Глава 2. Клиент всегда голоден.

Все вместе выходим во внутренний двор, огороженный высокими стенами. Сочная зелень газона и пышные кроны декоративных кустов вдоль стен, освещенные чудесным солнечным утром, радуют уставшие от полусумрака глаза. И кажется, что все как обычно, только тело на воде никак не вписывается в привычную картину.

Отпускаю руки детей, — погуляйте пока, я посмотрю, — Лёва ставит корзину на столик, малыши тут же устремляются к детской площадке. — Лев, ты тоже иди, присмотри за ними, ладно? — не стоит ему идти со мной, на сегодня хватит потрясений моей маленькой храброй команде. Подхожу к дальнему краю бассейна, тело знакомого спасателя плавно колыхается на голубой глади воды, раскинув руки и ноги, как будто пытается доплыть до плавучего столика, но нисколько не торопясь.

Что ж, если до сих пор не выплыл, то теперь уже точно не выйдет. Не зомби же он, в самом-то деле? Ищу глазами что-нибудь длинное, чтобы зацепить тело, ничего подходящего не нахожу. Пробую рукой достать до края футболки и хотя бы подтянуть к бортику, но не достаю.

— Мама, ты что делаешь? — ко мне подбегает встревоженный Лёвка, — нельзя же трогать тело. Полиция будет проводить расследование.

— Да, Львенок, ты прав, пусть полиция занимается этими делами, — пытаюсь говорить бодро. Где они, органы правопорядка? Никогда еще я не ждала встречи с полицией с таким нетерпением и надеждой.

Идем с ребятами наверх, по пути не встретив ни обслуживающий персонал, ни своих громких соседей. На сегодня в гостинице осталось всего две семьи, наша и Яковлевых. Их трое: упитанный отец семейства Александр, лысоватый и красноватый, зашуганная мать Тамара в немодной одежде и сын Кирилл, Лёвкин почти ровесник, с нагловатым поведением и избалованным выражением лица. Где же их номер?

— Лев, а где номер Кирилла, ты знаешь? — размеренно шагаю по ступенькам, сосредоточенно обдумывая все случившееся. Малыши идут рядом, посапывая от старания. Уф, дошли, наконец, до нашего этажа. Еще три метра и наша дверь.

— Да, конечно, я же ходил к нему, помнишь? Вон там, — сын показывает куда-то в сторону корзинкой, и пирамидка из нее высыпается. Мы с ним в ступоре пялимся на неаппетитное месиво на ковровой дорожке, которое неожиданно напоминает мне утреннюю лужу около нашей кровати.

Максу же не до моих умственных терзаний. Отпустив руку, он мчится к отцу поделиться потрясающим приключением. Незапертая дверь распахивается с громким стуком, топот маленьких ножек и звонкий радостный возглас “Папа” мчится в глубь комнаты. Оттуда его встречает уже знакомое урчание, сначала тихое, потом даже радостное. В голову мне бьет страшная мысль, пульс стучит галопом взмыленной лошади, но ноги не успевают за мыслями.

— Макс, Макс! — нет больше мыслей, только ноги бегут, руки цепляются за косяк в надежде выиграть нужную секунду на развороте, но короткий тонкий вскрик обрывает что-то внутри. А довольное урчание и чавканье, раздавшееся следом, убивают последнюю надежду.

Я забегаю внутрь номера и не могу поверить в картину, что видят мои глаза. Мой любимый муж, которого я знаю еще с третьего курса универа, гордый отец двух мальчишек и очаровательной дочурки, как безумный трясет нашего сына, отрывая куски с тонкой шейки. Не помня себя бросаюсь к Николаю и пытаюсь оторвать чудовище от его окровавленной жертвы, но тот одним взмахом отбрасывает меня, впечатывая в стену. Головная боль взрывается во мне, оцарапанная до крови рука ноет, но неожиданная ясность в голове помогает справиться с отупением. Я спасу тебя, мой мальчик, что бы мне это ни стоило! Глаза шарят вокруг в поисках предмета потяжелей, и глухой удар прекращает омерзительные звуки. Бросаю вазу в сторону, руки болят и трясутся от дикой отдачи. Прижав маленькое тельце, покрытое кровью, к себе, нежно пытаюсь разбудить:

— Макс, Максимка, маленький мой, сыночек мой, котеночек мой, пожалуйста, очнись, пожалуйста-а-а! Нет, нет, нет! — но тщетно, он мертв, мой маленький мальчик, мой солнечный зайчик, он никогда уже не будет весело прыгать на кровати, хохоча от радости.

Я не смогла его сохранить, малыш не прожил и трех лет, столько еще не видел, не испытал. Я схватила вазу и, замахнувшись сильнее, ударила чудовище, что сгубило звонкую детскую жизнь. Звонкий хруст, кость раскололась, еще удар, попала по спине, еще замах, но руки больше не держат, разжимаются. Без сил падаю рядом, рыданья захлестывают меня с головой, и накрывает желанная темнота.

**************************************************

Спокойствие… неясные звуки парят вокруг меня в приглушенном мире.

— Мама… мама, очнись! — хриплый, задушенный слезами голос пытается вырвать меня из безмыслия. Отчаянно сопротивляюсь, ведь мне здесь лучше, намного лучше. Я помню, что ТАМ происходят ужасные вещи, немыслимые в своей жестокости.

Слабость в теле постепенно проходит, возвращается свет и цвет-красный… и запах… металлический запах крови ребенка, погибшего из-за безусловной любви к отцу и безмозглости матери.

Тела укрыты простыней, на которой проступают темные пятна. Не смотреть, Ирина, не надо туда смотреть. Смотри по сторонам, увидь своего старшего сына, которому сейчас также горько. И страшно, очень страшно. Его неустойчивый еще мир рушится по частям все быстрее и быстрее. Он прячет в ладонях искаженное рыданиями лицо, пытаясь унять свой крик, быть сильным. Ведь он почти мужчина, а мужчины не плачут!

Так повторял им с братишкой отец, серьезный и решительный человек. Пусть папы подолгу не бывало дома, Лёва знал, что родители, удивительно разные и вместе с тем несомненно похожие, составляют единое целое со своими детьми. А теперь ни папы, ни Максима нет, остались только нелепые истерзанные оболочки.

Мне плохо, очень плохо, слезы текут непрерывно, голова кружится, слабость меня еще не оставила, но я обнимаю покрепче сына:

— Мы справимся, сынок, мы справимся вместе, — мягко покачиваю напряженное тело, чувствуя, как плечи постепенно становятся мягче, вдохи и выдохи-плавнее. Минуты текут за минутами, не знаю, сколько мы так стоим. Мы должны держаться вместе в этом с ума сошедшем мире, где отцы превращаются в хищных зверей и убивают сыновей ради еды. Стоп. Не думать, не думать, Ирина. Ты подумаешь об этом потом, когда разум станет сильнее чувства потери.

Вдруг страх вскипает снова:

— А где Арина? — ее не видно в комнате вокруг нас и не слышен звонкий голосок.

— Она там, — машет рукой смущенный мальчик, — я отправил ее переодеваться и собирать свои вещи, чтобы она не видела… их. Мы же уедем отсюда?

— Да, мы улетим как можно быстрее. Обязательно, — спешу в соседнюю, детскую комнату и вижу мою доченьку в шортах и футболке со смешными мультяшками. Влажные волосы рассыпаны по плечам, а розовый рюкзачок топорщится скомканными одежками. Переодеваюсь в ванной в шорты и футболку, окровавленную одежду заталкиваю поглубже в корзину для белья.

Ариша сидит под столиком в уголке, на ногах как в уютной кроватке устроена мягкая игрушка. Моя малышка вполголоса рассказывает ей серьезно:

— …а папа улетел на небо. Он тепель на облаке с дедуской, — задумывается, — потом он ладится маленьким малысом, только в длугой семье, не насой, — обнимает зверька, прижимая покрасневшее влажное лицо к мягкой мордочке.

Мой ребенок выглядит таким потерянным и несчастным, что чувство жалости захлестывает меня, обжигая нос и глаза. Подхожу к столику и забираюсь вниз к дочери. Сажаю к себе на колени и обнимаю руками и ногами, как коконом. Мы оплакиваем вместе нашу чудесную прежнюю жизнь, которую не ценили. Не замечали, как счастливы уже от того, что мы есть друг у друга.

В комнату заглядывает встревоженный Лёвка с полупустой бутылкой воды в руке.

— Идем к нам, — машу ему. Замявшись вначале, он ныряет под стол, и прижимается к моему боку.

— Папа ведь не наркоман? Почему он стал… таким? — эти вопросы и мне не дают покоя.

— Нет, конечно. Он был… хороший и очень любил вас… и Максима.

— А где Максим? — выглядывает из кокона Арина.

— Максим… с папой на облаке.

— Он тозе умел? — личико краснеет, невыплаканные слезы текут ручьем, и Ариша прячется ко мне поглубже.

Пытаюсь держаться. Я мать и должна быть сильной для оставшихся в живых детей. Пью воду маленькими глотками. Очень хочется пить, и голова болит все сильнее. Лёвушка тоже выглядит нездорово: бледное лицо, припухшие глаза, голос после переживаний тихий и хриплый.

— Он сказал, ночью в кафе пахло неприятно, и на улице тоже. Может, неизвестное вещество в воздухе действует на людей и вызывает агрессию. Ну, как в фильмах, только по-настоящему, — бредовое объяснение, но более адекватного у меня нет.

Если это вещество летучее, и им нанюхались люди вокруг нашей гостиницы, то на улице должно твориться что-то поистине катастрофическое. Ведь людей там гораздо больше, сотни и тысячи нападений должны вызывать несмолкаемые крики жертв, а у нас тихо. Как будто снимают фильм про зомби, только с реальными персонажами, которым не нужен грим. Кто же не смотрел эти фильмы и сериалы, где герои попадают в жизненно опасные приключения и спасаются из них благодаря смекалке, жизненному опыту и большому запасу патронов. Эх, патронов у меня, конечно, нет. Придётся надеяться только на смекалку и опыт. Да, опыт прочтения множества приключенческих книг и просмотра фильмов той же тематики мне очень помогут, когда здесь настоящие людоеды нападают на живых людей, на родных людей. А я ничего, ничего не смогла сделать, чтобы спасти своего беззащтного сыночка. Просто тупо смотрела, как родной муж, обезумевший от неизвестной заразы, убивает родного сына, маленького и беззащитного. Едва успокоившись, я снова реву.

***************************************

В потрясении стою на балконе с дочкой на руках и не понимаю, как я могла не заметить катаклизмы, что вызвали столь разительные изменения рельефа. Куда исчезли соседние гостиницы за забором? И откуда появился берег моря вместо них. При этом была видна четкая граница между песчаным и галечным пляжами. Допустим, я крепко спала и не почувствовала землетрясения, но галька и кусты на ней не появляются за ночь!

Или все гораздо проще. Я сошла с ума от горя и наблюдаю галлюцинации.

— Лев, подойди сюда, — стараюсь говорить тихо и сдержанно, но растерянность в голосе, слышная даже мне, подгоняет сына, — смотри.

— А где это мы? Сходим туда? — внимательно рассмотрев открывающийся вид, он показывает куда-то в сторону.

— Я не знаю, безопасно ли выходить из гостиницы. Что, если там много таких зараженных?

— И все они хотят нас съесть, — усмехается грустно мой разумный сын.

Молчим задумчиво. Изменение мест вокруг нас объясняет исчезновение признаков цивилизации. Как будут работать провода, что никуда не ведут? Осталось выяснить, это кусты прилетели к нам или мы к ним.

Неясный шум доносится со стороны коридора. Кто там? Может, наконец, живой нормальный человек, который сможет помочь или хотя бы объяснить происходящее? Хоть бы это спасатели в защитных костюмах браво выбивали запертые двери в стремлении вызволить пострадавших и напоить их чашкой теплого молока. Ну, пожалуйста, пожалуйста. Ага, надейся больше, Ира. Можешь еще и помолиться.

Я сгружаю притихшую дочь на кровать и прокрадываюсь ко входной двери, аккуратно запирая замок.

— Ш-ш-ш, — палец у губ, нам нельзя привлекать внимание, вдруг это ещё кто-то из персонала гостиницы или постояльцев бродит по коридорам в поисках аппетитной жертвы. Мы с Лёвой тихо садимся на диван, стараясь не смотреть на кровать, укрытую побуревшей тканью. Непонятные звуки из коридора почти не меняются: неритмичные постукивания, тишина, опять стучат, потом долгая тишина. Да что же там происходит? Перед дверью в коридор долго вслушиваюсь, пытаясь понять, как далеко от нас источник опасности. В итоге решаю, что коридор должен быть чист, а дальше надо смотреть и слушать.

— Подождите здесь, я проверю коридор, — поручаю дочь старшему сыну.

Мне нужно хоть какое-то оружие, и этот стул выглядит достаточно крепким, чтобы проломить чей-нибудь череп. Если понадобится, буду крушить направо и налево, но своих детей не отдам больше никому.

Со стулом наперевес медленно спускаюсь на этаж ниже, внимательно слушая доносящиеся звуки. Шаги сзади, быстрый разворот, выдох, это Лёвка.

— Арина?

— Спит, — мы говорим шепотом и движемся вперед как заправский спецназ. Мой храбрый Львенок крепко сжимает в руках торшер на длинной деревянной ножке. Все четче слышно приглушенное урчание и время от времени стук. Вдруг сын останавливается, смотрит неуверенно:

— Там номер Кирилла. Может, не пойдем?

Воображение тут же рисует живописную картину из фильма ужасов: багровая разодранная постель, обои в красных кляксах, распотрошенные тела со следами когтей и зубов на коже. Подкатывает очередной приступ тошноты, я останавливаюсь:

— Не пойдем.

В молчании стоим, не зная, что сказать.

Вдруг до нас доносятся сиплое шипение и гул как из преисподней. Кто-то открыл кран? Разве эти… твари могут делать руками такие сложные действия? В моей душе появляется надежда, что мы не единственные вменяемые люди в этой злосчастной гостинице.

Идем с Лёвой прежним курсом. Почти беззвучно подхожу к обитаемому номеру и прислоняю ухо к двери. Лишь бы его не откусили за любопытство! Усмиряю частое дыхание и пытаюсь понять обстановку за дверью. Слышны тяжелые неровные шаги.

— Кто-то плачет? — вздрагиваю от неожиданных слов мальчика. Собираюсь с духом и кричу в лучших традициях Голливуда:

— Эй! Там кто-нибудь есть? — удар во входную дверь отправляет мое сердце в галоп, я чуть не падаю вместе со стулом.

— Я здесь! Я здесь! Спасите меня! — высокий прерывающийся зов вызывает грохот уже в глубине комнат.

— Ты где? И сколько их там? — опять удар. Мои нервы уже чуть крепче, я лишь вздрагиваю и пытаюсь проанализировать стойкость двери. Какой длины диалог она выдержит?

— Я один в ванной! А там… мама! Она загрызла папу и хочет съесть меня! И здесь нечего пить! — заплакал мальчишка так горько и надрывно, что грохот в дверь стал почти непрерывный.

— Тихо! Сиди там очень тихо! Мы что-нибудь придумаем! — мы отходим от двери, и следующий удар почти не пугает.

**************

— Надо спасать Кирилла, — Лёва волнуется, сжимая и разжимая бледные пальцы на импровизированном мече. Он знает, его новый приятель не очень-то мне нравится. У меня в голове полный раздрай, ведь жизнь меня к такому точно не готовила. Мне опять придётся принимать важное решение: спасать или не спасать? А если спасать, то как? Как одна женщина и один мальчик могут спасти другого ребёнка из чужого номера, где бродит опасный людоед, который уже съел живого человека.

Эх, Тамара, Тамара. Всё-таки она не выдержала давления этого самодовольного тирана и оторвалась на полную катушку. Теперь она пытается съесть и своего сына. Что могу сделать я? Как обычно я разрешаю конфликты: в семье между детьми, с мужем Николаем или у себя на работе? Я разговариваю, пытаясь найти общее решение, предлагаю компромиссы. Я мирный человек и не хочу биться за жизнь! Но боюсь, никакие разговоры не помогут вернуть разум в это заражённое тело. И вокруг гостиницы нет цивилизованного мира, где можно позвать на помощь полицию, МЧС, скорую помощь, и они приедут, спасут, подлечат и тебя, и твоих детей. Забудь, Ирина, теперь ты одна за всех!

— Нам нужно оружие получше, — мой уверенный голос действует на сына положительно, — и четкий план. Что мы уже знаем про этих… монстров?

— Ну, они голодные, — мальчик сосредоточен, как на экзамене, — тонут сразу, даже если раньше человек умел плавать.

— Реагируют на звук, и их можно убить ударом по голове, — давлю воспоминания о муже. Я подумаю об этом позже.

— Та женщина ударилась не очень сильно, может, она уже очнулась? — с сомнением смотрит на меня.

— Пойдем проверим ее, заодно возьмем ножи.

Я опасаюсь оставлять Аришку на одном этаже с живым чудовищем, но отправлять Лёвушку в одиночку бродить по гостинице боюсь еще сильнее. В итоге перекладываю спящую малышку в ванну на постеленное братом одеяло. Рядом на полу оставляю графин с водой, стакан и многострадальную корзину с припасами. Связываю полотенцем ручки туалета и ванной вместе. Запираю дверь номера и прячу ключ под ковер. Лев внимательно наблюдает за моими действиями.

Чтобы добраться до Арины, монстру в теле Тамары придется преодолеть целый квест, надеюсь, непосильный для его атрофированных мозгов.