Стекло девятое, хранилищное

— Вот это да! — восхищаюсь, будучи не в силах оторвать взгляд от странных, болезненно-диковинных красот. Чувствуется, что в них воплотилась обезграниченная фантазия какого-нибудь сошедшего с ума художника или поэта. Скорее всего, поэта — по себе знаю, насколько подобное мировосприятие отличается от обыденного. Кому ещё придёт в голову поменять местами небо и землю?

— Не провалимся? — любопытствую, опасливо проверяя на крепость простёршееся под ногами нечто, напоминающее неровный ковёр из пушистых шариков хлопка. Думается, именно так выглядели бы облака, если подняться над ними и посмотреть вниз.

— Не бойся, — смеётся Лацли, выпихивая меня из надёжной капсулы, которая внезапно показалась близкой и родной, в фееричную неизвестность.

Вынужденно делаю несколько шагов: кожу ступней слегка щекочет, ноги по колено проваливаются в пол, пышный и цветистый — словно по воздушной поверхности беспорядочно разбрызгали краски мыслимых и немыслимых оттенков. Впрочем, поражает не сам пол, а то, что на нём творится. Или в нём? А может и из него… Одно могу сказать: откуда-то снизу то и дело появляются всевозможнейшие вещи; они выскакивают из облачных шариков, устремляются вверх и зависают на различной вышине, послушно дожидаясь своей очереди. Вот передо мной опасно вспарывает воздух кинжал с рукояткой, инкрустированной драгоценностями, чуть поодаль вылетает девичий парик с перепутавшимися кудряшками, немного дальше — крикливый попугай, ошарашено вопящий: «Полундра!» Сколько ж всяких ненужностей тут скапливается?

К каждому предмету — будь то старая деревянная расчёска или сгусток дурно пахнущих, рыжих водорослей — подлетает существо размером с детскую ладонь, напоминающее… Фею? Значит, вот как они выглядят! Крошечные, миловидные девчушки, обряженные в однотипные чёрно-оранжевые платья в неодинаковый ромбик. Узкие корсеты и пышные подолы на хрупких фигурках смотрятся довольно комично. У всякой феи из-за спины выглядывают чудесные (чуть не сказал «чудовищные») крылья… Скорее даже не крылья, а щупальца — у одной они приняли форму извивающихся водных струй, у другой — поскрипывающих ледяных пластин, у третьей — языков бирюзового пламени. Сколько фей — столько и вариаций…

Такое впечатление, будто окружающее пространство рассечено невидимой сеткой, мелкой, зато вездесущей и крепкой. Завитражные обитальницы быстро-быстро перебирают крыльями, цепляются подвижными кончиками за перекрещивающиеся нити, сокрытые от постороннего глаза, и спокойно перемещаются в любом направлении. На незваных гостей они не обращают внимания, словно мы какие-нибудь невидимки.

Оборачиваюсь, терзаемый желанием поскорее обсудить увиденное:

— Это же феи, настоящие феи! Я их по-другому представлял, маленькими светлячками… А они вон какие на самом деле!

Гратт с Лацли следуют за мной, покидая капсулу — она молниеносно исчезает, будто и вовсе не было ни мрачных стен, ни сияющих жуков, ни скверно-характерного дерева. Странно: почему они почти не увязают в мягком полу, а я проваливаюсь по колено?

— В чём секрет здешней ходьбы?

— В восприятии. Мы себе видимся обновленными, лёгкими и невесомыми, а ты цепляешься за прежний вес, — поясняет Лацли, высматривая кого-то среди мельтешащих миниатюрных фигурок и появляющихся вещей.

— Не за что бы ни догадался! — бурчу, слегка раздражаясь: ничего более конкретного нельзя было сказать?

— Не дерзи — лучше представь, что ты перо, подхваченное ветром, — предлагает Гратт. — Сразу почувствуешь разницу.

— Я не умею воплощать, — признаюсь, слегка стесняясь.

Некстати вспоминается фея, утерянная в оживающем дворце — я попытался было поймать исполнительницу желаний, но, к сожалению, попавшаяся искорка тотчас потухла. Да, не выйдет из меня чародея, как бы бывший наставник ни старался.

— Сколько бы ты ни ошибался, это не повод опускать руки, малыш. Кто знает, может, следующий раз окажется решающим? — парирует волшебник.

— Хочешь сказать, успешным?

— Именно. Давай, закрывай глаза — будет легче сосредоточиться.

Со вздохом следую совету, не особо надеясь на удачу. «Я — перо, пойманное внезапным ураганным порывом», — мысленно повторяю, усиленно визуализируя (ещё одно умное словечко, позаимствованное у Гратта), будто я не человек.

— Отбрось сомнения! — слышится его голос. — Если не поверишь в успех, велик шанс, что останешься ни с чем.

— Я пытаюсь!

— Надо не пытаться, а делать!

— Хорошо-хорошо… Не отвлекай, пожалуйста!

Избегая дальнейших пререканий, сосредотачиваюсь на образном ряде: через некоторое время тело наполняется непривычной лёгкостью и взлетает, словно я воздушный змей, запущенный в небо, или пушинка, сдутая с одуванчика.

— Ой! Кажется, получилось?

— Поздравляю, коротышка, — доносится Лацлина похвала.

Открыв глаза, с удивлением отмечаю, что я самым настоящим образом парю над ковром.

— Слегка перестарался, но для первого раза отлично, — довольно отмечает Гратт, раздувшийся от гордости.

Больно щупаю себя за предплечья, часто-часто моргаю, ожесточённо трясу головой — пробую все известные средства, помогающие в борьбе с наваждениями. Вдруг, спутники решили подшутить и наслали правдоподобный морок? От них всякого можно ожидать!

— Успокойся, малыш. Это не розыгрыш! — говорит Гратт, угадав, о чём я думаю. Хотя… Помнится, он уже влезал в мою голову, чтобы скрыто от привратника посекретничать — почему б старому интригану не читать чужие мысли в придачу?

— Последний раз, когда я пытался чародействовать, ничего не удалось. Вот и сейчас, кто его знает? А вдруг?

— О каком последнем разе идёт речь? — уточняет Лацли.

Рассказываю о приключившемся во дворце: случайно увиденных феях, попытке поймать одну из них, огоньке, тут же потухшем в ладони… Волшебник слушает, не перебивая, но по хитрому выражению маски видно, что он задумал неладное. По окончанию истории Гратт вкрадчиво спрашивает:

— Скажи, что приключилось до того, как ты проник в каминную?

— Зачем тебе это?

— Будь добр, напомни. Старый я уже — с памятью что-то стало, — наигранно сокрушается тот.

— Пол ожил, — бурчу, повторно переживая ужас, охвативший при встрече с преобразившейся Риктой: кто бы мог подумать, что милый домашний котёнок обратится подобным чудовищем?

— О чём ты в тот момент думал?

— Вспоминал преотвратнейший травяной кисель. К чему ты клонишь?

Лацли берётся разъяснять:

— Не кипятись, Уль. Подумай лучше, какова разница между феями и киселём?

— Одних я ни разу в жизни не видел, другим — сыт по горло с детства, — выпаливаю, словно скороговорку, желая, чтобы мне скорей разъяснили, что к чему.

— Ииии? — дружно тянут назойливые спутники.

— Неужели? — внезапное озарение поражает своей простотой.

— Да, малыш, да! Кисель тебе надоел — ты прекрасно знаешь, каков он на вкус, поэтому чародейство не составит труда, — подытоживает ухмыляющийся старина Гратт. — А фей ты видел исключительно по картинкам в книгах — согласись, те изображения далеки от правды?

— Далеки, не спорю.

— Так вот, для воплощения реально существующего, надо хорошо представлять, как оно выглядит. Иначе ничего не выйдет, твои фантазии так и останутся воображением. Запомни, любой чародей работает только с образами и понятиями, которые ему знакомы. Единственный, кто способен воплощать фантазии — это Творец, но он, как ты знаешь, создал царство первопричин, обусловил жизнь и бесследно исчез.

— Зато теперь с визуализацией феи не возникнет проблем. — Лацли подмигивает кошачьим глазом, смешно шевелит усами и морщит влажный розовый нос. — Кстати, дайте знать, если заметите хранителя — он ростом с Уля и одет в шутовской костюм.

Послушно отвечаем «Хорошо», затем я продолжаю:

— Скажите, привратник, все эти предметы, выскакивающие из пола — это же потерянные вещи, да?

— Именно! Их по лабиринту доставляют в хранилище, в котором мы, собственно, находимся. Затем их распределяют по соответствующим сейфам и ячейкам.

— Что такое сейфы?

— Вон, смотри!

С интересом разглядываю гигантские золотистые шары, состоящие из множества сот — наверное, именно под этими шестигранниками, надёжно закупоренными чем-то, похожим на серебристую паутину, подразумеваются ячейки. Из стыков между ячейками растут извивающиеся жгуты, которые по очереди то загораются, то потухают, погружая окружающее пространство в мягко-жёлтый свет. Чудные шары отдалённо напоминают пчелиные гнёзда, разросшиеся до размеров замка… Или даже нескольких? Трудяги-феи то и дело подносят к ним подобранные вещи, залетают в открывающиеся отверстия и, оставив добычу где-то в глубине, покидают ячейки, спеша к облакообразному полу за новым грузом.

— Сколько ж их здесь?

— Сейфов, в смысле? — переспрашивает Лацли. — Не трудись — за жизнь не сочтёшь.

Действительно, всюду, куда дотягивается пытливый взгляд, видятся величественные шары. Кажется, будто мы очутились на нижней из двух параллельно-бесконечных плоскостей, пространство между которыми заполнено сейфами, оберегающими потерянные вещи.

Оторвавшись от причудливой картины, задираю голову и отваживаюсь внимательнее изучить потолок: высоко-высоко — там, где в нашем мире обычно летают птицы — застыли каменные потёки, похожие на бахрому, свисающую с пещерных сводов. Говорил же, что небо и землю поменяли местами!

— Ау! — внезапный вой, испускаемый из волчьей глотки Лацли, отвлекает от созерцания хранилищных небес. — Илцал, что же ты наделал?

С удивлением наблюдаю, как потерянные вещи, до недавних пор выскакивающие из пола в строгом порядке, начинают налетать друг на друга, путаться, переплетаться, разбиваться в дребезги… Вот то и дело моргающий одинокий глаз поглощается бесформенным туманным комком, из которого временами проблёскивает сосновый лес и доносятся людские голоса. А вот изящная фарфоровая ваза разлетается, не выдержав столкновения с молотком растяпы-кузнеца. О, два невиданных зверя — белых пушистых комочка с большими листовидными ушами — перегрызлись: остервенело вырывают друг из друга клочки шерсти в попытке добраться до ушей противника.

— Началось, — констатирует старина Гратт с таким видом, словно знал всё наперёд и нисколечко не поразился.

— Неприятности?

— В некотором роде. В хранилище прибывают грузы, сортируемые Илцалом, а он, как ты слышал, не особо блюдёт порядок.

— Пропало! Всё пропало! — сокрушается привратник, в отчаянии хватаясь за голову. — Где же Ласка? Почему она не отзывается? А горевика на острове осталась…

Надрывный вопль снова переходит в вой, на фоне которого приходится повышать голос:

— Глянь, старина Гратт, не тот ли это шут, которого искал Лацли? — указываю на нелепую фигурку, мелькающую вдали.

— Какой он шут? — возмущается волшебник, словно я только что оскорбил его лучшего друга. — Он смотритель! Шутт! Имя произносится торжественно, с большой буквы и с двумя «т» на конце. Эй, страдалец, на горизонте возник твой коллега!

— Где? — мотает головой Лацли, напяливая морду шакала. — Вокруг — стихийное бедствие, а он изволит прохлаждаться.

Внезапно откуда-то сверху раздаётся едкий голос:

— А король-то голый!

С объёмной бочки, которую фея тащит в хранилище, спрыгивает карлик и, совершив несколько головокружительный переворотов, приземляется перед нами.

— Не стыдно, личество? Ай-яй-яй! — продолжает он, вонзая в меня острый взгляд ядовито-жёлтых, почти оранжевых глаз. Наверное, такое ощущение испытываешь, когда пронзают тяжёлым копьём или чем-нибудь не менее смертоносным. Поразительная сила воздействия! Вот только с чего он решил, что может безнаказанно надо мной потешаться? Я болезненно отношусь ко всякого рода (как прямым, так и скрытым) насмешкам и розыгрышам — в своё время достаточно натерпелся!

— Шутт! — кричит привратник.

Волшебник склоняется в лёгком поклоне, а я, ослушавшись завуалированного указа, плюю на торжественность и заявляю:

— Во-первых, королевич, а, во-вторых, я в штанах — остальную одежду забыл на острове.

Старина Гратт пихает локтем в бок с такой силой, что, корчась от боли, я нагибаюсь. Шутт тотчас подскакивает и кидает на скрюченную шею неизвестно откуда взявшийся венок из увядших, но всё ещё на удивление вонючих цветов.

— Так и быть, прикрою твоё бесстыдство, — мерзко хихикает он, отскакивая и приплясывая, будто ненормальный.

— Зачем к гостю пристал? Скажи лучше, как ты мог допустить такой бардак? — кричит Лацли, дико вращая глазами (Таким раздражённым мне его ещё не доводилось видеть). — Столько оборотов колеса всё было спокойно! Почему не просмотрел сегодня линии лабиринта? Не решил проблему в корне?

Карлик становится на мостик, подкидывает ноги верх и выпрямляется на руках — при всех этих акробатических ухищрениях он умудряется не выпускать собеседника из виду. С подобными способностями ему надо не в смотрители, а в циркачи — примут с почестями, ещё и доверят самые сложные трюки.

Ловлю момент, чтобы рассмотреть нового знакомца: он вырядился в чёрно-оранжевые рубаху и брюки — точь-в-точь из такой же ткани пошиты платья фей. Шутт похож на лопоухого недоростка с подчёркнуто глупым выражением изрядно морщинистого лица. И лишь глаза выдают завитражного обитателя — они настолько контрастируют с остальной внешностью, что волей-неволей задаёшься вопросом, как это возможно. Впрочем, пора привыкнуть, что здесь возможно практически всё.

— В хранилище царила полнейшая скукота! — ноет смотритель, похныкивая, реалистично хлюпая носом и тряся головой, отчего бубенцы на рогатом колпаке тонко позвякивают. — Бррр! Аж противно! Всю свою тоскливую жизнь я искал развлечений, и нынче — о радость — новый привратник ниспослал их!

— Ты приставлен следить за порядком! — закипает Лацли.

— Я приставлен рассортировывать грузы, — огрызается Шутт. — Мне стало чуточку веселее, а ты нудное и нелепое существо, Лац. Изыди из моих владений — не мешай работать!

— Что ты себе позволяешь? Ладно б наедине были, так ты… — привратник аж захлёбывается негодованием.

Шутт хохочет, подражая гиене, ловко встаёт на ноги и, ухватившись за пролетающий мимо корень дерева, поднимается в воздух.

— Стой! — Лацли хватает его за ноги и скидывает вниз. — Разговор не закончен.

Шутт смешно взмахнув руками, ныряет в мягкий пол и исчезает в его непостижимых глубинах.

— Уважаемые, — вмешивается Гратт, — не могли бы вы снабдить нас лишне феей, пока будете выяснять отношения. Думаю, посторонним незачем присутствовать при ссорах.

— И то правда, — выныривает смотритель, отплёвываясь от облачного пуха. — А куда вам?

— К торговке выходами, но сперва за рифмованным мёдом залететь бы.

— Это верно! Кто ж посмеет показаться миле, не владея стихоплётством? Ну-ка, 882АШ, сопроводи гостей в ячейку медового зверя, — приторным тоном лепечет смотритель. — Того, которой чёрный. Смотри, не перепутай, а то крылья обгрызу, хи-хи-хи…

— Слушаюсь и повинуюсь! — отзывается фея. — Доброго времени суток, незнакомцы. Я буду вас сопровождать.

— Крайне приятно! — маска волшебника расплывается в широкой улыбке.

— Старина Гратт, зачем нам понадобился мёд? К чему этот спектакль? — ворчливо осведомляюсь, ожидая исчерпывающих ответов — собственная неосведомлённость порядком надоела.

— Помолчи хоть немного, — шипит тот. — В своё время всё расскажу, а теперь убираемся отсюда, пока не поздно.