Глава 10

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Больше месяца Петр регулярно посещал библиотеку, а поздно вечером, около двенадцати, появлялся в подвале. На Чистые пруда к "Современнику" он больше не ходил, решил повременить, пока угон машины не уляжется, или эта Ольга-Маша не сменит стоянку.

Он прочел сотни книг и не ожидал, что так много людей, а именно: писа­телей, задумывались над смыслом жизни и над тем, для чего человек вообще нужен в этом мире. Особенно ему показался странным роман М.Булгакова "Мас­тер и Маргарита". Там было что-то неуловимо связанное с его нынешним поло­жением. И опять, как не раз бывало, это неуловимое оставалось за гранью понимания.

В подвале почти ничего не изменилось: висельник пунктуально вешался, поп пил, профессор трепал языком, иногда даже очень интересные вещи, а полковник приходил, а вернее — приползал, весь перепачканный грязью, са­дился под стену и молчал. Лишь однажды Петр почувствовал его недоброжела­тельный взгляд на себе. Не тот взгляд, которым желают скорой смерти или вечный ад, а тот, когда корят, когда обвиняют, будто говоря:"Во что же это ты меня втянул, сукин кот?" Но Петр отнесся к подобному изъявлению благо­дарности с безразличием.

Поп тоже заметил этот взгляд и как попугай произнес:

— Негодяй, он и есть негодяй.

А за собой Петр заметил, что стал думать какими-то другими словами и от этого ему стало немного грустно, так как он понял, что распрощался с прошлой жизнью раз и навсегда. Он даже знал, как называется иное мышление, отличающееся от его прошлого: более изысканное. И что интересно — ни грам­ма не было противно, хотя раньше Петр терпеть не мог витиевато выражающих­ся умников. И вот бац! — получай деревня трактор! Сам стал почти как эти умники. Библиотечные посиделки даром не прошли.

Но как-то наступил день, когда полковник вдруг не появился. Не пришел он и на следующий день, и через неделю, через месяц… Поп сказал, что кто-то ему помог и он выскочил из кольца, хотя этому менту нужно было бы вертеться здесь до скончания веков. Но сказал это с ухмылкой, дополнив не­понятной фразой:

— Второгодничком будет. Вот-те крест! — и перекрестился.

Петр не стал уточнять, что такое второгодник, однако в глубине созна­ния догадывался о значении этого определения. И если с Виктором случится то, что предрекал поп, Петр ему не завидовал. Виктору, конечно.

Иногда Петр устраивал себе каникулы и мотался по городу без всякой це­ли то на машине, но не нарушая правил дорожного движения, то на обществен­ном транспорте, переваривая в уме прочитанное. Однажды его автоматически занесло на Чистые пруды, почти в то же самое время, как и в прошлый раз. Он заблаговременно купил зонтик и уселся на ту же скамейку. Кофейный "Форд" стоял там же, где и в прошлый раз. И Петр засомневался, что Стрель­цова тоже из однодневок.

Ведь они, застрявшие в кольце времени, могли вносить в жизнь города такие изменения, что один и тот же день мог чем-то отличаться друг от дру­га. Его удивил подобный вывод, но не своим содержанием, а тем, что практи­чески невозможно было сказать нормальным языком об одном и том же беско­нечно повторяющемся дне во множественном числе. Или подобное было не пре­дусмотрено в программе развития их мира, или язык изменится в будущем, когда многие пройдут эти круги земного ада.

Петр моментально взял себя в руки, побоявшись раскиснуть. Каким бы до­моседом он не был, ему все это надоело и уже давным-давно. Но ничего не попишешь — приходилось делать вид, что все О"Кей!

Вот мимо идет чем-то знакомая женщина. Петр внимательно посмотрел ей вслед и она неожиданно повернулась к нему и он встретился с ней взглядом.

— Петр?.. — негромко сказала женщина приостанавливаясь.

И только сейчас он узнал ее: ну конечно же это Ирина! Его первая и единственная жена. Петр закрыл глаза и старался не смотреть на нее. Только не это: ему почему-то очень не хотелось с ней встречаться. Но почувство­вав, что Ирина подошла к скамейке и встала напротив, поднял отяжелевшие веки.

— Неужели это ты? — то ли изумленно, то ли радостно произнесла Ирина.

— Похож, — неожиданно охрипшим голосом спросил Петр. Поколебавшись, он предложил:— Садись. Что стоишь.

Ирина механически села, не сводя с него глаз. Он тоже присмотрелся и обнаружил множество замакияженных морщин вокруг глаз, на щеках.

— Как много утекло времени, — выдохнула Ирина и отвернулась. Достав платочек, промакнула глаза. Петр тоже почувствовал, что веки у него набух­ли, но не до того, чтобы пролить слезу.

— В последнее время я часто вспоминала о тебе, — неожиданно призналась Ирина. — Но даже не мечтала вот так встретиться.

— Я вспоминал первые года три, после развода, — честно сказал Петр. — Потом забыл.

— У нас сын, — сообщила Ирина. — Уже взрослый.

— Чей сын? — спокойно поинтересовался Петр.

— Наш! — удивилась Ирина и что-то вспомнив, усмехнулась:— Да не было у меня ничего с Андреем. Просто мне нравилось, как он вился около меня.

— А мне нет, — все так же спокойно ответил Петр.

— Ну это же глупо?! — воскликнула Ирина, почти так же, как в далеком прошлом. — Ревность все убивает!..

Петр согласно кивнул головой:

— Ты это точно подметила, — и хитро усмехнулся:— Но для чего-то она су­ществует.

— Кто существует? — не поняла Ирина.

— Ревность, — пояснил Петр.

— Ну это для… Для… — Ирина не решилась продолжить. Петр помог ей:

— Для меня, — и снова усмехнулся. — Я понял, что ревность все убивает, ровно через два года, после того, как ушел. Она действительно убила во мне все. А у тебя ревности не было, наверное потому, что ничего не было. И убивать было нечего.

Ирина глубоко задумалась, напряженно нахмурив брови. Спустя несколько минут сказала:

— Я не поняла о чем ты. Наверное стала стареть, — и виновато улыбну­лась, внимательно посмотрев на Петра:— А ты мало изменился — возмужал.

— Каждому свое, — неопределенно сказал Петр и посмотрел на кофейный "Форд". Тот стоял на месте и никто пока к нему не приближался.

Петр внутренне немного удивился, что ранее думал: если встретится с Ириной, то наверное потеряет сознание. Но оказалось, что она очень сред­ненькая во всем. И эта встреча даже ничего не всколыхнула. Лишь чуть-чуть что-то качнуло внутри и отпустило. Что же он в ней находил раньше?..

По его взгляду Ирина видимо поняла, о чем он думает и нахмурилась:

— Сильно постарела?

— Скорее износилась, — прямолинейно ответил Петр.

Ирина вновь нахмурилась, сосредоточенно размышляя.

— Это оскорбление или комплимент?

— И то и другое вместе, — Петр вновь усмехнулся.

— Я тебя не понимаю, — призналась Ирина:— Хотя вижу, что ты не подсмеи­ваешься, просто играешься.

— Сам с собой, — подтвердил ее догадку Петр.

— Как это: сам с собой?

Петр посмотрел на "Форд" и увидел угонщика, открывающего замок.

— Ты читала "Мастера и Маргариту" Булгакова? — поинтересовался он.

— Давно… Ах, да! Читала.

— Помнишь, как там на скамеечке на Чистых прудах сидел Воланд с ка­ким-то человеком.

— Помню, — неуверенно ответила Ирина.

— Воланд в тот раз сказал, что вот Маруся пролила подсолнечное масло, а писатель Берлиоз подскользнется на нем и попадет под трамвай...

— Помню. Ну и что?

— Вон!.. — Петр повернулся и показал Ирине на кофейный "Форд":— Видишь ту машину?

— Вижу, — испуганно произнесла Ирина.

— Сейчас она рванет и попадет под трамвай. Если хочешь увидеть это в подробностях, подойди поближе, но поторопись: до столкновения осталось се­кунд десять.

Ирина устало усмехнулась и терпеливо стала наблюдать за рванувшим от тротуара "Фордом". Петр смотрел на воду в пруду замусоренную листьями и какими-то обертками. Ему было не интересно. И даже удивление Ирины, кото­рое наступит через несколько секунд, было не интересно.

Раздался скрежет и трамвай несколько раз тренькнул звонком.

— Сейчас соберется толпа, приедут спасатели, но… — Петр медленно встал и посмотрев на ошарашенную Ирину, добавил:— Извини. Тороплюсь. Много оста­лось незавершенного, — и ушел в сторону Главпочтампта.

Ирина долго и молча смотрела ему вслед.

А Петр думал: неужели и этот балбес, Стас возомнил себя всезнающим яс­новидцем в отдельно взятом дне и балдеет от этого. Нужно его привести в чувство, а потом в подвал и растолковать кто он такой. Грешник, как и все, а не ясновидящий. А то поверит в то, что святой. И эту дуреху, Стрельцову за собой потянет. Знать бы только, зачем она мне нужна. Вот Ирина это точ­но — совсем не нужна. Сжег он все мосты назад, даже пепла не осталось. А жаль… Все-таки противно жить одним днем. Но не будем о грустном...

В течении периода чтения книг, Петр опять закупил у Кеши на рынке от­мычки и заглянул в дом тринадцать на Синичкиной улице, и снова наткнулся на стену, вместо входа в квартиру, в которой таинственный Джебе сделал ему заказ на него же самого.

Он стал наблюдать за дачей помощника депутата, в первой половине дня, а во второй бежал в библиотеку. Но, за три дня проведенных в засаде, ниче­го не обнаружил: никто не выходил и не заходил на дачу. Тогда он решил из­менить тактику, и вместо традиционного чаепития, рванул на "Жигуле" к да­че, из которой немного позже семи часов утра выехала на "Форде" сама Стрельцова и быстро помчалась к трем вокзалам. Петр уже освоился с управ­лением машины, поэтому вполне профессионально вел объект наблюдения. По­вернув на одну из улиц, не доезжая до вокзалов с полкилометра, Стрельцова заехала в тупик и выбралась из "Форда". Петр проделал то же самое и пере­шел к пешему наблюдению.

Ольга или Маша, вытащила из машины и понесла в руках что-то длинное, обернутое темной материей. Перелезла в своих джинсах, с мохрами внизу, че­рез забор какой-то незавершенной стройки и подошла к полуоткрытому люку колодца. Она ждала примерно двадцать минут. Люк зашевелился и из колодца высунулась голова Стаса.

Петр почему-то обрадовался, узнав, где тот обитает в перерыве между одним и тем же днем. Стрельцова быстро и решительно поговорила о чем-то со Стасом, передала ему сверток и, проделав обратный путь, села в "Форд" и укатила. Петр остался наблюдать за Стасом. Бродяга, посидев немного на бе­тонной плите, глубоко вздохнул и поплелся в противоположную от Петра сто­рону, обходя полуобвалившиеся кирпичные стены времен исторического матери­ализма.

Стас привел его на узенькую улочку, где дома вплотную примыкали к не­завершенке. И очевидно всех, или почти всех жильцов из этих домов пересе­лили в другие места, а ветхие дома предназначались на снос. Но занавески на некоторых окнах говорили, что выехали из любимых пенатов не все.

Стас встал за нахилившимся на бок забором забытой стройки, и стал ждать. Вскоре на улице появился мужчина среднего роста, средних лет, с по­лиэтиленовым пакетом, сквозь который проступали очертания прямоугольников с молоком или кефиром. Мужчина был в очках и сильно сутулился.

Когда прохожий поравнялся со Стасом, тот неожиданно выскочил из своего укрытия и… только тут Петр заметил, что у Стаса в руках блеснула сталь клинка. Крича что-то диким голосом, Стас бросился к оторопевшему мужчине. Тот стоял столбом, ничего не соображая. Стас с хода, махнул саблей, и словно у одуванчика, снес голову у прохожего с плеч, которая с деревянным стуком хрястнула об выщербленный асфальт. Тело казненного с шумом упало навзнич, широко раскинув руки. При этом сумка ударилась о рядом стоящую стену дома и из нее потекло что-то белое: наверное кефир.

Стас воровато оглянулся и хотел вернуться назад, но Петр в этот момент вышел из-за стопы бетонных плит и решительно направился к киллеру. Стас всего на мгновение замер на месте, но, очевидно, рассмотрев и узнав Петра, рванул с места как медалированный спринтер. Петр внутренне собрался и сде­лал бешеный рывок, как прежде, который не раз спасал его от неминуемой смерти. В считанные секунды он догнал бродягу. Тот оглянулся и с воплем, совершив неописуемый вираж, влетел в первый попавшийся подъезд дома пред­назначенный для сноса.

Не сбавляя темпа, Петр подобрал с земли сломанный черенок от лопаты и усмехнулся, притормозив у филенчатой двери: он ясно видел, как Стас, стоя за дверью с поднятой вверх саблей, ждет его. Детский трюк. Петр резко рас­пахнул захлопнувшуюся дверь и сунул вперед черенок от лопаты. Бродяга од­ним махом отсек кусок палки: лезвие клинка было острым. Но Петру именно это и было нужно. Пока сабля находилась внизу, Петр, почти не торопясь, вошел в подъезд и одним движением кисти вывернул рукоятку меча из руки Стаса. Тот отпрянул от неожиданности в угол тамбура. И с перепуга хотел рвануть наверх, но Петр выставил перед его грудью острие оружия и остано­вил трясущееся как желе тело бомжа.

Быстро сменив положение, Петр мгновенно вогнал острие сабли сантимет­ров на десять справа между ребер Стаса, проткнув его грязную куртку. Кли­нок был отличный, Петр оценил его сразу. Стас дико взвыл. Но Петр ударил его тыльной стороной ладони по губам и негромко сказал:

— Будешь выть тогда, когда я проверну клинок вокруг оси. И не думай даже всхлипывать, сейчас тебе почти не больно, — и Петр улыбнулся одними губами, с мертвыми глазами на лице, как когда-то в туманном прошлом заме­тил напарник Сергей.

Стаса выражение его лица вдохновило на лихорадочную тряску всем телом. Эта дрожь передавалась через сталь прямо в руку Петру.

— Перестань трястись, — ласковым голосом стал увещевать его Петр. — Нес­колько секунд назад ты одним рыцарским взмахом отделил человеку голову от тела, а сейчас дрожишь от какой-то пустяковой дырки в боку, или от страха за свою поганую жизнь?

— Для вас дырка, а для меня рана, — со слезами на глазах прогундосил Стас:— Из нее кровь течет.

— Ничего, завтра будешь как новенький, — успокоил его Петр, и без пере­хода спросил:— Ну как — будем сверлить дыру или ты все расскажешь сам?

— Я не виноват! Эта все стервоза Ольга выдумала, что мы бессмертные и потомки Дункана Маклаута из клана Маклаутов и должны глушить всех иновер­цев, чтобы в конце остался только один, — трясясь все сильнее и сильнее, с дрожью в голосе торопливо говорил Стас. — Она сказала, что для тренировки нужно поотрубать головы у нескольких десятков человек, а потом начнем ис­кать иноверцев.

— И как же они должны выглядеть, иноверцы? — поинтересовался Петр.

Стас съежился и отвернулся. Петр понял, кто первый иноверец:

— Значит это я?

Стас торопливо кивнул.

— А она кого-нибудь уже того?..

— Нет! — продолжая трястись, ответил неудавшийся горец. — Она сказала, что будет координатором. И сказала, что я помеченный роком.

— Каким рогом? — не понял Петр.

— Не рогом, а роком, — почти плача пояснил Стас.

— А!.. — догадался Петр:— Рок в смысле судьбы?..

— Ну да...

— Ясно, — кивнул головой Петр, хотя ему ничего было не ясно. — А кто та­кой Маклаут?

— По телеку показывали, — осторожно выдохнул воздух Стас. — Целый сериал был. Я несколько фильмов видел...

— И что, обнаружил у себя родственные связи с этим?.. — Петр щелкнул пальцами в воздухе.

— С Маклаутом?..

— Ну да, с ним?

— Ничего я не увидел. Это все она, мегера!

— А ее и правда Ольгой зовут?

— Мне кажется, что нет, — уже спокойнее ответил Стас, несколько освоив­шись со своим незавидным положением: телом наживленным на клинок. — Она не всегда оборачивается, когда ее окликают Ольгой.

Петр понимающе покивал головой и взглянув на Стаса в упор, чем вызвал у него панику, медленно сказал:

— Запоминай: как только она появится у твоего колодца… Кстати, когда ты просыпаешься?

— В семь, — овечьим голосом ответил Стас.

— А почему так поздно выбираешься на свет?

— Охота понежиться...

— Так вот, ты не нежся, а рви когти от своего колодца подальше, по­дальше от этой мегеры. Она тебя в конце концов закопает живьем. Я знаю тут несколько ведьм, которые используют таких дураков как ты. Понял?

— Понял, — проблеял Стас.

— Вот и хорошо, — согласился Петр. — А чтобы ты это получше запомнил, сегодня твой день заканчивается, — и он резко проткнул бродягу насквозь. Кончик лезвия вышел с другой стороны. Стас хотел заорать, но видимо клинок перерезал ему диафрагму и получился лишь едва слышный сип.

— Я тебя найду, когда в этом возникнет необходимость, сказал ему на прощание Петр и хотел выйти на улицу, но в этот момент дверь подъезда отк­рылась и в тамбур вошла пожилая и очень суровая на вид женщина.

Пропустив ее, Петр остановился в дверях и спокойно сказал:

— Разборка у нас здесь, мафиозная.

Женщина зло плюнула в Стаса, сползшего на пол, при этом металл клинка звякнул о стену, и неторопливо стала подниматься по ступеням. Петр тяжело вздохнул, ругая себя за содеянное, и вышел на улицу. Но иного выхода из сложившейся ситуации он не видел. Ему почему-то захотелось спасти Стаса от дурных миражей Стрельцовой, и одновременно ее саму спасти от нее же самой. Запутались люди, насмотрелись лишнего по телевизору. Перемешались у них в головах глюки с действительностью. Обидно.

Через несколько дней Петр неожиданно обнаружил в подвале за своим сто­ликом какого-то черного огромного мужика, одетого в свисающие с него лох­мотья. Поп усиленно крестился правой рукой, а в левой держал большой на­тельный крест, закрываясь им от новенького. Висельник сидел не в общем по­мещении, а в своей каморке и нервно мигал фонариком, посвечивая на часы, в ожидании своей секунды. Слушатели нервничали, хотя внешне это почти ни в чем не проявлялось, но Петр чувствовал: атмосфера в подвале накалена почти до-красна. Профессор держал очередную речь, но говорил не гладко и веско, а дерганно, будто сплевывал слова на пол.

Петр немного постоял в центре подвала и решительно подошел к своему столику. Ему не хотелось менять место из-за какого-то ободранного вахлака. Громадный оборванец сидел на его стуле и Петру пришлось усаживаться рядом, под негромкие панические вопли священника, повторявшего одно и то же:

— Чур меня! Чур меня! Изыди — нечистый!

От чужака воняло не как от бомжей и не так, как в тюрьме. Запах был необычайно противным. Казалось, что он обмазался протухшими яйцами, подмо­лодив "благоухание" ведром болотной жижи, вылитой на голову, а сверху об­мазал себя черным обувным кремом.

— Что это они? — с безразличным видом поинтересовался Петр у новичка.

— А я откуда знаю, — шипя и сипя на выдохе, ответил незнакомец. Петр уже встречал таких, с вырезанными голосовыми связками и с дыркой в горле.

— Ты прямо из помойки? — снова спросил Петр.

— С кладбища, — просипел чужак и качнулся на опасно заскрипевшем стуле, при этом все его ленточки и лохмотья стали болтаться словно на ветру.

— А что не обмылся? Лужи не нашел?

— Разве от меня воняет? — вместо ответа поинтересовался новенький.

— Разит немного, — с"иронизировал Петр.

— А!.. — протяжно зашипел незнакомец:— А то я не пойму, что это все на дыбки встают.

Они немного помолчали. Профессор продолжал свою рваную речь. Но ни он, ни его слушатели упорно не смотрели в их сторону. Будто поставили границу между собой и пришельцем. Поп продолжал яростно гнусавить:

— Чур меня! Чур!..

— Ты завтра тоже придешь? — поинтересовался Петр.

— Раз вылез из могилы, то приду.

— Помойся и приходи: договорились?

— Вода не поможет, — пренебрежительно засипел новенький:— Да и против­ная она — ржавею. Мне бы серной кислоты...

Петр помолчал, что-то прикидывая и спросил:

— Много кислоты?

— Бочоночек во-от такой, — новенький поднял руку в полуметре от поверх­ности стола:— Пластиковый. В них масло для машин налито.

— Литра три?! — удивился Петр, припоминая, что видел на рынке пластмас­совые канистры с маслом:— Или пять?

— А что больше? — в свою очередь спросил новенький.

— Пять больше, — усмехнулся Петр.

— Вот ее и тащи, — просипел странный мужик.

— Пьющий что ли? — немного удивился Петр.

— Да нет, — с трудом махнул рукой чужак, трепыхая лохмотьями:— Мне кис­лота нужна для баланса концентрации демиума. Что-то вроде катализатора.

— Что за демиум?

— Последний устойчивый элемент вашей химической таблицы.

Петр стал вспоминать недавно просмотренную им таблицу Менделеева и ни­чего не вспомнил напоминающее демиум.

— Это близко к урану или к сере? — спросил он.

— Это далеко за ураном, — просипел чужак. — Уран как перышко, против де­миума. Последний стабильный элемент. Он завершает магические ядра атомов, так профессор когда-то говорил, — новенький показал головой в сторону нерв­ничавшего лектора.

— Ты вообще-то нормальный? — кротко спросил Петр.

— Вообще-то да, но не по-человеческим меркам.

— Инопланетянин что ли?..

— Да ну!.. — сипло хмыкнул чужак:— То же мне, сказанул! Инопланетяне почти такие же как и вы — люди. Может малость не так устроены и тело у них другой формы, например, как у дракона. А на самом деле: человек, он всегда человек. Вы все себя так называете.

— Хочешь сказать, что ты дъявол? — усмехнулся Петр. — Но не лепи горба­того — я в дъяволов и чертей не верю.

— Молодец Петруха! — удовлетворенно захрюкал чужак. — Это вот они меня дъяволом величают. А я всего лишь демон, если смотреть на мое существова­ние с точки зрения мифологии.

— Ты откуда знаешь как меня зовут: гипноз что ли?

— Да нет. Некоторые твои мысли как открытая книга...

— В демонов я тоже не верю, — заявил Петр.

— Вот и хорошо, — обрадовался пришелец и заперхал, будто закашлял:— Терпеть не могу это определение. Это все люди придумывают, а нам ничего не остается, как поддакивать.

— А почему бы не сказать как тебя, или ваше племя, зовут на самом де­ле, — предложил Петр.

— Не получится. Наше название не произносится и передается на этих, как их… А!.. На СВЧ частотах электромагнитного излучения. Вы ничего не услышите.

— Уменьши частоту, чтобы мы услышали и скажи.

— Полгода нужно будет выговаривать только мое имя. Нерентабельно и бессмысленно, — и пришелец вновь заперхал.

— Что простудился?

— Мы не простужаемся, — вновь махнул он рукой и лохмотьями:— Просто долго под землей был. Закопался, когда этот философ, — он снова показал го­ловой в сторону профессора, — только-только начинал пороть свою чушь.

Петр вспомнил, что говорил ему Виктор о продолжительности пребывания профессора в одном и том же дне.

— Значит, говоришь, что под землей пролежал шесть-семь тысяч лет?

— Наверное, — согласился чужак. — Тебе уже кто-то говорил о философе?

— Сидел бы там и дальше, не пугал бы народ, — начал наседать Петр.

— Надоело, — шумно засипел пришелец:— Домой захотелось, — и пристально взглянув в сторону Петра чем-то блеснувшим в дырках вместо глаз, с надеж­дой поинтересовался:— Кислоту принесешь?

Петр нахмурился и пожал плечами:

— Обещал ведь, значит принесу.

— Странный ты мужик, Петруха, иногда даже меня пугаешь, — признался пришелец.

— Хуже черта?

— А ты уже поверил?

— Нет, — усмехнулся Петр:— Не верю. Ты не дъявол и не демон, а что-то другое.

— Вот правильно сказал — мы что-то другое, не похожее на людей.

— Но вы наши враги, — продолжил свою мысль Петр.

— Ошибаешься, дядька, — отрицательно мотнул громадной головой прише­лец:— Мы не враги, а симбиоз. Так было угодно сделать Ему, — и чужак ткнул пальцем в потолок.

— Кому? — переспросил Петр.

— Да тому, кого вы называете Богом.

— А что, у него другое имя?

— Еще заковыристие, чем у меня. В общем: ни пером описать, ни топором не врубить.

— Однако, ты поднахватался нашей терминологии! — удивился Петр:— Навер­ное давно на Земле?

— Да я здесь бывал еще до появления не только Земли, но и Солнца, — просипел чужак. — Ждал, когда вы зародитесь из амеб проклятых, ни дна им не покрышки. Совершенно безмозглые твари! А потом вдруг вы объявились! Я в растерянности: каким-таким образом у вас разум появился? У вас и мышление, и подсознание, и сознание, и личное "Я"! Оборзели совсем! Богатеи! А у нас мышление да личное "Я" — и все! Ничего он нам больше не дал! Разве это справедливо? А у вас от всего и ДУША появилась...

— Ты что, хочешь душу получить?! — разозлился Петр.

— Да на хрена она мне! Мне нужно несколько, для баланса между мышлени­ем и личным "Я".

— По мою душу пришел? — наливаясь злом поинтересовался Петр.

Чужак подался от него в сторону и загородился ладонями:

— Да на что мне твоя душа?! Ты мне все внутри развалишь! У меня есть с штук несколько и то, по их же собственному желанию. Пока что баланс соблю­дается. И душа этого обормота мне не нужна, — чужак ткнул длинным пальцем в сторону попа:— У него не душа, а гниль сплошная. Нашто мне такое говно. Это редкость, чтобы попалась удачная душа, да ее еще нужно уговорить, уб­лажить.

— Обмануть? — бросил Петр.

— Бывает, что и соврешь, — легко согласился чужак:— А вы что — все пра­ведники?

— Если соврал — убъю! — мертвым голосом пообещал Петр.

— Да не вру я! И убить меня невозможно. Вечный я. Буду существовать до тех пор, пока вселенная не развалиться и не развеется в пыль, в нейтрино, в кванты.

— А облез почему? Шкуру что ли меняешь? — спросил Петр.

— Да нет, — шумно засипел чужак:— Тоже, как и вы, попал в воронку и скатился в точку, вот и кручусь на одном месте. А она, воронка, энергии много съедает у меня. Вот я расползаюсь на лямки, на лоскуты. Ну ты прине­сешь?..

— Обещал же!.. Вот пристал, как клещь!

— Я верю тебе, Петр, — тяжело вздохнул чужак и ссутулился, будто задре­мал.

А поп продолжал отмахиваться крестом и частить:

— Чур меня! Чур!..

Петр осмотрел присутствующих и понял, что не поворачиваясь каждый из них старался не пропустить ни слова из его разговора с чужаком. Плюнув на все, приближалось три часа ночи, Петр положил руки на стол, а голову на руки и провалился в тяжелый сон.