Глава вторая часть 1. Три смерти Татарина Рамы. Смерть первая.

Спустится в похожую на многоножку долину, впившуюся лапками — балками и оврагами в нависающие над ней холмы, можно было по склонам или по этим густо заросшим подножьям, так же густо населённым диковинными и обычными, но всегда очень плотоядным обитателями, среди кототорых попадались и вовсе жуткие — прямоходящие.

К слову сказать, вот такая вот пакость, прозеванная, вышла к КПП и прижавшись к стеклу, взглянула из сумрака на ужинающего в помещении сержанта. На утро сержант надел крест, раздобыл себе образки и молитвенник, а ещё через пару недель был списан на материк.

Балки и овраги — опасный выбор — дорога для смелых и безрассудных, в чьи ряды Рама себя не спешил причислить.

В долину вели, конечно же и дороги. Одна из таких — уютный проселок — виляла от болот, от Рыбацкого Хутора, к цели Рамы — к Цветоводству. Но природный фон вдоль всего пути был настолько силен, что ни один мужчина, берегущий свой кутак туда бы не сунулся. Другие, соседние, дорожки тоже не отставали и блистали для редких рейдовиков своими — присущими им опасностями.

Попасть в долину можно было и по ЖД насыпи, что, с рельсами и застывшими составами, тянулась вдоль болот и вторгалась потом высоченным образованием из щебня и бетона в саму долину-многоножку и, пересекая ее мостом, уходила в предгорья к институтским городкам.

Правда само полотно простреливалось вдоль из крупного калибра и лишь ближе к середке болот, у платформы Рыбацкое, можно было безопасно взойдя на него и уйти к кордону по рельсам.

Однако, выпадая из зоны досягаемости военных, жэдэ попадало в зону досягаемости всех остальных, кто жил тем, что совал нос в чужие дела, рюкзаки и марадерки — железнодорожный мост в долине, которым оканчивался путь с болот и начиналась дорога в предгорья, вообще был центром и перекрестком путей вокруг которого кипела не самая дружелюбная, пусть и человеческая жизнь и соваться в гущу той жизни одиночке было себе дороже.

Поэтому Рама, открытый всем ветрам, зорким глазам и военной оптике, буднично спускался по плоской отроге холма.

Вскоре он бы вышел к другой насыпи, с двухполосной бетонкой, протянувшейся от края до края, километров на сорок и на пару десятков автобусных остановок, точно вдоль и посреди долины.

Дорога была практически прямой и также простреливалась, километра на три, с блокпоста, охраняющего материк от Зоны.

Люди, которые когда то жили здесь и создавшие этот обитаемый уголок, были людьми быстрых решений и прямых обозначений. Такие — кто не заморачивается на поэтичные метафоры. Они указывали на круг и называли его — круглое, на вытянутое — длинное. Так родились местные названия: Первая Балка, Цветоводство, Жэдэ, Дальняя Балка, Пещера, Тоннель, Вода, Свины, Платформа.

Зэки, строившие здешние насыпи, хозяйства, поселки и академ-городки с институтским корпусами назвали это место Академия, а позже появилось и второе название, специально для долины — Кордон.

Рама обитал на Кордоне, в бывшем Цветоводстве, которое, к этому дню, уже дважды сменило имя. Первый раз его переурочил Николай Сидорович, назвав это скопление коттеджей и агростанцию Деревней, а второе родилось благодаря Раме — и деревня получила название — Холерник, а Рама известность...

Смерть #1.

Путь татарина должен быть прямым и без изгибов. Хитрость, мягкость и выдумка нужны татарину, что бы сберечь эту прямость и не дать обстоятельствам согнуть этот путь. Путь татарина должен быть понятным, полным дисциплины и оглядки на общество других татар и татарин должен, соразмерно возрасту, расти на этом пути, расти без опасных скачков, без повода для пересуд и резкого внимания к себе. Каждый татарин должен стать символом распланированной восходящей судьбы и тем упрочнять опору для всех татар — в этом татарская сила.

Рамиль был старшим среди братьев: лучший ученик в классе с красным институтским диплом и преданным возвращением в родной ПГТ и в родную школу.

На работе и в жизни — у всех на виду, он демонстрировал непринуждённую нравственность муллы, следование сыновьему долгу и мужскую твердость.

И было не удивительно, что взрослые и семейные коллеги сподвигли его — молодого и исполнительного учителя взять на себя работу и должность завуча.

Шли годы и ни у кого не оставалось сомнений, что когда Наиля Борисовна решится на пенсию, именно Рамиль станет молодым директором школы номер двадцать один имени Джалиля — что давно было одобрено и комитетом образования после смотрин будущего директора на одной из татарских свадеб.

Однако, повеяли тревожные, с чужими запахами ветра, и комитет, сменивший несменяемый от Шаймиева состав, на молодых и неизвестно откуда взявшихся — прислал польскую татарку, с инородным образованием и непривычными взглядами на должность ИО директора, спровадив Наилю Борисовну в отпуск.

В школе начались странные для маленького татарского ПГТ вещи и непривычные просветительские откровения с какими то прививками, медосмотрами, лекциями и порядками, по которым родители не могли больше приходить в школу и ждать своих детей в коридорах, обсуждая свое и татарское, оставаясь на входе, у рамки металлоискателя, под взором крупной башкирки-охранницы.

Родители мягко, без камер смартфонов, а с бэлишами и чак-чаком объяснили молодой директорше, улыбаясь со сталью в карих и серых глазах, что они как нибудь переживут, если социальные новации и инициативы молодой образовательной братии минуют их медвежий татарский угол, а они и их дети будут несказанно рады оставаться и дальше в темном прозябании.

ИО-директоршу победили, башкирку задвинули, накормив беляшами. А вот Рамиля попросили из школы..

Тебе под сорок — средний брат офицер МЧС — зам нач учебного центра, лично знакомый с министром в Москве; младший — когда то простой и драчливый двоечник — расстройство отца — он оборотисто набрал темп и теперь видный торгаш, завозящий в область подушки, матрасы и синтепоновые одеяла — они втроём были эталоном татарского пути, эталоном, пока Рамиль не оказался на улице — это была месть ИО-директорши поселку.

Он не знал жизни, почти не знал женщин, он жил школой и уважением соседей и родственников. Он остался один в полном неумении жить иначе — махаллёй, ему выхлопотали должность завхоза в его же школе и редкие часы ОБЖшника.

Рамиля жалели, а вскоре начали и сторонится. Рамиль стал неприятным свидетельством того — как выстроенная упорством, кропотливостью и дисциплиной жизнь может просто растаять, как по велению и нет никакой возможности предвосхитить это и предотвратить. Рамиль стал живым мертвецом в обществе и живым, пугающим напоминанием — как можно неожиданно закончится в сорок лет.

Как то осенью — его, отца и братьев пригласили на большой аш.

Духота, татарки как разряженные ёлки, приглашенные музыканты, запах пота, еды и женских духов.

Мужчины уединились и разливали коньяк под горячее, и как это водится, разговор, несмотря на градус и праздник, лежал в деловом ключе — татарин не упустит сучая для выгоды.

Речь неожиданно зашла о образовании. Татары хотели усидчивых, успешных в учебе детей, а с новыми подходами в их школе, их дети проваливали школьные тесты, а что хуже, расхоложенные, стали проваливать и жизненные — на дисциплину и прилежность.

Почему нам не сделать частный — свой учебный центр, пока эта яһүди сихерче засела в школе? — спросил начальник полиции. Что бы не каждый сам по себе ходы искал, а все вместе — дети ходили бы к репетиторам и на дополнительную подготовку — история ислама и летний лагерь..

Он с надеждой посмотрел на Рамиля.

Идею моментально поддержали и другие отцы и участники застолья. И там же, за дастарханом, начался выстраиваться скелет проекта, а в дверях залы собирались женщины, любопытно прислушиваясь к разговору — мужчины уже пили за свою ментальную победу и татарское единство.

Через месяц братья выехали в Казань, в министерство, с расписанной идеей открытия кадетского центра МЧС, с попечительским фондом и тому подобным.

Ещё с год назад Рамиль был сорокалетним стариком, социальным мертвецом, стыдной подробностью, а сейчас он, сидя в библиотеке, но уже кадетского центра, а по сути частной школы дополнительного образования, читал анкеты детей, знакомых ему по средней школе, и раскладывал их документы по будущим группам. Должность директора все же нашла его.

Рауль — водитель центра — беспутный сын тети Зули — подруги их покойной матери, вышел на улицу, когда в их части поселка погас свет.

Рауль был суетлив и зачем то взялся выяснять то, что знали даже девочки, репетирующие спектакль за стеллажами библиотеки — что это подстанция и тиздән яктылык бирәчәкләр.

Рамиль зажёг детям свечи, а себе лампу и таблетку спирта, что бы глотнуть чаю. Было уютно работать под живой огонь.

Рауль, росший с детства с Рамилем, привычно не выбирал одежды — выбежал на улицу в фуфайке Рамиля и Рамиль, накинув на плечи камуфляжную куртку Рауля, тоже спустился глотнуть прохладного воздуха и сигаретного дыма.

Девочки громко кричали, репетируя какой то сюжет уносимых гусями детей.

За этим криком не сразу стали понятны крики настоящие. Библиотека полыхала сухим ДСП и книгами.

— Как же так Рамиль-ака, как же так… — причитал Рауль взлетая по лестнице на второй этаж.

Когда, по подсчётам Рамиля все девочки были уже снаружи, Рауль, по своей суетливой натуре, кинулся в пламя и дым, все ещё не убежденный, что там там уже никого нет. Рамиль кинулся в след, а огонь, набрав сил, отрезал им дорогу назад.

Пока пожарный расчет мчался к зданию учебного центра, Рамиль задыхаясь и уже не пытаясь спасти Рауля, а лишь желая выбраться самому, искал выход и споткнулся о Раулевы ноги, торчащие из пламени. Спасло Рамиля окно, в которые он не раздумывая и выпрыгнул.

Он долго стоял на четвереньках и истекал слюной и кислой горечью. Глаза жгло. Нос отзывался болью при каждом вздохе.

Встав, он где то потом присел, слыша крики и шум в далеке.

Пожар погасили, а он брел по улицам, ужасаясь — сколько надежд обрушил он, представлял себе ущерб и себя — теперь уже дважды мертвого татарина.

Привычка потянула курить и его вырвало. Рамиль набрёл на колонку за магазином и долго и тщательно смывал с себя пот, копоть, рвоту и грязь желтеньким куском мыла, прилипшем в банке у бетонного борта колонки .

Очнулся он, спустя несколько часов и километров на елабужском вокзале. Как он попал сюда — Рамиль не помнил, и сейчас над ним нависали два росгвардейца с желанием заглянуть в его документы.

Рамиль сунулся в карман камуфляжной куртки и подал патрульным документы Рауля.

Сабирзянов Рауль Хайдарович… Рамиль обрадовано согласился на чужое имя. Теперь не придется каяться и объяснять, как это он не уследил за своей судьбой, а когда она дала ему вновь шанс, он сжёг этот шанс свечами и керосиновой лампой.

Пройдёмте — предложил патруль и, теперь уже Рауль, а не Рамиль отправился как подконвойный в вокзальный опорный пункт.

В опорнике выяснилось, что Рауль в розыске за участие в разбойном нападении.

До самого суда никого не смутило полное несоответствие фото в документах с лицом — их носящим.

Его сфотографировали и теперь фотография в деле соответствовала лицу. Паспорт лежал черти где, а его подшитая копия была настолько плоха, что это уже не вызывало вопросов.

Рамиль, не сопротивлялся судьбе. Она на удивление легко складывалась: несоответствие ранее полученных в деле отпечатков с его дактилоскопической картой тоже никого не покоробило — он провалил все следственные эксперименты и очняки, но был со всем согласен и отправлен судом за помощь и хорошее поведение в колонию общего режима на пять лет.

Сообщать было некому. В тот злой вечер саламандра и внезапный ветер дотла сожгли одного мужчину и дали биографию другому.

Арест лже Рауля дошел до ПГТ и там стало окончательно ясно, что погибший — Рамиль.

Так случилась его первая смерть.