3

Кзарина смогла немного восстановить себя. Она лежала в грязи в разобранном виде. Демон гордыни, грязь и тьма! В её теле всё ещё происходили какие-то процессы (вроде тока крови по сосудам или жизнедеятельность клеток), которые генерировали крупицы энергии, которые демоница собирала, как человек, умирающий от жажды и высасывающий росу с растений. Хотя, скорее, уже умерший. Пустынная мумия, лет тысячу мечтающая о воде.

Вместе с восстановлением тела она изменяла свои глаза (падение уже проделало часть работы, можно было сразу начать с чистого листа), чтобы видеть в темноте. Рядом ходила альма ростом до колена (хотя колено суккуба могло остаться где-то вверху), на единственных конечностях — двух ногах. У живой штуки был длинный хвост и вытянутая голова, как у муравьеда (если бы у него была гусиная шея), с двумя рожками, как у улитки. Существо деловито ходило у ручейка и опускало хвост в воду. Возможно, это был аудитор мелких ручьёв или Перелом вдавил её виду рот в хвост.

Кзарина медленно (как удачно совпало, что сейчас она не была способна на быстроту) подползала к этой альме. Альма же беспечно жила своей донной жизнью, не обращая внимания на подкрадывающегося высшего суккуба. Ах, думаешь, этот медленный кусок мяса не опасен для тебя? Только подожди ещё пару часов, вот тогда посмотрим, кто будет смеяться последним. Хотя, этой альмы будет недостаточно, чтобы восстановить функции смеха в организме. Ну ладно, но ещё пару альм — и вот тогда мы похохочем.

Отчаянно ищущий хоть намёк на свет глаз суккуба был грубо ослеплен приближающимся ярким светом. А бегемотоподобный топот отбросил все сомнения — паладин возвращался. Альма юркнула в воду и скрылась. Предательница! Могла бы стать моим обедом!

Кзарина закрыла, какой могла, глаз, но даже через веки свет настырно проникал в её мозг. Хорошо, что другой глаз закатился под её тело и видел темноту.Свет стал совсем близко, и она почувствовала его всеми остатками своего тела. Паладин.

— Демонесса? — позвал он.

Она смогла издать лишь стон, причём не классический: без использования лёгких, горла или рта, а с помощью каких-то других загадочных внутренних органов или их ошмётков. Вот тебе и демоническое изящество. Зато оригинально.

— Я не могу вылезти, стенки не выдерживают моего веса, — сообщил паладин. — И пальцы доспеха (если он показал свои пальцы, то демоница, разумеется, не увидела). Ты, вижу, ещё тут. Я предлагаю перемирие, чтобы помочь друг другу выбраться. А на поверхности я сдам тебя своим братьям, уж не обессудь (какой наивный дурачок, кто так договоры заключает?).

Наступила тишина, которую можно было бы назвать неловкой, но она не была таковой. Вся ситуация превзошла любые пределы неловкости и, сделав полный оборот, подошла с другой стороны и стала ловкостью.

Кзарина открыла глаз и увидела в мерзком свете силуэт склонившегося над ней мужчины. Приложив все усилия разрушенного тела, демоница смогла приподнять то, что осталось от её руки, к счастью, кисть ещё болталась на ней. Паладин подумал, а потом взял своим металлическим мизинцем её безжизненный мизинец и осторожно потряс его.

— Это клятва. Но я принимаю её только потому, что вижу, что ты сейчас не в самой удачной форме (да он настоящий джентльмен) и не можешь говорить.

Джентльмен некоторое время смотрел на горку костей и мяса, жгя её своим светом. Затем спохватился:

— Точно! Мы теперь союзники, я должен назвать тебе своё имя — Ромао. Я паладин, но это ты уже знаешь. А твоё имя… — Ромао сделал паузу, словно ожидая ответа. — Думаю, раз я пока единственный из нас умею говорить, то должен дать тебе имя. Хм… Дурашка.

Ты… Я была правой рукой правителя демонов! Ты… Ты сам дурашка. Первородный грех, как звучит-то убого!

Не подозревая об обидных мыслях Дурашки, Ромао продолжил:

— У меня в детстве была ручная альма по имени Дурашка, тоже маленькая, как ты. До сих пор скучаю по ней. Она ушла как героиня, убив огромного верекрока. Застряв в его горле (убейте меня кто-нибудь. На этого идиота надежды мало...).

Ромао постоял ещё, погружаясь в воспоминания или же просто думая, что ещё можно сказать собеседнику, который не может его остановить. Затем он куда-то ушёл, унося с собой свой жгучий свет. Вернулся он, держа в руке двуногую альму.

— Матушка всегда говорила, что больным нужно есть, спать и не мешать им восстанавливаться.

Ладно, не такой он и идиот.