Стекло четвёртое, лабиринтовое

Меня настойчиво хлопают по щекам — приходить в себя откровенно не хочется, но железные ладони волшебника служат веским аргументом.

— Довольно! Я в порядке, — бормочу, приподнимаясь на локтях и осматриваясь.

Нас занесло в пустынную местность, скупо украшенную лохматыми кактусами, чахлыми кустами и редкими бурыми камнями, напоминающими торчащие из-под земли клыки. Песок искрится под палящим солнцем — кажется, будто это и не песок вовсе, а, скорее, оранжевый снег. Я лежу на древнем тракте, вымощенном потрескавшейся брусчаткой (интересно, кому понадобилось прокладывать посреди пустыни эту дорогу?). Неподалёку старина Гратт присел на корточки.

— Мы в лабиринте? — задаю первый пришедший в голову вопрос.

— Где же ещё? Вставай — спешить надо. Если до темноты не доберёмся до канатников, начнутся неприятности — Лацли закинул нас в самый опасный промежуток, — волшебник озабоченно оглядывается и показывает куда-то вдаль. — Видишь то бардовое дерево? Деревня должна быть где-то рядом.

— Какое такое дерево? Вокруг же пустыня! — возмущаюсь, медленно поднимаясь на ноги и принимаясь отряхивать пыль с камзола и штанов.

— То есть как — пустыня? — волшебник выглядит ошарашенным; хоть у него и нет лица, я научился считывать эмоции по другим признакам — морщинкам, изредка покрывающим трёхстороннюю маску, движениям головы, положению тела, жестам…

— Мне-то откуда знать? — пожимаю плечами. — Что вижу, о том и говорю. А вижу я песок апельсинового цвета и жалкую растительность.

— Хм… — старина Гратт, схватившись за подбородок, идёт по дороге.

Следую за ним, недоумевая, с чего волшебник разнервничался.

— Песок, говоришь… Апельсиновый… М-да… Нас с тобой, малыш, закинуло в субъективную, следовательно, наиболее невозможную из всех обителей канатников.

— Что ты имеешь в виду? И кто такие канатники? Почему приходится постоянно напоминать о том, что я здесь впервые! Надоело, честное слово! — фыркаю, подозрительно косясь по сторонам — вдруг и вправду удастся разглядеть пресловутое дерево? Но пейзаж остаётся неизменным.

— Хоть ты и попал сюда впервые, но уже вовсю меня подставляешь! — заявляет волшебник.

— Это ты на беседу с Лацли намекаешь, да? — тут совесть просыпается и начинает меня усиленно точить.

— Ай, догадливый! С каких таких привилегий ты за меня решение об оплате принимать удумал?

Действительно, что тогда на меня нашло? Удумал в кои-то веки послушать внутренний голос? Вдруг волшебнику не удастся встретиться со своей женщиной, что тогда? Нет, даже думать об этом не стоит — лучше подыскать подходящее оправдание дерзкому поступку:

— Но, старина Гратт, ведь мой совет помог?

— Помог, не спорю. Только теперь я обязан поделиться с Лацли чужой любовью, а ты обрёк себя на длительное привратничество. Десять оборотов колеса — шутка что ли?

— А сколько это по-нашему?

— Полвека. Прежде чем заключать сделки потрудись для начала вникнуть в детали.

— Полвека? — непроизвольно перехожу на крик. — Я ж столько не проживу!

— Куда ты денешься? В завитражье время течёт по-другому — в нашем мире пройдёт каких-нибудь пять месяцев, на которые ты постареешь, а проведёшь ты около лабиринта по объективным ощущениям пятьдесят лет — так что готовься, малыш, — волшебник гаденько ухмыляется. — Место, где полагается находиться губам, покрывается лёгкой рябью, а маска приобретает голубоватый оттенок.

Тем временем я активно переживаю, осмысливая услышанное: надо ж было так вляпаться? И почему за собственную глупость всегда приходится расплачиваться? Хотел ведь как лучше, а получилось… Печаль получилась, причём довольно затяжная...

— Может, не поздно всё изменить? — делаю ставку на слабый огонёк надежды, отчаянно сражающийся с ветрами плохих предчувствий.

— Что сговорено, то свято, — парирует волшебник. — Я с тебя ещё за любовь не спросил. Где я, по-твоему, её раздобуду, м?

— Ну как же? Мы ж о хранилище говорили… О дереве каком-то… — от отчаяния мой голос сильно дрожит.

— О дереве, именно — оно пустило корни во все известные и неизвестные миры. Вот только чтоб добраться туда, нужна черепаха Дорог, которая питается вероятностями. Ты готов скормить ей возможное будущее?

— Н… нет, — мрачнею, уткнувшись взглядом в пробегающую под ногами брусчатку.

— Вот и я — нет, — заявляет волшебник. — А придётся — иначе на Остров не попасть. Ты кашу заварил — тебе и расхлёбывать, понял? С меня — обещанная любовь… Если получится, конечно… Если нет — будем искать другой выход, но об этом потом. С тебя — переправа на черепахе, согласен?

— Куда ж деваться то? — вздыхаю, мысленно прощаясь с одним из нереализованных будущих. Впрочем, перспектива потерять некую возможность страшит меньше, чем перспектива потерять единственную и неповторимую душу.

И тут старина Гратт пребольно тыкает меня локтём под рёбра.

— Улыбайся и помалкивай, — шипит он. — Нас встречают.

Скорчившись от неприятных ощущений, отрываю-таки взгляд от дороги — впереди виднеется худенькая детская фигурка, укутанная в коричневый плащ, изрядно потрёпанный жизнью. Широкий капюшон скрывает лицо.

— Давненько к нам не захаживали воплощённые гости, — раздаётся печальный голос, подобный пению могильной птицы, оплакивающей безвременно ушедших. — Пришли на дирижабли поглазеть?

— Не совсем, канатник… — старина Гратт выдерживает паузу.

— Сонн, — подсказывает незнакомец. Или, быть может, незнакомка? Этого не определить ни по голосу, ни по имени.

— Канатница Сонн, — добавляет она.

— Уважаемая канатница, нам позарез нужен дирижабль, чтоб попасть в море Мёртвых, — не мудрствуя лукаво, волшебник озвучивает проблему. — Я — Железный Граттар, чародей, вполне известный в определённых кругах. Это, — он показывает на меня, — королевич Ульвинн.

— Можно просто Уль, — поправляю, раздумывая о том, насколько нелепо в завитражье звучат казавшийся некогда громким титул.

— Вот печать привратника, — Гратт рисует в воздухе причудливый узор из переплетающихся линий, которые тут же покрываются вполне зримой зеленоватой коркой.

— Вовремя вы, — отзывается Сонн, подходя к печати и с интересом её рассматривая. Канатница принимается колупать появившийся узор — при прикосновении зеленоватая короста оборачивается пылью и улетает, подхватываемая лёгким ветром.

— Видимо, Лацли вам здорово благоволит, если лабиринт привёл вас прямёхонько к деревне, — продолжает она. — Пойдём на скалы, пока не спустилась мгла. Завтра мой дирижабль улетает — так и не смогла уговорить девчушку передумать. Ещё целая ночь впереди: вы пока выспитесь, а я снова с Линой пообщаюсь — вдруг да повезёт на этот раз?

— Значит, всё-таки на скалы, — бормочет волшебник. — Не на деревья, а на скалы… Как я мог так просчитаться?

— Подкорректируй восприятие, — пожимает плечами Сонн. — Каждый из нас живёт в собственной реальности, просто пустыня лучше отражает моё внутреннее состояние. Кстати, куда б вы ни попали, ночная мгла губительна в любой из субъективностей — она высасывает жизненные силы из всякого: будь то канатник или человек. В общем, надо спешить. Сегодня у друзей переночуете — тамошние дирижабли крепко привязаны к земле. А завтра я вас заберу, идёт?

— Никоим образом не возражаю, — отзывается старина Гратт, склонившись в лёгком поклоне. — С вами крайне приятно иметь дело.

— Неужели? — хмыкает она. — Если б не печать Лацли, я б и пальцем не пошевелила. Но, поскольку вы его протеже, нельзя бросать вас на произвол судьбы, иначе нового дирижабля мне не видать. А канатник без дирижабля — печальное зрелище.

Сонн поворачивается в сторону пустыни и уходит с тракта, направляясь к оранжевому песку. Однако на сам песок она так и не наступает: древний тракт под ногами оживает и выпускает каменный отросток, подстраивающийся под темп её ходьбы.

— Следуйте за мной, — бросает Сонн через плечо. — Это намного удобнее, чем каждый проваливаться по щиколотку.

Старина Гратт принимает приглашение, затем я, прихрамывая сильнее, чем обычно — слишком уж устал — с опаской наступаю на образовавшийся тракт. Несколько успокаиваюсь, поскольку брусчатка под моими ногами не спешит исчезать, и с интересом отмечаю, что камни под ногами вполне целые и даже местами блестящие:

— Почему прежняя дорога настолько неухоженной была?

— Так она ж общая, — удивляется канатница. — Кто будет следить за общим имуществом? Вот когда лично тебе в собственность что-то перепадает, тогда и начинаешь заботиться.

— А что такое дирижабли? — рискую задать давно не дающий покоя вопрос.

— К скалам подойдём, тогда увидишь, — звучит резонный ответ.

Приходится молча брести и ждать. События последних часов сказываются на моём состоянии — отчаянно хочется спать, окружающее видится оранжеватым маревом.

— Вы совсем раскисли, королевич, — замечает Сонн.

— Я безумно устал за день. Оттого и ноги еле передвигаю, — признаюсь, ощущая себя не в своей тарелке — какое, по сути, дело этому существу до моего самочувствия?

— Вот как… Здорово вам досталось, наверное, — продолжает она, останавливаясь. — Честно сказать, не завидую. Мне-то, конечно, тоже завидовать не надо, но у меня хоть дирижабль есть. И надежда. А у вас ни того, ни другого.

— Как же? — возмущаюсь, задетый за живое. — Надежда у нас тоже есть.

— Ха, тогда не обращаешь внимания на усталость, да и себя не жалеешь, — Сонн переходит на шёпот. — Всё делаешь ради этой самой надежды, пусть и очень призрачной. Я вот на Лину надеюсь, а вы на кого?

— На торговку выходами, — ввязывается в беседу волшебник. — И на спасение.

— Значит, мы с вами в чём-то похожи, — с этими словами канатница принимается громко свистеть.

— Я скалы зову, — объясняет она. — Чтоб вас не тревожить. Друзья разозлятся, конечно, но мы с ними потом сочтёмся. Главное — устроить вас на ночлег. А потом я к своему дирижаблю пойду.

Тем временем небольшая точка на горизонте плавно превращается во вполне отчётливую линию, и вскоре перед нами возникает внушительная скала, бороздящая песчаные просторы.

— Как замечательно! — Сонн хлопает в ладоши (от радости, наверное) — Йгра первой почувствовала, что мне нужна помощь, и не стала противиться. Сейчас я вас познакомлю. Эй, красавица, открывай двери!

В огромной скале интенсивно бурого цвета появляется отверстие, напоминающее зев пещеры, оттуда выходит смуглая девчушка в белом балахоне. Она вполне похожа на человека, если б не непропорционально большие глаза на пол лица, затянутые зеркальной плёнкой.

— Радость моя, — говорит подошедшая канатница, — что произошло, откуда такая тревога во свисте? Кого ты с собой привела?

— Йгра, знакомься, это Граттар и Ульвинн, — представляет нас Сонн. — Им дирижабль нужен, чтоб добраться до моря Мёртвых. Если Лину не удастся уговорить, они с ней полетят. А пока пусть у тебя переночуют, ладно?

— Как скажешь, милая, — Йгра принимается с интересом нас разглядывать. — Путников-то я приючу, хотя… Знаешь, будь я на твоём месте, я б оставила Лину в покое. Не стоит теребить душу тому, кто принял решение.

— Но ведь это неправильно! — кричит Сонн. Порыв ветра срывает с неё капюшон, обнажая детское лицо с огромными глазами — точь-в-точь как у Йгры. — Она ещё столько всего может сделать, мне ль не знать? Я ведь предлагаю новые канаты! Почему она их не принимает? Это просто нечестно! Нечестно и подло с её стороны!

Наша недавняя знакомая, упав на колени, закрывает лицо руками и принимается беззвучно рыдать — тщедушное тело мелко трясётся. Йгра, подойдя к ней, заносит руку, чтоб положить на плечо безутешной подруге, но потом, передумав, хватает меня за рукав:

— Ей надо побыть одной — тут ничем не помочь.

Мы покидаем бьющуюся в немой истерике Сонн и вступаем в мягкий полумрак, поверхность скалы тотчас превращается в сплошную стену, отгораживающую от окружающего мира.

— Вы уж простите, — виновато просит Йгра. — Она старается изо всех сил — можно понять, ведь правда? Пускай успокаивается и бежит к Лине, а я вам тем временем свой дирижабль покажу. Наверх!

Почва под ногами стремительно возносится ввысь — я изо всех сил стараюсь держать равновесие, но этот подвиг удаётся с трудом — меня качает из стороны в сторону, словно неваляшку. Наконец-то бешеный подъём завершается — мы оказываемся на укутанной лёгким полумраком вершине скалы. Впрочем, лицезреть оттуда окружающий пейзаж не представляется возможным, поскольку множество разнообразнейших канатов, вырастающих, казалось бы, из бурого камня, тянутся ввысь, удерживая некую золотую комнатушку, парящую в вышине.

— Наверху — рубка управления, — поясняет Йгра, проследившая за моим взглядом. Сам дирижабль отсюда не увидишь — мне отличный парень достался, долго проживёт. Канатов столько, что, честно говоря, аж завидно становится. Да вы и сами видите.

— Скажите, а зачем вообще они нужны? — интересуюсь, оглядываясь и подмечая детали.

— Элементарщины не знать! — фыркает Йгра, наморив носик. — Удивляюсь, почему вас ещё не съели песочники.

— Сонн подсобила, отрастив новый тракт, — бурчит волшебник. — Иначе б по пустыне пришлось идти.

— Чем-то вы её проняли — обычно Сонн не такая дружелюбная, а учитывая нынешнюю ситуацию… — Йгра качает головой. — Впрочем, что мы всё о грустном? Скажите лучше, как вам мои канаты? Красотища, ведь правда?

— Что, что это такое? — теряю терпение. — Я новичок в завитражье — многое здесь мне кажется диковинным.

Йгра хихикает и начинает объяснение:

— Дирижабль служит своеобразным вместилищем человеческой души, обеспечивая её связь со внешним миром. Чем большим количеством канатов душа привязана к земле, тем меньше вероятность того, что она решит променять земной мир на море Мёртвых — узы будут слишком крепкими. Вот, видишь? — хозяйка указывает на цепь, инкрустированную драгоценными камнями. — Значит, человек — ювелир.

— Неужели?

— а то! Он у меня — лучший из мастеров! — хвастается Йгра.

Затем она подходит и легонечко дотрагивается до переплетения лиан:

— Сюда глянь! Мой человек любит растения — дом живой изгородью окружил, сад собственноручно разбил, все цветы и деревья сам подобрал.

— То есть каждый канат отражает определенный интерес? — удивляюсь, поскольку подобной небылицы мне и во бреду привидеться не могло.

— Естественно! — заявляет Йгра. — Вон семейные канаты — баловница-дочка и умница-жена. Вторая жена, правда — первая чересчур сварливая и несговорчивая была. Хоть и красивая, но характер — врагу не пожелаешь… Я отношения латала, как могла, но сохранить не получилось — связь лопнула, человек ушёл от нелюбимой женщины. В жизни по-всякому бывает, что уж говорить. Хорошо, хоть, на месте лопнувшего новый канат протянуть удалось — я своего ювелира с прелестной девицей познакомила, нежной такой, ласковой… Они полюбили друг друга, и понеслось… До сих пор живут в мире и согласии — аж налюбоваться не могу.

— А почему ты человека по имени не называешь? — любопытствует старина Гратт.

— Нельзя, — мрачнеет Йгра. — Примета больно плохая. По имени назовёшь — канаты рваться начнут. Это Сонн всё равно — у Лины один канат остался, да и то тоненький. Эх, чувствую, не уговорит она Лину остаться — связь с земным миром слишком ослабла. С другой стороны, вам повезло — дирижабль готов к полёту. День — два подождёте, Лина наложит на себя руки, и вам будет, на чём до моря добраться. А пока пройдём ко мне — вам отдохнуть надо.

С этими словами Йгра щёлкает пальцами — перед нами сию же минуту появляется небольшая каменная избушка, в которой призывно горит свет.

— Милости прошу, гости дорогие, — улыбается канатница, указывая на открывающуюся дверь, — этой ночью мой дом — ваш дом.

Мы спешим воспользоваться приглашением.