Стекло восьмое, деревянное

— Пойдём, — теряет терпение Лацли. — Провожу до хранилища, чтоб вас смотрителю представить. Заодно гляну, как он с делами справляется.

— Да… да… Надо бы, — отвечаю, думая совсем о другом.

Последние события скинули меня с небес заблуждений, в которых я витал, на жестоко-правдивую землю: даже в самых смелых фантазиях я и представить не мог, что между стариной Граттом и тётушкой некогда происходило… Происходило такое… В общем, такое!

Тётушка не питала к людям особых симпатий — мои родители привыкли к непростому характеру Стальной Йольды и научились закрывать глаза на её выходки. Единственным, к кому она относилась нежно и даже, осмелюсь заметить, трепетно, был я. Возможно, она жалела хромого карлика, исподтишка презираемого всеми — кто ж решится открыто пренебрегать королевичем? Я горячо любил своенравную родственницу: во дворце лишь с ней можно было поговорить по душам, поделиться волнительной новостью, рядом с ней даже бояться оказалось не страшно! Именно так превращаются в друзей — разделяя радости и печали…

Многие месяцы тётушка проводила в иных краях, но, когда заезжала нас проведать, охотно посвящала мне большую часть драгоценного времени: рассказывала о приключениях, делилась переживаниями, доверяла секреты… Для откровенных бесед волшебство было единственным табу. Учитывая тётушкино отношение к этому постыдному по её мнению занятию, даже подозрения не возникло, что за показной ненавистью скрывается нечто большее. Только сейчас я осознал, что за диковинный «берег скелетов» Йольда имела в виду, когда рассказывала о тайнах, схороненных в глубинах человеческих душ…

Как теперь быть? Могу ли я помочь? Если могу, то чем? Справится ли тётушка с рыхной напастью? Освоит ли заклинание? А вдруг, оно не сработает? Вопросы роятся в голове, жужжат, расстраивают, отвлекают…

— Уль, ты заснул? — бурчит волшебник, хватая меня за руку и волоча к пальме. — Не заставляй привратника ждать.

Догоняйте! — с этими словами Лацли шагает в ствол и исчезает, словно перед ним не твёрдая поверхность, а легко преодолеваемая иллюзия.

Тут же Гратт ускоряет шаг, раздражаясь настолько, что маска покрывается нервной рябью, вполне заметной со стороны.

Почему клятый предатель вместо того, чтобы волноваться за Йольду, увязался за зверолицым, будто ни в чём не бывало? Неужели он нисколько не переживает?

— Разве сами не доберёмся, о величайший чародей всех времён и народов? — язвительно отвечаю, злорадно наблюдая, как белоснежная маска пунцовеет. — Ты ж всё завитражье излазил, пока тётушка ждала и надеялась… Зачем тебе теперь какие-то проводники?

Принимаюсь намеренно упираться и брыкаться — безумно хочется вырваться из цепкой хватки, которая стала мне крайне неприятна. Укусил бы, чтоб освободиться, так ведь Граттовы протезы металлические — с ним ничего не случится. А я ненароком зубы обломаю, где потом докторов искать? Нет, от подобного лучше воздержаться, чтоб избежать лишних проблем и разочарований. Хотя… Владей я магией — тут же испепелил бы изменника взглядом в самом прямом смысле слова. Как иначе избавиться от едкой обиды за родное королевство, отданное на растерзание рыхам, за оскорблённую тётушку, вынужденную колдовать, за собственную непутёвую судьбу? Подобно народным массам, поднятым на мятеж — тот самый, к которому Гратт некогда приложил руку — во мне всколыхнулось возмущение: оно не даёт покоя, бередит душу, подсказывает ядовитые слова…

— Предатель! — цежу сквозь стиснутые зубы. — Отпусти!

До тошноты противно осознавать собственную беспомощность, но что можно противопоставить Граттовому могуществу? Вот и веду себя, словно ребёнок, как не преминула бы отметить Йольда.

— Отпусти, кому говорю!

Странно и непривычно: мне, натуре ранимой, тонкой и склонной к слезам нынче абсолютно не хочется плакать — негодование загадочным образом высушило глаза. Стою и поедаю волшебника взглядом, а тот окончательно распаляется:

— Марш в дерево, недоросток!

— Откуда такая забота? Тебе ведь на меня наплевать, ну признайся, а? И на Йольду тебе наплевать, и на королевство!

Железный Граттар, остановившись, безжалостно сжимает моё запястье — кажется, будто ещё немного, и раздастся треск ломающихся костей. От волшебника идёт пар, словно его наколдовали из воды, которая теперь усиленно выкипает — точь-в-точь подобное с ним происходило в достопамятный день неслучившейся казни.

— Включи соображение! Стал бы я иначе тебя по завитражью таскать, как думаешь? — кричит он, переходя на такие частоты, что уши закладывает. — К чему устраивать истерику?

Надуваю лёгкие, готовясь на одном дыхании выдать всё, что думаю, но мои планы беспардонным образом нарушаются: из пальмы вылетают два гигантских лисьих хвоста, обхватывают меня с волшебником и спешат затянуть нас в дерево.

— Аааааа! — трачу скопленный воздух на бесполезный крик. — Кудаааа! Ааапчхи!

— Лацлииии! — вторит Гратт, сбиваясь на перечисления всего того, что собирается сотворить, когда доберётся до привратника.

Пролетая сквозь ствол, чувствую покалывание во всём теле — будто стая миниатюрных пчёл или ос легко жалит кожу. Биться о древесину не пришлось, и на том спасибо. Теперь освободиться бы от назойливо-рыжих тисков — мягкая шерсть щекочет нос, вынуждая постоянно чихать.

— Осторыхло! Если сейчас же не успокоитесь, — предупреждает Лацли, отрастивший внушительно-лисьи хвосты, — упрошу дерево вышвырнуть вас в особо зверском мире — попляшете там!

— Да понял, понял, — поспешно отзывается волшебник. — Сорвался, бывает — бестолковый малыш способен кого угодно довести.

— Но я… — заикаюсь, исподлобья разглядывая Гратта.

— Не продолжай, — перебивает тот. — Уль, мы добрались досюда только потому, что ты мне небезразличен. Пойми же, наконец, ты мне дорог. Я не брошу тебя, малыш.

— Но тётушка…

— Ради Йольды я не раз ставил собственную жизнь на кон — неужели это не показатель?

Машу головой, одновременно остывая и задаваясь вопросом: действительно, с чего волшебник проник во дворец и провёл меня в завитражье, когда мог бы этого не делать? Что ему мешало преспокойно сидеть в сторонке, наблюдая за удивительными и, бьюсь об заклад, пугающими метаморфозами — слово-то какое страшное всплыло!

— Вот видишь! Ещё немного, и ты наведёшь в голове порядок, — замечает старина Гратт. — Да отпусти же, наконец, Лацли!

— Остыли? — подозрительно уточняет привратник.

— Да, — послушно подтверждаем в оба голоса.

Лучше соврать и освободиться, чем сказать правду и застрять в незавидном положении на неопределенный срок. Тем более, с бурлящими чувствами почти удалось совладать — теперь я намного адекватнее воспринимаю происходящее.

— Хорошо. — Привратник аккуратно ставит нас на пол, затем пушистые хвосты подворачиваются, укорачиваются и через пару мгновений вовсе исчезают.

— Добро пожаловать в дерево! — объявляет он.

— Неужели? — ворчу, осматривая очередное невообразимо причудливое место, погружённое в полутьму.

Мы очутились внутри огромного, тёмного и мрачного куба: будто чёрный квадрат — любимый рисунок моей матушки, который украшал библиотеку, вызывая недоумение у всякого туда входящего — внезапно ожил, разросся до внушительных размеров и обзавёлся объёмом. По его стенам вальяжно ползают похожие на тараканов жуки, сияющие и плоские, словно Граттовы шуточки — честно говоря, никогда не воспринимал его чувство юмора.

— Какое-то дерево непонятное… — делюсь впечатлениями, высматривая жертву: когда один из жуков проползает поблизости, давлю его босой ногой. Тотчас возникает ощущение знакомого покалывания. Надо же, из-за ссоры с волшебником у меня совершенно вылетело из головы неприятное обстоятельство: камзол и обувь остались под пальмой, поэтому отныне придётся щеголять в одних штанах! Тем временем жертва эксперимента, противно взвизгнув, спешит убраться подальше, переползая на спасительный потолок.

— Уль, не трогай глаза! — одёргивает меня привратник.

— Какие ещё глаза?

— Подвижные — ты только что наступил на один. Через них дерево наблюдает за нами, заодно и капсулу освещает худо-бедно.

— Капсулу?

— Да. Помещение, в котором находимся, — разъясняет старина Гратт.

— Я к Лацли обращался, — демонстративно фыркаю и отворачиваюсь, потирая ноющую руку. — Ты чуть меня не покалечил.

— Скажи спасибо, что не покалечил, а ведь мог бы… Всё ещё злишься?

Киваю в ответ, исподтишка наблюдая за Граттом.

— Сейчас исправим, — обещает он, роясь в знакомом клетчатом кармане, образовавшемся в воздухе. Вытащив оттуда сомнительный бутылёк, заполненный тёмной жидкостью — освещение слишком слабое, чтобы точно определить её оттенок — волшебник провозглашает с довольным видом:

— О, успокойку нашёл! На, держи!

— Отказываюсь пить эту гадость! — сообщаю, ещё больше насупившись. — Мало ли, как на меня подействует непонятное зелье?

Лацли тонко хихикает, искривляя лисью морду в совершенно невозможной, широкой ухмылке:

— Кто ж тебя пить заставляет? Глотнёшь, отравишься, снова начнёшь проклинать Гратта…

— Правда? А что вы прикажете делать?

— Возьми и со всей силы тресни об пол, — советует привратник. — Смею тебя заверить, эффект наступит мгновенно.

Недоверчиво беру предложенное средство, осматриваю его со всех сторон: на вид обычная стекляшка с булькающим содержимым, что в ней может быть колдовского?

— Кстати, Уль, — добавляет волшебник, — когда замахнёшься, вложи в замах всю свою горесть и злость, договорились? Представь, что я нахожусь там, внутри, и действуй соответственно.

— Не нужны мне твои советы! — заявляю, со всех сил швыряя успокойку в противоположную стену. Обиженно звякнув, бутылёк разбивается вдребезги; освобождённая жидкость злорадно шипит, стекая по чёрной поверхности, перепуганные жуки спешат убраться с её пути. Жидкость стекает в аккуратную лужу, которая моментально высыхает и оборачивается горсткой пыли, практически неразличимой на чёрном полу.

— Полегчало? — интересуется Лацли.

— Вроде, — тяну, пытаясь разобраться в себе.

И вправду злость отступила! Такое чувство, будто она высохла, не оставив в душе ни следа — стеклянная успокойка оказалась довольно действенной.

— Ну? — любопытствует волшебник, добродушно наблюдая за тем, как я заливаюсь краской и, потупив взгляд, докладываю:

— Я пришёл в себя. Правда.

— Замечательно. Тронулись! — командует привратник.

Куб взлетает и устремляется куда-то ввысь — будучи внутри, точное направление движения определить довольно сложно, но в том, что капсула двинулась, нет никаких сомнений.

— А ты почему успокойками не кидаешься? — обращаюсь к волшебнику, всё ещё не решаясь поднять на него глаза.

— Мне подручные средства не нужны. Я и без них неплохо справляюсь, — хвастается тот. — Никогда не жаловался на самообладание.

— Ещё бы! — расправившись с обуявшей неловкостью, решаюсь на очередную подначку. — Недавно чуть на пар не изошёл, а теперь сказки рассказываешь!

— То был минутный порыв, ничего серьёзного, — отнекивается волшебник.

— Несомненно, — продолжаю развивать тему. — Помнится, кто-то распереживался, когда Лацли в дереве исчез… Эх, старина Гратт, видел бы ты себя со стороны!

— Так ему сюда без меня путь заказан, — любезно поясняет привратник.

— Почему? И, раз уж об этом зашла речь, что мешает высадить нас в каком-нибудь пригодном для жизни мире?

— Надо было тебя не от нервов, а от говорливости лечить!

— Право, Гратт, любопытство — полезная черта! — заступается Лацли. — Именно оно движет настоящими чародеями! Нечего уклоняться от ответов, расскажи, как обстоят дела.

— Корни дерева проходят сквозь царство первопричин и проникают в разбросанные по нему различные миры, — нехотя поясняет старина Гратт. — Однако у дерева скверный характер — с ним совершенно невозможно договориться.

— Даже если попробовать?

— Знаешь, почему давным-давно Гратт потерялся в завитражье и не вернулся к своей обожаемой Йольде? — привратник неожиданно меняет тему разговора.

— Нет, — честно признаюсь, мучаясь догадками, к чему он клонит.

— Дружище попробовал, — сообщает Лацли таким тоном, будто доверяет страшную тайну. — Но дерево устроило ему увлекательное путешествие.

— Меня кидало по таким реальностям, в которых обычному человеку не продержаться и дня, — вмешивается волшебник. — Сотни, тысячи раз я висел на волосок от смерти, и когда совсем было отчаялся, судьба свела меня с торговкой, которая путешествовала в поисках очередного выхода.

— Значит, вы знакомы? — уточняю на всякий случай.

— Конечно! С чего б иначе я тебя к ней потянул?

— Ясно.

— Так вот, мила Аммэ, как её должно величать, оказалась приятной и отзывчивой особой, неравнодушной к чужому горю. Именно она рассказала, что любые переговоры с деревом обречены на провал. Она же подарила выход, благодаря которому я выбрался из замкнутого круга.

— Подарила? — переспрашиваю, недоумевая, ведь все те завитражные существа, с которыми доводилось общаться, ничего не делали безвозмездно.

— Не совсем… — сбивается волшебник. — Впрочем, какое это имеет значение? Благодаря миле Аммэ я снова попал в королевство.

Скептически хмыкнув, продолжаю:

— Отчего же сейчас наше путешествие проходит спокойно?

— У Лацли договорённость: дерево соединяет лабиринт с хранилищем и позволяет путешествовать в любом из двух направлений, а взамен…

— Его это не касается, — резко обрывает привратник, ворчливо добавляя. — И без того наговорили порядочно.

— Поверь, встреча с торговкой — наш единственный шанс, — подытоживает старина Гратт.

Так вот почему он торопился за привратником — оказывается, могучий Граттар трусит оставаться наедине со взбалмошным деревом! Кто бы мог подумать!

— Слушай, может тогда обоснуемся здесь, в завитражье? Давай зацепимся в каком-нибудь отсеке лабиринта и заживём припеваючи!

— Не пойдёт, — вздыхает волшебник. — Я подумывал об этом, но, проходя через витраж, мы привязались к оживающему дворцу. Когда дворец окончательно осознает себя, ему потребуется душа… Как думаешь, на кого падёт его выбор?

— На нас… Вероятно…

— Именно! Через витраж он сможет дотянуться до нас, где бы мы не находились — никакой лабиринт не спасёт… Если не оборвать эту связь, мы погибли, малыш.

Покрываюсь липким потом, осознавая безысходность сложившейся ситуации.

— Не хорони себя раньше времени, — советует Лацли. — Повидаешься с торговкой, объяснишь проблему — Аммэ поможет, если подобрать правильный подход. О, — восклицает он, — как незаметно до хранилища добрались! Добро пожаловать в сердце завитражья!

Передняя стенка капсулы растворяется, позволяя обозреть окружающий пейзаж, восхищающий своей оригинальностью.