Глава 7

Лексея разбудило ощущение беспокойства, чего-то неладного. Полежал еще с минуту, прислушиваясь к своему наитию, но когда снаружи раздался характерный треск льда, то буквально слетел с нар и спешно стал одеваться. Никаких сомнений уже не оставалось — их корабль попал в беду. Выбежал из их общей с Павловичем каюты, в пару секунд поднялся по трапу и выскочил на палубу. Одного взгляда вокруг хватило понять — они в ледяном плену, кошмаре наяву для любого моряка в северных краях. Впереди, казалось бы, совсем рядом — всего в нескольких кабельтовых, — виднелась чистая вода, но к ней не пройти из-за сплошного ледяного поля. Корабль уже не двигался — у кого-то хватило ума остановиться, — а то протаранили бы сомкнувшийся лед и, скорее всего, очень быстро потеряли судно. Хотя такая опасность оставалась и с каждой минутой она росла, но можно было что-то спасти и найти выход из катастрофической ситуации.

На палубе поднялась суета, вся команда забегала, но без паники — сверху, с мостика, раздавались четкие распоряжения капитана. Кто-то снимал паруса, другие ставили сходни и по ним уже спешно стаскивали на лед груз из трюма. Лексей тоже спохватился и бросился в штурманскую рубку — надо было спасать все навигационное снаряжение и принадлежности. В ней застал стоящего в ступоре Павловича — его лицо побледнело, как снег на льду, а руки тряслись будто в лихорадке. Крикнул ему: — Выносите оборудование быстрее, не стойте! — сам же подскочил к штурманскому столу и стал сгребать в подходящие ящики карты, компасы, секстан, хронометры и другие приборы. Первый штурман сначала ошалело смотрел на младшего коллегу, потом как-то пришел в себя, тоже принялся снимать и складывать оборудование. После, когда закончили у себя в рубке, помогали переносить грузы, снимать парусное снаряжение, мачты, реи, пока борта корабля выдерживали напор смыкающегося льда.

У всех до последнего оставалась надежда, что лед просто выдавит корабль наверх, да и он сам после снятия груза заметно приподнялся. Но не повезло — борта лопнули, вода с шумом хлынула в пробоины. Правда, судно не затонуло, повисло на краях льдин, в таком положении и осталось, где-то на две третьи сохранившись в сравнительной целостности. Спасшиеся люди стояли на льду и с тоской смотрели на гибель бригантины, ставшей им родной за минувшие годы. Боялись думать, что будет теперь с ними, моряки же лучше представляли — их льдина дрейфует в зону вечной мерзлоты, где уже не останется шанса выжить. Невольно взгляды всех обратились на мудрого капитана с верой на чудо — он обязательно найдет верное решение, не даст им погибнуть! Тот же принялся принародно чехвостить виновников катастрофы — старпома и первого штурмана, — в гневе позабыв о служебной и дворянской этике, а они молчали, виновато потупив взгляды:

— Я вас отдам под суд, канальи! Разжалованием не обойдетесь, пойдете на каторгу — уж позабочусь о том!

Потом, чуть остыв, обратился уже ко всем:

— Боцман, бери десяток матросов и ставь палатки, а ты, Лексей, с остальными разбирай корабль, только аккуратнее — будем строить другой…

Понадобился месяц, пока из остатков прежней бригантины построили нечто подобное ей, только в полтора раза меньше. Изощрялись находить приемлемые решения в самых заковыристых проблемах. Вместо потерянного киля приспособили одну из двух мачт, только ее еще пришлось гнуть по нужному профилю, что тоже оказалось непростым делом. Заменили поврежденные шпангоуты и части борта палубными досками, их подгонка заняла немало времени. В качестве балласта уложили на днище пушки и самый тяжелый груз, отдельного трюма и кают не стало, объединили в одно подпалубное помещение из-за нехватки материала. В конце концов сладили какое-то кургузое суденышко, в котором никто бы не смог узнать прежнюю красавицу-бригантину. Главное же — оно держалось на воде и могло худо-бедно двигаться с парусами на одной мачте.

Дотащили волоком свою поделку до ближнего края ледяного поля, осторожно спустили на воду, после еще пришлось повторно шпаклевать и конопатить в нескольких местах, пока не устранили течь. Перенесли и погрузили на борт нужные вещи и груз, а затем, помолясь богу на удачу, отправились обратно. Идти дальше по маршруту не имело смысла — за оставшееся время навигации просто не успевали дойти хотя бы до Таймыра, да и вряд ли их утлое судно выдержало штормы в неспокойном Восточно-Сибирском море. Благо, что ушли недалеко от Петропавловска, за месяц можно добраться, пока Бобровое море не покрылось льдом. Двигались неспешно, загодя обходя любое препятствие, а как только миновали Берингов пролив, держались вблизи побережья Камчатки. Стоило Лексею почувствовать приближение сильного ветра, капитан тут же отдавал команду искать укрытие у берега от возможного шторма. Таким осторожным ходом дошли до Авачинской бухты и наконец-то закончили несчастное плавание в Петропавловской гавани.

Малагин вытребовал у начальника порта небольшой бот и отправил на нем шкипера с частью команды в Охотск заказать на верфи постройку нового судна. С ними под конвоем матросов выслал бывших старпома и штурмана с сопроводительным пакетом к командующему флотилией, в котором детально, не жалея матерных слов, изложил рапорт о преступной халатности, повлекшей гибель корабля и срыв важного государственного задания. Оставшаяся часть экспедиции и экипажа принялась обустраивать лагерь — что-то использовали из прежних запасов, заметно уменьшившихся после вынужденного пребывания на льдине, а больше пришлось заново готовить и строить. После всем дали увольнительные, Лексей же с не очень охотного разрешения капитана ушел в тундру.

За зиму исходил всю южную часть Камчатки — от мыса Лопатки до верховий реки Тигиль, на западе до Охотского побережья. Нередко приходилось ночевать прямо в снегу и это в пятидесяти градусный мороз! Ставил с наветренной стороны снежную стену, устраивался за ней в подобии спального мешка из оленьей шкуры. В особо сильную стужу разжигал под боком костер, так в полудреме проводил ночь, время от времени просыпался и подкидывал ветки в огонь. Усталости не чувствовал, также как и обморожения, напротив, казалось, силы только прибывали, они вливались от всей окружающей природы — темного неба, открытой тундры, сопок, а особенно от вулканов. Ему довелось увидеть и даже быть рядом при извержении лавы в Ключевской сопке. Зрелище огромной мощи, извергаемой из глубины недр, поразило Лексея — стоял, любуясь огненной стихией, а страха не испытывал, знал — опасности для него нет. Бывал еще на двух вулканах неподалеку от Петропавловска — Корякском и Авачинском, но они только “курились” — из кратера шел серый дым. И все же чувствовал идущую от них энергию, частичка которой вливалась в него, как будто в незримый аккумулятор.

Извержение Ключевского вулкана

В конце июня 1786 года, на четвертый со дня начала экспедиции, вышли в море на бриге “Императрица” — так назвали новый корабль. Дабы больше не было недоразумений, как в прошлый выход, капитан назначил Лексея первым штурманом, в подчинении у него оказался целый мичман! Недворянского происхождения, выслужившийся из простых матросов, Васильев не обиделся на понижение в должности — на прошлом судне был первым, — во всяком случае, виду не показывал. Возрастом оказался намного старше своего начальника — далеко за сорок, по выслуге лет мог уйти в отставку, но не хотел — прикипел к морю. Постепенно притерлись друг к другу, уважали мнение каждого, хотя, бывало, спорили, но до ссор и конфликтов не доводили. Правда, дружба между ними также не сложилась из-за разности не только в возрасте, но и склонностей, а также характера. Службе же то не мешало, так что обходились без недоразумений.

Плавание проходило без особых происшествий, если не считать штормы, заставшие их в Восточно-Сибирском море и Лаптевых. Обошлось без потерь и серьезных повреждений — заранее готовились к ним, ставили на встречный курс, убирали паруса, вводили резервы на постах и рубках. Немного отошли от маршрута у Таймыра, на три дня встали на место прежней стоянки — капитан дал Лексею время свидеться с женой. Только ее молодой штурман не нашел — племя ушло со старого стойбища, а искать времени не было. Корить вождя в нарушении слова не мог — уговаривались на два года, но из-за прошлогодней неудачи не успел. Да и у самого Лексея прежние чувства к Томпуол если не угасли, то стали более ровными, без умопомрачающей страсти. Погоревал недолго и оставил как есть — уж так сложилась их судьба! Дальнейший путь прошел с отклонением — Малагин решил на бриге идти до самого Санкт-Петербурга, а не до Архангельска, для того велел взять курс вокруг Скандинавии, а потом по Балтике.

Такой маршрут в какой-то мере имел оправдание — из Архангельска к Балтике бриг просто не прошел бы. Он гораздо тяжелее того бота, на котором когда-то Лексей с учеными мужами добирался водным путем к Беломорью. Но, с другой стороны, существовала реальная опасность столкнуться с военными кораблями шведов, а также их союзников — Англии и Голландии, отношения которых с Россией явно шли к войне. Хотя она открыто еще не объявлялась, но нападения на русские корабли уже случались, так что Малагин шел на риск. Имелся же у него свой козырь — его первый штурман, который мог почуять на их курсе льдину, — так почему бы также не избежать ненужной встречи с чужим кораблем! О том прямо высказался Лексею, тому, как всегда, пришлось согласиться с мудрым капитаном и не расслабляться до самого места назначения.

Шли осторожно, как только Лексей замечал неизвестный объект — то ли дрейфующую льдину или, возможно, корабль, — то вносил поправку в курс, так и обходили опасность стороной. Держались поодаль от зоны плавания других судов, пока не подступили к Датскому проливу. Рассчитывали пройти его ночью, но стихия помешала — штиль застал прямо перед ним, а когда рассвело, увидели в миле от себя стоявшие у входа два английских корабля — фрегат и корвет. Каждый из них превосходил русский бриг как мощью орудий, так и скоростью, так что вступать в бой стало бы самоубийством, а убегать проблематичным. Ближе к вечеру задул ветер и началась гонка — двое за одним, причем у преследователей шансы догнать росли с каждым часом. С фрегата уже открыли огонь из двадцатичетырех-фунтовых орудий, пристреливаясь, русские же лавировали, сбивали наводку. Корвет тем временем пошел стороной и постепенно стал нагонять бриг, идя на перехват.

Единственно, что могло спасти русских — надвигающаяся ночь, но она приближалась так медленно! Третий час продолжалась смертельная гонка, английские корабли уже сблизились на дистанцию уверенного огня — ядра падали в воду теперь не только сзади, но и спереди брига, разве что, к счастью его экипажа, на пока еще безопасном расстоянии. Сказывалась неточность гладкоствольных орудий — для того, чтобы попасть на ходу в небольшой корабль, требовалось чудо и, конечно, мастерство канониров. Относительно выучки английских моряков сомнений не было, они умело брали в клещи строптивого противника, использовали преимущество в скорости на галсах. Бриг со своими прямоугольными парусами мог еще соперничать при попутном ветре, но на боковом, а тем более встречном явно уступал кораблям с косыми парусами. Те и гнали беглеца в нужном им направлении, дело было лишь во времени — успеют ли остановить до наступления ночи или добыча ускользнет из-под носа.

Бог и удача все же встали на сторону русского корабля, да и слаженность его экипажа сыграла немалую роль — бриг продержался, скрылся в темноте, совершив крутой поворот. Правда, подставил при том свой левый борт корвету, пара ядер от него достали цель. Благо для русских, что калибр сравнительно небольшой — двенадцать фунтов, впрочем, такой же, как и у орудий брига, — обошлось не слишком разрушительными повреждениями фальшборта и палубных надстроек без жертв среди матросов. Капитан уже отдал команду уходить подальше от преследователей, но тут вмешался Лексей — предложил самим атаковать неприятеля, остановившегося после потери их из виду. Он точно знал, где стоят английские корабли, а искушение перебороло осторожность — не могло быть полной уверенности от случайного попадания крупного ядра с гораздо худшими последствиями. Как ни странно, Малагин принял близкий к авантюре план штурмана, так началась вторая часть морского боя — теперь уже под диктовку русских моряков.

Ночной бой

Почти в полной темноте — лунный свет едва пробивался сквозь пелену облаков, — бриг с потушенными огнями подобрался как призрак к стоящим на якоре английским кораблям. На их корме и носу горели сигнальные огни, в их свете видели вахтенных матросов, больше никого на палубе не было — по-видимому, экипажи легли спать. Расстояние между судами составляло чуть больше кабельтова — достаточно близкое, притом не мешая друг другу. И вот в этот небольшой промежуток вошел бриг и, дойдя до середины их корпуса, открыл огонь из своих двадцати пушек с обоих бортов, практически в упор. Били в уязвимые цели — в корвете борт чуть выше уровня воды, а во фрегате парусное снаряжение — пробить его трехслойный борт из орудий брига было просто невозможным. Прошли дальше, там развернулись, а потом повторили проход. На кораблях неприятеля уже поднялась паника — на палубе суматошно забегали с факелами, раздавались крики и ругательства. На бриге не упустили такую удачу — наряду с орудиями открыли огонь из ружей по заметным целям.

Идти снова между неприятельскими судами не стали — да и корвет подошел ближе к своему флагману, — принялись терзать наскоками с разных сторон. Сначала с меньшим кораблем, пока при очередной атаке в нем не раздался взрыв, следом внутри заполыхало огнем — по-видимому, ядро угодило в пороховой погреб. С фрегатом вышло сложнее — серьезно повредить его не смогли, да и не подходили к нему близко, чтобы не угодить под огонь многочисленных пушек. Поэтому, покрутившись немного вокруг опасной цели, оставили ее подобру-поздорову. Но все же еще в самом начале зацепили одну из трех мачт, изрешетили часть парусов, да и изрядно проредили экипаж корабля. Так что теперь ему явно будет не до погони, поэтому уже спокойно, без спешки, команда на бриге направилась в сторону пролива, довольная случившимся боем. Уничтожить корвет много стоит, причем у столь сильного противника — за такой подвиг должна быть достойная награда!

В Санкт-Петербург прибыли в начале декабря, успели как раз перед ледоставом в Финском заливе и устье Невы. Встали на пристани у Васильевского острова и, пока команда перетаскивала грузы из трюма в пакгаузы и готовила бриг перед сдачей в док на ремонт, начальство в лице капитана и первого штурмана, а также ученые мужи экспедиции отправились в Адмиралтейство. За ними два матроса несли увесистый сундук под замком с добытыми ценностями и образцами, в таком представительном составе объявились в Адмиралтейств-коллегии — руководстве российского флота. Принял их вице-президент граф Чернышев, по сути исполнявший функции главного распорядителя (официально первым лицом числился Великий князь, наследник престола Павел Петрович), он вызвал еще членов коллегии, под чье ведомство подпадала экспедиция.

Эти важные мужи выслушивали отчеты Малагина и Лексея, ученых, рассматривали добытые образцы, своими руками перебрали крупные самородки, но почему-то особой радости не высказывали — наверное, видели новую обузу в этой далекой Америке, не очень-то им нужной. На предложение капитана о скорейшем освоении богатого края, а для морского ведомства — создании новой флотилии на той стороне, — один из этих чинов высказался:

— Торопиться не следует. Надо хорошо обдумать, взвесить, а потом будем решать. Иначе можно дров наломать, вместо прибыли окажемся в убытке.

Вмешался Чернышев, поправил своего подчиненного:

— Николай Семенович, о том не нам судить. Если повелит государыня, значит, нам исполнять.

Затем обратился к Малагину: — Вы же, Федор Степанович, напишите доклад об экспедиции со всеми справками — передам Ее Величеству. И будьте готовы лично доложить, вам понятно?

— Понятно, Ваше Сиятельство, — подтвердил капитан, а потом продолжил: —

— Есть у меня еще одно дело, Ваше Сиятельство. Вот сей юноша желает служить во флоте. Окончил шляхетский корпус с отличием, сейчас он числится прапорщиком кавалергардского полка. В экспедиции проявил волю к морской науке, я его зачислил матросом. В Охотске экстерном прошел курс штурмана-навигатора, после исполнял у меня на корабле два года обязанности — сначала вторым штурманом, а в эту навигацию — уже первым. Весь путь от Петропавловска до сего места проложил он и в том, что дошли благополучно — немало его заслуги. Ходатайствую о зачислении его во флот в чине мичмана — считаю достойным того.

— Коль желает служить во флоте — пусть служит, — благодушно ответил глава морского ведомства и продолжил: — Пиши рапорт на его представление, отдам приказ. И в выслугу лет запишем эти два года, что он у тебя штурманом.

Пришлось Малагину добавить ложку дегтя: — Должен сообщить, Ваше Сиятельство, что сей Бобринский идет по суду и обвиняется в неумышленном убийстве купца. Тот избивал местного охотника, а мой человек заступился, ударил того.

— Видите, какой удалец — капитан показал пальцем на Лексея, — почти, как я, тому купцу хватило. Дело его передали в полк, но коль он будет служить у нас, нам и решать, как быть с ним. Я же прошу назначить ему арест на три месяца и выплату штрафа — считаю, провинность его не столь тяжка и такое наказание будет достаточным. Кстати, чуть не упустил, это ведь по задумке и прямом участии сего молодца мы побили английский корвет! Полагаю, подобная виктория заслуживает прощения героя или малого взыскания…

Через неделю после возвращения экспедиции ее главу с Лексеем и учеными вызвали в Зимний дворец. Все эти дни новоиспеченный мичман — его уже на следующий день после представления в Адмиралтействе ознакомили с приказом о зачислении во флот и присвоении морского чина, — отбывал вынесенное тогда же наказание в виде ареста, только не во флотской гауптвахте для офицеров, а дома, вернее, в снятом им номере казенной гостиницы (оплата шла из ведомственной казны, не из средств постояльца). Адмиралтейское начальство не стало уж совсем явно спускать с рук учиненное им преступление, вынесло сравнительно мягкий приговор — два месяца домашнего ареста и тысячу рублей штрафа. Так что сидел безвылазно, маясь от безделья, даже стал читать от скуки книгу Вольтера на французском языке, завалявшуюся в номере. Вызов во дворец воспринял как избавление от тоскливого пребывания в четырех стенах — они давили его морально, душа просилась на свободу хотя бы на час!

Предстал перед глазами императрицы с другими главными участниками экспедиции в только что сшитом морском мундире белоснежного цвета, явно отличавшимся от красного кавалергардского, в котором прежде являлся во дворец. Государыня лишь окинула оценивающим взором статную фигуру своего младшего сына — уж никакого сравнения со старшим наследником, довольно квелым и невзрачным, да и лицом некрасивым! После поздравления с завершением экспедиции велела Малагину рассказать о самом примечательном, что ему довелось увидеть на новой земле. Рассказ его затянулся на полчаса — отвечал подробно на все вопросы, возникшие у государыни. Иногда вступали со своими уточнениями ученые мужи, Лексей же практически в разговор не вмешивался, да и, собственно, к нему не обращались — и без того у них все ранее было оговорено и выводы сделаны. В завершении встречи императрица особо отметила вклад каждого, заверила в достойной награде и отпустила всех, кроме Лексея.

Мать начала разговор кратко:

— Я довольна тобой, Лексей. Чем собираешься дальше заняться?

Чуть помолчав, добавила: — Знаю, что ты пожелал перейти во флот. Где ты хочешь служить!

Ответил неспешно и твердо, как о давно продуманном:

— Да, во флоте, маменька (называл ее как когда-то в детстве, а не по-французски, как она обиняком называла себя). Хочу же служить на востоке — по-возможности, в Америке. Там много еще надо осваивать, да и укреплять наши владения, особенно на юге, против испанцев, да англичане туда наведываются — похоже, приглядываются. Земля здесь очень богатая и нельзя отдавать ее неприятелю. Нужно ставить форты, остроги, заселять нашими людьми, растить хлеб и, конечно, добывать то, из-за чего мы туда пошли. О том сегодня было сказано — в той стороне нужен свой флот, вот туда и хочу.

Государыня слушала сына внимательно, не перебивая. Когда же он закончил, еще минуту молчала, потом высказалась:

— Ты нужен мне здесь, Лексей. Там, на востоке, еще может подождать, да и пока без тебя обойдутся. А вот тут, рядом, дела складываются тревожные. На Балтике шведы бесчинствуют, англичане и голландцы на их стороне, в Пруссии тоже замышляют против нас. На юге османы зашевелились, хотят порушить мир — намереваются Крым подмять под себя, — о том не раз приходили донесения.

Лексей понимал беспокойство государыни, но все же не считал правильным откладывать освоение Америки на потом. О том постарался доходчиво объяснить:

— Хорошо, маменька, останусь здесь. Прошу только выслушать меня со всем вниманием — дело, о котором скажу, важное, думаю, не менее, чем будущие баталии. Нельзя оставлять на полпути с Америкой, пусть не сразу, но уже скоро она даст нам ту силу, что поможет против врагов. Если у государства нашего нет сейчас возможности вкладывать туда большие средства, то можно призвать народ, тех же купцов и старателей, которые на паях или трудом своим возьмутся за новое дело. Предлагаю открыть новую компанию — назовем ее, к примеру, Русско-Американской, — которая поведет все дела — от обороны наших земель до набора людей и добычи золота, — как с участием казны, так и вкладов желающих попытать удачу.

Собственно, идея с компанией была не новая, подобное давно существовало в Англии, Голландии, Дании и Франции, в которых торговые конгломераты становились государством в государстве, со своими порядками, армией и флотом. Отличие же в том, что главным пайщиком становилась империя, а частные предприятия и вкладчики имели лишь долю в будущей прибыли и напрямую не влияли на проводимые руководством компании проекты. Таким образом, больше внимания уделялось долговременным планам для государственных нужд без скорой отдачи, а также строительству жилья, дорог, школ и лечебниц — тому, что в будущем называли социальной инфраструктурой. У существовавших же прототипов главной целью являлась выгода, остальным же пренебрегали, особенно по отношению к туземцам — обращались с ними как с рабами, жизнь которых сама по себе не стоила и пенса.

Предложение и доводы сына, по-видимому, не очень впечатлили императрицу — отговорилась, что надо обдумать и обсудить со сведущими мужами. Но после подсластила приятной новостью — за ценный (в буквальном смысле!) вклад на пользу государства Лексею присваивался титул барона с пожалованием поместья в Тверской губернии. — Могла бы и графа дать за целую Америку, — усмехнулся про себя теперь уже титулованный дворянин, получая грамоту из рук матери, вслух же выразил радость и довольство за оказанную честь: — Премного благодарен, Ваше Величество! Не посрамлю Вашего доверия, ради славы Отчизны готов отдать свою жизнь!

Изменение сословного статуса не повлияло на режим заточения, так и продолжал отбывать наказание в номере гостиницы. Но однажды на втором месяце молодого мичмана вызвали в Адмиралтейство, где в кабинете Чернышева встретил капитана-командора, правда, теперь уже контр-адмирала. Малагин в какой-то мере расчувствовался, даже обнял Лексея, хотя прежде подобных нежностей не проявлял — наверное, соскучился по своему штурману. Он же объяснил причину вызова — направляется с важным чином из иностранной коллегии в секретную поездку в Датское королевство. Сначала в Ригу по санному тракту, там пересядут на небольшой двухмачтовый шлюп. Задача Лексея — провести корабль тайно до Копенгагена, избежать встречи с любым судном, военным или торговым — не имеет значения. Дело спешное, промедления не терпит — надо выезжать уже завтра. Глава ведомства от себя добавил: — О поездке никому не сообщать, и вообще — держите язык за зубами, даже после возвращения. Вам понятно, мичман?

Попутчик Лексею попался неразговорчивый, при первой встрече лишь назвал себя: — Коваль Михаил Иванович, — а после молчал — ни тебе здравствуй ни мне до свидания! Наверное, именно такие нужны для тайных миссий — слова из них не вытянешь, — так и ехали в зимней кибитке, забившись по углам. Мчались скорым ходом — кучер не жалел лошадей, постоянно подгонял их кнутом. На каждой ямской станции меняли тройку, после небольшого отдыха продолжали путь, не оставаясь на ночлег. Лексей, сам привычный к морозу, поражался стойкости чиновника — тот дремал как ни в чем ни бывало! Лишь раз пришлось пережидать буран на постоялом дворе, потом же наверстывали упущенное время, молодой моряк подменял кучера на передке, чтобы тот мог поспать. Меньше, чем через неделю, въезжали в Рижский порт, там у причала их уже ожидал корабль. Странно было видеть в зимнюю стужу парящую воду на море — она не замерзала! — в отличие от того же Финского залива, давно уже покрытого льдом.

Поездка зимой в кибитке

Как еще недавно с бригом, Лексей вел шлюп осторожно, несмотря на явное нетерпение важного пассажира — что за шлея попала под хвост этим тайным политиканам! Однажды поддался и едва не погорел — вовремя не заметил чей-то дозорный бот, — от начавшегося преследования помог уйти густой туман, частый на море в зимнее время. В этом сравнительно недолгом плавании — меньше месяца, — молодому мичману пришлось исполнять как свои прямые обязанности первого штурмана, так и старшего помощника капитана. Все из-за той же секретности экипаж взяли по самому минимуму, так что не только прокладывал курс, но и стоял на мостике, командуя матросами. В первый раз на такой вахте отчасти тушевался — прежде ведь не доводилось распоряжаться боевым кораблем, — но справился, да и капитан, находившийся рядом для подстраховки, не высказал недовольства. В конечный пункт маршрута подошли в позднюю ночь, таясь от всех, пробрались на задворки порта и причалили здесь.

Пробыли в датской столице неделю, почти никого с борта не отпускали, только иногда таинственный пассажир уходил куда-то под охраной матросов. Лексею, как и всему экипажу, наскучило сидеть безвылазно, да и мало что видел, кроме самого порта. Но однажды ему довелось сопровождать посланца, правда, в карете с зашторенными окнами, так что много по пути не разглядел. Привезли их к дворцу, нетрудно было догадаться по его размерам — королевскому, — там их встретили у входа, дипломата куда-то повели, а мичмана слуга отвел в какое-то помещение и попросил ждать здесь и никуда не отлучаться. Прошел не один час, уже приспичило по нужде, но офицер стойко терпел — сказано не уходить, хоть лопни, но исполняй! Правда, в конце концов все же пошел на небольшое нарушение — справил в стоящую в углу кадку с каким-то невиданным растением, видно, заморским, надеясь, что никто не заметит эту диверсию.

Уже настало время обеда, когда в комнату вошел долгожданный посланец, но не один, а с молодым, лет двадцати, мужчиной в необычном мундире — вместо привычного камзола некое подобие сюртука со стоячим воротником и какими-то регалиями на груди. Коваль представил ему мичмана, после с заметным беспокойством высказал: — Господин барон, Его высочество принц Фредерик желает побеседовать с русским моряком. Будьте, пожалуйста, обходительны и осмотрительны в разговоре — слишком много зависит от благоволия принца-регента, исполняющего обязанности монарха.