пятая глава

5. Первый Снег.

Двор этот я знал, вернее, знал его там, дома. В соседнем дворе, в доме, отделявшем меня от Бауманской улицы, жил когда-то мой приятель, а в доме на Спартаковской, какое-то время жила бабушка, правда не долго, быстро переехав из этого слишком шумного для нее района. Я пристегнул штык-нож к автомату и не спеша вышел за дом. Перекресток Бауманской, Ладожской, Бакунинской и Спартаковской улиц. Почему туда, не знаю, мог ведь и сразу на Красносельскую. Хотя нет, знаю, тянет сюда, к кукольному театру. Тянет, уже не просто навязчивой мыслью, а практически как веревкой. Тянет к мотоциклу с коляской, стоящему на тротуаре.

— Осторожно, Юрик, осторожно — говорю я сам себе — не бывает, чтобы тянуло, и всё было просто, не бывает.

Шаг. Остановка. Другой. Остановка… как в стишке. Выглядываю из-за дома и ошарашено тру глаза. Мотоцикл уже не так тянет, взгляд прикован к наземной части станции "Спартаковская".

Огромный прозрачный кристалл льда, с вмерзшими в него людьми в летней одежде, лиц не разглядеть, но по позам ясно, эти люди успели осознать свою смерть, жуткая давка в дверях, они пытались войти в метро, туда, откуда шел теплый воздух. Теперь же вся станция была покрыта толстым, метра в два, а то и в три, слоем льда, и казалась айсбергом, заплутавшим в городе. Вмерзшим во льды кораблем стоял напротив метро трамвай, были ли в нем замерзшие люди? Я не знаю, а проверять не хочу. Теперь я понимал, выхода из станции действительно не было, как и входа на нее. Если верить во всю мистику, которую я тут слушал, становилось понятно, откуда взялась такая толща льда. Огромное количество людей, пытающихся прорваться в тепло, проклинающих всех и вся, в панике давящих всех кто стоит на пути, не разбирая ни пола, ни возраста, послужили отличным жертвоприношением, позволившим новому властителю заморозить станцию. Я рассматривал этот могильник, пока мотоцикл не напомнил о себе, бросив мне в лицо струю холодного воздуха с мелким снегом, вынудив повернуть лицо к театру. М опять меня потянуло со страшной силой. Я едва совладал с собой, чтобы не побежать к этому странному предмету.

— Стоять!!! — чуть ли не в голос заорал я себе, и прикусил язык — жить хочешь? Тогда не спеши.

Мир вокруг опять стал четким, будто я проснулся, наконец, предметы обрели явную массу, даже рюкзак стал будто бы тяжелее. Ноздри тут же смерзлись. Присев я стал рассматривать мотоцикл и окрестности сквозь стекло прицела. Мотоцикл был явно не на ходу, вернее точно не тронулся бы. Вмерзший в толстый снеговой наст, он торчал только на половину, коляска, вообще, представляла из себя сугроб. Около мотоцикла, привалившись к нему, сидел, вернее, лежал, мой соотечественник. Теперь я понял, что меня так тянуло. Тело, одетое в косуху поверх балахоны, черные кожаные штаны и казаки, никак не могло принадлежать местному жителю, а судя по пришитой к рукаву эмблеме, черной осколочной гранате — "лимонке" в белом круге на красном фоне, это был хозяин повязки. Недалеко он ушел. Осторожно, постоянно оглядываясь, я приблизился к нему. Несколько пулевых отверстий в груди не оставляли места для сомнений в причине его смерти. Укрывшись за сугробом коляски, я стал осматривать местность, хотелось, очень хотелось проскользнуть на Красносельскую. Но чувство опасности не покидало, мир так и оставался четким и реальным. Через три минуты осмотра я нашел причину. На площади, совсем рядом стоял храм. Пустые окна, отсутствие крестов на куполах, потрескавшаяся краска на стенах. Жутковатый вид, учитывая трупы, то тут, то там лежащие на улице. В одном из окон мне и явилась причина чувства опасности, потом проявившая еще в нескольких точках. В окне кто-то курил. Присмотревшись, я понял, этот курящий тут не один, еще минимум трое присматривали за улицей, и только чудо, вызвавшее снегопад, помогло мне пройти до мотоцикла. О попытке прорваться по Красносельской можно было забыть, а Бауманская была засыпана таким толстым слоем снега, что пробираться по ней было бы очень сложно. По прихоти судьбы она была завалена снегом до окон второго этажа, скрывшим под собой троллейбусы и трамваи. Сняв с себя повязку-бандану, я положил её на лицо мертвого байкера, столь неудачно попавшего в чужой мир. Пусть земля ему будет пухом. Укрывая его лицо, я заметил небольшой предмет, выпавший из его кармана. Книжечка партбилет. Устюг Роман Всеволодович. Партбилет ?1854, Национал большевистская партия, Московское отделение. Что ж, Роман, попробую передать весть о твоей кончине, если выберусь сам. Полчаса, данные мне для возвращения, уже подходили к концу. Я быстро побежал к шахте, надеясь на снег. Снег помог, да не совсем. Меня заметили и раздались выстрелы. Благо для преодоления зоны обстрела мне надо было пробежать мене пяти метров. Уйдя из-под огня, я бросился во двор, слыша, как за спиной захрустел снег. Из храма явно пустились в погоню. Мне вдруг стало жарко. Я представил, как буду корячиться, пытаясь пролезть в люк, а ко мне подбегут непонятные наемники. Хорошего в такой ситуации быть не могло. Принимать бой? Видимо да, но где? Я же не спецназовец, даже более, я вообще не стрелок. Быстро осмотревшись, я понял, во дворе укрыться негде. От данных мне тридцати минут осталось от силы десять, надо было быстрее покончить с преследованием и ломиться в шахту. Шаги, кстати, уже были слышны, и мне не оставалось ничего, кроме как броситься в ближайший подъезд.

Дверь подъезда поддалась на удивление легко, я еще машинально отметил отсутствие снега у двери. В подъезде царил полумрак, где-то на этаже горел свет лампы дневного света, тускло мерцающей, дающей мертвый, и к тому же дергающийся свет. На ступеньках, около мумифицированного трупа сидели две симпатичные девушки, или даже девочки. Крайне легко одетые, с ярким макияжем, они совершенно не подходили к окружающей действительности. Первая, на вид ей было лет пятнадцать, была в высоких ботинках "гриндерс", обтягивающих ее тоненькие ножки, короткая камуфляжная юбочка, генеральский ремень, топик с красной звездой и короткая джинсовая куртка, даже не застегнутая. На голове у тинэйджера была кепи с торчащей из отверстия сзади длинной косой. На второй были босоножки на высоченной платформе-танкетке, короткие джинсовые шорты, с обтрепанным низом, майка с надписью "рожденный в СССР" и пилотка усыпанная значками. По бокам от пилотки торчали легкомысленные хвостики. На вид она была постарше, но все равно не старше семнадцати. Обе девочки выглядели только что ушедшими с дискотеки, и было ясно, что этой реальности они не принадлежат, или вернее не принадлежали. Как только они встали, я понял, кого встретил, и мысленно простился с жизнью. Это как раз и были те, кого называют "вольными демонами" или просто "вольными". С кошачьей грацией два юных тела приняли вертикальное положение, потянулись, вызвав у меня дикое желание, хотя я никогда вроде не замечал за собой тяги к малолеткам.

— Хотя, если взять вторую, она была вполне сформировавшейся девушкой, в физическом плане — мысли пронзила мое сознание, и вывело из состояния ступора — Тьфу, блин, два опаснейших существа передо мной, а я прикидываю, вдул бы я им обеим или только одной.

Тем временем два демона спустились вниз, ко мне, замершему в шоке и не знающему, что делать. Спускаясь, они корчили рожицы и стреляли глазками, ведя себя, как обычные девушки, в хорошем настроении, встретившие симпатичного парня. Оказавшись рядом со мной, девочка в кепи, едва достающая мне до плеча, даже на своих огромных подошвах послала воздушный поцелуй, а вторая подмигнула. Я перестал понимать, что происходит, очарованный двумя прелестными созданиями. Зато это очень быстро поняли мои преследователи.

— О, черт, бежим — раздалось сразу, как только первый из преследователей вошел в подъезд.

Но звуков шагов я не услышал, вместо них был звук паления трех тел. Я оглянулся. Трое здоровых наемников лежали на земле, а девочки сидели рядом с ними, присев на корточки. Положив руки на открытые участки тел, они вытягивали из них жизнь, а мужики умирали с блаженной улыбкой на лицах. Тела постепенно ссыхались, и вскоре должны были остаться только мумии, вроде той, что я видел в подъезде. Вольные же наоборот, начали приобретать цвет, их мимика стала еще более естественной, в глазах появился блеск, на губах выступила влага. Теперь даже при ярком свете я не отличил бы их от нормального человека, только одежда, не принадлежавшая этому миру и слишком легкая для него, выдавала их сущность. Одежда и грация, недоступная столь юным созданиям. Демоны питались, восстанавливая свои силы и тела, захваченные у ничего не понявших подростков. На меня же они не обращали ровно никакого внимания. Не боялись, но и не пытались напасть, хотя я слышал, что они атакуют всех живых в любом случае, сытые они или нет. Насытившись, демонессы встали, опять поразив меня своей грациозностью, и постукивая замерзшими подошвами по асфальту, ушли в морозную тьму. Скрывшись в снежных вихрях. Какое-то время я стоял, вслушиваясь в перестук их шагов, видя перед собой. В своем воображении, эти два удаляющиеся манящей походкой юные тела, с древней как мир сущностью. А у меня под ногами лежало три остывших и высушенных трупа, одетых в форму наемников, вооруженных и, скорее всего, умеющих пользоваться этим оружием, но ничего не имеющим для противостояния вольным демонам. Трем наемниками меньше, но это не решало моей проблемы, в церкви их было явно больше, и скоро они решат проверить, где их товарищи. Сейчас меня спасла встреча с большим злом, которое почему-то не заинтересовалось мной, но два раза так повезти не может, надо торопиться. Встряхнув головой, я решил глянуть на наемников, как бы это ни было противно. Два АК-74, той же странной модификации, с длинными прямыми магазинами, револьверы на поясах, фонари, саперные лопатки… А вот лопатки это дело, я перерезал ремень и снял чехол с лопатой, потом повешу себе. Не удержался и вынул у них магазины, все, что были на виду. Получилось двенадцать магазинов. Войдя во вкус, я срезал портупеи, в тех местах, где крепились тройные обоймы для револьвера. Хорошо, что наемники пользовались не кожаными ремнями, а матерчатыми, они очень хорошо перерезались стропорезом. Получилась изрядная кучка, которую надо было куда-то деть, а время выходило. Скинув с себя накидку, я увязал добычу в кулек, сунув туда еще и кобуры с револьверами. Автоматы я связал обрезками ремня и привязал добычу к концу фала, висящего на плече одного из высушенных бойцов. Пулей долетев до шахты, я принялся стучать по крышке, и довольно скоро решетка слегка приоткрылась. Не чуя себя от адреналинового всплеска, я распахнул спасительное отверстие и сунул туда тюк с добычей. После того как я его стравил, осталось больше половины мотка, и я привязал к оставшемуся концу свой ранец. Ранец я спускал осторожнее, в нем было мое имущество, а не случайная, я бы даже сказал шальная, добыча. Стравив и его, я кинул фал вниз и полез в шахту, захлопнув за собой решетку. Спускаться было сложнее, чем подниматься, и я похвалил себя за предусмотрительно снятый и спущенный рюкзак. Без его веса, тянущего меня от стены, я имел гораздо более высокие шансы не соскользнуть со скоб. Визу меня ждали. Постовой, выпустивший меня и еще двое бойцов в такой же одежде.

— Не удалось? — участливо, без тени издевки, спросил часовой.

— Не совсем — уклонился я от прямого ответа — слушай, командир, кто у вас за поверхность отвечает? За вылазки и так далее?

Постовой посмотрел на автоматы, на сверток, на меня и уважительно спросил:

— Трофеи пристроить хочешь? Тогда тебе на "Электрозавод", НачСклад там, он же и НачФин и трофеи скупает.

— Это хорошо. Но я бы хотел сказать где у наймитов база, рядом с вами. И посоветоваться.

— Тогда пойдем — заговорил незнакомый мне боец, и пошел по коридору. Мне оставалось лишь двигаться следом. Ответственный за боевые отряды станции "Спартаковская" сидел в кассовом зале. Боец, проводивший меня, постучался, услышав "войдите", открыл дверь и, подтолкнув меня, ушел. Я робко вошел в кабинет местного начальника.

Кассовый зал оказался разделен на несколько частей, самодельными фанерными стенками. В этих, прости господи, стенках были сделаны двери, скорее всего только для табличек. Ближайшая дверь была приоткрыта, и за ней сидел человек, отвечающий за боевые группы станции. Было еще два помещения: "Зав.Снабжением" и "Глав. Врач".

— Я же сказал, войдите — донеслось из-за приоткрытой двери — входите и дверь закройте, тянет же.

Закрыв входную дверь, я зашел в кабинет. Маленькая комнатушка была увешана картами, с непонятными отметками, флажками, кнопками и кусочками разноцветной бумаги, приклеенными или приколотыми. Небольшая кровать, на вид самодельная, стол, точно самодельный, диван, снятый с поезда и несколько стульев — вот и вся мебель. На столе стояли коробки с канцелярией, лежали какие-то записи и фотографии. За столом сидел высокий и худой как жердь мужик. Несмотря на жару, он был в застегнутом на все пуговицы кителе со звездами подполковника и знаками саперных частей. Слегка тронутые сединой короткие волосы, темные глаза, сидящие глубоко, настолько, что любой взгляд из хозяина можно было трактовать как взгляд исподлобья.

— Проходите, гражданин, вы по какому вопросу? — голос подполковника был ровным, спокойным, а вот его глаза. Глаза казалось, вывернули меня наизнанку, осмотрели и сделали соответствующие выводы, даже о грязных носках в пакетике — я как вижу вы не местный СОВСЕМ?

— Да, товарищ полковник — я вспомнил, что к подполковниками принято вроде было обращаться именно как полковник, хотя может я и напутал чего, но меня не поправили — но дело не в этом.

— А в чем? Говорите быстро и по делу, время деньги, слышали, может, такое высказывание? — он встал и придвинул стул к столу, напротив себя — садитесь и излагайте ваше дело.

Я сел, расстегнул жилет и бушлат, было жарко и немного душновато. Шапка отправилась на колено, вместе с перчатками.

— Товарищ полковник — начал было я.

— Можно просто Глеб Васильевич, без званий — перебил меня офицер — хотите чаю?

Всё это уже никак не вязалось с фразой "время — деньги" сказанной буквально пару секунд назад. Я ошалело кивнул, Подполковник нажал на коммуникатор и просил, именно попросил, у секретарши два чая и печенье.

— Через пару минут будет — сказал он мне — чай у нас в столовой. Своего не держу, лень, да и негде, так что спуститься, возьмет и вернется. Ты пока расстегивайся и рассказывай, не варись в своем тулупе.

Я послушно снял свои ремни, жилет и куртку, оставшись в свитере.

— Глеб Васильевич, вы в курсе, где ближайшая точка занятая наемниками? — сразу спросил я его, решив не тянуть. Если в курсе, то постараюсь узнать об остальных возможных путях, если нет, расскажу и заработаю бонус.

Ответ меня несколько удивил. Подполковник производил впечатление серьезного, обстоятельного человека, делающего свою работу аккуратно и скрупулезно, а тут.

— Да хер их знает — огорченно, и как то обреченно что ли, проговорил он, начав ходить по комнате — у нас со станции один выход, а у него постоянно пасутся "вольные", как тут проверишь? Ходим через "Электрозавод" и "Сталинскую", в основном через "Электрозавод", он ближе.

— Глеб Васильевич — осторожно продолжил я — а "вольные" на всех бросаются? Или может выборочно?

Резко остановившись, сапер повернулся ко мне.

— Ты их видел, и они тебя не тронули? — спросил он затаив дыхание — так? Они тебя точно видели?

Ну как ему говорить? Да, видели? Мы с ними на расстояние сантиметра стояли? Или может — я наблюдал, как они иссушают наемников?

Видя мое смущение, он присел. Облокотившись на стол, положил голову на кисти рук и тихо спросил:

— Тебя они не тронули?

— Да, меня они не тронули — тихо ответил я, вспоминая свой страх, буквально парализовавший меня — налетели на наемников у меня за спиной, буквально иссушили их и ушли.

— Значит, не врут слухи не врут — прошептал себе под нос начальник местных партизан, и добавил уже громче — Ходили слухи, что люди, провалившиеся к нам, не представляют интереса для "вольных". Вернее не все и не для всех. Один умник, не помню, как его звали, еще года полтора назад, как раз в самый пик "провалов" выдвинул интересную гипотезу. Мне её записали, потому и знаю, сам не слышал, врать не буду. По его словам "вольные демоны", попавшие в наш мир попутно с Иммиром и его свитой, не обладают такой властью как призванные. Они не могут занять тело, если оно принадлежит нашему миру, не обладают они такой властью, не их территория. Зато "ничьи" тела провалившихся сюда людей им вполне доступны. Потом он долго и нудно объяснял, почему это так и, что происходит, по его мнению, но это уже не важно. Важно другое. Некоторые из "провалившихся", вернее будет назвать вас "проснувшимися", по его мнению, обладают защитой от "вольных", став при этом уязвимым к обычным демонам, а некоторые наоборот. Объяснял он это просто. Часть из вас были "инициированы", то есть имели прямое отношение коммунистической партии, будучи октябрятами, пионерами или комсомольцами. Эта инициализация дала вам защиту от "вольных" не давая им вселиться в ваши спящие тела, зато другие не состояли в вышеозначенных организациях, и их тела, находящиеся в бессознательном, спящем состоянии, стали отличным вместилищем для демонов. Я сначала думал это голимотья, но теперь тоже склоняюсь к подобному выводу. Все "провалившиеся", которых я видел живыми, были старше двадцати лет, а все "вольные" о которых я слышал это подростки от 13 до 17 лет, в основном девицы. Вот и получается, что та часть которая застала в вашем мире СССР в его нормальном состоянии успела поучаствовать в жизни Партии, а те, что помоложе, родились уже после упразднения пионерской организации, и не получили "прививку от демона" у себя дома, в виде звездочки и галстука. Это объясняет такую разницу в вас. Так же он говорил, что питаться то "вольные" могут только местными душами, а демонам из свиты Иммира всё равно, тут их земля. А другой умник тогда возразил ему, мол, дело не в силе, дело в том, что вольные чувствуют родство к душам "провалившихся" и не ощущают его как пищу. После были долгие споры, как их принято называть — дебаты, их уже никто для меня не записывал. Такие вот пироги, кстати, вот и они.

В кабинет зашла девушка, с довольно простой внешностью. В руках у нее был поднос с двумя чашками из разных сервизов, заварочным и простым чайниками, несколькими кусками сахара на блюдце и горкой пирожков.

— Глеб Васильевич, извините, печенья не было, пришлось бы ждать — улыбнулась она — но, Лидия Владимировна сказала, что вы такие пирожки очень любите, с яблоками и корицей.

Поставив поднос на стол, девушка ушла в какое-то подсобное помещение. Проводив ее теплым взглядом, в котором не было ничего отческого, скорее затаенная влюбленность пожилого, в общем, мужчины к молоденькой девчушке, которую и скрыть не удается, и показывать вроде как не положено, не поймут, хозяин комнаты разлил заварку и чай по чашкам.

— Угощайся — сказал он, показывая на пирожки — Лидия права, пирожки чудесные и я их очень люблю.

Какое-то время мы, молча, ели и пили чай, сказывались переживания. Мое послестрессовое состояние, и общая нервозность подполковника, как бы он ее не скрывал. После первой чашки подполковник налил себе еще и освежил мою, плеснув заварки и кипятка. В отличие от него, я решил попить чаю без сахара, боялся заснуть. С некоторым страхом я обнаружил немаловажную вещь. У меня начали слегка побаливать колени. Сначала я не обратил внимания, привычное дело, они у меня часто побаливали при перемене погоды и просто при сильных морозах, сказывались травмы, полученные еще в школьные годы. Но сейчас, посидев и расслабившись, я отметил этот факт, а так же то, что еще вчера, чтобы разглядеть корешки книг в шкафу, мне надо было быть в них заинтересованным, а сейчас я машинально отмечаю мелкие детали, не все, но многие. Мир становится более насыщенным, и это не радует. Рассказывая о своем выходе на поверхность, я отметил эти странности, но когда попытался вспомнить мотоцикл и байкера возле него, запнулся. Байкера я прекрасно помнил. Крепкий парень, одет в летный шлем с натянутым поверх него капюшоном балахона, кожаную куртку "косуху" из толстой свиной кожи, в меру потертую с нашивкой виде эмблемы НБП на рукаве и флагом конфедерации южных штатов на груди, черные штаны из толстой кожи с боковой шнуровкой, продетой в пряжки и зимние казаки, точнее "чопперы", их тупоносая разновидность. Он был у меня перед глазами, как фотография. А вот мотоцикл он, как будто, поплыл в моем сознание. Бывает так: проснешься вдруг, и все, что снилось, помнишь, ярко и до каждой мелочи, а пройдет минута и только общая картинка остается. Так и тут. Помню, мотоцикл с коляской, а цвет не помню. Про модель молчу, я в них не разбираюсь. Цвет. Цвет. Цвет. Синий? А, может, зеленый? Точно не светлый, не белый, желтый или красный, но вполне может быть черным, серым или коричневым. Блин, какого он был цвет-то? Это казалось необычайно важным, гораздо важнее всего остального на данный момент. Глеб Васильевич смотрел на мои мучения и ждал, а я терзал память. Мотоцикл, округлый, рули с закрепленной на нем фарой, большой, напоминающей яйцо, лежащее на боку, толстой стороной от водителя. Не серый и не коричневый, точно, потому как фара была из черного пластика, корпус фары. Синий? Нет, вспомнил. Зеленый, точно зеленый. У одного моего знакомого был очень похожий агрегат, он называл его крокодилом, и он был зеленым, насыщенного травяного цвета, как и этот, припорошенный снегом. Вспомнив эту деталь, я продолжил рассказ и дошел до подъезда, и опять странность. Демонессок я помнил детально, будь я художником — нарисовал бы не отличить от настоящих, а подъезд не помнил. Свет, свет помню, моргал, вроде как этаже на третьем доживала свое лампа дневного света. Лестничная клетка. Один пролет. Тело и две фигурки в летней одежде. Лестница не по всему подъезду, смешена вправо? Да вправо, если стоять спиной к дверям. На первом этаже двери, слева и справа, за спинами девиц лифт. Открытый? Не помню, темно, может и открытый. Слева, еще до лестницы, у почтовых ящиков, детская коляска. Люлька, обтянутая дерматином, цвет… опять не помню, но тут проще, они бывают синими и красными, эта смотрелась естественно, значит синяя. Вот девушки встали, потянулись. Вот слышу удивленные голоса наймитов. Что они орут, не помню, помню, что они напуганы даже не пытаются стрелять. Вот я оборачиваюсь, трое наемников бесформенными грудами лежат у подъезда а прелестные нимфы, сидя возле них, приобретают цвет и материальность. Вот они уходят, растворяясь во вьюге, и к ее завыванию добавляется дробный перестук их промороженных до каменного состояния подошв. Странно кстати, теперь я вспомнил, Бауманкая улица засыпана снегом, до второго этажа, во дворе снег есть, но нормально, сантиметров десять. На Спартаковской тоже, примерно, так, но левый, ближний ко мне, тротуар чист, будто его скребут постоянно и так продолжается дальше по Бакунинской, насколько позволяет видеть пурга и тьма неосвещенного города. Странно, хорошо помню только то, что принадлежит моему миру выходит? Ведь байкер из НБП и девушки "вольные демоны", как и я, провалились сюда и я их помню. А остальное даже недавнее уже подернулось в памяти дымкой. Я уже плохо помню даже лицо Кукольника, а я ведь с ним общался тесно и довольно долго. Подполковник выслушал мой рассказ и сидит теперь, обдумывает его. Интересно, а я ограничен во времени в этом мире? Скорее всего, да. Мой взгляд падает на перекидной календарь, лежащий на столе.

— Глеб Васильевич, а календарь за этот год? — поинтересовался я у военного.

— Да, у меня еще на три года вперед календари есть, принесли из типографии, хотели пустить на растопку, но пару коробок я себе взял, пригодятся.

— Позволите?

Дождавшись разрешающего жеста, я взял календарь. Так, сегодня по местному десятое мая, красный день календаря, между прочим, перекинем назад на восьмое… Восьмое число, день рождения Иннесы Арманд. Кто такая? Восход, закат, продолжительность светового дня, ага вот, точно черный кружечек, новолуние. В ночь, когда я провалился сюда, на небе не было луны. Я ожидал чего-то подобного, если замешана мистика, то так и должно быть. Либо новолуние, любо полнолуние, иначе не знаю, затмение что ли? Так, новолуние принято считать только одну ночь, или несколько? Вроде две-три ночи. Буду считать, что у меня есть эти три ночи, максимум декада. Вроде что-то подобное читал в детстве у Папюса, он разбивал лунный цикл на три фазы, или это не он?

Я вернул календарь ничего не понявшему саперу и поблагодарил. Чай, и общая жара, наложившись на общую усталость и стресс сильно давили мне на глаза. Жутко хотелось спать, я невольно зевнул, что не укрылось от взгляда напротив.

— Засыпаешь — голос был успокаивающим, так интересуются у хороших знакомых или пациентов, спрашивая очевидное, для того чтобы предложить помощь или выход из ситуации — Возьми раскладушку и ложись коридоре, туалет, правда, внизу.

— Спасибо, Глеб Васильевич, но мне надо спешить на "Красносельскую" — я попытался встать и понял, не могу, сплю. Улыбнувшись моим потугам подполковник достал раскладушку, запасное одеяло и подушку и вытащил их в коридор. Я услышал звуки раскладываемой нехитрой мебели и через пару секунд увидел хозяина кабинета.

— Пойдем, какая тебе "Красносельская", ты до "Электрозавода" и то, не дойдешь — проворчал он — иди спать, завтра пойдешь.