Глава 4

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Утром, тринадцатого октября, Петр проснулся как обычно, в шесть пят­надцать. Немного полежал в кровати, прокручивая в уме вчерашнюю встречу и неприязненно скривился, почувствовав давно забытый горький вкус поражения. Такое с ним было лишь два раза в самом начале службы. Но, одновременно, после контакта с загадочным Джебе, где-то в глубине души маячила призрач­ная надежда: с ним можно было поработать. Он надеялся, что это не послед­няя их встреча. С таким шефом, решил Петр, не грех "пощупать" слишком рас­пустившуюся "братву". Он надеялся, что объект, заказанный ему, как раз из той самой криминальной среды, стремительно разросшейся в последнее время.

Прежний его начальник с двадцати метров не попадал из "Макара" в груд­ную мишень. А о единоборствах и говорить нечего: длинный, худой, в очках с огромной отрицательной диоптрией. Однако голова у него была как дом Сове­тов. Физически он ничего не мог, но операции продумывал до мельчайших под­робностей он был мозга!

С тайной надеждой Петр хотел помечтать о том, как он появится в под­польной организации, после акции. Быть может встретит старых знакомых. Но усилием воли выбросил из головы грезы — сначала операция, а потом прикинем хрен к носу, подумаем: что-почем? Петр боялся себе признаться, что вчераш­няя встреча ему понравилась.

Отбросив одеяло, он быстро встал, мельком взглянул на посветлевшее ок­но, побелевшее от лучей выползавшего из-за дальних крыш солнца, и прошел в трусах на кухню, ставить чайник. Присел на железную холодную табуретку терпеливо ожидая, когда забурлит кипяток. Зачем-то включил репродуктор на подоконнике, услугами которого почти не пользовался. Телевизора у него не было, потому что происходящее в стране, после увольнения на пенсию, его перестало интересовать. А сейчас вдруг… Будто вернулся в молодость, только без Сереги.

Дикторша в динамике проворковала, что сегодня, тринадцатого октября в первой половине дня ожидается тепло и солнце, а во второй — похолодает и с севера приползут тучи. Возможны осадки в виде дождя и мокрого снега.

Петр подумал, что для снега еще рановато. Лапшу на уши вешает, этот прогноз погоды. Но в мыслях вновь вернулся к акции, прикинув, что ему мо­жет помешать, кроме сопротивления объекта. Он даже не спросил кто объект. Да ему это было и не интересно, и даже безразлично. С таким хозяином можно и на плаху пойти. Покажем всем лохам и пиджакам, что значит старая гвар­дия. Шеф железный и глубоко законспирированный. С ним вряд ли засветишься, так что поездка за государственный счет на край географии, на южный берег Севреного ледовитого океана, Петру не грозит.

Неожиданно его внимание привлекли слова бойкого журналиста, сообщавше­го, что сегодня на Старом кладбище, где закапывают почившую элиту, хоронят двоих мафиози с шикарными почестями. В похоронах примут участие несколько сот человек, вся верхушка организованной преступности. Петр презрительно скривил губы, он понял, что эти двое усопших и есть та самая помеха на ночной улице, в подрезавшем "Мерседесе". Значит один из них жив. Наверное первый, которому он сломал ключицы и порвал сухожилия на шее. И глубоко с надеждой вздохнул, выключая плиту, чайник уже закипел: вот бы где пошуро­вать — в рядах организованной преступности. Он до того ненавидел слова связанные с определениями мафии, что вся спина зачесалась, как у аллергика от весенней цветочной пыльцы.

Напившись сладкого купеческого чая с мерзлым батоном, Петр не торопясь вытащил из ящика шкафа справочник улиц и стал искать Покровский тупик. Он его нашел, а в приложенной к справочнику карте даже был обозначен седьмой дом. Прикинул, что за час успеет добраться до места акции, но, как профес­сионал он должен был обследовать точку заранее, поэтому решил двинуться в одиннадцать.

Из карманов куртки вытащил пистолет и осмотрел со всех сторон. Вчера все бросил и уснул как убитый. На оружии не было никаких меток, ни цифр, ни литеров. Он покрутил его в руках, и потянул спусковую скобу вниз. Она подалась. Уперев ее в отлив на затворе, опустил флажек предохранителя вниз, в точности похожий на "макаровский", и отработанным движением снял массивный затвор. Пистолет очень походил на ПМ, но был покрупнее и калибр ствола милимметра на два больше.

Под затвором тоже не нашел никаких меток. Спусковой механизм отличался от "Макара" — был проще. Петр сразу разобрался что к чему. Он не стал де­лать полную разборку, лишь заглянул в хромированный канал ствола и не об­наружил ни одной царапины. Оружие даже не было пристреляно. Это ему очень понравилось: ствол еще не наследил и откаток поверхности пуль нет ни у од­ного криминалиста. Его редко баловали новым, с нуля, пистолетом. Однако был еще один способ его личной ликвидации, при помощи этого самого ствола. Но почему-то он не боялся, что пистолет разорвется у него в руках при выстреле. Петра можно было уничтожить и более простым способом.

Патронов в обойме было девять, а не восемь, как в "Макаре". Петр чувс­твовал, что убойная сила неизвестного оружия громадна, из-за удлиненного ствола и увеличенного калибра. А то что он не пристрелянный, Петру было наплевать: последние десять лет он вообще выбивал мушку из гнезда в затво­ре, чтобы не царапалась и не цеплялась за одежду, когда выхватывал оружие. Стрелял с виса и левой, и правой рукой. Из любого положения попадал в кон­сервную банку первой пулей с пятидесяти шагов. С тридцати шагов бил в лет подкинутые вверх бутылки, а с десяти простреливал подброшенный старый пя­так.

Собрав пистолет, Петр вставил обойму, загнал патрон в патронник и пос­тавил на предохранитель. Но подумав, передернул затвор, опробовал выбрасы­ватель — все было хокей. Не удержался и отыскав в кухонном столе плоско­губцы, выломал из выброшенного патрона пулю. Высыпал на подстеленную газе­ту порох. Перед ним были желтоватые крупинки, а не белые, с ниточками нит­роглицерина — порох, который разрывает ствол. Нет, азиат его не подставлял и не хотел уничтожать. На мафиози Джебе не похож, скорее на старого но­менклатурного работника, хотя ни один из партаппаратчиков не использовал приемы, которые вчера ему продемонстрировал хозяин. Значит организация су­ществует и собирает проверенные кадры.

Немного позже двенадцати часов, Петр уже медленно прохаживался по ко­роткому Покровскому тупику. Краем глаза глянул на левый подъезд рядом с молочным магазином и прошел мимо. Вернулся назад, заглянул в магазин с од­ной растрепанной продавщицей средних лет о чем-то азартно шептавшейся с одинокой, похожей на нее покупательницей. Женщины были так увлечены разго­вором, что не обратили на него никакого внимания. Петр протянул деньги, показав глазами на пакет кефира, стоявший рядом с весами. Продавщица меха­нически отпустила товар и вполголоса с волнением изрекла:

— Я думаю, что Альварес ее все-таки бросит, потому что негодяй дон-Педро насплетничал Сильвии...

Петр немного удивился, не поняв какие-такие испанские или мексиканские события обсуждают женщины. Но постарался поскорее выйти, не привлекая к себе внимания.

Не торопясь заглянул в соседний подъезд, открыл слабо скрипнувшую дверь. В доме будто все вымерло — ни звука. Петр медленно поднялся по ко­роткой лестнице на первый этаж, прислушался и пошел дальше, на межэтажную площадку. Встал у окна, посмотрел на пустынный тупик, с удовольствием вы­пил литр кефира.

Через полчаса он вышел из подъезда и решил провести время в кинотеат­ре, неизвестно на какие средства существующем, в двух кварталах от Пок­ровского тупика.

Он не воспринимал фантастику, но время нужно было где-то провести, по­этому, купив довольно дорогой билет, вошел в зал и увидел там десятка пол­тора подростков, напряженно ожидавших начала. Очевидно они были кинофана­тами. Свет погас и Петр со скукой стал смотреть американскую слащавую ме­лодраму "День сурка". Он никак не мог понять, чего киношники хотели до­биться, снимая такую однообразную билеберду. Подростки вели себя очень прилично, лишь иногда обменивались короткими впечатлениями.

Дождавшись окончания фильма, Петр вышел на улицу и немного удивился: дикторша не обманула, небо затянули тяжелые тучи и сверху сыпал неприятный мелкий холодный дождь. Подняв воротник, он не торопясь спустился к тротуа­ру по широченной лестнице, полукольцом охватившей две стены кинотеатра, осторожно ступая на мокрые скользкие ступеньки.

Петр подумал, что солнце и тепло днем воспринимал как должное, не об­ращая внимания на погоду. А вот стоило чему-то измениться, как тут же вспомнил предупреждения о похолодании по радио. Теперь придется мокнуть в легкой куртке, хотя ему было безразлично: падал сверху снег или светило солнце. Он легко переносил любую смену погоды.

Его настроение совершенно не изменилось, не испортилось и не стало ху­же. За последние десять лет, перед пенсией и на пенсии, Петр волновался всего два раза: первый раз, когда обнаружил литеру "М" в трудовой книжке, а второй раз что-то непонятное зашевелилось внутри после ограбления квар­тиры — наверное неисполненное желание умереть от рук домушников.

Часов Петр никогда не носил. Они ему были просто не нужны. Он чувство­вал время чем-то внутри себя, будто невидимый маятник отсчитывал не только минуты, но и секунды. Сергей не раз проверял его, спрашивая который час. Петр иногда ошибался на полторы-две минуты, но не больше. Даже среди ночи, если его будили после короткого отдыха в засаде, он мог тут же сказать сколько времени.

Течение времени для него было чем-то живым, никогда не повторяющимся и невозвращающимся назад процессом, который ощущался так же, как длина прой­денного пути, например от ступенек кинотеатра, под противным дождем, к пе­рекрестку. Петр жил в жестком, логичном, последовательном и правильном ми­ре. А если что не укладывалось в эти рамки, он считал ошибочным и нереаль­ным, выдавливая из памяти странные события, считая их своими глюками. Он четко знал, где проходит граница между нормальным человеком и ненормаль­ным, потому что насмотрелся на психопатов, неврастеников и шизиков за вре­мя своей службы.

До акции оставалось час двадцать пять минут. Поэтому можно было идти на точку и занимать позицию где-нибудь напротив молочного магазина, где мог укрыться от мелкой водяной муки, сыпавшейся из тяжелых туч, и от пос­торонних глаз.

Такое место было. Еще при осмотре района Петр решил, что затаиться как можно ближе к объекту, но не в его подъезде, и не в магазине, а в доме но­мер десять на четной стороне улицы, который стоял в двадцати метрах от седьмого дома. И что удачно, подъезды десятого дома выходили не на проти­воположную сторону, а на эту же улицу.

По дороге Петр купил пакет соленых арахисов, неторопливым шагом про­шелся до десятого дома, незаметно осмотрелся и нырнул в подъезд, напротив молочного магазина. Он поднялся на площадку между первым и вторым этажем и встал у окна, откуда, через грязное стекло, открывался неплохой вид на приличную часть тупика. В подъезде было тихо. Лишь откуда-то сверху доно­силось буханье барабанов тяжелого рока. По мнению Петра металл-рок был из­лишеством в этом мире, впрочем как и вся остальная музыка.

Нередко ему приходилось быть на похоронах, в основном знатных чиновни­ков, изучая в толпе провожающих усопшего свой новый объект. Вот там музыка была нужна. Без нее на кладбище просто бы нечего было делать: бросили гроб в яму и закопали, а во время процедуры можно было бы и помолчать. Зачем изголялись над мертвым те самые люди, которые его заказали, Петр не пони­мал. Если покойник такой хороший, не нужно было его ликвидировать.

Петр не страдал отсутствием музыкального слуха и чувством ритма, но для чего возникала потребность у людей слушать хитро сплетенный вой дудок и треньканье струн — не понимал. А всех меломанов считал ненормальными. Самыми настоящими параноиками, по его мнению, были именно любители тяжело­го рока и заунывной классической музыки.

В прошлом ему дважды приходилось работать в театре, во время спектак­ля. Кривляния актеров на сцене, которые он видел через щелку в занавесях ложи, выражавших свои чувства не только криками, но руками и ногами, были ему непонятны и бессмысленны. Единственный плюс состоял в том, что актеры не говорили, а кричали. Поймав момент, когда сразу трое заорали на сцене, Петр без помех ликвидировал какого-то чинушу в ложе, вместе с его любовни­цей. На два тихих хлопка пистолета, задавленных глушителем, никто не обра­тил внимания.

Разорвав пальцами скользкую упаковку, он стал неторопливо жевать под­соленные скользкие на ощупь арахисы, беря их из пакета левой рукой, чтобы не пачкать рабочую правую. До акции оставалось сорок минут. На улице почти никого не было. Лишь пробежали две девчонки с ранцами за спиной, и в мо­лочный вошла и вышла пожилая парочка, старик и старуха. Он вел ее под руч­ку левой рукой, а в правой держал деревянный бадик и полиэтиленовый пакет с покупками. Оба были седые и сгорбленные. Зонта они не имели, шаркая из­ношенными потрепанными туфлями по асфальту, покорно сгибались под мелкой сыпью дождя. К старикам Петр относился без всяких эмоций, точно так же, как и ко всем остальным возрастным группам людей.

Почувствовав, что внутри у него натикало пятнадцать двадцать, Петр ос­торожно спустился вниз и приоткрыв половинку двухстворчатой толстой двери, стал наблюдать за нужным ему подъездом напротив. А в его подъезде, где он прятался, так никто и не появился: ни сверху, ни снизу. Дверь подъезда открывалась направо, поэтому ему был виден вход в тупик. Петр чувствовал, что объект придет именно оттуда, а не выйдет из какого-нибудь дома в глу­бине тупика. И не ошибся.

Вне поля его зрения оставалась лишь стена дома, в котором он устроил засаду. Вот вдоль нее-то кто-то шел, ступая настороженно, почти бесшумно. Чутким слухом Петр сразу выделил эти шаги, из общего непрекращающегося шу­ма улицы и определил, что это был мужчина. Он медленно вытащил из подмышки пистолет, с уже привинченным глушителем и патроном в канале ствола, плавно опустил пальцем флажек предохранителя вниз и прижался спиной к неоткрываю­щейся половине двери, до предела обострив слух.

Он не видел, кто к нему приближался, но чувствовал, что это его объ­ект. Возможно попытки ликвидации уже были, поэтому объект так осторожнича­ет. Около полуоткрытой половинки двери, незнакомец остановился и притих. Петр решил не выскакивать и не стрелять в лоб, дождаться, когда объект ос­мотрится и пойдет к своему дому, на той стороне улицы. Но мужчина не торо­пился. Петр был весь внимание, потому что уж очень толково себя вела его жертва, он не слышал ни шороха, ни вздоха, но всем нутром чуял, что до­вольно крепкий мужик стоит за дверью на улице и чего-то ждет.

Игра в прятки продолжалась минут семь. И за это время никто: ни Петр, ни объект, не шелохнулись. Петр подивился выдержке мужчины и решил ждать до конца, пока противник не предпримет каких-нибудь мер. Петру уже было понятно, что заказанный знал о нем, о том, кто стоит за дверью, и ждал действий Петра. Азиат не мог его так примитивно подставить. Да и сумма, которую Джебе согласился отдать сразу и без без спора, была приличной.

Хотя, если ликвидируют Петра, то деньги спокойно могли возвратиться в огромный сейф на Синичкиной улице в дом с номером тринадцать, квартира шестьдесят шесть. Однако нет, не стал бы он брать с собой деньги на опера­цию. Припрятал бы их. Вряд ли азиат об этом не подумал. Наверное на этого мужика уже покушались и очевидно произошел провал. И вот Джебе нанимает Петра, возможно последнюю свою надежду, способного ликвидировать "упрямый" объект.

Скорее всего этот заказанный был из той же команды, в которой работал Петр. Поэтому и возникали сложности. Петр подумал, что если объект знает о его местонахождения, то ему лучше всего было бы стрелять прямо через дверь. Хотя… Слишком толстые доски, и наверное дубовые, еще со сталинс­ких или более ранних времен. Пуля из личного оружия такую преграду может не пробить. Нужен прямой контакт.

Дуэль во времени, в ожидании решения противника, совершенно не нерви­ровала и не волновала Петра. Он не чувствовал никакого страха перед мужчи­ной, который точно знал, что Петр ждет его за дверью. В этом Петр был сей­час уверен на все сто. Он продолжал стоять спиной к закрытой половинке двери, держа пистолет перед грудью, двумя руками, стволом в верх. Они оба не хотели делать первый ход. И это Петр оценил, как профессионализм, твер­до уверовав: перед ним кто-то из его бывших коллег. Но это никак не влияло на исполнение заказа. Даже наоборот, чем-то доставляло удовольствие: соб­рат по оружию не погибнет как раздавленный каблуком червяк, а получит пулю как воин в бою.

Наконец объект немного переместился и, не дотронувшись до половинки полуоткрытой двери, стремительно просочился в щель. Серое пятно плаща мелькнуло мимо Петра и пронеслось вперед, к короткой лестнице на первый этаж. Не снижая стремительного темпа, мужчина мгновенно крутнулся на каб­луке, оказавшись к Петру лицом. Скорость происходящего и полумрак подъезда не дали Петру возможности рассмотреть как следует своего противника.

В руках у объекта был длинный пистолет. За доли секунд, которые потре­бовались мужчине для маневра, Петр резко присел на корточки и из нижнего положения дважды выстрелил объекту в горло, злясь, что затвор его пистоле­та двигается через-чур медленно. И прежде чем Петр почувствовал сильнейший удар ответного выстрела в переносицу, ему показалось, что он знает этого мужика, где-то встречал его раньше. Но обрушившаяся на сознание тьма, прервала все мысли.

Закрутился серый туман, или может быть яркий свет… Нет, яркий свет был дальше, за серым туманом, но где, непонятно. А рядом ворочалось что-то черное и бездонное, жадно поглощающее и серый туман, и белый свет. Вдали мелькали смутные, расплывчатые лица людей… Все это бурно и бесшумно клу­билось. Хотя нет, где-то на грани слышимости, звучал то ли чей-то вой, то ли посвист ветра. И не было ни тепла, ни холода. Никаких ощущений, лишь чернота продолжала пожирать все серое и черное, которое не убывало и не прибавлялось.

Резко дернувшись, Петр проснулся и тут же с опаской определился во времени: было шесть часов пятнадцать минут утра. Он осмотрелся. Но боль­ничной палаты не обнаружил, а ожидал увидеть вокруг себя все белое. Запаха хлороформа и медикаментов тоже не ощущалось. И вдруг он вспомнил, что в него вроде бы стреляли. Наверное во сне. Давно ему не снилось, как его кто-то догоняет или убивает, наверное с детства.

Петр откинул одеяло и уселся на кровати. Немного успокоил учащенное после кошмара дыхание, потрогал мокрое от пота плечо и вздохнув, не торо­пясь пошел в трусах на кухню, включил плиту, налил в чайник воды и поста­вил его на конфорку. За окном уже было светло. Петр вернулся в комнату первым делом решил посмотреть план города, но неожиданно остановился. Он точно помнил, что уже нашел Покровский тупик и дом номер семь. Но все-таки взял справочник и по карте убедился, что уже изучил этот район, и даже был там, очевидно во сне. Неуверенно потрогал пальцами переносицу, но шрама не обнаружил. Все приснилось.

На кухне чайник зафыркал и жестянная крышка загремела, подпрыгивая от тугого горячего пара. Петр пошел на кухню, задумчиво заварил купеческий чай и механически вытащил из морозилки замороженные пол-батона хлеба. Хо­тя, нельзя было сказать, что он о чем-то думал, просто сидел на холодном железном табурете с совершенно пустой головой и с фырканьем пил обжигающий губы сладкий чай из граненого стакана, иногда откусывая мерзлый кусок хле­ба от ломтя. Он мог пребывать в таком состоянии несколько часов подряд, без единой мысли в голове или ином органе, который отвечал за мышление. И это ему нравилось: зависание между реальностью и иллюзией.

Из отключки Петр вынырнул около двенадцати часов дня, так говорили его внутренние часы. Даже чайник остыл, был чуть теплый. А выпил всего один стакан. Он снова поставил греться воду, а сам принялся не торопясь оде­ваться. Решил сегодня перехитрить свои видения и одеть серый плащ. Отыскал старые ремни с оперативной кабурой, у которой в далеком прошлом отрезал жесткий кожаный носик, чтобы модернизированный, удлиненный глушителем "Ма­кар" полностью помещался в ней. Правда при этом глушитель проходил сквозь дыру и упирался иногда в пояс. Незнакомый пистолет неплохо поместился в кабуре, хотя глушитель был чуть длиннее "макаровского".

Чайник закипел, и он снова заварил купеческий в фаянсовом заварнике. Неожиданно захотелось есть, и Петр полез в холодильник, за рыбными консер­вами. Выбрал сайру в собственном поту. Она ему почему-то нравилась больше, чем "братская могила" закопченых килек называемых шпротами.

Пока жевал останки дальневосточной фауны с мерзлым хлебом, за окном потемнело, стекла снаружи покрылись мелкими капельками дождя. Запив все чаем, надел плащ и немного попрыгал, слушая не гремят ли какие железяки. Все было нормально, если не считать ощущения поджидающей его неприятности в Покровском тупике. Он не знал, чем объяснить это чувство. Да и не стре­мился его объяснять, вспомнив лишь о своей звериной интуиции, которой так завидовал Сергей.

На место акции добрался чуть раньше двух часов дня. Тупик ему был зна­ком и он не стал его исследовать, свернул в боковой проулок и вышел через арку в дворовый колодец, посреди которого жители устроили детскую площадку с качелями из толстенных труб, которые местные хулиганы не могли вот так запросто оторвать руками, здесь был нужен бульдозер, или по крайней мере грузовик. С темного неба, закрытого тучами, сыпал мелкий противный дождь.

Железные лестницы, деревянные теремки из толстенных бревен, все испи­санные посланиями в любви неизвестным Катям, Светам и Иринам, со стрелками сносок, указывающих на слова, снизу и сверху, обозначающие различные чело­веческие органы, предназначенные, по мнению авторов, для проявления возвы­шенных чувств.

Петр вдумчиво прочел надписи и немного не понял, каким образом для любви используют селезенку, печенку и гланды, а так же дохлую мышь в поло­вой щели. Текст явно был написан подростком, и не одним: смысл был детс­ким, не саддистский или некрофильский.

По роду своей деятельности Петру неоднократно приходилось сталкиваться и с теми, и другими. Он никак не мог понять: каким образом саддисты и нек­рофилы получают удовольствие от сношения с избиваемым партнером или с мертвым? Ему вообще было непонятно, как можно испытывать удовольствие от сношений.

Все это испарилось и забылось, будто и не было ничего, с исчезновением из его жизни Ирины. Их недолгая совместная жизнь оставила привкус сладкого запаха в далеком прошлом. Деталей Петр не помнил. И за несколько лет после ухода, выбросил все из головы, будто никогда не был молодым, а сразу после рождения поступил на службу в МВД. Иногда ему казалось что он не имеет по­ла, хотя некоторые органы говорили об обратном.

Перешагнув через кучки следов выгула собак, Петр уселся на невысокую мокрую скамеечку, спрятавшись от арки, выходящей на Покровский тупик, за покосившимся резным теремом, и приподняв плечи, съежился, стараясь сохра­нить тепло под холодным плащем. Плащ был куплен специально для такой пого­ды. Его ткань пропитали какой-то химией, и он стал непромокаемый. Капельки воды скатывались по поверхности плаща, увеличиваясь в размерах, но внутрь не проникали. Однако плащ не держал тепло. Это был его единственный и су­щественный недостаток. Петр относился ко всему этому философски.

В дворовом колодце не было ни души. Да откуда было людям взяться: день рабочий, не выходной. К тому же осень: школьники в классах, малолетние в детсадах. Да и детей в последние годы стало меньше: никому не хочется пло­дить нищету.

Непонятные и странные мысли сами собой бродили в совершенно пустой го­лове, без всякого с его стороны участия в этом процессе. Казалось, что в окружающем его мире что-то изменилось. Но присмотревшись повнимательнее, Петр не замечал отклонений, четко ощущал реальность окружающего. Значит изменился он сам. Изучая психологию, как обязательный предмет в школе ми­лиции, Петр твердо усвоил, что ненормальным всегда кажется — не они, а мир изменяется вокруг них. Поэтому поведение сумашедших сильно отличается от нормы. И он жестко верил в это правило. Возможно, после нападения домушни­ков, или от встречи с Джебе у него стала ехать крыша. Это не исключено. Но вот интересно, в какую сторону?

Придя к такому заключению, Петр не испугался своего состояния. Возмож­но именно так люди и сходят с ума. Где-то на краю сознания он понимал, что вся его жизнь прошла не совсем так, как бы он хотел этого. Но что подела­ешь: прошлого не вернешь. Нужно жить настоящим и плевать на будущее. А сзади все мосты давно сожжены.

Почувствовав, что до акции осталось полчаса, Петр встал со скамеечки и неторопясь пошел к Покровскому тупику. Никто ему не встретился. Но при вы­ходе из арки он приостановился, расслышав приближающиеся шаркающие шаги двух людей. Немного замедлив ход, пропустил прошедших мимо старика поддер­живающего старуху одной рукой, в другой он нес инвалидную палочку и хо­зяйственный пакет с продуктами. Петру стало нехорошо: ведь он их видел в своем ненормальном сне. Волосы у него на затылке зашевелились, как у соба­ки на загривке, при ощущении опасности. Усилием воли, выбросив из головы, ненужные размышления, внутренне собрался и, пройдя арку, свернул направо.

Он не пошел к молочному магазину. Стараясь не топать, двигался по чет­ной стороне тупика, вдоль стены противоположного дома, стоявшего напротив тринадцатого. И неожиданно остановился, как вкопанный, почуяв за толстой двухстворчатой дверью подъезда четного дома, человека. Это был мужчина и он ждал именно его. Петр мельком оглянулся — тупик был как пустыня. И даже из окон никто не выглядывал на опостылевшую улицу.

Плавным отработанным движением он оголил ствол, и держа его дулом в верх, слегка прикрыл плащем. Крадучись подошел к дубовой двери поближе и замер. Тот кто сидел в засаде не подавал признаков жизни. Однако Петр ост­ро ощущал его присутствие и напряженное ожидание. Чтож, придется разочаро­вать этого мужика и показать ему класс.

Выдержав несколько минут, для того, чтобы сидящий в засаде занервни­чал, Петр мгновенно проскользнул в полуоткрытую дверь и, сделав стреми­тельный рывок вперед, круто развернулся. Он не ожидал такой же быстрой ре­акции от мужика в темной куртке, который к тому же успел присесть на кор­точки. Два чужеродных тела, разрывая на своем пути мышцы и сухожилия, уда­рили Петру снизу в шею и, прежде чем они проломили череп, он навскидку выстрелил мужику в переносицу.

Зашевелилась круговерть серого тумана, рассекая яркий белый свет… Нет, яркий свет был дальше, за серым туманом, но как далеко, непонятно. Все было и рядом, и почти на горизонте. А ближе всего ворочалось что-то черное и бездонное, жадно поглощающее и серый туман, и белый свет. Вдали мелькали расплывчатые лица людей… Некоторые из них были смутно на ко­го-то похожи. Все это бурно и бесшумно клубилось. Хотя нет, где-то на краю слышимости, плавал то ли вой, то ли посвист ветра. И не было ни тепла, ни холода. Никаких ощущений, лишь чернота продолжала пожирать все серое и черное, которое не убывало, но и не прибавлялось.

Петр моментально включался после любого сна и почти сразу же определял где он и что с ним. Отбросив одеяло он уселся на кровати и, опустив голо­ву, обхватил ее руками. Она у него не болела и чувствовал он себя очень неплохо. Но что-то было не так. Не так!!!

От бешенного нежелание мириться со слишком реальными снами, Петр чуть не закричал по звериному во все горло. Лучше умереть, чем постепенно схо­дить с ума. Все тело, как и в прошлый раз, если он был, прошлый раз, пок­рывал влажный пот.

Пересилив себя, Петр встал и пошел к зеркалу в ванной. Лицо нисколько не изменилось, если не считать растерянного и испуганного, словно у заг­нанного в угол существа, взгляда. Никаких следов от пуль, которые он полу­чил наяву, а не во сне. Петр очень четко отделял сон от яви, и не хотел мириться с тем, что происходило. Чудовищная неправда творилась с ним в последние дни. Может быть его тайком обработали психотропными препаратами, для эксперимента? Задули газ из баллончика в скважину замка, пока он спал, или, просверлив водопроводную трубу идущую к нему в квартиру, закачали в нее какую-то гадость, а он принял ее вместе с чаем. Что с ним сделали? И кто?

Петр лихорадочно прошелся по комнате и по кухне, осматривая все стены, потолки и углы, надеясь найти микрожучки, при помощи которых за ним наблю­дали какие-то сволочи, как за подопытной крысой. Но ничего не обнаружил.

Решил сегодня чай не пить, обойтись консервами. Съест шпроты и остат­ками мороженного батона.

Открыв дверцу холодильника, остановился и похолодел: сайра была на месте, а в морозилке лежал не кусочек, а больше половины батона. Значит, пока он спал, кто-то шуровал у него в квартире, подбрасывая сайру, батон, а может еще что-нибудь. Что за цели у этих неуловимых мстителей?

"Ладно… — неожиданно со злорадством подумал Петр. — Сейчас я вам уст­рою спектакль", — и ринулся в комнату, к куртке, пока не рассосалось бе­шенство. Вырвал из внутреннего кармана пистолет и, не навинчивая глуши­тель, быстро вставил обойму, передернул, ткнул ствол под подбородок и зло нажал на спуск. Выстрела он не слышал, а лишь почувствовал страшный прони­кающий удар снизу, сквозь всю голову. Но и боли не успел ощутить.

И снова закрутились вихри серого тумана, отсекая яркий белый свет, ко­торый сверкал, но не ослеплял. Все было и рядом, и почти на горизонте. А ближе всего ворочалось что-то черное и бездонное, жадно поглощающее и се­рый туман, и белый свет. Вдали мелькали знакомые и незнакомые лица, похо­жие на привидения. Они были сотканы из серого тумана. Все это напоминало игру света. Но лица были настоящие, для этого странного, нереального мира.

Некоторые из них подплыли совсем близко, однако приблизится вплотную не могли, мешала какая-то неодолимая преграда. Люди хотели что-то сказать и говорили. Их голоса сливались в единый гул, едва различаемый краем уха или сознания. Казалось, что вокруг плавал неразборчивый гомон, похожий на далекий свист ветра. И не было ни тепла, ни холода. Никаких ощущений, лишь чернота продолжала пожирать все серое и черное, которое не убывало, но и не прибавлялось.

Петр резко подскочил на кровати, отбросив одеяло на пол. Он опять был весь в поту. Но то что ему привиделось, было не кошмаром, а тем светом. Только сейчас Петр понял это, что побывал по ту сторону черты.

Он встал на ноги и прошел на кухню. Уселся на свою железную холодную табуретку. Помедлил и включил репродуктор. Мягкоголосая дикторша сообщила, что сегодня, тринадцатого октября, первая половина дня будет теплой, а во второй с севера приползут тучи и возможен не только дождь, но и мокрый снег.

— Не угадала, — хмыкнул Петр. — Снега не будет. Дождь мелкий и против­ный.

"Ну хорошо. Будем жить по новым правилам, — хмуро подумал Петр. — Но се­годня я все выясню и даже попью чая и съем банку с сайрой", — он привстал и открыл дверцу холодильника, где лежали все те же две банки с рыбными кон­сервами и мерзлый начатый батон.

Покончив с едой, Петр стал одеваться в свою куртку, выложив пистолет, обойму и глушитель на кровать, прикрыв их одеялом. Взял ключи от "Жигуля" отстегнул часть денег от двух пачек с долларами и рублями, которые оста­лись у него от продажи Сергею Ивановичу тайной коллекции монет, лежащей, Петр в этом не сомневался, под паркетом у порога. На несколько секунд ос­тановился у выхода, прокрутил в своей многострадальной, уже несколько раз простреленной, голове приблизительный план дальнейших действий, и вышел из квартиры.