12.Финал

Настал напряженный момент. Как истинный представитель рода ведущих, мужчина с микрофоном просто обожал интригующие паузы. Эмили сжала мою руку, затем отпустила и, зажмурившись, скрестила пальцы. Затем, конечно, не смогла устоять перед любопытством и открыла глаза.

— Хотите узнать имена счастливчиков? — опять занагнетал ведущий. Все завизжали.

— Что-что? Я вас не слышу! — ну это он уже пошёл по стопам Баскова. Сейчас замашет руками и пойдёт по сцене. Но он не замахал и не заходил, и песню про цветы и шарманку тоже не завёл. Все закричали ещё громче.

— Итак, — мужчина достал конверт и начал его распечатывать. Пальцы Эмили побелели от напряжения. Ведущий жестом фокусника извлёк на свет листочек, прочитал, облизал губы и произнёс:

— Эмили Грейс? Есть такая в этом зале?

Он огляделся по сторонам, но, либо сделал это для показухи, либо был действительно глухой, потому что дикий визг, пронёсшийся по залу, не услышать было просто невозможно. Эмили подпрыгнула на месте чуть ли не до потолка, обняла кого-то, попавшегося под руку, и со скоростью Флеша вырвалась из толпы на сцену. Мужчина улыбнулся, пожал ей руку, что-то сказал в микрофон. Из-за противоположных кулис вышла девушка на каблуках и в платье и медленно проплыла к ним. Наконец-то. Приняв медаль и грамоту, Эмили хотела было что-то сказать, но была не в силах издать что-либо кроме писка или визга, поэтому она просто подняла награды вверх и под гул аплодисментов проскакала в другую часть сцены, куда ей показал ведущий.

Это повторилось ещё девять раз. десять счастливчиков, лучшие из лучших, отобранные в результате жёстких тренировок и выступлений. И каждый раз толпа оставшихся кандидатов визжала, ревела, подскакивала, кидалась обнимать и втайне надеялась на то, что выберут кого-то ещё.

И все они теперь стояли на этой сцене. Все они были своего рода победителями. Любитель стиля Баскова попросил толпу оставшихся рассеяться по местам в зале, после чего продолжил щедро одарять всех своим голосом. Но я его не слушал. Вместе с группкой непрошедших я отошёл за кулисы, туда, где стоял рюкзак с медведем, и наблюдал за ней. Мне вдруг вспомнились её слова тогда, в тренировочном зале. «Ты не понимаешь, Джин. Это способ показать себя. доказать, что ты чего-то достоин. И вовсе не тем, кто сидит в зале. Просто… если даже в любимом деле ты не лучший, ты всё равно, что никто».

И теперь она стояла, светясь от счастья и то и дело разглядывая грамоту и трогая медаль, висящую на шее, будто не веря в своё счастье. Теперь ты лучшая, Эмми. Все эти аплодисменты для тебя. Ну что, доказала, что ты не никто? Я усмехнулся.

Все разошлись, наверное, минут через двадцать. К этому времени все уже давно устали от шуточек ведущего, речей разных очень важных людей и натягивания лица в улыбке неискреннего приветствия. Когда кулисы закрылись, все облегчённо вздохнули и пошли по делам. Переобнявшись со всеми девятью другими счастливчиками, Эмили направилась в мою сторону. Сейчас настало самое время придумать хорошую фразу, которая достойна того, чтобы войти в историческую летопись. И да, я, кажется, нашёл подходящие слова. Малышка улыбнулась мне и ускорила шаг. Ха, а ведь не забывает старых друзей. Я поднял руку и спросил:

— Думаю, теперь доказательств завались?

Эмили засмеялась, перешла на бег и………

Прошла сквозь меня.

Я почувствовал толчок, и что-то до невозможности горячее, состоящее из миллиардов артерий и каппиляров, прошло насквозь. Миг — и она сзади. Я покачнулся, выставил вперёд руки и зачем-то на них уставился. Затем резко обернулся. Папа кружил Эмили на руках.

Это, должно быть, шутка. Она просто решила надо мной подшутить. Точно. Я тряхнул головой и подошёл к ним. Всё. Сейчас они закончат кружиться, и Эмили меня обнимет. Она от души надо мной посмеётся, а я от души на неё пообижаюсь, пожалуюсь на своё старое призрачное сердечко. И всё счастливы. Сойдя с папы на землю, малышка поцеловала его в щёку.

— Ну всё, я испугался, все посмеялись. Должен признать, ты умеешь хорошо…

Опять. На этот раз сквозь руку.

Идиот. Я же сначала понял. Потому что нельзя пройти сквозь заключённого, которого видишь.

— Поехали в пиццерию? — спросила мама. Её голос донёсся до меня намного раньше смысла слов.

— Только вещи заберу.

И Эмили подбежала к рюкзаку и, выложив медведя, начала запихивать внутрь грамоту. К ней подбежала ещё кучка детишек, после чего опять посыпались поздравления и объятия.

Зал пустел, пустел и я внутри. И почему-то стоял и смотрел в одну точку, будто где-то в программе был совершен сбой, и мой мозг лихорадочно перезагружался, стараясь расставить все разбежавшиеся в разные стороны единички и нолики по своим строчкам кода.

Краем уха я уловил какой-то звук и очнулся. Эмили уже надела на плечи портфель и бежала теперь к выходу, где её ждала мама. Я отвёл взгляд, уже ожидая, когда меня потянет за ней, и я исчезну, следуя за этим чёртовым медведем.

Дверь захлопнулась. Этот звук резко стрельнул в голове, и я дёрнулся, будто от удара тока.

Почему я не исчез? Неужели я теперь свободен? Но мой взгляд упал к кулисам, на то место, где лежал её рюкзак.

Медведь сидел на полу. И пялился на меня своими пустыми стеклянными глазами.

Что-то тяжёлое, то, что всё это время медленно скапливалось где-то чуть ниже ключицы, резко рухнуло вниз, в живот, огромной лавиной камней. Что же теперь будет? Я медленно поднял руки и схватился за волосы. Камни расплавились, превратившись в густую, горячую массу, поднимающуюся обратно, вверх, к самому горлу, вырываясь оттуда диким криком.

И тогда я сорвался. Начал пинать всё, что попадалось под ноги: декорации, осветители — всё, всё, иди оно к чёртям, к чертям! Чёртова сцена. Чёртов балет, чёртова девчонка!

Но сцена была почти пуста, и через несколько секунд мне уже было нечего пинать. Закричав от безысходности ещё раз, я дважды с силой прыгнул на месте и рухнул на колени, чувствуя свою ничтожность. Я замер, чувствуя, как эхо моего рёва отражалось от стен и увязало в густой тишине.

И ничего. Лишь пустой зал, застывший в тишине, вязкой, будто кисель в школьной столовой. Моё хриплое, оглушающе громкое дыхание ножом разрезало её, патоку, обволакивающую и пожирающую моё лезвие.

— А, вот ты где.

Я сморгнул. Вмиг я увидел себя со стороны: жалкий, сидящий на коленях в истерике, маленький вредный ребенок, у которого отобрали конфетку. Я медленно повернул голову.

За кулисами стояла Эмили. Она поправила лямку рюкзака и подбежала к моему медведю. Подняла его, отряхнула, хотела было положить в рюкзак — даже сняла его с одного плеча — но почему-то остановилась. Полминуты она задумчиво разглядывала игрушку, будто что-то в ней было не так, чего-то не хватало. Затем малышка тряхнула головой, запихнула его в рюкзак, который надела на спину. Опять замерла, вслушиваясь в оглушающую тишину зала, вытащила из кармана телефон и побежала обратно к папе и маме.

Некоторый из нас живут, ни о чём не подозревая. У них есть друзья, увлечения, дела. Однако при каждой возможности они стараются окружить себя звуками. Вы когда-нибудь включали телевизор в пустой квартире, просто так, не собираясь ничего смотреть? А как часто вы включаете музыку на телефоне? Некоторые даже сами не замечают того, как они машинально избегают тишины. А почему? Потому что тишина кричит. Они прячут свои самые потаённые страхи, самые сокровенные и едкие, туда, вглубь, постоянно избегая их и стараясь забыть. И они ждут, медленно разрастаясь, проникая цепкими корнями во все уголки. И, когда мы остаемся наедине, эти страхи вырываются наружу.

Детство — вот самый важный период жизни, который нам ни в коем случае нельзя забывать. Все мы были детьми, это далеко не секрет. Маленькие существа с огромными глазами, открывающими взгляд совершенно в новый мир. Именно в это время всё воспринимается ярче: стол выше, река глубже, небо выше, звёзды ярче, герои идеальнее, еда вкуснее, аттракционы страшнее, сказки реальнее, а новая игрушка всё равно, что знаменательное событие. Мы не зря спустя какое-то время возвращаемся обратно, туда, где провели детство. Ведь ищем не просто то самое мороженое в том самом кафе, не просто ту же огромную красивую реку то высокое небо — оно ведь везде одинаковое. Просто те яркие чувства, то ощущение мира, которое мы получили здесь и которого нам так не хватает — нет счастья большего, чем вернуть их. Есенин, Лермонтов, Пушкин — знаменитые патриоты своей Родины, почему они так её любили? Для нас нет места роднее, чем то, которое мы ощущали, где учились жизни и находили край самого бескрайнего и высочайшего неба. Пока мы помним это, мы остаёмся людьми. Когда-нибудь ты тоже вернешься обратно. Придёшь посмотреть на свою родную улицу, дойдёшь до садика, пройдёшь по парку, обязательно заглянув в ту дырку под памятником Отечественной войне, в которую мы не раз прятали наш пиратский клад с картами, дойдёшь до когда-то ненавистной школы. Обязательно. Потому что ты будешь помнить это. Но не меня. А я буду помнить вместе с тобой.