города, а сейчас сплошные пробки...

— Выезжай на кольцевую! — приказала балерина непререкаемым тоном. Водитель тяжело вздохнул и отвалив от тротуара стал разворачиваться в

обратную сторону.

— Зачем вам это? — спросил Петр. Но в его голосе не было интереса. Поинтересовался только из приличия, чтобы не молчать.

— Не знаю… — почти шепотом ответила балерина, плавая в каких-то заоб­лачных высотах:— Меня поразило то, что вы сумели показать. А это, как я понимаю, всего лишь часть...

До окружной дороги ехали молча и довольно быстро: нормальные машины отъезжали от лимузина подальше, во избежании неприятностей.

— Вы давно знакомы с Машей? — вскользь поинтересовалась Ольга.

— Относительно.

— В театре?

— В метро.

— А она?.. — и балерина прикусила язык. Но Петр продолжил ее мысль:

— Отказалась ездить на "Форде", по моей "просьбе", — и он усмехнулся. Балерина понимающе кивнула головой, но тут же сообразила, что ничего

не получается: если Мария раньше отказалась ездить на "Форде", то как они могли позже познакомиться в метро.

— Я что-то не поняла?..

— Я тоже, — подтвердил Петр.

Через несколько минут Ольга вновь задала вопрос:

— Дружили?

— Нет, — серьезно ответил Петр:— По чеховской формуле: сначала знако­мые, потом любовники, но до дружбы как-то дело не дошло.

Ольга повернулась всем телом к Петру, долго и внимательно всматриваясь в его бесстрастное лицо.

— А вы странный человек… — задумчиво произнесла она, приняв прежнюю позу.

— Вы это тоже заметили? — без энтузиазма поинтересовался Петр.

— А кто еще — Мария? — вместо ответа спросила балерина.

— Да нет, — Петр хмыкнул:— Мы одного поля ягоды. Это заметил я сам.

— И гордитесь… Возвышаетесь над всеми? — с некоторой неприязнью поин­тересовалась Ольга.

Петр отрицательно качнул головой:

— Совсем не так: наблюдаю и иногда удивляюсь.

— Чему?

— Что иногда выкидываю, — задумчиво проговорил Петр:— У меня даже страх стал проявляться, но любопытно.

Ольга надолго отвернулась к своему окну, не проронив ни слова, пока лимузин не съехал на Дмитровское шоссе, а водитель не спросил:

— Куда дальше?

— Скоро будет небольшой поворот направо, — предупредил его Петр:— Там и остановитесь, за упавшим деревом.

Когда машина замерла в тупике, Петр выбрался на улицу и почувствовал свежий воздух, сильно отличающийся от пропитанного духами салона. Он молча пошел вперед, не приглашая за собой Ольгу. Ему самому хотелось взглянуть на ведьмин круг.

— Вас сопровождать? — донесся до него голос водителя и ответ Ольги:

— Думаю, что не надо, — она шагала следом, по влажной от вчерашнего дождичка земле.

Вдали послышались перекликания грибников в лесу, но не на поляне, к которой Петр вышел, миновав крайние деревья. Все вроде оставалось таким же, как раньше, но того напряжения в воздухе и тяжести в душе Петр не ис­пытывал. Он смело вошел на поляну и направился к едва различимому темному пятну в ее центре. Остановившись на границе, услышал сбоку легкое дыхание тренированной балерины. Решившись, Петр шагнул в круг и ничего не почувс­твовал, если не считать едва заметного покалывания в ладонях и в затылке.

— У меня голова закружилась, — пожаловалась Ольга и оперлась о его подставленную руку. — Здесь аномальное место, — уверенно заявила Ольга:— Я это чувствую всем телом.

— Капище язычников, — коротко объяснил Петр. — А под ним кладбище колду­нов и ведьм.

— Откуда такие сведения? — удивилась Ольга, установив контроль над со­бой и оторвавшись от руки Петра.

— Из истории, — бесстрастно сообщил Петр, и прошелся вокруг центра, где была ямка:— Наверное здесь стоял Перун, Ярило или Даждьбог, — он ткнул пальцем в ямку:— Точнее — истуканы.

— И вот здесь вы ее видели? — удивилась Ольга:— Какая-нибудь охотница за грибами...

— Нет, — тяжело вздохнул Петр:— Это было ночью. А я сел на землю, — он пошарил глазами вокруг кольца:— Ну да! Вот здесь! Вцепился!.. Боялся что не выдержу, — и он показал ямки у темного круга, которые пробуравил своими руками, цепляясь пальцами за корни высохшей травы.

Ольга молча ходила по кругу, сметая лакированным сапожком желтые листья и сухую траву принесенную ветром.

— Вы верите в мистику? — неожиданно спросила она, в упор посмотрев в глаза Петра.

— Нет, — отрезал Петр:— Мистика — это выдумка. Я верю в реальность, в жизнь.

— Посмотрите, — подозвала она его к себе, откидывая мелкие листочки со спекшегося от высокой температуры камня:— Отпечаток ноги. Женской. И очень красивый, утонченной формы.

— Она и наследила, — усмехнулся Петр, принявшись разгребать листву дальше по кругу:— Вот еще один, — сказал он:— Вот еще, и еще...

Ольга задумчиво рассматривала следы босых ног, оставившие оттиски словно не на камне, а в глине.

— Это было очень давно, — медленно сказала она.

— Не очень, — опроверг ее Петр:— Ведьма ходила по расплавленной земле, потому и остались отпечатки.

— А как вы здесь оказались? — иронично поинтересовалась балерина.

— Я привез ее сюда, — не стал запираться Петр, подумав, что настоящая правда лучше любого отнекивания или вымысла:— По ее просьбе.

— Вы были с ней знакомы?

Петр немного подумал и скривив губы неохотно ответил:

— Шапошно.

— А почему она именно вас попросила привезти ее сюда?

— Потому что я один знал, где это место находится, — как само собой ра­зумеющееся ответил Петр.

Ольга потерла лоб ладонью и растерянно сказала:

— Я никак не могу отделить правду от вымысла...

— Ну и не забивайте себе голову пустяками, — усмехнулся Петр, и грустно оглядел осветившуюся солнцем, выглянувшим из-за облаков, поляну:— Мало ли на свете шизофреников, которые любой скрип сучка на дереве воспринимают как веление свыше.

— Вы не из их числа, — отрицательно покачала головой Ольга, и неожидан­но спросила:— А где сейчас Мария? Не знаете?

— В каком-то монастыре, — совершенно спокойно ответил Петр.

— В каком?

— В женском! — удивился Петр.

Ольга поняла сарказм и ирония тронула ее слегка подкрашенные губы.

— Я это поняла.

— Не знаю, — честно сказал Петр:— Говорила, что монастырь очень древ­ний. Возможно один из первых, построенных после принятия православия.

— И вас это не удивляет? — подозрительно спросила Ольга.

Петр отрицательно мотнул головой и для убедительности выпятил нижнюю губу:

— Ни сколько!

Ольга поковырялась в принесенных ветром сухих листьях, нашла еще нес­колько отпечатков, и даже примерила их к своим сапожкам, искоса взглянула на Петра и тихо сказала:

— Я очень чувствительная натура… Мельчайшие изменения в человеке или в природе каким-то образом отзываются во мне. И как ни странно — я вам ве­рю. И это место чувствую, словно камень на душе. Плохое место. И тайну, которую вы скрываете от меня, тоже чувствую, — она на секунду замолчала и двинувшись в сторону маячившего на опушке водителя, подхватила под руку Петра:

— Не знаю как с Марией, но с вами произошло что-то из ряда вон выходя­щее. А я любопытная!.. — она сделала неопределенный жест рукой в воздухе:— Ну в общем, вы поняли. Я от вас не отстану, пока вы хоть на миллиметр не приоткроетесь. И из-за этого пойду на все...

— Ведьма мне тоже предлагала все, — усмехнулся Петр.

Ольга резко остановилась и близко посмотрела в его глаза, будто пыта­ясь проникнуть сквозь них во все его мысли.

— И как вы поступили?

— Она у меня в долгу, — вновь усмехнулся Петр.

— То есть, вы можете просить у нее все, что пожелаете?

— Да нет, — Петр поддержал Ольгу, переступавшую через канавку, в кото­рой недавно тешилась молодая пара:— Она уже далеко.

Ольга остановилась и пристально посмотрев на Петра, почти по слогам сказала:

— Ведьма, или Дива обязана расплатиться! Если она этого не сделает, то ей будет плохо.

— А мне ничего не нужно, — бросил Петр, подводя Ольгу к машине, спросив водителя:— Как зовут твою повозку?

Водитель неприязненно скривился, но ответил:

— "Линкольн", — и уселся за руль.

— Ей уже плохо, — сказала Ольга, усаживаясь в салон.

— Кому? — удивился Петр.

— Диве! От того, что вам ничего не нужно.

— Да ну?! — Петр хмыкнул и махнув рукой, упал на мягкое сидение:— Что-нибудь придумаем.

— Интимное? — ревниво скривив губы спросила балерина.

— Только не это! — возмутился Петр. — Что я — контуженный или с пулей в голове?..

Ольга довольно хихикнула:

— Если будет возможность, пригласите меня.

— А почему бы и нет, — ответил Петр и отключил мысли, как это делал раньше. Со стороны казалось, что он ушел в себя или медитирует. Ольга не приставала к нему до самого Юго-Западного округа.

Дежурный, капитан милиции, посмотрел на Петра и очевидно признав за своего, махнул рукой, показывая лестницу на второй этаж:

— Пройдите к секретарше. Может она что-то разъяснит, а может и вы, — и он хитро усмехнулся.

Молодая секретарша не то вспомнила Петра, не то как дежурный, признала за своего, таинственным полушепотом сообщила:

— Я вчера обнаружила на своем столе рапорт на имя начальника управле­ния от Виктора Андреевича с просьбой уволить его и не искать, — женщина ис­пытующе взглянула Петру в глаза:— Вам не кажется, что рапорт несколько странноват?

— Кажется, — согласился Петр. Немного постоял в задумчивости, он расп­рощался с секретаршей, а внизу раскланялся с дежурным.

— Никого! — сказал он на улице:— Все исчезают в неизвестных направлени­ях. Призраки.

— Что вы сказали? — поинтересовался мужчина, столкнувшись с ним на тро­туаре.

— Я сам с собой, — объяснил ему Петр.

— Угу! — быстро согласился мужчина ловко обходя его:— Бывает, — и убежал по своим делам.

Петр шел медленно. Его обтекали спешащие граждане большого города, иногда задевая сумками, плечами, локтями. Но он не обращал на это внима­ния, отвернувшись сознанием от окружающего мира внутрь себя и ни о чем не думая.

Опомнился в каком-то автобусе. Узнав его номер у сердитой старушки, понял, что едет совсем в другую сторону, от своего дома. Сошел на следую­щей остановке, рядом со станцией метро и спустился под землю.

Во-второй половине дня Петр уже лежал на своей кровати и бессмысленно рассматривал серый с трещинами потолок комнаты. Внешний мир сдвинулся с места, а он никак не мог выйти из состояния коллапса. Перед тем как уснуть издалека пришло осознание того, что он в этом мире лишний. И слегка пожа­лел, что не рванул за демоном или ведьмой. Хотя… Четр его знает, чем все могло закончиться, а вдруг контакт с ними имел конец во времени.

Утром окна ярко освещались всходившим солнцем. Петр почувствовал по своим внутренним часам, что проспал. Сейчас было не меньше семи. Но он не двинулся с места, продолжая бревном лежать на кровати. Только сейчас к не­му пришло четкое осознание того, что он в нормальном мире чужой. Судьба подарила некоторое время деятельности и на том спасибо. Ну чем заняться: опять монетами? Можно было на имеющиеся деньги купить хорошую коллекцию. Однако что-то изменилось в сознании и Петру сейчас монеты были ни к чему. Он удивился, что так долго занимался этим пустым делом и кажется ему оно нравилось.

Можно было пристроится торговать на рынке всякой всячиной, хотя бы прислуживая Кеше. Однако торговля и он были несовместимы, особенно в ны­нешнем ее варианте, когда на прилавках рынка на семьдесят процентов лежал краденый товар.

Найти какого-нибудь криминального авторитета и подвизаться к нему кил­лером? Боже упаси! Петр всеми силами старался даже пыль не поднимать со своего прошлого. Жизнь — улетевшая коту под хвост. Он не осуждал исполни­телей, ликвидаторов, киллеров, но заниматься сейчас этим!.. Лучше с голоду умрет. А ведь есть еще кадровик, который наверняка позвонит куда-нибудь. И если Петр не появится у него — то все!

Нужно менять квартиру. За пенсией лучше не приходить! Сразу заметут или хлопнут. Скорее, привлекут. А он на дыбки, вот и хлопнут. Хорошо, что не прописался в квартире, остался жителем области. По прописке не найдут. С военного учета снят: не по возрасту, а в связи со спецработой и спецуче­том, которого в природе не существует.

А на что тогда жить?

Хотя есть возможность прийти в театр к Ольге и попросить ее об уст­ройстве — макеты таскать. Или как их там? Декорации с места на место пере­носить. Работа как работа, не хуже других.

В общем, не паниковать. Один выход уже найден.

Он снова уснул. Очевидно за долгих два года в одном дне слишком устал. Проснулся вечером. Поел и как лунатик побрел к подвалу. "Жигуля" на месте не было. Угнали капитально. Возможно уже разобрали на запчасти.

Но подвал его не порадовал: все было в паутине и в пыли. Полный порож­няк. Значит "деньги за непрожитую жизнь не вернут". Поднялся наверх и по­шел куда глаза глядят. Ходил долго, пока не устал и не продрог, потом оп­ределился, что сделал оборот вокруг своего квартала, возможно не один.

Вскипятил чайник, открыл пошире окно и резко выкинул остатки начавшей пованивать колбасы на газон, где выгуливали собак. Съел дежурную "сайру" и как сноп вновь завалился спать. Однако, как же я сильно переутомился, мелькнула у него мысль перед тем, как поплыл серый туман.

Снова утро и опять пасмурно: что поделаешь — осень. Петр встал на этот раз бодро, поставил чайник и включил динамик. Дикторша немного грустным голосом вдруг сообщила, что сегодня, четырнадцатого октября продолжатся осадки...

— Как так четырнадцатое?!.. — заорал Петр, растерянно уставившись на ди­намик:— Должно быть шестнадцатое!

Но дикторша его не слышала, продолжала говорить о каких-то неполадках в Думе, в правительстве...

Петр зашагал по кухне, нервно почесывая руки:

— Ты что мелешь? — начал он дискуссию с динамиком:— Крыша поехала?! А может быть подскользнулась и головкой о троллейбус шарахнулась?

Но динамик молол свою чушь, не обращая на возмущенного Петра никакого внимания.

Чайник уже давно пузырился и шумел. Петр автоматически снял его с пли­ты и заварил покруче:

— Офанарели совсем! — сказал он немного успокоившись. Присел к столу и только сейчас заметил пакет с продуктами. Он вытряхнул из него все, однако колбаса была на месте.

Петр долго смотрел на то, что принесла ему Мария, в последний день и не хотел ни о чем думать. Это у него получалось отлично. Спохватившись че­рез полчаса, выпил стакан чаю и засобирался, бормоча себе под нос:

— Сегодня-то я с тобой наверняка разберусь.

Одевшись, выскочил из дома и ринулся в сторону Синичкиной улицы, к тринадцатому дому, квартира шестьдесят шесть. Шел совсем безоружный, с го­лыми руками, но переполненный злом и каким-то отчаянным весельем. В глуби­не души ему хотелось, чтобы подобное случилось и он боялся, что повтор че­тырнадцатого октября — это его глюки от долгого зависания в одном и том же дне. Два чувства боролись в нем: злость и надежда. Но злость почему-то в основном была на самого себя: как же он мог забыть о Джебе?

Длинный коридор был темный и гулкий. Дневнушки не светили. Петр ширк­нул зажигалкой и медленно пошел вдоль дверей, пока не заметил табличку с цифрой шестьдесят шесть. Потянул тяжелую дверь на себя и она подалась. За ней не было оштукатуренной стены, зиял темный проход, со слабо освещенным из комнаты дверным проемом. Петр по кошачьи вошел в прихожую и мягко прок­рался к входу в комнату.

— Проходи, не прячся, — услышал он хрипловатый голос хозяина. — Отдох­нул, я думаю?

Петр вошел в комнату, где как и в первый раз за широким полированным столом сидел монголоидный тип и что-то набирал на компьютере. Справа от стола окна были темнее ночи, а слева так и возвышались вмурованные в стену три сейфа.

— Я решил, что тебе три дня достаточно для отдыха, — с непонятным ак­центом произнес Джебе и встав со стула, вышел из-за стола. — Садись, — приг­ласил он Петра на свое место:— А то у меня времени мало.

— Так это все вы делали? — без всякой неприязни поинтересовался Петр, не двигаясь с места.

Джебе нервно дернул верхней губой и коротко ответил:

— Нет. Я тоже исполнитель.

— А кто?..

— Не знаю, — Джебе направился мимо сейфов к стене, противоположной ок­нам. И только сейчас Петр заметил, что это вроде бы и не стена, а черная жидкость, по которой пробегала мелкая рябь, но поверхность этой жидкости располагалась неправильно — вертикально.

— Садись, садись, — хозяин показал рукой в сторону компьютера. — Ты же его освоил? Научился пользоваться?

Петр неопределенно пожал плечами.

— Ну, в этих программах разберешься. Раньше было хуже, без техники. Сложнее. А сейчас провода, электричество, компьютер вместо мантр и закли­наний, — Джебе усмехнулся. — Теперь ты здесь хозяин.

— А куда вы?

— Не знаю, — Джебе тяжело вздохнул:— Надеюсь, что не туда, где расшну­ровывают память. В колодце я был, — задумчиво сказал он:— Но тебе там может не понравиться, и взглянув на Петра, почти приказал:— Набери на клавиатуре "Колодец"!

Петр неуверенно двинулся к компьютеру и набрал слово. В центре комнаты неожиданно разверзлась круглая дыра с клубящимся серым туманом в глубине.

— Нажми "Est", — сказал Джебе.

Петр выполнил просьбу. Колодец исчез.

— Остальное в инструкциях, нажмешь F1, — усмехнулся Джебе и шагнул к черной стене из жидкости, но приостановившись, повернулся:

— Ключи от сейфов наверху, если вдруг понадобятся деньги. Но мне ка­жется, они тебе ни к чему, — и хотел было войти в жидкость, но Петр быстро спросил:

— Джебе… Это что — имя, или кличка?

Монголоид, не поворачиваясь, на мгновение замер и после секундного раздумья сказал:

— Мне это имя дал Темуджин. Потом его назвали Чингизханом, и шагнул в жидкую стену, исчезнув в ней. По смоляной поверхности побежали небольшие волны.

Петр уселся на вертящееся кресло у компьютера и долго сидел без мыс­лей. Потом запросил у компьютера помощь и узнал, как устранить жидкую сте­ну. Стена стала нормальной, обклеенной какими-то старыми обоями. Жуткая смола, поглотившая Джебе, исчезла. Петр нашел программу под названием"Тру­ба" и запустил ее. В той же стене образовалось отверстие диаметром около метра, в которое стало засасывать воздух из комнаты. Но ток был небольшим, лишь шевелил несколько бумажек, оставленных Джебе на столе. Вытягивая шею, но не поднимаясь со стула, Петр с удивлением заглядывал в бесконечную, из­вивающуюся и переливающуюся в глубине всеми цветами радуги, трубу. Поколе­бавшись, отменил программу. Дырка исчезла.

— Ладно, сказал он вслух, вставая с кресла, — завтра разберемся, — и ус­мехнулся:— У меня очевидно впереди целая вечность, — и хотел выключить компьютер, но не нашел ни одного выключателя или провода.

— Да и черт с тобой! — выругался Петр:— Жужжи и жди, — и потопал в при­хожую. Ни о чем не думая, он отворил железную дверь и шагнул в коридор, страшно ударившись коленом и лбом об оштукатуренную стену. Выхода в кори­дор не было.

1997