третья глава

3. Второе утро в новом-старом Метро.

Снилась мне всякая ересь. Москва, засыпанная снегом, по улицам ходят белые медведи и скелеты в ушанках. В Кремле распинают людей на крестах. И тому подобное, так что проснулся я разбитый и в расстроенных чувствах. Осознание того, что я уже проснулся, а не всё еще сплю, окончательно испортило настроение. Парень, разбудивший меня, этого, впрочем, не заметил, видимо скосив мое ворчание на духоту кельи. Повинуясь недвусмысленным жестам, я пошел в кабинет начальника.

— Заходи, товарищ, заходи — Егор Иванович махнул рукой и показал мне на стул у большого стола, за которым сидело пять человек — Знакомься, с ними пойдешь до Таганки, недалеко, но лучше знать как кого зовут.

Я посмотрел на попутчиков. Четверо типичный местный контингент. Крепкие мужики, бородатые, усатые, в вязанных свитерах с воротом, теплых штанах и теплых сапогах, не удивлюсь если они все будут в телогрейках и танкистских шлемах. Пятый от них отличался, впрочем не сильно. На нем были очки, а летный шлем с теплой пилотской курткой, лежащие рядом, придавали ему вид летчика. В отличии от своих соратников летчик был чисто выбрит и одет в форму, правда не похожую а привычную мне. На нем были темно синие галифе, вроде суконных, и плотная гимнастерка, того же цвета, надетая поверх нательной фуфайки, опять же, насколько видно в вырез расстегнутого воротничка, темно синей. Ноги были обуты в высокие унты, а не как у товарищей в сапоги мехом внутрь.

Поочередно представились. Мужиков звали: Иван, Геннадий, Петр и Григорий а "летчика" звали Лев.

— Мужики с тобой до Таганки пойдут, а с товарищем Львом Евсеечем ты до "Курской" дойти можешь, он дальше в центр двинет, правда, к "Площади Революции" — Егор Иванович пожал всем руки, и выпроводил, правда, меня задержал.

— Смотри поосторожней, как на поверхность выйдешь, ищи перво-наперво себе укрытие и переодевайся в маскхалат. Портупею тебе выбелили, благо она матерчатая была, брезентовая, так что хлорка ее выбелила замечательно, заодно подсумки сменили на такие же, но из толстого брезента, выбеленного той же хлоркой. Чехол на ранец свой накинь сразу, не забудь, его, как и халат, сейчас сверху под клапан засунь — начальник станции вдруг напомнил мне дедушку, заботливо отправляющего своего любимого внука в первый поход, или на первую "картошку". Суетится, волнуется, но старается не показать вида — теперь вот что, свой паспорт спрячь подальше, а показывай, если что, вот этот. Мало ли какая реакция будет на тебя как на "провалившегося", не стоит рисковать. Никто, и я в том числе, не верят в то, что вы никак не связанны с демонологами. По-любому выходит, что вы если не основной, то побочный эффект от какой-то их деятельности. А некоторые могут решить что и вообще вы им помогаете. Так что, вот тебе паспорт, настоящий, на пустом бланке заполнен, подпись начальника паспортного стола настоящая, он у нас тут живет, фотография тоже твоя. Так что всё чин — чинарем. Ну, успехов, товарищ. Из всех твоих соотечественников, известных мне, ты, пожалуй, самый упакованный. Дуй, догоняй мужиков.

Я поблагодарил сильно помогшего мне Ежова и опрометью бросился догонять пятерку мужиков, уже идущих по тоннелю в сторону Таганки. Первый шел и светил на потолок и стены тоннеля, второй под ноги, еще двое шли с "калашниковыми" наизготовку. Замыкал процессию "летчик", одетый полностью еще больше соответствующий данному мной прозвищу. Лицо Львы Евсееча было обмотано шарфом, на поясе висела планшетка и маузер в кобуре-прикладе, как у чекистов из фильмов моего детства. Очки летного шлема, опущенные на лицо закрыли его обычные диоптрии, а может он их и снял. Руки были скрыты перчатками с толстыми крагами, а сам он, всем своим видом, напоминал героев из фильмов про великую отечественную войну, полностью добивая меня автоматом типа ППШ на груди. Я, догнав их, стал совершенно чуждым пятном в группе. На фоне темно синих и коричневых одежд, моя экипировка в натовской расцветке была дика и цветовой гаммой и покроем, я был полностью чужд. Даже обрез не спасал картинку неправильности. Летчик довольно слышно хмыкнул, когда я догнал группу, но улыбающиеся глаза смотрели на меня по-доброму, без сарказма. Остальные четыре человека никак не прореагировали на мое появление, и только ближе к "Пролетарской", Петр, шедший вторым, остановил группу и сообщил, в основном для меня:

— Так, товарищи, подходим к пролету, на станции ребята наши, но и с кольца бывают партизаны, а могут и "кроты" попадаться, так что проходим без задержек. Документы достаем сейчас и кладем в карман, или за отворот сапог, перчаток, короче чтобы быстро достать.

— А ты, гражданин — он посветил на меня фонариком, как бы уточняя, кого он имеет в виду, сними кепку и надень свою шапку-маску, только на лицо её раскатать не забудь и портупею с патронташем надень, может, хоть чутка больше на человека походить станешь.

Я быстро, насколько мог, выполнил указание старшего в нашей группе, более человечным я не стал, но зато понял, что оружие мне не мешает, ни пистолет, убранный в открытую кобуру, ни запасы патрон и магазинов, закрепленные на ремнях, ни обрез, убранный в специальный чехол на бедре, сделанный и пожарного рукава. Всё сидело удобно, и, вроде бы, доступно. Паспорт я сунул в карман, и отряд двинулся к станции, будто меня только и ждали.

Станция меня удивила. Во-первых, на ней был переход на несуществующую станцию, станции "Крестьянская застава" на карте метро не было, а переход на нее был. Во-вторых, под мостом переход был кабачок, не большой, но явно не столовая. Столовая была, как и на "Сталинградской", в вагоне поезда. А это был явный представитель рюмочно-закусочного вида общепита. Несколько стоячих столиков, стойка перекрывающая проход в подлестничное пространство, патефон, наигрывающий тихую музыку и, разумеется, витрина бара, заполненная алкоголем. В кабачке было не особо людно, но три человека там столовались. Один типичный абориген "полярник" а парочка была одета в военную форму, бушлаты, ватные штаны и ушанки с валенками. Правда форма была не оливкового цвета, а выбеленной и запятнанной сажей. Рядом с этой парочкой стоял крепкий металлический, вроде бы алюминиевый, ящик на санках, покрашенный в белый цвет и пара калашей, замотанных белыми, серыми и черными ленточками. Дядечки выглядели устало, но всё равно внушали уважение. На мой невысказанный вопрос ответил летчик. Пока у нас проверяли документы, на таком же посту, как и у "Сталинградской", только расположенном прямо в отсеке станции, эдаком решетчатом аквариуме, он пояснил:

— Эта парочка — "верхолазы", сорвиголовы, ходят на поверхность за товаром и головами наемников. За первое платят везде и с удовольствием, это только на самых крайних станциях нет кабачков, там же не живут, а дежурят, а на остальных есть такие заведения, да и разные промтовары тоже необходимы, мыло, нитки всякие, мало ли необходимого? А за наемников, точнее за их медальоны платят в штабах бригад.

— То есть, платят. Чем? — мне было не совсем понятно — деньгами?

— Ну, нет, не деньгами, хотя и золотом тоже — летчик вдохнул воздуха, обдумывая свои слова — понимаешь, не все "бригады" из москвичей, некоторые представляют свободные от демонов города, и имеют товары из своих территорий, где-то меновая торговля, где-то патронами платят, кое-где услугами, ремонт, пошив, лечение и тому подобное. Короче, договариваются. А за медальоны золотом. Не знаю, зачем оно "верхолазам", купить на него тут ничего нельзя, вернее проще на товар, но берут.

— Ясненько — ответ моего спутника действительно прояснил ситуацию, а, заодно, и добавил недостающие детальки в пазл этого мира. Оказывается в партизанской войне заинтересованы все города, вышедшие из-под руки Москвы, и зуб даю, их "бригады" не только борются с Меченым, но и ищут нужное в городе. Теперь понятна натянутость в отношениях среди бригад. Понятнее то оно стало, но вот мир так и остался для меня как будто немного за дымкой. То есть всё было четко, но не детально, что ли. Вчерашние события уже наполовину забылись, и вспомнить лица людей, разбудивших меня, я уже не мог. Ощущение нереальности событий не оставляло меня, все что происходило было как во сне, хотя я был уверен что не сплю. Видимо мозг так боролся со стрессом, переводя всё неприемлемое для осознание за грань реальности. Пока проверялись мои документы, я поинтересовался у дежурного по КПП:

— Товарищ дежурный, а это на крестьянскую заставу переход ведь?

Вопрос был совсем неуместным, и дежурный явно напрягся, пришлось пояснить, что в Москве первый день, прибыл из-под Рязани, а паспорт тут выдали, взамен утратившего весь вид старого. К счастью отмазка проканала, спасло, что паспорт выдавался в этой же бригаде. Да и мужики подтвердили мои слова, хотя по глазам было видно, что они готовы меня убить за длинный язык. Надо же умудриться спросить очевидное.

Немного подумав, дежурный дал положительный ответ, уточнив правда что станция хоть и есть, и линию уже начали прокладывать, но всё равно, станции на линии не функционируют и не отделаны. Меня заинтриговал ответ про станции, и я посмел уточнить какие, конкретно, есть.

— Есть три станции, наша самая готовая, дальше в одну сторону почти километр тоннелей и всё а в другую станция с запланированным переходом на "Площадь Ильича" и далее станция, связанная с "Курской-радиальной" — ответил дежурный и уточнил — но там перехода еще даже нет, только технические коридоры для сообщения между станциями, пассажирская часть совсем не делалась еще, и неизвестно будет ли вообще, при таких делах.

Я невольно переглянулся я летчиком, тот тоже заинтересовался словами дежурного и решил уточнить уже сам:

— А пройти от вас до Курской реально, или там перекрыто всё?

— Почему перекрыто — удивился мужик — вполне реально дойти, а на "Курской", там КПП в коридоре, они даже не пользуются недостроенной станцией, места и так хватает.

— О как, приятно слышать — Лев заметно приободрился — и что можно будет пройти? А то по кольцу совсем неохота идти, там всегда неспокойно.

— Можно, отчего нельзя, с документами у вас всё нормально, идите спокойно куда вам надо.

Дежурный вернул нам документы и открыл клеть. Четверо мужиков тут же отправились дальше по тоннелю в сторону Таганки, а мы с Львом пошли вверх по лестнице, для перехода на не построенную и не отмеченную линию метро.

Переход меня поразил. И это мягко сказано. Если станции "АЗЛК" и "Пролетарская" внешне сильно напоминали мне "правильные" станции, свои копии или оригиналы, то переход на несуществующую пока "Крестьянскую заставу" был совсем иным, и дело не в отсутствии привычной для меня отделки. Тоннели перехода, вестибюль, а возможно и выход в город, были полностью готовы, оставались мелочи по проведению отделочных работ, а вот исполнение было совсем иным, не тем, которое я неоднократно наблюдал совсем недавно. Множество легких колонн стремящихся вверх, соединенных невесомой паутиной стальных лент, сплетенных наподобие ветвей деревьев, то плотно, то с прогалинами, создающих фальшь потолок, сквозь который проглядывается ярким синим небом сводчатый купол метрополитена. Множественные панно с изображением народного ополчения со времен киевских князей и по наши дни, светлые, выполненные в желто-бежевой гамме, совершенно иные светильники, напоминающие колосья, но главное отличие было в отсутствии лент эскалаторов. Широкая мраморная лестница шла по центру спускающегося на платформу тоннеля, а по бокам стояли грузовые платформы плунжеров, своеобразный лифт, только открытые, идущий в обрамлении стальной решетки, повторяющей узор потолка. Над входом на плунжер было расположено табло, видимо отображающее время до отправления и возвращения устройства. Очень, очень спорное решение. Опасное и довольно неудобное во многом, хотя что-то в нем было. Если на станции не будет давки, то люди с багажом будут с удовольствием использовать эти плунжера. Зашел на плунжер с нужной для тебя стороны платформы, подождал, спустился и выкатил, допустим, тележку сразу к платформе поезда, довольно удобно, особенно если пускать головные вагоны "стоячими", без сидений. А люди с лестниц эти самые первые вагоны просто будут игнорировать, точка их попадания на платформу будет около третьих вагонов поезда. Так что у этой спорной конструкции есть свои преимущества. В конце концов, в той же ИКЕИ люди вполне используют грузовой лифт, а поток посетителей там немалый. Не удержавшись, я полез в рюкзак, там, после некоторого копания в недрах, нашел свой фотоаппарат. Фотограф из меня не ахти, но всю станцию стоило запечатлеть, чем и занялся. Льва мой поступок не удивил, как и не удивил вид фотоаппарата. Хотя чем он мог удивить? Обычная мыльница, похожая и видом и габаритами на фотоаппараты моего детства. Кадр за кадром я отщелкал вестибль и пошел к подъемникам.

Нам, правда, воспользоваться подъемником не удалось, он был выключен, и пришлось идти по довольно длинной лестнице, с заранее проложенными в ступенях полозьями для сумок-тележек и парой площадок со скамейками для отдыха. Лестничный тоннель был выполнен как продолжение вестибюля, и я продолжил фотосессию. Кадры получались удивительные, на тонких колоннах в небо шли лучи стальных лент, причудливо переплетенных, а освещенный снизу яркий лазурный свод создавал иллюзию чистого неба над головой. Плиты на полу вестибюля и ступенях лестницы были своеобразными. Из крупного булыжника были собраны блоки, залитые в какой-то прозрачный раствор, и из этих блоком, гладких с наружи, но, на удивление, не скользких, и выпуклых на вид, был собран пол и вымощены ступени. Идя по ним, создавалось непередаваемое чувство. Будто идешь по теплому, летнему городку, где-то в глубинке, там, где дороги еще мостят камнем, где не правит асфальт и бетон, как будто попал в детство. Чудесная станция, совсем не похожая на ту, что знакома мне. Поставьте еще фонтанчики у скамеек на площадках, и все влюбленные будут назначать тут свои встречи, почему то подумалось мне, и я сразу загрустил. Дома меня ждала жена, сильно соскучившаяся по мне, ведь я был в командировке порядка двух недель. А теперь я боялся подумать, какие мысли были у нее в голове. А дочка? Малышка, ждущая папу, который должен был привезти её подарок из другого города, странно, но и сейчас дети, совсем как я когда-то, ждут от уезжающих родителей какой-то подарок из "другого" города, хотя теперь уже нет почти никакой разницы в товарах по всему миру. Но, наверно, это такой маленький праздник, когда папа приезжает домой, достает из рюкзака коробочку или пакет, а в нем что-то, пускай это что-то можно купить и в соседнем дворе, но именно ЭТО приехало к тебе с папой из какого-то ДРУГОГО города, значит, такого ни у кого быть не может, ТАКОЕ может быть только у тебя. И вот, папа не приехал, его нет уже второй день, где он, что с ним. Мама ходит растерянная, всё время куда-то кому-то звонит, плачет. И маму не успокаивает ни что, ни помощь дочки по уборке дома, ни конфета, сбереженная для мамы с полдника в детском садике, ни рисунки где МАМА, ПАПА и ОНА идут в зоопарк. Как они там, без меня? На работе народ наверно на уши встал, главное всем известно, я сел в метро, все знают, ехать мне до дома максимум час и никаких опасных участков на моем пути нет. Если никаких аварий, то я должен быть дома, остановка троллейбуса и маршрутки у меня прямо под окнами. Родители, небось, волнуются. Я по молодости конечно и не такие фортеля отмачивал, но это по молодости, пока был сам по себе, озорной, задорный, а сейчас я человек семейный и как-то более степенный, что ли. Кошмар. Я-то вот, я-то жив и есть все шансы остаться живым и вернуться домой, но они-то этого не знают. И не сообщить никак, не успокоить.

Вся радость, навеянная станцией, пропала, и Лев это явно заметил:

— Переживаешь? — спросил он тихо, почти шепотом — не волнуйся, все хорошо будет.

Я посмотрел на спутника, высокий, чисто выбритый, он откинул с лица шарф и поднял очки на лоб. Лицо было светлым от мыслей, видимо на него тоже подействовала архитектура станции, всё же хорошо, когда люди могут радоваться, даже в таких вот нечеловеческих условиях.

— Красивую станцию начали делать. Надо будет потом проехаться по этой линии, если они её всю такой сделают, гадом буду, переду на конечную, чтобы каждый день на работу по ней ездить и радоваться.

Он крутил головой, запоминая и впитывая свои ощущения, как будто запасался этим духовным теплом, радостной энергией станции.

— А ты где работаешь то? — не удержался я от вопроса — На какой станции?

— Я? Я на "Арбатской", вернее между "Арбатской" и "Смоленской", в "Союз Мультфильме", в кукольном отделении — лицо Льва превратилось в сплошную улыбку — мультики делаю, вернее фигурки для них по эскизам. Кукольник я.

— Был — добавил он, тут же помрачнев — был кукольником, а сейчас вот, боец "Сталинских соколов", ты, кстати, к нам идешь. Скажешь парням, что товарищ Кукольник за тебя ручается, ну, и имя мое с отчеством назовешь, это как пароль будет. Так они тебя точно пропустят, и на поверхность с собой возьмут, с посторонними одновременно наши не выходят, подставы бывают.

— А станция все равно, замечательная — кукольных дел мастер вдохнул воздух пропитанный радостью и сошел на платформу.

Платформа и оформление станции были попроще. Перрон вымощенн простым бежево-коричневым камнем, правда небольшими плитками и в форме множества кругов, сходящихся один к другому. Колонны в два ряда по каждой стороне перрона, стоящие на постаментах-кадках, такие же стремительные, как и в вестибюле, но более строгие. На высоте трех метров колонны соединялись решетками, пушенными перпендикулярно полу, повторяющими рисунок паутинок под куполом вестибюля с медальонами в центре. На каждом медальоне было изображено здание, характеризующее какой-либо город, Новгородский Кремль, Софийский собор в Киеве, Московский Университет, Тульский оружейный завод и так далее. Здания были разными, общим было исполнение, графика на белой эмали в коричневых тонах. Такие огромные сувенирные тарелки, но не кажущиеся при этом пошлыми или неуместными. Стены самих тоннелей и потолок были просто белыми, но не матовыми, а как будто эмалированными с множеством прожилок-трещин, разумеется, декоративных. Я не удержался и, спустившись на пути, потрогал одну из "трещин", она была надежно укрыта слоем лака или прозрачной эмали, тут я не специалист. Присмотревшись, я заметил, что под слоем лака на поверхности стен были сделаны сотни надписей. Шрифтом под старину были написаны названия городов и городков, сел и деревень нашей огромной страны. Надписи были небольшими, и прочесть их можно было только из вагона поезда, во время остановки, да и цвет шрифта был не ярким, светло бежевый.

Архангельск, Переславль-Залесский, Томск, Рига, Луганск, Загорье, Крюково, Мариуполь, Анапа, Ташкент, Ростов Великий и далее, далее, далее, сотни и тысячи названий шли полосой на уровне окон в вагоне поезда.

— Чудесная станция — еще раз сообщил сам себе Лев — заметь, тут даже никто не рискнул что-то поставить.

Я удивленно покрутил головой. Действительно, на станции было только то, что запланировали и установили рабочие, а местное население облюбовало только технические помещения и тоннель, станцию трогать никто не стал. Кстати подтвердилась истина — хорошие мысли приходят в умные головы одновременно. Поезд, стоящий по традиции на правом пути, если идти из центра, то есть на пути в область, был со стоячими первыми и последними двумя вагонами, выгоны с сиденьями начинались от третьего. Сам поезд тоже отличался от виденных ранее, он был более плоским, более угловатым, с несколько вытянутой и зауженной вперед кабиной. Слишком агрессивный для этого времени, как будто ворвавшийся из будущего. И цвет его, бежевый, уходящий в цвет "кофе со сливками", сильно отличался от привычного синего, зато гармонировал со станцией. Людно на станции не было, это была жилая часть территории "Пролетарской", поезд был полностью жилым, на первом и последнем вагоне была надпись "Душевая", на первом с рисунком женщины, на последнем мужчины, соответственно. Вагоны были запитаны, как и на остальных станциях, не от силового рельса, а толстым кабелем, лежащем на крыше, там же были проложены и трубы, а на головных вагонах стояли здоровенные проточные нагреватели и резервуары ля холодной воды, плотно закрытые в термоустойчивые чехлы, из множества слоем разных материалов. Этой информацией поделился со мной всё тот же Лев, заметивший, что я разглядываю здоровенные конструкции на крышах вагонов.

— Так на многих станциях делают, где под баню не удается найти помещения. Утепляют вагоны понадежнее и ставят нагреватели с накопителями. И пожалуйста, мойся на здоровье. А для стирки другие помещения — предвосхитил мой вопрос он — ладно, хватит любоваться, пойдем уже.

С этими словами он спрыгнул в тоннель, ведущий к центру. Мне не оставалось ничего кроме как последовать за ним. Сфотографировав на прощанье вид из тоннеля я нырнул во тьму. Идти вдвоем было страшновато, света стало гораздо меньше и стен тоннеля давили, пугали своими непонятными дверями и ответвлениями, по большей части закрытыми на самодельные засовы. Становилось всё холоднее. На станциях температуру поддерживали тепловыми занавесами, рядами тепловых пушек выставленных в ряд на потолке или стенах, так что в тоннели тепло почти и не уходило. Лев опять замотался в шарф и напялил на глаза очки. Я тоже раскатал шапку по лицу, да еще и натянул сверху кепи. Если бы не одетое заранее термобелье, я бы уже замерз. В перегоне было наверно градусов 15 холода минимум, а то и ниже. Фонарик, закрепленный на плече к лямке рюкзака, выхватывал из тьмы то спину летчика, то фрагменты электропроводки на стенах, то провалы проходов, но в целом картинку не давал. Фонарь Льва так же не сильно помогал. Тот больше светил себе под ноги. Быстрым шагом мы приближались к следующей станции, когда меня остановил звук, никак не ожидаемый в этом месте. Откуда-то сверху и сбоку отчетливо был слышен рык двигателя. Так гудят стоящие под парами грузовики. Перехватив поудобнее обрез, я пошевелил лучом фонаря по стенам, тем же самым занялся Лев. Практически одновременно наши лучи пришли к темному пятну, практически в верхней трети свода тоннеля. Судя по всему, тут была вентиляционная отдушина, выходящая на улицу, и возле нее стоял автомобиль. Лев тихо выругался, настолько тихо, что я и не понял, что он сказал, но по интонации было ясно — ругается. Я вопросительно посмотрел на него, и он решил объясниться:

— Там явно машина наемников или демонологов, у нас машин нет совсем. Да и у наемников их очень мал, как и у демонологов. Вернее машин в городе не мало, всё же столица, но 90% из них на таком морозе просто не заводятся, или не могут проехать по сугробам. Уничтоженная даже одна единица техники для противника серьезная потеря. А тут, я точно знаю, рядом есть вражеский грузовик, скорее всего вездеход, и не могу ничего сделать. Раздражает. Но и пробовать залезть в эту отдушину, да еще ползти по ней вверх, я не буду. Хлопотно и сомнительно. Понять бы, где мы хотя бы находимся, что над нами… — Боец бригада соколов задумался, и я решил ему помочь.

— Скорее всего, над нами Абельмановская улица, ближе к Площади Ильича — высказал я свое мнение и был не понят.

— Какая улица? — лицо кукольных дел мастера выражало полное непонимание — а какие улицы рядом, или, может, какое старое название?

Я напрягся, какие названия, что б я помнил.

— Ну, это улица, идущая от "Пролетарской" к Рогожской заставе, Площади Ильича то есть — я призадумался, вспоминая местность — если точнее, то думаю ближе к площади Ильича, если у вас храм сохранился, то поле него в сторону шоссе Энтузиастов минуты три хода.

— Мадонна то? — Лев усмехнулся — сохранился, у нас далеко не все храмы порушили, красивые оставили, ты может не в курсе, но и кукольная студия "Союз Мультфильма" у нас в храме "Спаса на песках".

— У нас тоже, было так — я вспомнил сквер с каштанами около этой церкви, сколько раз я проходил им на Арбат в детстве, идя в изостудию. И вспомнил, во что его превратили "облагородив", поставив уродливые скамьи, какой-то несуразный памятник, сквер потерял свою естественность и превратился черти во что. Хотя, может это именно мои личные обиды. Уж очень многое из моего детства пропало с улиц Москвы. Появилось слишком много заборов и закрытых ворот, непонятных памятников и домов, уродливо вклинившихся в привычные для меня дворики. Пропали спокойные открытые площадки, заросшие травкой и кустами, за которыми следили жители двора, их сменили мощеные дворики, обнесенные заборами, парковки, а если осталась где-то площадки с качелями и песочницами, то обязательно с газончиками и дорожками усыпанными мелким щебнем. Город решительно рос и догонял своих коллег-столиц, теряя при этом уютность. Размышляя, я посмотрел на Льва, тот что-то записывал в блокнот. Занеся необходимую информацию в книжечку, он убрал ее в планшет.

— Буду у своих, сдам им эту точку, может, придумаем, как подловить наемников и лишить их вездехода. Ладно, пойдем дальше.

Я еще раз удивился холоду. Холодно было неимоверно, всего на пару минут остановились и уже мороз пробрался под плотный покров одежды. А ведь я одет тепло, я более легко одетым шлялся по Архангельску и Тюмени, в минус тридцать, и не мерз. А Москва всегда была очень холодной, если температура падала до минус двадцати пяти, то хоть нос из улицы не высовывай. А тут было под сорок ниже ноля, боюсь представить, что сейчас на улице.

С такими мыслями мы дошли до следующей станции. Я с интересом стал ее оглядывать и снимать красоты. Казалось бы, только что переживал из-за родни, а тут опять любопытство взыграло. Думаю дело в ощущении нереальности, я, до конца, не мог поверить в происходящее, и старался закрепить в памяти разные факты. Станция, соответствующая нашей "Римской" внешне так же была сильно отличной, а значит наши миры, при всей похожести, после великой отечественной войны все больше разнились, в культурном плане то уж точно.

Столь же низкая, как и "Римская", эта станция не угнетала пассажиров. Колонны в ней заменяли два ряда состоящих из подобия беседок, созданных пересекающимися арками, идущими по диагонали беседки, и куполом, висящим в двух с половиной метрах над головами. Колонны, являющиеся основанием арок, шли вверх, выше купола, верхний край их упирался и поддерживал свод станции. От колонны к колонне шли стенки легких, воздушных решеток, в стиле среднеазиатских узоров. Стенка, отделяющая беседку от зоны посадки, была на всю арку, от центрального прохода станции беседку отделяла невысокая, в метр с небольшим, стеночка, созданная из такой же решетки, а между беседками этих перекрытий вовсе не было. Между беседками было пустое пространство, примерно той же ширины что и беседка, а верхние их части, над куполами, были соединены арками с идущими под потолок решетками, все в том же стиле. Вся станция была пропитана духом средней Азии. Эти беседки, с легкими куполами, вроде маленьких мечетей, стенки-решетки, в национальном стиле, цветовая гамма, мозаика на стенах и перроне. Всё напоминало о Самарканде, Ташкенте, Баку, Караганде, и прочих городах Советской Азии. Ступени, уводящие в город и на пересадку, упирались в красивейшие дверные проемы и заставляли вспомнить сказки "1000 и 1 ночи", легенды о хадже Насреддине и прочие восточные мифы. Того и гляди, вот-вот из лампы, освещающей стены, вылетит джин и будет выполнять твои желания. Приглядевшись, я заметил часто повторяющийся узор из красных пятиконечных звезд, а на мозаиках, украшавших стены, основным мотивом была жизнь трудового народа средней Азии. Я старался отснять всю станцию, выбирая максимально выгодные, на мой взгляд, ракурсы. Сзади раздался вздох:

— Восхитительно, быстрее бы всё кончилось. Эта линия будет настоящим украшением нашего метро.

Лев прошелся по перрону, заглянул в беседку, посмотрел на нее со всех сторон.

— Ты только посмотри, какие скамеечки, какие беседки, кажется, что на станции сплошной воздух, а тут ведь все конструкции и все удобства, волшебная станция — восхищенно приговаривал мой спутник — волшебная.

Я разглядывал станцию с не меньшим восторгом. Станция действительно было на удивление красивой, и оставляла неизгладимые впечатления. Прислушиваясь к своим ощущениям, я вдруг осознал, что не мерзну.

— Лев, мне показалось, или тут тепло? — удивлено спросил я у попутчика — мне почему-то не холодно, хотя тут явно нет обогревателей.

Лев снял перчатки, зачем-то шмыгнул носом, опустил шарф с лица и расстегнул куртку.

— Юрий, тут действительно тепло, температура около плюс двух, я бы сказал — удивления в его голосе было не меньше чем у меня — мистика какая-то, станция не любит холод?

Переглянувшись, мы синхронно пожали плечами, не любит и хорошо, жаль только переход на станцию Площадь Ильича еще не начали делать, то есть он начат и подготовлен с этой стороны, но на вторую станцию еще не сделан, и, если верить Льву, даже не начат. Людям с соседней станции тут было бы комфортнее, чем у себя сейчас. Решив воспользоваться восточным гостеприимством, мы присели в беседке и достали продукты. Дело было даже не в голоде, просто у Льва был чай в термосе, а тут было самое место для чаепития. Очарование востока, теплый чай, сухофрукты и шоколад подняли настроение и восстановили силы.

— Жаль, что станция, граничащая с "Курской", не отделана еще, хотелось бы уже сейчас знать, какой она будет — проговорил мечтательно Кукольник.

— Мне бы такой оптимизм — мелькнула в моей голове — человек выживает в обледеневшем мире, в городе, захваченном какими-то сверхъестественными силами, и думает о том, что будет потом, причем не о том, как будет тяжело всё восстанавливать, а о том, как они ДОСТРОЯТ то, что не успели.

Перекусив, мы продолжили движение. Опять нас поглотила холодная тьма тоннеля, освещенного лишь нашими фонариками. Опять пугающие технические коридоры, выхваченные лучами света, странные звуки, сильно искаженные акустикой тоннеля и холод, холод и еще раз холод. Покрытые инеем рельсы и стены тоннеля поблескивали в свете фонариков недобрым голубым мерцанием, напоминая нам, кто в городе хозяин. Постепенно я стал замерзать, чем дольше мы шли, тем холоднее становилось, и, наконец, я вдруг стал замечать, что холод как будто отступил. Этот факт меня насторожил. Остановившись, я окликнул своего попутчика:

— Лев, я не ощущаю холода, ты тоже? — почему-то шепотом спросил я.

— Ээээ, товарищ, хорошо, что сказал, срочно привал и теплый чай — голос более опытного в этих вопросах человека был встревоженным — ты попросту сейчас вымерзнешь. Я не знаю, как объяснить, но Московский мороз очень коварен. Даже очень тепло одетые люди могут начать мерзнуть, и по чуть-чуть пропитаться этим "морозом". Так что, как только человек понимает, что не ощущает холод, он ищет способ согреться. Разводит костер, пьет горячие напитки, ест горячую пищу, делает гимнастику, но это уже крайний случай, вспотеешь, и ничем хорошим тебе это не обернется.

Не интересуясь моим мнением, он быстро извлек из своего рюкзака спиртовку и кружку. Наполнив кружку водой из фляги, он установил ее на горящий огонек. Весело трепещущийся огонек довольно быстро вскипятил кружку воду. Заметив мое удивление, Лев пояснил.

— Стенки кружки двойные, держат температуру, как и крышка, а дно наоборот. Только в такой посуде имеет смысл что-то кипятить тут — проговорил он, демонстрируя мне крышку от посудины.

Поблагодарив за кипяток, я достал свою кружку, перелил часть воды и кинул пакет чая с сахаром, Лев взял у меня предложенный пакетик и бросил в оставшийся кипяток. Долив кружки холодной водой, мы принялись пить чай. Просто сладкий чай, без каких-либо закусок. Я со своим расправился быстрее и принялся убирать кружку обратно, тщательно вытерев её одноразовым платком. Попутно я вынул свой жилет, расслабил его и надел поверх куртки. Перетянув заново все ремни, я переложил набитые магазины к пистолету в карманы жилета, благо справа было два кармашка, в которые они замечательно легли. У меня было четкое ощущение, что это очень важно. Какой-то уголок моего сознания орал — ОПАСНОСТЬ!!!.. Я не понимал, что меня напрягает, но что-то мне точно мешало. Темнота давила, я полез в чехольчик и вынул фонарик. Путь он маленький, но луч света он давал очень яркий, пусть и не широкий. Понимая, что держать фонарик и обрез одновременно будет неудобно, я стал прикручивать его к цевью ружья, под стволом, так, чтобы легко его включить или выключить, благо он включался кнопкой-бегунком сбоку. Лев заметил мою суету, и она постепенно передалась ему.

— Что-то случилось? — спросил он тихо-тихо, озираясь и убирая спиртовку в чехол — чего это ты так напрягся то?

— Не знаю, но что-то не так, хотя вру, знаю — меня неожиданно осенило — понимаешь, Лев, у меня постоянно было ощущение нереальности происходящего, всё было как в дымке сна, а сейчас это ощущение пропало и появилось чувство страха. Как говорится, жопой чую, дело пахнет керосином. Давайка мы с тобой укроемся. Хотя бы в этом проходе.

Я указал ружьем на широкий проход между двумя направлениями, уставленный колоннами. Там было за чем спрятаться. Удивительно, но Лев не согласился, а точнее согласился частично.

— Юр, ты укройся за колонной, а я спрячусь в той вот нише — он указал на довольно глубокую нишу, предназначенную для электрощита — Если твои тревоги не напрасны, лучше будем бить с двух сторон.

С этими словами он встал в шкаф, спрятанный в нише, и погасил свой фонарь. Я отошел за столб и погасил фонарь на плече. Прошло минуты три, и мы услышали шаги. Шло явно больше чем двое. Постепенно стало слышно их дыхание, тяжелое, сиплое. Потом появилось тусклое пятно света на рельсах. Одно, второе, третье. Три пятна и все в пол. Затем появились и хозяева света. То, что это были не "партизаны" можно было понять сразу, но я всё же колебался, правда, не долго, до первого выстрела Льва. Мои сомнения были понятны, я просто не разбирался в местных реалиях, хотя был уверен — передо мной ВРАГ. Пятеро одинаково одетых бойцов. Все в матерчатых шлемах-шапках, очках вроде летных и респираторных масках. Бушлаты и ватные штаны, сапоги, вроде кирзовых, но явно утепленные. Трое шли с фонарями, а двое без. У четверых были ранцы, а у одного за спиной была рация, стодесятка, со сложенной антенной. И вооружены они были непривычно для партизан. Вроде те же калаши, да не те, и у всех с примкнутыми штыками, у двоих с оптикой. Один нес на себе несколько шашек, видимо для подрыва, и на его ранце висели смотки шнура и кабеля. У всех были на плече крупные символы, сейчас непонятные, из-за слабого света. Это было всё, что я успел рассмотреть. Пока они подошли к Кукольнику, спрятавшемуся чуть дальше, чем я. Проходя мимо меня, один из бойцов лениво скользнул лучом по столбам, меня, впрочем, не приметив. Я успел укрыться за широкую колонну, и тут раздался выстрел, потом второй, я высунулся из укрытия и включил фонарь, удачно ослепив одного из бойцов противника, начавшего крутить головой и отходящего назад. Двое наемников, а я не сомневался теперь в их принадлежности именно к этой категории людей, уже падали на ледяные рельсы, и я решил внести свою лепту. Оба выстрела, проведенные мной, оказались неудачными. Нет, промахнуться на таком расстоянии было сложно, но я, человек насквозь гражданский, умудрился попасть оба раза по ранцам, уничтожив рацию и попортив ранец подрывника. Хорошо, что ничего не рвануло. Впрочем, второй выстрел ранил бойца, повредив его плечевой сустав. Оставшийся нетронутым, но ослепленный лучом боец, попробовал убежать, но споткнулся и стал падать. Лев, в отличие от меня, оказался опытным стрелком, отбросив свой обрез, такой же, как у меня, он выхватил маузер (и как он только так быстро его достал, может заранее приготовил) и несколькими выстрелами закончил начатое. Наемники слишком расслабились, идя по пустому тоннелю, и поплатились за это. Все пятеро были мертвы, никто даже не успел выстрелить, но Льва это не порадовало.

— Где они влезли? — спросил он, не понятно у кого — Где они могли влезть? Где?

Летчик пристально рассматривал трупы, включив свой фонарь, я же стоял и тупил. Минуту или две я отходил от короткой перестрелки и вида убитых, а потом понял очень важную вещь.

— Лева, надо валить к "Курской", и БЕГОМ — я практически проорал эти слова — выстрелы были слышны, где бы они не спустились в тоннель, а я думаю, они влезли через ту самую дыру, которую ты отметил у себя в блокнотике. Хватай, что тут полезное есть и бежим.

Сам я схватил автомат с оптическим прицелом и стал судорожно прикреплять его ремнями к рюкзаку, отстегнув штык-нож. Следом в мою разгрузку пошли рожки, непривычной мне прямой коробчатой формы. Два в нагрудные карманы, два в нижние и два в карманы куртки, под жилет. Быстро не достану, но пусть будут. Лев тоже взял автомат и набрал рожков к нему, положив в вытянутый тут же ранец. Оказалось, что у него ранец имеет телескопическое второе дно, такой нижний отдел, причем регулирующийся не столько молнией, сколько ремешками. С сожалением он посмотрел на ранец сапера и на разбитую рацию.

— Юр, кто тебя учил хорошие вещи портить? — спросил он у меня с укоризной, пока я приспосабливал на себя ремень, снятый с наемника — рюкзаку разнес лямку и один борт, всё вываливается теперь и нести его неудобно, а рация вообще в хлам.

— Кто, кто? Дед Пихто — я был зол, еще один ремень мне не удавалось закрепить, пока не вспомнил как носил сумку на поясе, вместо того что бы вешать на плечо.

Продев ремень через пару лямок (вечно забываю, как они называются, ну те, в которые вы все ремни вставляете), я пустил его свободно на правое бедро. Этот ремень нужен был только из-за двух предметов на нем, ножен для штык-ножа и фляги. Оба предмета уютно разместились, ножны на боку бедра, фляга с задней стороны. Сидеть может и неудобно, но ходить не мешают.

— Возьми еще это — Лев протянул мне револьвер и несколько обойм по три патрона — хорошие револьверы немецкие, достались нам после войны, теперь производим сами. Производили.

— Куда я его засуну, и так тяжело ходить — я не врал, рюкзак и до автомата был не легким, а теперь стал изрядно давить на плечи, да и запас патронов в карманах довольно сильно тянул к земле, нарушая всем известное правило-поговорку.

Поняв, что я не намерен брать еще и револьвер, Кукольник со вздохом сунул его себе за пояс, как бандит какой-то, её богу, а патроны высыпал в карман. Оставшееся оружие он разрядил, магазины выщелкнул, а пока был занят этим делом, попросил меня перетащить стволы на ту сторону и свалить между рельс, чем я и занялся. На эти манипуляции мы потратили минут десять. То ли у места проникновения никого не было, то ли они не услышали, то ли послали за подкреплением, но ощущение сонной туманности ко мне вернулось, не смотря на повышенный адреналин. Убрав с прохода тела и спрятав изорванный рюкзак в шкаф, приютивший в своих объятьях бравого работника мультипликации, мы быстрым шагом, периодически бегом, двинулись к "Курской". Короткие перебежки, остановки на минутку, потом быстрый шаг, опять остановка, несколько глотков чая из термоса, опять бегом. Термос опустел как раз на месте станции "Чкаловская", хотя здесь ее могут и по-другому именовать, "Римскую" назвали ведь "Восточной". Лев выудил второй фонарь ( — и когда он его снял с тела наемника? — удивился я) и стал, как угорелый, светить по стенам, я присоединился к нему, водя дробовиком и крутясь сам. Результат был достигнут быстро. Технический коридор был найден. Опрометью мы бросились в него и через пять метров уперлись в стальную дверь. На сильные и частые удары реакции не было долго, или нам так только казалось. Потом дверь немного отъехала в сторону, она была выдвижной. Сквозь узкую щель, сделанную только для общения, до нас долетел вопрос:

— Кто такие, что надо?

— Кукольник с "Электрозавода" и парень с "Пролетарской" со мной, шли через новые пути. Парни пускайте быстрее, мы в тоннелях с наемниками столкнулись, в любой момент могу еще появиться, надо сообщить на "пролетарку".

— Документы и морды к щели — голос стал более нервным, а щель стала шире, из нее был сильнейший свет.

— Мы с Кукольником сунули лица, чуть ли не в коридор, выставив паспорта. Свет, бивший в глаза, заставил жмуриться, но дежурный счел нас достаточно похожими на фотографии и пустил за ворота, тут же захлопнув их за нашими спинами. За стальной створкой был небольшой КПП, пятеро мужиков в касках за бетонными блоками и мешками выставили автоматы и пулемет в направлении двери, это укрепление было расположено метрах в двадцати от дверей, в противоположном конце коридора, который сразу за бруствером резко уходил влево. От рикошетов и броска гранаты их спасали повешенные к потолку на цепях куски швеллеров и листы толстого железа. Кроме того, на пути к этому укреплению было три преграды из сетки Рабица с дверцами в шахматном порядке. За первой сеткой стояли два прожектора, достаточно высоко, чтобы не мешать обстрелу. Эти-то прожекторы и слепили нас. Около ворот, слева от них стояли еще трое, все в бронежилетах, касках и при автоматах. Коридор сразу за воротами расширялся, как раз влево.

— Товарищи, что вы там про наемников говорили? — спросил обладатель голоса слышанного нами сквозь щель.

— Наемники, пятеро, включая связиста и сапера, шли в сторону вашей станции — Лев встал боком к прожекторам, а я спрятался за ним от их яркого света — где проникли в систему метрополитена, не знаем, но есть предположения.

Лев полез в планшет и достал блокнот. Мужик, небритый, как и остальные, но с рыжей бородой, заплетенной в косу, глянул на рисунок и записи. Почесав в своей косе, он пошел к аппарату стоящему за баррикадой. Точно расслышать текст сообщения мне не удалось, но слова "Пролетарская", "недостроенная", "к нам", "наемники" говорили о смысле сообщения.

Лев вроде как успокоился, а я наоборот, почему-то мне казалось, что мы забыли о чем-то очень важном, но о чем не понятно. От размышлений меня отвлек всё тот же кособородый, требующий, или приглашающий нас к своему начальнику. Проводив нас до помещения с лаконичной надписью "начальник боевых отрядов Е.О. Сомовец", он покинул нас, вернувшись на свой пост.

Дверь была открыта, у входа дежурили два мужика, одетых полегче, всё же в отопляемом помещении находились, но тоже в бронежилетах и касках. Не задерживая и даже не осматривая нас, они пошли следом в кабинет. Сам по себе кабинет сильно напоминал помещение занимаемое Ежовым. Дощатый пол, ковры на стенах и полу, пара столов, правда стола для совещаний не было, и спальное место было не тут же. За столом в крепком кожаном кресле сидел тучный мужик, громоздкий, кажущийся огромным даже в сидячем положении. И голос у него был под стать, низкий, хрипловатый и сильный, хотя и не громкий.

— Здравствуйте граждане, спасибо за сообщение, ваши сведения отправлены начальнику станции "Пролетарская", там готовы теперь к встрече неприятеля. Вы не могли бы поточнее указать место вашего столкновения с наемниками и место, которое вы предполагаете за место проникновения? — местный силовик встал и пригласил нас ко второму столу. Выпрямившись, он производил очень сильное впечатление. При росте за два метра он весил наверно под два центнера, ровно распределенных по всему телу. Крупная голова, покоящаяся на могучих плечах, широкая, бочкообразная грудная клетка, шар живота, не сильно выделяющийся на общем фоне, колоннообразные ноги, толстые руки с крупными кистями. Добавьте к этому бронежилет, и вы поймете, какую глыбу мы встретили. Пистолет, висящий на поясе, был попросту незаметен на нем.

Подойдя к столу, мы увидели карту строящейся ветки, доскональную, сделанной для прокладки оной. Скорее даже с чертежом, чем с картой. Мне эта карта толком ничего не дала, а вот Лев оживился.

— Столкнулись мы с ними у двенадцатого электрощита, вот он — Кукольник ткнул в схему — а влезли, влезли они, как мне кажется, вот тут, через этот вот воздуховод. Как минимум, мы слышали около него звук стоящего под парами грузовика. Кстати, в Щитке лежит сумка сапера, со взрывчаткой, а на путях напротив оружие наемников. Патроны мы высыпали на пути, между шпал, некогда и некуда было собирать, а тела лежат среди колонн. Вот, кстати, их жетоны.

Лев выложил на стол пять крупных плоских куском серого металла, и я впервые увидел эмблему этих наемников. "Жетон" представлял собой пластинку из мельхиора, круглой формы, размером с советский пятак, может чуть больше. На нем были выгравированы какие-то линии, как-то не сразу сложившиеся в фигуры у меня в глазах, просто нелепо получалось. Круг был разбит на сегменты хордами, сложившимися в пентагон, в этот пентагон было вписано кольцо с непонятной мне надписью латиницей, а в центре, на фоне пирамиды с усеченным верхом и глазом над ней был выдавлен до жути знакомый символ — латинская "С" перечеркнутая двумя параллельными прямыми. Теперь и рисунок на плечах курток наемников стал понятен, символ доллара. Рассматривая медальоны я напряженно думал, что мы забыли, о чем мне напомнили сейчас слова Льва? Оружие, патроны, тела, щиток… стоп! Щиток!

— Ээээ, простите, не знаю, как к вам обращаться, товарищ Сомовец — я понял, что меня беспокоило — сообщите и на "Площадь Ильича", есть подозрение, что эта группа просто не поняла приказ, или наемники пока не в курсе, я не знаю сам. Но взрывчатки вполне хватит, чтобы прорваться со станции "Восточная" на сопредельную платформу, взорвав пласт перекрытия.

Сомовец посмотрел на Льва, тот кивнул

— Вполне хватит, Евгений Олегович, вполне — Кукольника передернуло — взорвут ведь, и станцию, такую красивую, попортят к собачьей матери. Уроды и они и в Африке уроды.

Человек-гора переместился к первому столу и поднял трубку.

— "Площадь Ильича" мне, пожалуйста, начальника гражданской обороны Жеваного — прогудел он в трубку — Иван ты? Слушай, тут в тоннеле возле тебя наемники со взрывчаткой лазают, могут с недостроенной станции к тебе рвануть. Да и в прямом и переносном смысле.

— Нет, одну группы тут бойцы уже приголубили, но кто даст гарантию, что уже вторая не спустилась? Их же как блох на дворняге и в любую щель пролезут.

— Да не знаю я, просто отведи всех от стены, где пересадка запланирована и присматривай там, что ли. Всё, увидимся-услышимся.

— Так, мужики, идите на станцию, вот вам награда за "головы" — он протянул нам несколько бланков — на нашей станции могете тратить их. Щас группа метнется, если всё так, как вы сказали, будет вам еще откат с добычи и поменяю расписки на золото или что вам надо, ну а если напели вы всё это, повесим. Само собой, со станции ни-ни.

С этими словами парочка бойцов вывела нас на станцию "Курская" радиальной линии. Не говоря ни слова, они развернулись и ушли обратно.