1. Эндрю Дорсетт

Луна приближалась. Израненная ударами метеоритов, вся в буграх и впадинах, словно прыщавая физиономия подростка, она стремительно вырастала на экране. Дорсетт ещё раз нажал стартер, но правый тормозной двигатель запускаться по-прежнему не желал. А на одном левом он просто пролетит кувырком мимо посадочной площадки Базы и грохнется о пыльную лунную пемзу где-то на северной окраине Моря Дождей. Выжить при таком раскладе нет никаких шансов, даже при том, что тяжесть здесь — одна шестая земной. Оставалось только одно — балансировать левый тормозной движок основной тягой на минимуме мощности, с ювелирной точностью регулируя её вручную. Не факт, что получится, но пробовать надо — что ему ещё остаётся? На посадочную всё равно не вырулишь, но есть шанс хоть куда-нибудь благополучно прилуниться. А там уже, даст бог, найдут по пеленгу. Ага… кажется, есть подходящее местечко!.. Так, хорошо, скорость минимальная, отключаем левый тормозной, заходим на поса… Чёрт!!!

Правый тормозной, до сих пор молчавший, внезапно рванул мощным импульсом. Шаттл крутануло и бросило назад, прямо на торчащие внизу пики лунных Апеннин. Дорсетт, нечеловеческим усилием преодолев перегрузку, дотянулся до панели и задал основному максимальное ускорение, но чувство времени, безжалостное и безошибочное, в то же мгновение шепнуло: поздно. Последнее, что он услышал, был омерзительный скрежет металла о камень. А потом — удар, взрыв и темнота...

— Ты труп, Дрю, — с ехидной усмешкой произнесла Милослава Тадич, выглядывая из кабины управления тренажёром-симулятором. — Хладный труп, с кишками, размазанными по лунным горам. А при жизни ты был никчёмным пилотом.

Эндрю отстегнулся от пилотского кресла, демонстративно неторопливо выбрался наружу и принялся снимать с головы шлем — столь же неторопливо, чтобы успеть прийти в себя и не дать Мил прочитать по выражению лица хотя бы часть эмоций, переполнявших его в этот момент.

— У тебя, без сомнения, есть парочка блестящих идей по поводу того, как нужно было справиться с ситуацией, — наконец, ответил он. — И ты, конечно же, сейчас совершенно бескорыстно поделишься со мной тем, как надо вести себя, когда тормозной, неизвестно по какой причине отказавший, вдруг запускается сам собой, хотя система запуска отключена. И как предотвратить столкновение за оставшиеся три четверти секунды, если для выхода основного хотя бы на одну десятую мощности этих самых секунд нужно как минимум две. А самое главное, ты расскажешь мне, какого чёрта раз за разом создаёшь мне ситуации, которые к реальному пилотированию имеют такое же отношение, как Луна к марципанам.

— А с какой стати я буду рассказывать тебе об этом, Дрю? — с беззаботной улыбкой перебила его Мил. — С мертвецами ничего не обсуждают. В любом случае, сейчас твоя хрупкая тушка уже усыхает под жгучим солнышком где-то в районе кратера Эратосфен.

— Иными словами, решения придуманной тобою задачки у тебя нет. Как нет и объяснения, почему правый тормозной запустился по собственному — да нет же, по твоему! — бзику, а не по сигналу с командного пульта. И почему я не удивлён? А, знаю. Потому что удивляюсь сейчас совсем другому. Какого рожна я вообще терплю тебя в качестве напарницы.

— Я тебе скажу, какого, Дрю, — голос Мил звучал невинно-вкрадчиво, почти елейно. — Ты хочешь быть первым пилотом Академии. И в этом тебе лучше меня никто помочь не может. Только ты зря стараешься. Потому что шансов у тебя нет. Это место занято. Всерьёз и надолго.

— И кем же оно занято, радость моя? — с той же интонацией спросил Эндрю.

— Мною, конечно, — отрезала девушка. — Так что звездить тебе придётся в чём-нибудь другом. Скажем, в скоростной чистке сортиров. А что, увлекательное, говорят, было занятие. Жаль, что их уже с полвека никто вручную не чистит.

Эндрю наградил напарницу снисходительно-понимающей улыбкой, не торопясь с ответом. Рассчитанная, тонко выдержанная пауза была лучшим его оружием в таких стычках. Но в этот момент её прервал сигнал коммуникатора. Точнее, одновременно двух — его и Мил. Время, отведённое на тренажёрные занятия, окончилось.

— Пошли уже, скромница, — и он бесцеремонно взял её под руку. — Папа Бурже ждёт не дождётся нас на семинаре по планетологии.

Милослава выдернула руку, залившись яростным румянцем.

— Отвянь. Сама дойду, — прошипела она.

— Дойдёшь-дойдёшь, не сомневаюсь, — миролюбиво подтвердил он. — Ты ж не на практикуме по лунному ориентированию. Когда там у тебя по нему пересдача, кстати?

И, не дожидаясь ответа, зашагал к лифту.

Он не оглядывался по пути. И потому не видел, как Милослава смотрела ему вслед, пока двери кабины не закрылись. А потом, убедившись, что никого поблизости нет, с размаху шваркнула коммуникатором о литопластовый пол.

***

Небольшая аудитория в «Небесном крыле», как курсанты называли башню-надстройку, венчающую здание Академии, была уже почти заполнена, когда Дрю вошёл. Против обыкновения торопливо и небрежно бросив: «Всем привет», — он уселся за свой стол. За терминалом Мил, расположенным через одно место от него, никого не было. Вот же взбалмошная дурёха. Он положил ладонь на биометрический сенсор, и экран терминала заполнился летящим навстречу роем звёзд, которые постепенно сложились в надпись: «Helo Andru Dorset». Сам ты helo, железяка тупая, с отвращением подумал Дорсетт. Как истый британец, он всей душой ненавидел «стандартный терран», это лингвистическое уродство, сотворённое якобы «на базе английского языка», но с упрощённой до полного примитива грамматикой, фонетикой и орфографией, к тому же напичканное заимствованиями чуть ли не из всех языков планеты: от арабского до урду, от русского до суахили. Последнее, по мысли его создателей, должно было побудить разные народы Земли к использованию этого чудовищного новояза в качестве «средства международного общения» и «межкультурного моста». Хуже всего было то, что в учреждениях с международным статусом, а Академия относилась именно к таким, даже в разговорах друг с другом — не говоря уже об официальных документах и надписях — все должны были пользоваться только стандартным терраном. Мил как-то спросила, с обычной своей ехидной усмешкой, за что он так не любит этот язык, так похожий на его родной. «А ты представь себе, — ответил он, — что этнический китаец, родом откуда-то из пустынь Африканского Халифата, шепелявый, картавый и гундосый одновременно, пытается сказать тебе что-то на сербском. При этом пропуская половину звуков, а вторую половину произнося не так, как надо».

За спиной что-то прогрохотало, и запыхавшаяся Мил шумно хлопнулась на своё место.

— Ты что, бегом поднималась на 72-й этаж? — удивлённо спросил сидевший между ними Расмус Янссен, белобрысый и веснушчатый курсант из Дании.

Милослава улыбнулась ему самой дружелюбной в мире улыбкой, при этом умудряясь даже краем глаза не смотреть на Дрю, и ответила:

— Да нет, я только из тренажёрки. Размялась, поколотила кибера слегка.

— А не он тебя? — осторожно осведомился Янссен.

— Куда уж ему! — сморщилась Мил. — Тупой, как валенок, и тормоз вдобавок. Хотя некоторые курсанты, прямо скажем, ещё тупее.

Только сейчас Дрю заметил свежую ссадину на её щеке. Милослава перехватила его взгляд и демонстративно отвернулась к монитору. Как раз в тот момент, когда в аудиторию вошёл капитан Гаспар Бурже. Курсанты, как по команде, поднялись со своих мест. Эта старомодная церемония по правилам внутреннего распорядка вовсе не была обязательной. Но как было не встать перед капитаном Бурже! Тем самым, который заложил первый камень в фундамент Лунной базы. Тем самым, который командовал экспедицией на Венеру. И тем самым, кто недавно стал командующим офицером Международной Звёздной Академии, сменив на этом посту прославленного Олега Кострова.

В полной тишине Бурже взошел на «капитанский мостик» — небольшое возвышение в центре аудитории. Легонько дотронулся до биосенсора своего терминала. И вместо приветствия произнёс всего два слова:

— Он долетел.