десятая глава

10. Тишь да Гладь… Матросская Тишина.

Вырваться с базы неоднозначного отряда наемников оказалось не так и сложно. Не ожидали они такого расклада, совсем не были готовы к подобному. И уж тем более не ожидали таких действий от меня. Кто я был в их глазах? Одиночка, наемник, ищущий себе место под солнцем. А они? Они вполне могли мне это место предоставить. Надеюсь, они не успеют воспользоваться опытом, полученным из недавней ошибки. Хотя, если быть честным, Есаул мне чем-то глянулся. Нет, в то что он мерзавец я верю, но было в нем что-то, какая-то сила. Вот в Слепом ее не было, слепой был другим, несомненно, опасным, но совсем другим. Скажем так, Слепой был продуктом нового времени, а прежде никакой опасности не представлял, а вот Есаула я бы и раньше не скидывал со счетов.

Мысли пролетали, уходя со снежинками куда-то назад. Кажется, мне стреляли вдогонку, или это была другая перестрелка? Внезапная пурга осложнила жизнь не только мне, но и моим потенциальным преследователям, заметая следы и размывая все очертания, обгрызая объекты, превращая все в непонятные контуры. Что-то легко угадывалось, благо я знал окрестности, но узнать человека в таких условиях. Нет, увольте. Даже от дерева его не отличить при такой пурге. Я спрыгнул с набережной на толстый лед, воспользовавшись проломом в ограде. И понесся в сторону Ростокино. Далеко, правда, не уехал, вспомнив слова про парк и каких-то ледяных тварей.

Куда мне теперь? Вот Матросский мост, над ним Стромынка. Самое простое, на первый взгляд, это рвануть вверх и нестись по ней к «Сокольникам». Но есть нюансы. На «Преображенской» обитает Брыль, один из Иерархов а в ледовом дворце в Сокольниках засел Буревой. Есть вероятность встрять между ними, и немалая. Теперь, зная любовь демонологов друг к другу, я сильно сомневался, что прямые пути между ними будут неохраняемы. Не знай я про демонолога, хозяина Слепого и Есаула, я бы рванул обратно, к «Электрозаводу» или «Сталинской», но я, слава богу, знал. И рисковать нарваться на одержимых или зомби, будучи практически без оружия, мне не хотелось. По той же причине отпадала и обратная дорога по «той» стороне набережной. Я с грустью вспомнил набережную Яузы ближе к Москве-реке. Там ограда была отлита с использованием советской символики, а тут была просто красивая чугунная загородка, пробитая к тому же.

Думать было некогда, да и холодно было стоять на месте. Сейчас мне надо было укрыться, хотя бы от ветра, а на продуваемой поверхности Яузы это было нереально. Рванув вверх по заснеженным ступеням, я вылетел обратно на набережную, правда с другой стороны реки и прикрытый от наемников Матросским мостом. Короткий рывок назад, пролетаю под мостом, чуть не сбив парочку вольных. Опять две девушки, кстати. Одна явно родом из Средней Азии, одета в дешевую куртку и джинсы, вторая в вечернем наряде, коротком платье, с пышной юбкой, голой спиной, прикрытой только шнуровкой, с глубоким декольте, в туфельках «трахни меня» (если не сказать грубее). Невообразимая шпилька, платформа, сантиметров семь, если не больше. А на голове фуражка погранца.

Девочки мило улыбнулись, продемонстрировав чудеса ловкости. Кстати, каблуки то в снег не втыкались.

Я дернул свой транспорт на тротуар и погнал во двор. Старое сталинское здание обещало хоть какую-то защиту. Обещало, но слово не сдержало. Я на полной скорости пролетел сквозь ужасный двор, проклиная не вовремя проснувшееся чувство опасности, давшее четкую картинку. Девятого мая в этом дворе праздновали день рождение. Праздновали по старинке, как я когда-то. Всем двором, со столами, гармонью. И именно день рождения, на столе все еще стоял торт, и мальчик, лет семи, пытался задуть свечку. Дети … их было много, видимо школьные друзья, соседи и родня, все собрались в тот злополучный день. На всех легкая одежда, и все напоминают статуи. Они не просто замерзли, они были проморожены насквозь. И здание, со стороны реки кажущееся защитой, с этой стороны напоминало огромный айсберг. От окон шел невообразимый холод, вытягивающий остатки тепла. Мотор моего стального коня чуть не заглох от такого мороза, а ведь он был предназначен именно для зимних времен. Кто-то принес здесь всех в жертву, и этот кто-то был им не чужим человеком.

Меня трясло. Трясло от холода, от страха, от ненависти и непонятного чувства. А еще меня выталкивало из двора. Стараясь не оглядываться, я прибавил газа насколько смог и рванул к больнице, где должен был быть оазис покоя. Я гнал, а в голове крутилась картинка. Не видение, нет, просто картинка, нарисованная моим воображением.

Праздник! Большой! День Победы и день Рождения. Каникулы в школе, пусть и коротки, хорошая погода, выходные у родни и соседей. Люди смеются, вытаскивая столы во двор. На столы выносят всё, у кого что есть. Кто-то тащит банки с компотом, кто-то брагу, кто-то напек пирожков, кто-то отварил картошку. Люди несут к столу т, что сами не часто едят. Но одно дело сами, другое дело Праздник. Нельзя показывать, что у тебя что-то не так, надо быть радостным. Люди готовы потом месяц сидеть на макаронах, но для гостей и соседей выставить лучшее что имеют. И это не ради хвастовства, это … Это как метро или те же сталинские дома. Надо дешево сделать дорогое. Надо сделать так, чтобы все считали, в стране всё хорошо, это дарит людям радость, это внушает надежду. И люди считают так же, надо радоваться и делиться радостью, пусть всё будет хорошо. Пусть не сейчас, пусть сейчас это хорошо немного (совсем немного) показное, зато в следующем году … Да и дети, детям надо давать только лучшее. Я успел заметить лица детей, они умерли смеющимися. Смеялся и гармонист, и люди, поющие песни. Страшная, втройне страшная картина. А самое страшное, это то, что рисовал мой мозг. Вот, дядя этого мальчика зовет свою сестру в дом, помочь вынести подарок для дорогого племянника, а в квартире … в квартире он убивает её, убивает своего отца, свою мать, своего подельника. Я успел заметить, около мальчика было три пустых стула. Его отец был рядом, видимо кто-то из родни устроил этот кошмар. Устроил, чтобы обрести силу, чтобы получить абсолютную власть. И плевать ему на семью и соседей, плевать на это быдло, плевать на велосипед, вмерзший рядом с мертвым именинником. Сука!

Костеря этого урода, я сам не заметил как оказался на территории больницы. Теперь стоило сбросить немного. Я смутно представлял себе эти корпуса, в глубоком детстве с друзьями лазали тут, когда шел «капитальный ремонт». Но это было лет в семь, да и то, меня всегда водил мо двоюродный брат, живший где-то неподалеку. Его адрес, то старый, я не мог вспомнить, но до забора было три минуты ходу, значит где-то тут и жил. Ладно, где это здание из видений? Оказалось его не так сложно отличить. Они имело цвет. Нет, все корпуса имели его, но у них цвет был «затертым» как через слой пыли или мутное стекло, а вот на домике возле детского отделения, если верить указателю, краска буквально сияла. Небольшое, двухэтажное здание, соединенное с корпусами подвесным коридором, выкрашенное в темный зеленый цвет, было тем самым местом, где Слепой зарезал «вольную». Мне явно было туда. А еще в этом здании кто-то был. К окну вела цепочка следов.

Мысли заскакали горными козлами. Кто? Опасен ли? Как не попасть на прицел?

Место, в котором я стоял сейчас, из здания было не видно, но человек просто был обязан меня слышать. Значит, меня ждут. Наемником этот человек быть не должен, Слепой обмолвился, что им там некомфортно теперь. Но мне с того не легче, я одет как наемник, приехал на снегоходе, как наемник. Я спешно выудил кусок красной ткани и кармана рюкзака. Этот обрезок материи я прихватил на базе наемников, попросту оторвав его от скатерти. Ткань была плюшевой, но с расстояния это было не заметно, надеюсь. Закрепив импровизированную повязку на плечо, я осторожно высунулся из-за укрытия. Ага, так и есть, следят за мной из окошка второго этажа.

Спрятавшись обратно, я стал думать, как быть? Просто выйти с поднятыми руками? Вариант, есть шанс, и не малый, что сразу стрелять не будут. Попытаться показать свою причастность к сопротивлению? Но как? Повязка на плече, это хорошо, но вот хватит ли? Ладно, была не была, вариантов то нет других. Я промерз, и мне надо было согреться. Еще немного и будет всё равно, пуля или мороз, вернее пуля уже не повредит, закоченею нахрен.

Пока я размышлял, руки делали свое дело, на кепке появилась звездочка, вынутая из кармана. Предмет, затащивший меня сюда, вполне мог спасти жизнь, если у засевшего есть оптика. Со звездой во лбу ни один наймит ходить не будет, не сможет он, жетон не даст. Ну, ни пуха ни пера.

Я осторожно вышел, не пряча руки, стараясь идти спокойно, но от голоса всё же дернулся.

— Наемник?! Юрец ты чтоль?! — голос был знаком, и даже шарф его не исказил. В домике явно сидел Кукольник.

— Я Лев Евсеич, я — я был готов прыгать от радости и холода.

— Давай, дуй сюда — крикнул «летчик» и я поспешил принять его приглашение. Схватив рюкзак, я со всех ног побежал к домику, а Кукольник спустился открывать дверь.

— Заходи быстрее, не морозь домик — проворчал он, закрывая за мной дверь. Проворчал и подтолкнул к лестнице.

— Чай на втором этаже, пойдем.

Чай! Чай, мед, печенье. Кажется, вкуснее ничего не ел в жизни. Горячий сладкий чай, верх совершенства. Промерзший бушлат и ботинки стояли у импровизированной печки, явно собранной чьими-то заботливыми руками не так давно, а я сидел, закутавшись в шубу и натянув толстые носки и валенки.

— Везучий ты, чертяка — улыбаясь удивлялся Лев — Могила сказал, тебя в плен взяли, а ты вот он, прям Неуловимый Джо.

— Могила? Он жив? — я намазал мед на большой диск овсяного печенья и уставился на Кукольника.

— Жив, что ему сделается. Тоже его похоронил? — Лев пожал плечами — Троцкого жаль, отличный мужик был. Да и остальных тоже. А Могила … Не берут его пули. Две во флягу на груди, одна в пряжку на поясе и одна в портсигар и партбилет. Как полагается настоящему коммунисту.

— Да и бронник он надевать не забывает — ухмыльнулся партизан, видя мое недоумение — но все как я сказал, и это нормально.

— Что нормально? — я не совсем понимал, о чем сейчас говорит Лев. Нормально, что Могила в броннике? Ну да, нормально. Учитывая специфику его работы. Или нормально, что его пули не берут? Тогда в каком смысле нормально? Привычно, мол, в Могилу стрелять без толку, или просто нормально, что результат такой странный?

— Если наемник стреляет навскидку в истинного борца за свободу, то пули будут искать себе препятствие, если не закляты специально. Вася из идейных, он за мир во всем мире глотку любому порвет. Вот и бережет его провидение. А будь там кто другой, ну из «тверских» или «нижегородских», например, да и просто менее упрямый и известных боец, то всё закончилось бы печальней, не такая уж и преграда для пули фляга с водкой. Понял?

Я понял. Вернее прочувствовал. Могила действительно был бойцом сопротивления, как Лев, как Ежов и Сомовец, как Барин. Он старался для города, для страны, хотел вернуть людям свет и радость, сбросить с них оковы зла. Он верил в себя и в свои идеалы. И таких бойцов, олицетворяющих «верных своему слову большевиков» судьба берегла. Берегла даже не для продолжения войны, а для мирного времени, для того, чтобы они научили других, для того, чтобы подобного не повторилось. Судьбе нужны были герои, и Могила был одним из них. Но для любого героя отлита своя пуля, у всех есть своя ахиллесова пята.

— Ты давай рассказывай, сам-то как? Могила как обычно выкрутился, ему не привыкать, а ты-то как? — Кукольник достал пару стопок и плеснул в них настойки.

— Да что тут рассказывать — я поморщился от крепкого спиртного, и поспешил закусить предложенным лимоном — меня не взяли в плен, а спасли. Верхолаз меня к поручню приковал, плюс одежда, приняли, короче, меня за своего. Я им рассказал, что у Елоховки было, прикинувшись одним из бойцов Буревого. В общем, повезло. Причем трижды. Первое, меня не раскусили сразу. Второе — привели на базу и не раскусили там. Третье — они между собой разборку учинили и мне удалось сбежать.

— Эт на какую тебя базу привели? У Матросского моста чтоль? — уточнил Кукольник, выпивая вторую стопку, я от добавки отказался.

— Да, ты про нее знаешь?

— Могила рассказал еще месяц назад. Но на нее у нас бойцов не хватит, штурмовать. Значит эт на них Слива работал.

— Слива?

— Ага, один из бойцов обычно охраняющих ворота на «Электрозаводе» — Кукольник зло сплюнул — помог, сука, пройти этим гадам, а сам, под шумок, попытался скрыться на «Сталинской». Не выживи Вася, удалось бы. Но могилу не просто обмануть, хрен его знает как, но быстро раскрутил Сливу. Теперь на линии форменная охота на крыс. А я на такое смотреть не могу.

Я вдруг понял, Лев пьян. Тот час я заметил и пустой пузырек из-под настойки.стоящий в углу. Кукольник явно заливал что-то.

— Лёва, ты чего?

И Льва понесло. Он взахлеб рассказывал, пытался объяснить, постоянно сбиваясь. Понять его было сложно и в тоже время легко. Сложно было понять, что он конкретно говорит, но общий смысл был ясен. Кукольник был таким же идейным, как и Могила, только… Только Кукольник был наивным идеалистом. Он не понимал, как это — предать свое дело, своих товарищей, и не допускал, что Слива изначально был на стороне противника. Выговорившись, Кукольник приложился к горлышку и, сделав несколько больших глотков, умолк.

— А здесь-то ты что делаешь? — спросил я у поникшего партизана.

— Сон у меня был, Леночка приходила. Пришла, на плече коньки, сама радостная, щеки горят. А потом парк снился, как мы по дорожкам катаемся, а люди пропадают. Вот едем мы а на встречу парочка, вдруг, раз и пропал парень, оглядываешься — и девушки нет, и мальчик тут кружился, тоже пропал. Так вот, как будто их выключают, как лампочки. Щелк — исчез. И парк пустеет, только продавец мороженого стоит, и улыбается. А я смотрю — Леночки тоже рядом нет. Два дня подряд снилось, да и сейчас, стоит глаза закрыть и она встает перед ними.

Лев говорил, поначалу сбиваясь, путая буквы, но к концу стало заметно, спиртное, в изрядном количестве влитое в его организм, опять отпустило доблестного борца с морозом.

— Нельзя тебе в «Сокольники» Лев, нельзя — покачал я головой — возвращался бы ты лучше.

— Знаешь, я уже большой мальчик, сам могу решить, куда можно, а куда нельзя! — возмутился Кукольник — но сейчас ты прав, сейчас нам обоим никуда нельзя, сейчас спать надо. Кстати, тут спать спокойно можно, никто сюда не придет.

— Я знаю — ответил я и захрапел, вместе со Львом. В шубе было тепло и уютно, тихо потрескивала печь, дом не просто дарил тепло, он требовал от людей спокойствия и старался восстановить всех, кто находил в нем приют. Этот дом …

«Внезапно мой сон прервался. Я не помнил, что мне снилось, но вместо обрывочного повествования появился солидный дядя в очках. Он сел за стол, за которым мы только что пили чай, и принялся разбирать бумаги. Судя по картонным папкам, это были медицинские карты, или истории болезни, а человек был врачом. Понять его специальность не удалось, резкая вспышка за окном ознаменовала приход Иммира. Папки упали со стола, скинутые резко вскочившим мужчиной, и листы, убранные в них, закружились по комнате. Когда листопад закончился, на столе появился раненый. Тот же мужчина, в тех же очках, спешно вытаскивал пули и плеча и груди молодого парня, что-то приговаривая себе под нос. Потом еще, еще, еще. Менялись люди, менялись травмы и ранения, а доктор всё лечил. Шил, резал, латал, перевязывал и старел, быстро-быстро старел, отдавая частичку себя каждому раненому. И вот он сидит в кресле, глаза его закрываются, и он потихоньку растворяется в стенах дома, оставляя последнюю частичку себя этому промерзшему миру, оставляя дому свою душу, свою тягу к людям, свою доброту и заботу, всего себя, без остатка. Как отдавал себя раньше работе.»

Проснулся я на пару минут раньше кукольника. Часы, висящие на стене, оказывали семь часов, вот только семь пополудни или как? За окнами было темно, лежал снег, а небо было затянуто тучами. Внутренние часы Льва были более чувствительны, чем мои.

— Нихрена себе, вздремнули, семь вечера — заявил он, глянув на стену.

— Ну так, какие планы? — спросил Кукольник, вернувшись в комнатку после «утреннего моциона».

Я смотрел карту местности, правда, кроме туристического буклета я ничем не располагал, но всё же.

— Думаю, как попасть на «Красносельскую» — я кивнул на разворот буклета — вариант с прямым проникновением мне что-то не по душе. Оружие-то я все потерял. Есть пистолет, но нет патронов к нему, есть патроны к обрезу, но нет ружья.

Лев улыбнулся.

— Эх ты, горемыка. Ладно, держи. Считай себя награжденным за проявленную доблесть в боях в пособниками Иерархов.

С этими словами на стол передо мной легла кобура с маузером.

— Отличная машинка — с некоторой долей грусти произнес Лев — патрон 9мм, двадцать зарядом в двурядном магазине, возможность стрелять как одиночными, так и строенными выстрелами, то есть короткими очередями по три патрона.

Я стоял и хлопал ресницами. Какие очереди? Какой магазин на 20 патрон, почему 9мм? Я точно помнил, у маузера свой патрон и заряжается он не магазином. Да и про очереди я слышал первый раз хотя.

На рукоятки пистолета, простите, пистолета-пулемета, была красная цифра 9, она то и напомнила мне одну историю.

В перестроечные времена я халтурил на Мосфильме, помогал разбираться с реквизитом. Лет мне было немного, платили не особо, но и работа была не тяжелая, да и интересная, что греха таить. Так вот, снимали тогда какой-то фильм, боевик про братву, но в нем, проходной историей, шла историческая линия. Показывали накопление «первичного капитала» предками главных героев. Один из этих «героев» был испанцем, и его предок был пламенным революционером. Вот такой маузер вернее с такой «9» красного цвета, ему на пояс и повесели, вызвав бурю возмущения у эксперта по костюмам и оружию.

— Милые мои — орал старичок эксперт — такие вот литеры, видные издалека, ставили на свои маузеры немецкие производители, а испанцы, использовавшие этот замечательный пистолет, производили его самостоятельно. Откуда у испанского революционера немецкий пистолет? Вернее, зачем он ему, когда есть такие же, но местные? К тому же, эта девятка не спроста, это означает, что пистолет рассчитан ан патрон 9мм парабеллум, а испанцы использовали калибр 7.63 на 25.

Но продюсеру было плевать на мнение старика в данном вопросе. Он уточнил, мог ли быть у испанца маузер, и, получив положительный ответ, приказал обмотать рукоять пластырем черного цвета.

— Так сойдет? — с издевкой спросил он у эксперта — или есть еще какие-то явные признаки «германского происхождения»?

— Вот тебе патроны к нему, благо у Суоми и маузера один калибр — говорил тем временем Лев — и пара магазинов. Снаряжай.

— Суоми? — Пронеслось у меня в голов. Я-то был уверен, что у Кукольника ППШ или ППД, а оказалось, что его пистолет-пулемет имеет финские корни. Хотя стоило догадаться, приклада то у этого агрегата не было.

— Суоми, суоми. Финский такой автомат — пробормотал Кукольник, пойдя к окну — ты на снегоходе приехал?

— Да — я вдруг поймал на себе взгляд со стены. Фотокарточки уставились на меня, и я мог поклясться, они хотели о чем-то предупредить. На мгновение я задержался своим взглядом на них. Карточек было много, почти все в старинных рамках, почти все слегка пожелтевшие и с изображением размытым по краям. На них были разные люди, но смотрели на меня только мужчины, и только напоминающие доктора из ночного видения. Наверно его родня. Выходит врач этот был потомственным. Я было хотел спросить про него у Льва, как понял что тот мало чем помочь сможет, откуда ему, Арбатскому жителю знать о местных врачах?

— Крутятся возле него трое. И зуб даю, не верхолазы.

Я подошел к Кукольнику и глянул сквозь замершее стекло, продышав в нем небольшое пятно. Возле мусорных контейнеров, за которыми я оставил снегоход, действительно суетились люди. Не знаю, как Лев отличил их от верхолазов, но по мне это были обычные бойцы. Белые маскхалаты, автоматы Калашникова, какие-то подвесные чехлы, возможно с оружием, или еще с чем-то. У одного за спиной ранец, также зачехленный белой тканью.

— С чего ты это взял?

Кукольник глянул на меня, потом в окно.

— Смотри. У всех троих одинаковые автоматы, это для верхолазов хоть и нормально, но, эти три автомата никак не замаскированы. Значит, эти стволы из оружейки. Конечно, оружейки есть и на станциях, и в лагерях сопротивления, вроде МГТУ им Баумана, но это не «соколы» а из Бауманки втроем сюда бы не сунулись. Дальше, у них только один ранец. Верхолазы, перво-наперво, мародеры, без мешков не бывают. И, наконец, любой из наших обязательно бы зашел в «домик врача», то есть к нам. Да и ни одного обреза. Нет, это, скорее всего, разведка кого-то из Иерархов.

— О, снегоход выкатывают — объявил Лев — а чего не заводят?

Я ухмыльнулся. Заведут они его, как же, мечтайте. Свечи-то у меня в кармане лежат.

— Напакостил, что ли? — поинтересовался Лев — у тебя сейчас морда, будто у кота, дорвавшегося до сметаны.

Я показал Кукольнику свечи.

— Молодец, но они его и так укатят, пожалуй. Пойдем на мостик, посмотрим, можем ли мы помешать

Стоило покинуть домик, выйти через бывшую балконную дверь на переходной мостик, как мороз тут же забрался под одежду. С дальнего конца коридора нехорошо тянуло. У меня было ощущение, что там, за противоположной дверью находится вход сразу в девятый круг ада. Пока Лев высматривал противника, стоя у треснутого стекла, я тихим шагом приближался к двери в корпус, столь же манящей меня сколь пугающей.

— Стоять!

Резкий окрик Кукольника был, наверно, слышен даже на улице. Осознав это, Лев выбил стекло и выпустил несколько коротких очередей.

— Не вздумай туда даже подходить! — рявкнул он — там нет двери, зато есть много голодных мертвяков.

Мираж исчез. Действительно, дверей в том конце коридора не было, а сразу за проемом стояли вмерзшие в лед люди в больничных пижамах.

Еще одна короткая очередь и Кукольник бросился обратно в домик, жестом приказав мне следовать за ним. Мы практически кубарем скатились по ступеням, а дверь лев открыл вообще «с ноги». Не сбавляя хода, он заскользил к помойке, на бегу выпустив пару пуль в лежащего наемника.

— Запомни раз и навсегда — отчитывал меня Кукольник, пока я возился со свечами — школа, больница, детский сад, это место, куда НЕЛЬЗЯ входить, за редким исключением. Даже если там нет ничего смертельно опасного, тебе охота смотреть на массовые захоронения?

Наконец свечи заняли свое место, и мотор зачихал, прогреваясь. Надо сказать, что установка свечей на морозе занятие не из простых. Без руковиц пальцы смерзались мгновенно, а в толстых варежках, надетых поверх флисовых перчаток, было очень сложно работать, не хватало тактильных ощущений и свечи шли не по резьбе, постоянно застревая. Дело решилось только путем компромисса. Я остался в одних перчатках, заморозив пальцы, но вкрутив свечи. Теперь, пока мотор прогревался, я отогревал руки, засунув их под бушлат.

— Ты бы маскхалат надел, что ли — проворчал Кукольник, обирая убитых — а то стоишь, как не знаю кто.

Отличное, блин, предложение, но где его взять-то, этот маскхалат. Да и сам Лев был без маскировки, в своем обычном прикиде, шлем, галифе, унты и толстая летная куртка с шарфом.

— Ага, вот чего ты у нс умирать не хотел — пробурчал он, расстегивая белый бушлат наемника. Под теплой курткой обнаружился бронежилет.

— Заканчивать с ними надо скорее — подвел итог Лев — раньше они все с «веслами» бегали, ну иногда с укоротами, теперь … Эти даже не с финскими М76, это уже что-то наше, значит производство где-то наладили. Те были под 5.66 а эти 9х39 мм, скорее уже пистолет-пулемет по габаритам и калибру. Мда … а теперь уже рядовым бойцам, ну хрен с ним, ефрейторам, стали бронники давать. Жируют. Что там с мотором?

Я обернулся, а Лев уже деловито забирал у меня маузер, выдавая трофейный автомат, оказавшийся довольно легким, килограмма два наверно.

— Смотри, ствола два, второй пристегнем, третий я покорежил, проще тут бросить. У каждого из этих обормотов было по четыре магазина, ну опять минус один, звиняй. Итого ты имеешь десяток снаряженных магазинов, это две сотни выстрелов. Пистоли у них дрянь, я их в ранец кинул, вместе с боекомплектом. Ненадежные они, ну их нафиг, сбагрим потом кабатчикам. После доработки напильником из этих пукалок можно стрелять уже не опасаясь частых осечек. Обидно, что под мой ствол у них ничего нет. А, вот еще, это если ты прорвешься к нашим а я нет. Карта.

Лев протянул мне пакет.

— Там карта с отмеченными «вымороженными» зданиями. Я в общих чертах запомнил, где какие, но стоит подстраховаться. Несколько построек обведены, но не перечеркнуты, я думаю, это означает приготовления. Если что, передай нашим или «красным». На худой конец Барину. Но никому больше, понял?

Кукольник внимательно посмотрел мне в глаза и повторил:

— Никому кроме «Красной Бригады», «Сталинских Соколов» или лично в руки Барскому. Я процентов на восемьдесят уверен в «крысах» среди Бауманцев, кто-то у них сливает информацию, даже Барин уже пару раз проговорился про подобное, так что им даже не говори про карту. А остальные группы … Все остальные далеко, и все будут запрашивать указания у «хозяев», толку от таких союзников в этом деле никакого, а вот вред может быть. Уже бывало, что верхолазы подставляли конкурентов, не удивлюсь, если они даже перестреливаются промеж собой. Ходят слухи, а на пустом месте они рождаться не будут.

Он говорил, и попутно собирал вещи. Оружие, документы наемников, их медальоны-жетоны, бронежилет. Всё это упаковывалось и закреплялось на багажнике снегохода.

— Гхм. Ты посмотри, а машинка-то у нас, оказывается, собрана, в Рыбинске — Лев ткнул пальцем с табличку с ТТХ агрегата. Видимо там был указан город или название завода, что мне было безразлично.

— Давай, дергай — Кукольник устроился позади меня, перехватив свою «суоми» поудобней. Оказывается я, сам того не заметив, уже сидел на снегоходе и теребил рукоятки. Мотор рыкнул, обдав нас небольшим выхлопом, и машинка послушно покатилась в сторону улицы Жебрунова.

Орленок, Орленок — взлети выше неба!

Поездка по дворам Сокольнических улиц была довольно спокойной. Наемников нам на пути не попалось, представителей сопротивления тоже. Судя по всему, троица убитых нами разведчиков зашли на территорию больницы со стороны Стромынки, то есть практически по моим следам, и, скорее всего, были бойцами Брыля. Здесь, на территории Буревого им делать было нечего. И партизанам, кроме «Бауманцев» и «Соколов», тут тоже нечего было ловить. Даже не так, кроме «Соколов», до Бауманки тут тоже было далековато, если рассчитывать пеший маршрут. Единственное что мы встретили, это одинокого вольного демона, занявшего тело юной иностранки. Молодая девушка, попавшаяся нам, сидел на качелях, вяло раскачиваясь вперед-назад. Её корни, распложенные далеко от заснеженной Москвы, выдавало многое. Цвет кожи, смуглый до черноты, черты лица, явно несущие в себе африканскую кровь, одежда. Я не знаю почему, но русского почти всегда можно узнать. И дело не в том, что мы одеваемся в других магазинах, нет, я помотался по миру, и могу сказать, везде вещи одни и те же, а если еще учесть что многие москвичи заказывают себе одежду по каталогам, как, например, моя жена… Но все равно, манера комбинировать вещи у нас другая, и она лично мне более приятна. Эта девушка была одета «неправильно» начиная с розовой ушанки на голове, заканчивая сандалиями, тонкими ремешками оплетающими её стройные ноги до самого колена. Не будет моя землячка носить балахон кислотных расцветок с пышной юбкой и такими сандалиями, не будет. Не будет надевать под этот балахон кожаную жилетку на голое тело и увешивать шею и руки бусами, как это сделала юная мулатка. Да, черт возьми, никто из жителей СССР не будет носить розовую ушанку!

Юное создание посмотрело на нас, мило улыбнувшись, потом её лицо исказила гримаса неприязни, будто у девушки резко заболели зубы, и она, спрыгнув с качелей, удалилась за дом. Следом за ней пошел второй демон, ранее мной не замеченный. Этот был наш, русский. Шлепки, спортивные шорты, тельник, в руках барсетка, а на руке командирские часы. Худощавый пацан, лет восемнадцати, видать из-за часов тут и оказавшийся.

— Жми отсюда — прошептал пассажир — жми, пока они не передумали. Я еще пожить хочу.

Я был уверен в нашей полной безопасности, но убеждать в этом Льва не стал, проще было выполнить его просьбу и прибавить ходу, вылетев на широкую улицу, выходящую к кинотеатру «Орленок». Слишком резко повернув, я чуть было не уронил сидящего позади «летчика» да и сам чудом удержался в седле, правда, ненадолго. Вылетев к перекрестку я оказался в роли «Мародера» на Спартаковской, то есть попал под обстрел засевших в засаде партизан. Не знаю, что они подумали, но полностью с ними согласен, я бы, наверно, тоже обстрелял подозрительного наемника несущегося на снегоходе, которые почти все принадлежат бойцам высших Иерархов. Согласен-то, я согласен, но вот совершенно не рад такому повороту дел. Хорошо еще, что жив остался. Кукольник успел покинуть транспорт и укрыться за каким-то монументального вида сугробом, а я, вылетев из седла, был вынужден укрываться рюкзаком наемников, упавшем рядом. Мой собственный ранец остался на снегоходе. Пригибаясь, стараясь полностью укрыться толстым рюкзаком, помня о наличии в нем бронежилета и надеясь на него, я быстро перебежал к кукольнику. А тем временем партизанам стало не до меня. По Русаковской, в сторону области, быстро удалялся грузовой вездеход с прицепом-клеткой на сцепке. Несколько наемников, в зимнем натовском камуфляже обутые в короткие лжи бежали рядом, старательно осматривая окрестности, а остальные, человек десять-двенадцать, быстро поскидывали эти полоски пластика и ринулись на штурм. Судя по стрельбу с заднего двора, «Орленок» и так был их конечной точкой, вот только партизан в нем быть не должно было. Быстро сориентировавшись, Лев включился в бой, осторожно отстреливая наемников. Он успел уложить четверых, пока те обратили на нас внимание. Оставшиеся пятеро бойцов, Лев был не единственным стрелком успешно выбивавшим наймитов, заметно растерялись. По ним били с двух сторон, и найти подходящие укрытие не представлялось возможным. Я запоздало присоединился к бойцам сопротивления, выпустив рожок тремя очередями, больше напугав, чем нанеся реальный урон врагу. Хотя одного я смог скосить. Четверка выживших бросилась к нашему укрытию, поливая сугроб огнем, надеясь прострелить преграду и нас заодно. К счастью сугроб оказался асфальтовым катком, засыпанным снегом, и прострелить его, было не самой простой задачей. Да и добежать до него удалось лишь одному, и то, только для того, чтобы отлететь, получив выстрел дуплетом в упор. На Русаковской не осталось ни одного наемника, способного стоять на своих ногах, хотя парочка еще подавала признаки жизни. А вот в самом здании шли ожесточенные бои.

— Готовы — как-то безрадостно заявил Кукольник, и тут же упал лицом в снег. В здание грянул взрыв, и воздух наполнился смертоносным дождем из осколков стекла, кусков оконных рам и прочего мусора. Если из наймитов, лежащих на снегу, кто-то был еще жив, то теперь он был гарантированно убит. Взрывом посекло их всех. Взрывная волна даже перевернул мой снегоход, а он весил поди с четверть тонны.

— Эт что сейчас было то? — пробурчал Лев. Судя по ошалелым глазам, его изрядно задело взрывной волной. Меня акустический удар миновал, я в момент взрыва пытался прокомментировать слова Кукольника, и, как говориться, открыл рот.

Впрочем, лётный шлем изрядно помог партизану, погасив часть удара, он сберег уши. Стрельба прекратилась, и я тут же постарался рассмотреть, где сейчас «мародер». Не смотря на довольно ясное небо и отсутствие ветра, вездехода противника видно не было.

Не сговариваясь, мы бросились бежать. Кукольник к кинотеатру, а я к снегоходу, за своим ранцем. Каждый раз расставаясь с ним, я чувствовал как теряю часть себя, часть своей памяти, отдаляюсь от своего мира, семьи и друзей, врастая в промерзший город. Закинув ранец за спину, я поспешил догнать партизана, уже подбежавшего ко входу в «Орленок». Оказавшись у стены здания, Лев скинул в противогазную сумку опустевшую «банку» и снарядил свой пистолет-пулемет прямым и очень длинным магазином, вмиг изменившим его внешность до практически неузнаваемой. Если бы я увидел в первый раз Льва Евсеича с ЭТИМ, то ни в жизнь не подумал бы про ППШ. Однако как плотно укоренился образ дискового магазина за русским автоматом, простите, пистолетом-пулеметом. Я тоже сменил рожок, отбросив пустой прямо в сугроб, под неодобрительный вздох Кукольника. Так, парадный вход нас не устраивал. Взрыв, прогремевший не в самом здании, а в жилом доме за ним, обрушил козырек, привалив ворота кинотеатра, зато две дверцы, используемые для выхода зрителей, были распахнуты. Видать в зале тоже громыхнуло.

Когда я успел достать фонарик? Хотя, я никогда не замечал этого. Рефлекс, подобные тому, что руководит опытными телохранителями и прочими «ганфатерами». Они машинально достают пистолет, это их работа, а мои руки самовольно извлекают инструменты с пояса, от этого зависит моя жизнь. Это не шутки, работая в довольно неудобных местах, я привык быстро доставать необходимое. Без фонарика, например, я мог неоднократно спотыкнуться, или хорошенько приложиться головой, вследствие чего полететь с высоты в двадцать метров. Это так, самое простое. Так что в кинозал я вошел с фонариком прижатым к автомату.

— Е…ь — вырвалось у довольно сдержанного на выражения Кукольника — вот рвануло, так рвануло.

Оказалось, что мне не послышалось. Взрыв действительно был двойным. Сначала рвануло что-то в жилом доме, потом тут. Просто после первого взрыва я на короткое время практически оглох, и принял второй, приглушенный стенами, за эхо в моей голове. Зал был уничтожен. Фрагменты тел, одетых в ватники партизан и бушлаты наемников, обломки кресел, детали оружия. Все было перемешано и разбросано по залу. Наиболее уцелела зона возле сцены. Экран был иссечен, зато массивные колонки, стоящие на возвышении и прикрученные к стенам и полу, были на местах, а за ними я видел два тела.

— Юр, я на крышу, посмотрю, может, кто из бойцов еще жив. А ты прикрой двери, это вполне реально.

Я глянул на ворота, выходящие на улицу. Да, пожалуй их можно закрыть. Будь они заперты в момент взрыва, такого шанса мне не представилось, а так, две сваренные из довольно толстого метала створки каждой двери оказались распахнуты и только, ну немного вспучило их. Я потянул первую, потом вторую, нашел обломок какой-то трубы и заблокировал выход. Со второй пришлось повозиться, да и внимание мое было приковано к колонкам.

— Юр, помоги, тут один еще не помер — раздался голос Кукольника, и я поспешил с запором. Вторая дверь была повреждена сильнее, и чтобы заблокировать ее мне пришлось выйти ан улицу. Только навалившись всем весом я смог захлопнуть створки, чтобы потом слегка приоткрыть их и протиснуться в зал. Когда я закончил, Лев уже спускался обратно.

— Поздно, да и не стоило оно того — отмахнулся он — пойдем в буфет, там хоть трупов нет.

На какое-то время я забыл о телах на сцене и пошел вслед за партизаном.

— Помер парнишка. Из «красных» они были. Его я лично не знал. Но с парочкой из этого отряда был знаком — вздохнул Лев, приложившись к термосу с чаем — зато подтвердились наши предположения, у «красных» есть оракул, как и иерархов. Свой Сказочник. Я теперь даже знаю кто он, и, скажу честно, это неожиданно.

Мы немного помолчали. Я не знал, что сказать, Лев пил. Потом он продолжил:

— Короче, товарищ Каганович почувствовал место нового обряда. До «красных» эту информацию донесли, обряд должен был пройти в их зоне влияния и вполне мог быть сорван, да еще и с дополнительной выгодой. Группа Буева выдвинулась к кинотеатру «Орленок», который и был местом проведения обряда. Они заминировали зал и соседнее здание. Первое для дела, второе для подстраховки. План был прост, в зал заходят наемники и Буревой, бойцы его подрывают и отстреливают с крыши тех, кто останется на улице. Проверенный, как сказал пацан, способ. Они так парочку уже подловили. У местечковых магов нет серьезных спецов, только амбиции, и проверить помещение они как следует не могут. Буревой пока еще не переступил ту грань, за которой его обычная пуля уже не возьмет, но вплотную к ней подошел, потому бойцы очень спешили и нервничали.

— А тут мы на снегоходе … — перебил я Кукольника, и оказался неправ.

— Нет, тут не мы, тут «вольные». Стрельбу открыл сидящий в зале боец самоубийца. У них в отряде было четверо смертников, ребят, жить которым оставалось считанные дни. Они должны были навязать бой, заманив наемников в помещение и погибнуть, пристрелив как можно больше. После такого Буревой должен был бы поспешить по нескольким причинам. На поле боя совершать обряд выгодней, это раз, могло подойти подкрепление, это два, все жертвоприношения должно совершаться в определенном отрезке времени, а часть его израсходовано на перестрелку, это три. Ну а мы, мы тоже внесли свой вклад. Нас приняли за разведку, спалившую бойцов «красной бригады». Нехорошо, в общем вышло.

— А что у них на крыше то случилось?

— Да дом минировали спешно. Рудик дал им примерный план закладки взрывчатки, времени составлять подробнее не было. Они и этому плану не последовали, решив заложить поболе и черт с ним. В итоге, в доме обрушены перекрытия, а бойцы бригады напичканы осколками. Спешка, спешка и еще раз спешка. Теперь «Красная Бригада» потерла одно звено, полностью. Помню я Буева, неплохой был мужик, но вспыльчивый, и парней к себе таких же подобрал, походу. Помянем…

Кукольник вынул небольшую фляжку и отхлебнул, передав мне. В фляге был самогон, но не отпить, значило не проявить уважение к павшим.

— Ладно, уходим. Тебе к "Красносельской" надо, а я попробую через нее к «красным» пробиться, сообщить о провале. Гена, ну парень этот, сказал, что на "Красносельскую" попасть проще всего через депо. Кстати, сами они пехом сюда пришли от «Спартаковской», так-то вот.

Только вернувшись в темное помещение зала, я вспомнил о телах за колонками.

— Погоди Лев — я остановил спутника, вскрывающего служебное помещение — я быстро.

Тусклый свет фонаря Кукольника не позволял ему осветить сцену, но мой диодник легко отвоевал её у тьмы. За первой, ближней к буфету и дальней от Кукольника колонкой лежал мертвый боец сопротивления. Мда, «красные бригады» вполне отвечали своему названию. Вместо телаги на нем был белый тулуп, на голове такая же ушанка и красной звездой, из-под тулупа торчали ноги в красных галифе и сапогах (как он не отморозил то?). Ремни портупеи, наган в кобуре, планшет, пустой, между прочим. Боец красной армии, даже скорее офицер. Грудь пламенного борца за правое дело была изрешечена, минимум семь отверстий. Оружие валялось рядом, но судя по смятому кожуху ствола было неисправно. А вот за второй колонкой меня ожидал сюрприз.

За колонкой, вжавшись в стену, полулежала, полусидела, девушка. В данный момент она была в отключке, но в ее «жизни» я был уверен, не смотря на холодные руки. Молоденькая, и очень красивая, они была совсем неуместна, и я на мгновение забыл что передо мной лежит одно из самых страшных созданий этого мира. Миниатюрная, до неестественности фигуристая блондинка, в высоких сапогах и облегающих джинсах, она притягивала к себе взор. Любой, встретивший ее, должен был долго провожать взглядом, во всяком случая я бы точно проводил. Маленькая, метр шестьдесят поди, с миниатюрными ступнями и ладошками, и огромными глазами на милом личике, с бюстом, достойных размеров и тонкой талией, она была из тех девушек о которых мечтают вечерами. Узкие плечи и талия, широкие бедра, пышна грудь, большие голубые глаза, длинные светлые волосы. Кроме узких, обтягивающих джинсов, низко сидящих на бедрах, на девушке была джинсовая же жилетка, усеянная значками и верх от купальника.

— Что ты тут залип!? Черт подери! — Кукольник подошел ко мне и выхватил маузер.

— Не вздумай! — я чуть не выбил пистолет из рук товарища — что она тебе сделала?

Кукольник выругался, тихо так, что я не смог понять его, и вернулся к дверям. Я его понимал, это мне вольные демоны не страшны, но убить лежащую без сознания девушку было бы подло. Видимо Лев и сам был не до конца готов к такому поступку, раз отошел, не пытаясь меня убедить. Я еще раз взглянул на девушку и поднял ее на руки, машинально удивившись ее легкости. Девушка была холодна, настолько, что я чувствовал мороз даже сквозь рукавицы, но при этом ее тело было пластичным.

— И что ты будешь делать, когда она придет в себя? — поинтересовался Лев — это не милая девушка, это демон, не забывай. Эх, жаль Могилы нету, он бы решил проблему. Работа в милиции быстро выравляет мозги, избавляя от лишних предубеждений.

— Милиция! Точно!

Кукольник удивленно посмотрел на меня. Оказывается, я выкрикнул эти слова вслух. Пасадив девушку на чудом уцелевшее кресло, я бросился туда, где видел предмет, напомнивший мне про милиционеров. На ремне, валяющемся в зале, я видел чехол с наручниками. Так и есть. Вот наручники, а вот и ключик от них. Браслеты с щелканьем зубьев сомкнулись на заведенных за спину руках девушки, практически полностью исчерпав предел сжатия.

— Да застрели ты ее — врывалось у Кукольника — освободи несчастную от демона, а себя от лишних хлопот.

Я смотрел на Кукольника, и он постепенно размывался у меня, превращаясь сначала в юношу, а потом в мальчишку пионера с шахматной доской, в иллюзию из прошлого. А вот девушка, сидящая рядом, была настоящей, и убить ее я никак не мог.

— Да, черт с тобой — выругался Лев и вышел за дверь. А у меня в голове как граната взорвалась. Я схватил девушку и забился обратно за колонку. Я понял, почему Кукольник предстал мне в детском облике. Он отжил свое, вот и всё. Стоило мне только укрыться, как Лев вернулся, пятясь назад спиной. Перед ним шли двое, и эту парочку я тоже знал. Волки, спутники Профессора. Здоровяк шел, нехорошо улыбаясь, а второй держал пистолет во рту у Кукольника.

— Говорили же тебе, Лёва, не высовывайся из норы. Говорили? — приговаривал мужик, одетый слишком легко для такого мороза — ведь всячески вас предупреждали, всю вашу шайку-лейку. Сидите в метро, не вылезайте, жить будите. Причем ладно Могилатов, его мы пока прищучить не можем, но ты-то куда. Я же лично просил передать, что прекрасно знаю о ВСЕХ твоих передвижениях по поверхности Москвы, спасибо Леночке.

Кукольник дернулся при упоминании имени его девушки, но бугай живо прижал его к измазанной кровью стене.

— Передали? — глумливо поинтересовался бандит — что молчишь? Хотя не отвечай, вижу, вижу — передали. Вот что вы за народец? Чупу вашего, Чуплатого Виктора Ивановича, предупреждали? Он послушал? Неет. И где он сейчас? Правильно, мертв. Гевора предупреждал, Лешку Комсомольца, да блин вас всех и не упомнить, а вы не слушаете. Ты вот сейчас стоишь, и думаешь как бы меня убить? Я тебя понимаю, но вот зачем? Я вот знаю. зачем тебя убивать, но не спешу с этим. Не нарывался бы, жил бы дальше, но тут уж извини, ничего личного, только работа. Более того, я, лично, да и Стас, к тебе очень хорошо относимся, правда, Стас?

Бугай кивнул, не знаю, но мне показалось, что это был искренний ответ.

— Вот ты ненавидишь Михал Сергеича, ладно. Меня тоже, я думаю. Не любишь. И вообще, нас за козлов держишь — и имеешь на это полно право. А вот эти, как их, Тверские, Горьковские, Тульские, они куда лезут? Лёва, вот ты, ты воюешь за свой город, за свою страну, за свои идеалы, как и я. Просто у нас взгляды разные, а они… они как шакалы, которых Иерархи набирают по всему миру, они только за наживой идут в Москву. Просто одни продаются Высшим, а другие Городам. Вижу, ты согласен, это приятно. Ты сядь. Чего стоять-то? Лёв, мы с тобой гораздо ближе друг другу, чем наемники или ваши «городские отряды». Мы с тобой воюем за идею, за символ, и пусть твой символ свобода, равенство и братство, а мой порядок и власть, но это всяко честнее простой жажды сиюминутной наживы.

Стас усадил Кукольника на стул и сноровисто связал его.

— Вот скажи мне, чего вы так с агнцами возитесь? Чего ваша банда из них пытается вырастить? Убийцу Высших? Их задача, быть принесенными в жертву и всё. Высшего они всё равно не убьют. Нет, в теории ты прав, полностью, но это только в теории, кто же вашего"убийцу" подпустит к Иерарху? А простых и ты сам способен прикончить. Хотите мешать заклинателям набираться сил — убивайте агнцев, как «красные», это же проще и довольно эффективно. Кстати, кто из вас Студента грохнул? Я же знаю, и ты и Могила на Спартаковской тогда были. Не ты? Хотя не важно. Стас, как ты думаешь, он Студика завалил?

Бугай покачал головой. Хоть свет, идущий из открытой двери был довольно слабым, но я смог разглядеть сомнение на его лице.

— И я так думаю. На Могилу больше похоже. И ведь говорил я Алику, не лез ты. И с Маслом поссоримся и тобой рискуем. Нет, надоело у этого слизняка на побегушках быть. Я, конечно, его понимаю, слушать самовосхваления Буревого, который никогда не мог бы достигнуть и того, что мг Алик уже, это невыносимо, но так подставиться … Слепого, тоже, зачем-то убили. Правда, тебя там не было, но ведь это ваши вычистили лежку Есаула. Бржежницкий теперь рвет и мечет, хотя я ему говорил, не ссорься с Янеком. А теперь что он имеет? Парочку одержимых и всё. Все бойцы мертвы, база уничтожена, накопления захвачены «сталинскими соколами». Пришлось пану вернуться к «рижским». Ладно, отвлекся я что-то, приятно с умным человеком поговорить. В общем, Лёвушка, хоте ты со своей Леной увидаться, так и быть, перед смертью увидишь ее. Пойдем. И запомни, я вас, героев, буду отстреливать. Нет героя, нет проблемы для демонологов. Всякая пришлая шушера им не опасна, только москвичи, борющиеся за свой город могут убить одержимого или демонолога. Да и то, не всякие. Ты вот, да Могила, например, могли бы и Буревого грохнуть, и пана Бржежницкого, а вот Слива не смог бы. Хотя зачем тебе это знать? Разве только Сливе на том свете сообщить.

Бугай рывком поднял Кукольника и сорвал с него погоны. Следом слетал шлем, медали и нашивки на куртке.

— Лена! — это был последний возглас Льва.

Я сидел за колонкой, не зная, куда деется от стыда. Мне было страшно, очень страшно. У меня на глазах убили моего товарища, а я сидел и дрожал от страха, даже не пытаясь ему помочь. Я вскочил и выбежал за дверь. На снегу лежал Кукольник. Его тело было иссушено, будто он встретил вольного, но рядом была только женщина в обычной одежде. Её лицо буквально распирало от счастья, а в моей голове проносились образы той, кем она было до падения. Те светлые моменты жизни. Которые я почерпнул у Кукольника, его самые теплые воспоминания. Двоих бандитов видно не было, но их шаги еще были слышны в отдалении. Леночка посмотрела на меня, и лицо ее исказилось от ужаса. Она вскочила на ноги, выпуская мертвое тело, некогда бывшее её возлюбленным, и попыталась убежать, даже не думая напасть на меня. Попыталась, но безуспешно. Кованый молоток, извлеченный мной из рюкзака для возни с дверями, и подвешенный потом машинально на пояс, сам прыгнул в руку и полетел в спину одержимой. Хрусть, и женщина, не издав ни звука, рухнула на снег. Её голова повернулась, и в какой-то момент, когда демон уже покинул ее тело. А жизнь еще теплилась, она осознала, что произошло совсем недавно. Так она и умерла, пытаясь подползти к телу Кукольника с замерзшими в глазах слезами. Молоток вернулся на место, в петлю на поясе, а я пошел обратно в кинотеатр. Я теперь точно знал, что делать.