6. Сделка

Дом Леже представлял собой то творение человеческих рук, которое создают не сколько из желания иметь крышу над головой, сколько ради статуса и привлечения внимания. Он занял подобающее место среди своих величавых братьев, расположенных в самом престижном квартале города.

Тут обосновалась элита, что была далека от ремесел и тяжелого труда. Дома жались друг к другу и, будто от невозможности расти в ширь, тянулись вверх. Управленцы всех мастей, денежные дельцы, люди искусства и независимые лавочники украшали их в меру своей фантазии и оригинальности.

Эдвард редко забирался в подобные районы: встретить полицейского здесь было куда вероятнее, чем покупателя запрещенных эликсиров. В окружении разодетых горожан он чувствовал себя неуютно: казалось, даже лакеи, одетые в ливреи своих господ, выглядели достойнее. Из-за страха слежки и обостренной подозрительности Эдвард постоянно оглядывался, и то и дело ловил на себе оценивающие взгляды. Это беспокоило его: сейчас, когда Жасинт подобралась так близко, ему следовало оставаться незаметным, а не щеголять в посредственном костюме по главной улице.

Дом Жака Леже отличало наличие вывески: доктор не только занимался врачеванием, но и содержал собственную аптекарскую лавку. Переступив порог вслед за Грасьенн, Эдвард осмотрелся.

Помещение было поделено на две части. Одна была отгорожена и явно предназначалась для работы мастера: на большом столе лежали инструменты — ложки и салфетки, оловянные миски и чаши разной глубины; открытые полки шкафа заняли стеклянные колбы, наполненные мазями и сушеными травами; у очага стояла дровница и каминная решетка, над ним — тренога. Вторую, сравнительно меньшую, часть помещения занял прилавок, у которого немолодая женщина, в отсутствие покупателей, наматывала нити на деревянные палочки.

Грасьенн направилась к ней.

— Здравствуй, тетушка, — напряженно произнесла она. — Позволь представить нашего гостя.

Эдвард поспешил опередить ее прежде, чем она назовет настоящее имя:

— Эжен Брюней к вашим услугам, — произнес он, снимая шляпу.

Грасьенн, похоже, растерялась: вместо того, чтобы подыграть ему, она замолкла, глупо хлопая ресницами. Но ее тетушка, похоже, не придала этому значения, отложила спицы в сторону и благосклонно кивнула.

— Ну же, дитя, — добродушно произнес Эдвард, поторапливая Грасьенн. — Скажи, кто эта прекрасная, подобная Венере, мадмуазель, что предстала перед моим взором?

— Да. Конечно, месье, — она предпочитала не смотреть в его сторону, уткнувшись носом в пол. — Позвольте представить мою тетушку, Валери Леже, хозяйку нашей лавки, верную супругу и любящую мать.

Валери. Так вот чьим именем назвалась Грасьенн. Лучше б придумала иное: кто знает, как скоро Коготь выйдет на след.

В том, что Жасинт вернется, сомнений не было. Она обнаружит дом пустым — что тогда? Будет расспрашивать нищих, в достаточном количестве слоняющихся по улицам: кто-то из них да приметил помощницу доктора. Помощница, доктор, «Валери» — связать их воедино мог даже дурак, чего уж говорить о лучших ищейках Ордена. Они выйдут на Жака, вопрос времени, и Грасьенн только облегчила им задачу.

— Я польщен, — Эдвард чуть прикрыл глаза и расплылся в льстивой улыбке.

Он подхватил протянутую ему руку и нежно коснулся ее губами. Сказать по правде, до вечно юной и прекрасной Венеры тетке Грасьенн было далеко: ее красота в силу возраста уже начала увядать, спина ссутулилась от работы, а кожа, иссушенная ветром и солнцем, начала собираться в тонкие морщинки. Но какой бы ни была правда, красивая ложь всегда нравилась женщинам больше, потому Валери с искренним радушием поприветствовала его в ответ:

— Рада нашему знакомству, месье Брюней. Эжен… Эжен… Кажется, припоминаю! Муж ожидает в кабинете, я вас провожу.

Эдвард очень сомневался, что Валери действительно что-то припомнила, ведь никакого Эжена доктор, разумеется, не ждал. Однако услужливость хозяйки не могла не радовать:

— Буду весьма признателен, — очередная фальшивая улыбка, что подкупает сердца.

— Грасьенн! — голос Валери, обращенный к племяннице, был сухим и требовательным. — Не слоняйся без дела, последи-ка за прилавком.

— Да, тетушка, — послушно согласилась девушка, и они обменялись местами.

— Ты какая-то нерасторопная сегодня, — Валери пристально посмотрела на племянницу. — И бледная, как покойница. Чего это с тобой? Ты чай не заболела?

— Все хорошо, тетушка. Живот скрутило, — соврала та.

От этих слов Эдварду стало не по себе: он-то знал истинную причину ее бледности — произошедшее в его доме сильно впечатлило девицу. Но ничего, скоро придет в себя. Не его вина, что она оказалась такой трепетной и ранимой.

— Хорошо, — Валери легко проглотила ложь Грасьенн и, кокетливо улыбнувшись, предложила Эдварду следовать за ней.

Он решил, что, пожалуй, ему удалось если не очаровать ее, то произвести хорошее впечатление. Она провела его к двери, за которой оказалась лестница, обрамленная резными перилами. Эдвард покачал головой — толку от этих украшательств, когда они все равно не на виду?

— Прекрасная работа, — заметил он, скользя рукой по дереву.

— Это правда, — отозвалась Валери, поднимаясь. — Лестницу делал Маттео Мантовани, известный тосканский мастер, муж очень ею гордится.

Эдвард едва не закатил глаза: нашли же повод для гордости. Хорошо, если этот прославленный «тосканский мастер» не какой-нибудь нормандский проходимец, содравший за свои услуги втридорога. Интересно, будет ли Жак столь расточителен после визита карателей?

Признаться, судьба самого Жака не сильно волновала Эдварда — он намеривался оставить семейство Леже до того, как Орден выйдет на них. Однако прежде, чем покинуть Ди, он надеялся вытянуть из доктора как можно больше денег, столь необходимых в дороге. Пока у Эдварда не хватало средств ни для покупки ездовой лошади, ни для провизии. Он прекрасно понимал, что даже если удастся выйти за пределы города, без коня у него не было и шанса. Путешествовать же экипажем или менять лошадей на постоялых дворах было слишком приметно.

Вероятность, что его поймают, становилась все более явной и грозной. Эдвард и ранее чувствовал, что каждый день приближал его к гибели, загонял в смертельный тупик, но визит Жасинт застал его врасплох, дал ясно понять, как близко подобралась опасность.

Хорошо, что Грасьенн будет молчать о произошедшем. Эдвард старался не врать, убеждая девушку ничего не рассказывать родным: в его истории мадам Коготь предстала коварной и двуликой, Орден мертрайеров — бессердечным и несправедливым, а он сам — жертвой обстоятельств. Ведь если бы он не заставил Грасьенн действовать по его указке, если бы не угрожал ей, девушка могла пострадать от бессмысленной жестокости Ордена точно также, как он сам, просто оттого, что оказалась рядом. Теперь же, ради собственной безопасности, ей следует держать все в тайне: за сокрытие преступника с ней церемониться не будут.

Он намеревался поговорить с Грасьенн еще раз, но позже: сейчас девушка была напугана и потому послушна, но кто знает, как она будет вести себя дальше.

Валери сошла с лестницы на третьем этаже и повела Эдварда через комнаты. Его глаза цеплялись за детали и предметы, но вовсе не так, как цепляется за них глаз обычного зеваки: он запоминал, куда и как шел, создавал в голове план, схему помещений, отмечал, где двери были закрыты, а где — нет, у которых из них была щеколда или замок, как далеко находились окна и насколько они были широки. Беспечность и праздное созерцание давно стали непозволительны для беглого мертрайера.

Но более всего в глаза бросалась роскошь, которой могли позавидовать и зажиточные сеньоры. Эдвард так отвык от богатого убранства, что оно казалось ему вычурным и чрезмерным, заполненные мебелью комнаты — тесными, а белье на постелях — слишком чистым для отдыха. Стены украшали картины в богатых рамах, они неприятно напоминали Эдварду о доме, с той лишь разницей, что здесь они были размещены хаотично и безвкусно: фламандский маньеризм соседствовал с классическими портретами; гобелен с сюжетом охоты висел в углу, в то время как дешевый эстамп, расположившись над комодом, занимал середину стены.

Комнаты, к их великому несчастью, наполняли и прочие предметы искусства, как настоящие, так и поддельные. Бронзовые статуэтки, вазы из позолоченного серебра — Эдварду казалось, что в дом натащили все, что могли скупить. Что ж, месье Леже, вам осталось только обзавестись голубятней, а у порога навалить кучу навоза — авось, так хотя бы крестьяне по достоинству оценят вашу состоятельность.

Валери остановилась у закрытой двери и ненавязчиво постучала:

— Дорогой, к тебе пришли.

— Кто?

— Эжен Брюней.

Эдвард вздохнул. Меньше всего ему хотелось начинать разговор с оправданий касаемо имени. И без того водить Жака за нос будет непросто: при первой встрече он показался довольно ушлым и хитрым типом.

Недолгое молчание, и голос из-за двери коротко ответил:

— Пусть войдет.

Валери впустила Эдварда и, поприветствовав мужа, вышла, оставив их наедине.

Просторный кабинет Жака по своим размерам превосходил многие комнаты в доме, а уж по нелепости оформления ему вовсе не было равных: на прикроватную тумбу была демонстративно поставлена шкатулка, имитирующая мрамор; промасленную бумагу узкого окна стыдливо прикрывала тяжелая, расшитая золотой нитью штора; на ее фоне стеновая обшивка контрастировала нежностью арабески. Посреди кабинета располагался письменный стол — король в этом миниатюрном дворце: краснодеревный, восьминогий, увенчанный медными канделябрами. За ним восседал доктор Леже. Откинувшись на спинку сиденья и упираясь руками в подлокотники, он опустил пухлый нос в свежий выпуск «Новостей литературной республики», невесть как дошедший до Ди.

— Месье Леже, — Эдвард позволил себе легкий поклон. — Я с нетерпением ждал нашей встречи, чтобы выразить вам свое почтение и безграничную благодарность за спасение моей жизни.

Он обвел комнату полным восторга взглядом и добавил:

— Я также считаю своим долгом сообщить, что у вас потрясающий вкус. Никогда прежде мне не доводилось видеть такого разнообразия живописи и декора.

Жак посмотрел на него исподлобья и презрительно хмыкнул:

— А мне не доводилось встречать прежде такого разнообразия имен. Эдвард Верт, Эжен Брюней, кое-кто сказал, что ты называешься Леонардом Давье.

Внутри у Эдварда похолодело.

— Кое-кто?

— Да, — Жак махнул рукой, будто сказанное было чем-то пустяковым и незначительным. — Интересовалась тобой одна женщина.

Мысли носились в голове бешеными псами. Если это была мадам Коготь, что ей сказал доктор? Сдал его? Потому Жасинт пришла к его дому? Но почему тогда оставила его? Почему каратели не устроили засаду здесь, у Жака? Или устроили?

Эдвард пожалел, что перед выходом не принял эликсир, что усилил бы его слабое тело: в случае ловушки быстрая реакция была ему крайне важна.

— Женщина, — задумчиво повторил он. — Надеюсь, красивая?

— Не переживай, дорогой, я тебя не выдал, — довольный, расплывающийся в улыбке Жак напоминал своим видом жабу. — Ведь у нас был уговор, свою часть я выполнил, а что касается твоей...

— И я готов исполнить то, что обещал, — сказал Эдвард.

Доктор смотрел на него острым, хищным взглядом. Несмотря на это, Эдвард успокоился: жадность до знаний мертрайеров перевесила осторожность и осмотрительность Жака. Он понимал в полной мере, с кем имеет дело, хотя вряд ли осознавал последствия. Когда он предпочел утаить Эдварда, когда возжелал запрещенных книг, он подписал себе смертный приговор. Жак был слеп, чтобы усмотреть, предвидеть это: его взор туманила близкая нажива и возможности, что открывали тайны Ордена. Какой доктор не мечтает, чтобы его пациенты волшебным образом исцелялись от компрессов и микстур, чтобы смертельные раны затягивались на глазах, а болезни отступали? Кроме бесчисленных благодарностей это принесло бы славу, успех и, разумеется, большой доход.

Жак оставил журнал на столе и жестом указал на канапе:

— Присаживайся.

Эдвард без возражений проследовал к кушетке, считая самым благоразумным в сложившейся ситуации молчать. Инициативу в их разговоре с первых фраз вырвал Жак, так пусть все складывается по его воле до тех пор, пока это выгодно самому Эдварду.

— Мы приступим завтра, — распорядился Леже. — Я хотел начать сегодня, но вечер — не время для учения. Мы уложимся в два дня?

Эдвард прикинул, как скоро каратели Ордена могли найти все зацепки и выйти на доктора, и сколько нужно ему, чтобы обзавестись какими-либо средствами и собраться в дорогу.

— Боюсь, что нет, — Эдвард покачал головой. — В два дня я смогу рассказать основы нашего мастерства, но это лишь необходимая теория, для практики нужно больше.

По тому, как опустились уголки губ, было понятно, что ответ разочаровал Жака.

— Неделя, месье, — добавил Эдвард. — Гарантирую, к следующему дню Меркурия вы будете знать все, что было оговорено. И тут я готов предложить вам большее, — Эдвард сплел пальцы рук. — Среди моих книг есть особый сборник. Пожалуй, он является главным среди прочих. Его текст блеклый и бессмысленный для непосвященного, но для человека понимающего он — величайшее сокровище. Я научу читать его, научу видеть тайное, сокрытое меж страниц вязью букв.

— С чего это? — недоверчиво спросил Жак.

— Как я сказал ранее, я очень благодарен за свое спасение.

— Что ж, рад это слышать.

Эдвард свободно откинулся на кушетке, стараясь придать себе вид уверенный и расслабленный, но на деле он был крайне сосредоточен, ведь теперь ему предстоял следующий этап разговора, от успеха которого зависело очень многое:

— С вами приятно иметь дело, доктор. Потому я хотел бы заключить еще одну сделку.

Жак усмехнулся:

— Ты сперва рассчитайся с этой, — он взял в руки журнал, намереваясь вновь обратиться к чтению.

Столь пренебрежительное отношение раздражало: приглашение на обед без обеда, манера разговора — все это уязвляло Эдварда. Он не какой-нибудь босяк, которому польстила бы встреча в богатом кабинете и короткая аудиенция.

— Отложите ваш журнал, месье, ведь мы говорим о литературе, о которой не пишут в сборниках, — не желая казаться излишне грубым, Эдвард продолжил более деликатно. — Я заметил, что вы большой ценитель искусства. Вероятно, у вас есть собственная библиотека?

Жак неопределенно двинул бровью, но оставил «Новости литературной республики» в покое.

— По итогам нашей предыдущей встречи вы стали обладателем одной книги и пяти эликсиров, — напомнил Эдвард. — В знак моей признательности я дарю вам еще один талмуд, который по своей сути — ключ, что открывает все двери сложной алхимической науки. Однако вам известна только одна из них, под названием «Сборник трав».

— Давай уже к делу, дорогой, — вздохнул Жак. — Ты ходишь вокруг да около.

Пропустив замечание мимо ушей, Эдвард продолжил:

— Дабы облагородить тело, я планирую путешествие. Вы видели мою коллекцию журналов и книг. Увы, взять их с собой я не смогу, но и оставить — тоже. Не хотели бы вы пополнить свою библиотеку книгами Ордена мертрайеров? С полученным «ключом» вы сможете расшифровать их все, став обладателем воистину редких и глубоких знаний.

— И сколько ты просишь за свою коллекцию?

Доктор неприятно, будто с издевкой, выделил последнее слово. В прочем, даже так он спрашивал о цене — хороший знак.

— Сотню ливров.

Глухой, булькающий смех Жака был похож на кваканье. Ну точно, как жаба. Он смеялся долго, с наслаждением, едва не запрокидывая голову.

— Ох, повеселил ты меня, — ладонью он стер с глаз несуществующие слезинки. — Подумать только. Сотня ливров!

Пальцы Эдварда непроизвольно собрались в кулак.

— Цена лишь кажется высокой, — спокойно ответил он. — Каждая книга стоит не менее четырех экю, так что мое предложение весьма выгодно.

Жак покачал головой:

— А теперь послушай, что я скажу о выгоде, — он поерзал на стуле, усаживаясь удобнее. — Я мог бы сдать тебя женщине, что работает на Орден, и тогда я получил бы втрое больше, чем ты предлагаешь потратить.

— Это разовый доход, я же предлагаю выгодное вложение, — поспешил заметить Эдвард.

— А еще я мог бы не соглашаться ни на какие сделки, — продолжил месье Леже, будто не слышав его. — И знаешь, что было бы тогда?

— Вы упустили бы шанс заполучить книги сейчас и покупали бы их позже у непроверенных лиц по более дорогой цене.

— А теперь давай начистоту.

Тон Жака, твердый и непоколебимый, не предвещал ничего хорошего.

— Ты, мой дорогой, простой голодранец, которому очень нужны деньги. Хорошо еще, что не предлагаешь мне купить твои панталоны за десяток-другой ливров.

Эдвард сжал зубы, чтобы с языка не сорвалось ответное оскорбление.

— И, конечно, будучи в бегах, — Жак снова расплылся в противной ухмылке, — ой, прости, будучи в путешествии, как ты сказал, не сподручно таскать с собой маленькую библиотеку. Если я сейчас не пойду тебе навстречу, ты, вероятно, бросишь все и исчезнешь из Ди. И теперь скажи, к чему мне платить за то, что через неделю достанется даром?

— Вы надеетесь меня обокрасть, когда я уйду из города?

— Мы это уже обсуждали. Кража у вора — не кража вовсе, — Жак наклонился к столу, навалившись на красное дерево всем телом. — В конце концов, если эти книги действительно так дороги, найди ценителя. О, я бы посмотрел на того дурака, что скупает мертрайерские издания по четыре экю.

Да, тут противопоставить было нечего: действительно, такой дурак вряд ли найдется, особенно за неделю. Да и искать его в Ди после провальной сделки, что едва не стоила Эдварду жизни, было самоубийством.

— Вы правы, месье, — оставалось лишь развести руками. — Мне нужны деньги. И пока вы — единственный, кому я могу предложить свою коллекцию.

Жак выразительно поднял брови — «Ну, как я и сказал».

— Но, если мне не удастся найти покупателя, я их не оставлю, — Эдвард смотрел доктору в глаза. — За время, что мы посветим вашему обучению, вы поймете, почему. Неспроста Орден запрещает распространение своих секретов под страхом казни — секреты эти опасны. Я надеялся, что вы, спасающий жизни, будете достойным хранителем этих знаний. Но...

Эдвард громко вздохнул, выражая все разочарование и печаль:

— Если я больше не найду того, кому смогу сделать подобное предложение, я сожгу все, что у меня есть.

Жак изменился в лице: улыбка его померкла, в глазах отразилось недоумение.

— Блеф!

— Посмотрим?

Глаза доктора сощурились: теперь он вглядывался в собеседника, словно по внешности оценивал весомость его слов.

— Я сожгу книги, месье. Клянусь.

— Десять экю.

Наконец-то! Сердце Эдварда забилось чаще от волнения. Проклятый доктор предложил свою цену!

— Месье, я их сожгу. Двадцать, и не меньше.

Указательный палец Жака нервно постукивал по столу.

— Пятнадцать.

Это уже что-то. За такие деньги можно было взять лошадку, но снаряжение и провизия тоже стоили немало.

— Месье...

— Да гори они в Геенне! — воскликнул Жак. — Я больше не дам. Пятнадцать экю или сжигай все на радость чертям.

Эдвард молчал. Это не та цена, на которой он намеревался сойтись: пятнадцать экю — сорок пять ливров — вдвое меньше изначальной стоимости. Это лучше, чем ничего, и, тем не менее, недостаточно. Рискнуть и поднять цену? Нет, Жак не готов торговаться дальше. Угрозы — бессмысленно, ложь — уже не поможет. Оставалось довольствоваться малым.

— Хорошо, — протянул Эдвард. — Пятнадцать экю и крыша над головой.

— Что? — не понял Жак. — У тебя уже есть жилье.

— Мне нужно новое.

Теперь настало время доктору задуматься над предложением. Эдвард наблюдал, как он, напряженно дыша, тер подбородок, и мысленно уже ликовал: Жак не мог отказать ему.

— И что же ты хочешь? — язвительно спросил тот. — Чтобы я приобрел тебе замок?

— Было бы неплохо, — в тон ему ответил Эдвард. — Но меня устроит и комната в доме, — помедлив, он добавил. — С едой.

Это прозвучало так жалко, что даже самому стало противно от унижения. Вот до чего он докатился: просил подачку на пропитание. Увы, он был согласен, пожалуй, на любой клоповник, лишь бы там хорошо кормили. Пусть вкус пищи поблек для него, голод давал о себе знать.

Жак довольно усмехнулся.

— Грасьенн! — громко позвал он и, обращаясь к Эдварду, озвучил свое решение. — Ты остаешься у меня. Деньги получишь потом.

Эдвард выждал несколько секунд, потом попробовал изменить и это решение в свою пользу:

— Может, я все же могу рассчитывать на десяток ливров в день?

— Не можешь, — отрезал Жак. — Выполни хоть что-нибудь из обещанного, тогда поговорим. Пустые слова мне ни к чему.

Он вновь окликнул племянницу и вновь не дождался ответа.

— Что ж за девчонка. Где ее черти носят? Впору хоть слугу нанимай, — под нос пробубнил Жак. — Колен!

На этот зов тут же откликнулся мальчишеский голос, его обладатель явился в кабинет через несколько секунд. Это был темноволосый паренек лет десяти, аккуратно одетый и причесанный.

— Где твоя кузина? — спросил Жак, стоило мальчику появиться на пороге.

— У себя, бать. Ей нездоровится.

— Ладно, — вздохнул Жак. — Тогда скажи матери, чтобы подготовила комнату. Наш гость, — он искоса глянул на Эдварда. — Эжен Брюней остается с нами на некоторое время.

Колен с интересом посмотрел на незнакомца.

— Хорошо, — сказал он и исчез за дверью.

Эдвард расслабленно откинулся на кушетке. На этот раз он действительно чувствовал себя свободно: пусть все прошло не идеально, ему удалось обзавестись жильем, временем, чтобы собраться в дорогу, и, главное, средствами.

— Я благодарен, месье Леже. Вы так добры.

— Эдвард Верт, — обратился к нему Жак, назвав настоящее имя. — Не заставляй меня жалеть о моей доброте.

— Ни в коем случае, — пообещал Эдвард.

Про себя же он злорадно подумал, что о своей «доброте» доктор будет жалеть уже позже. Но его, Эдварда, это уже не касалось.

* * *

Огонь свечей плавно покачивался, сопротивляясь воздушному потоку. Свет бы слишком тускл, чтобы осветить комнаты, но одновременно достаточно ярок, чтобы резать глаза. Жак старался держать канделябр поодаль, чтобы не натыкаться на пламя взглядом.

Голову его вновь сдавил обруч тупой боли, отчего зрение стало нежным и чувствительным, а слух — тонким, внимательным к шорохам. Жак мечтал скорее очутиться в постели и заснуть крепким сном под легкий, дурманяще-сладкий запах сандала и апельсинового масла. Так он впадет в небытие до утра, пока марево его сна не рассеется от птичьей трели.

Но прежде, чем он позволит себе отдых, он повидает Грасьенн. Она пропала в своей комнате на целый день и даже не спустилась к ужину, ссылаясь на плохое самочувствие. Какой же он доктор, коли позволит хвори завестись в собственном доме?

Грасьенн-Грасьенн, сколько ж с тобой забот!

Он надеялся, что, повзрослев, девочка наберет сил, что необходимы женщинам для хорошего потомства, поправится в теле и станет менее капризной. Но, увы. Должно быть, сильная кровь Леже была изрядно попорчена кровью Пуатра, к которым принадлежала мать девочки — та тоже окрепла лишь годам к двадцати.

Остановившись у входа в комнату, Жак достал звенящую связку. У него, как хозяина, были ключи от всех дверей. Иногда, когда дети слишком шалили, он мог запереть их в комнатах на день-другой, что, несомненно, служило хорошим воспитательным уроком. На удивление Жака, резной металл застрял у входа в замочную скважину: племянница заперлась сама, оставив свой ключ в замке.

— Кто там? — подала голос Грасьенн.

— Это я. Открой.

Она выполнила просьбу и, пропуская его, отошла вглубь комнаты. Канделябр уместился на комоде, дверь снова была закрыта, и Жак, устало потирая виски, сел на край не заправленной кровати. Ночное платье Грасьенн белело во мраке и сливалось с постельным бельем: девушка уселась на ложе, спрятав голые ноги под одеяло. Прежде, чем Жак успел спросить ее о самочувствии, она придвинулась ближе и тихим шепотом произнесла:

— Дядя, прогони его, — ее опухшие глаза безумно блестели, отражая желтые огни канделябра. — Умоляю, прогони его!

— Тише-тише, — так же шепотом ответил Жак. Он протянул руку и коснулся лба племянницы. — Что ты такое говоришь?

Грасьенн отпрянула.

— Дядя, Эдвард — опасный человек. Ему не место в нашем доме. Прогони его, прошу!

Выходит, это не лихорадка мучала девушку, а страх перед новым постояльцем. Чем же этот недомертрайер так напугал маленькую мышку? Нужно ее как-то успокоить, чтобы она не натворила глупостей.

Жак поправил одеяло, заботливо накрывая плечи Грасьенн:

— Расскажи мне все.

Ее рассказ был сбивчивым, наполненным чувствами больше, чем рассудком, отчего особенно не понравился Жаку.

— Не бойся, Грас, — он обнял племянницу и поцеловал ее лоб. — Я все знаю. Я разберусь.

— Когда? — в ее голосе слышалось недоверие.

Голова Жака гудела и требовала отдыха, возиться с Грасьенн хотелось все меньше. В обычной ситуации он бы накричал на нее, чтобы та подобрала сопли и не раскисала, но в этот раз, как бы ему не хотелось забыться в мягкой постели, он сидел рядом с племянницей, гладил ее по голове и уверял самым спокойным тоном:

— Скоро.

Он давал себе дня три-четыре, чтобы добиться от бывшего мертрайера всего, что было нужно. После, ранее оговоренного срока, он передаст его Ордену, и тогда Эдвард Верт, он же Эжен Брюней, он же… кем бы он там ни назывался!.. исчезнет из их жизни.

— Ордену нужно время, чтобы приготовиться к его поимке, понимаешь? И нам выделена важная, ответственная роль: мы должны задержать этого преступника, отвести его подозрения и притом неустанно следить за ним, чтобы он не сбежал или не придумал чего дурного.

Дыхание Грасьенн было резким и хриплым, как бывает, когда плач рвется наружу, а слезы уже закончились.

— И мы должны быть сильными и смелыми. Мы, подданные своего короля, верные идеалам нашего государства, не позволим преступникам праздно шататься на улицах нашего города.

Племянница, шмыгая носом, кивнула в ответ.

— Ты будешь следить за ним.

— Я? — казалось, девочка не верила своим ушам.

— Он знает тебя, верит, что ты его не выдашь и, похоже, не видит в тебе угрозы. Если будешь избегать его, он может почуять неладное.

— Но дядюшка...

— Тс-с-с, — он крепче обнял ее за плечи. — Ты справишься, я в тебя верю. Всего несколько дней, Грас. Несколько дней, и мы больше никогда не увидим этого бандита. Обещаю.