Глава 1.

— Хочешь, я угадаю твоё имя?

Звонкий мальчик-колокольчик в коротких шортиках прыгал на одной ноге по полянке. Он смешно подрыгивал согнутой ногой и тряс вихрастой рыжей головой. Огонёк. Глупый огонёк на лучине.

— Хочешь? Я угадаю! Хочешь?

Он то ли убеждал, то ли уговаривал, при этом, ухитряясь делать это так громогласно! Он очень хотел, чтобы его заметили.

Я заметил. Тяжело не обнаружить, когда нечто медное с ног до головы крутится рядом и, не переставая, талдычит одно и то же. К тому же мотаясь так близко и неустойчиво, что периодически приходилось ловить себя на вялых мыслях о том, что же нужно будет делать, если этот Чуда свалиться. А ещё пацанёнок досадно мешал вкушать полуденное солнце, то полностью закрывая его, то открывая так, что оставалось только недовольно жмуриться от неожиданности.

Я крякнул, прочищая горло, поправил рубашку, прикрывая от солнечных лучей не поджившую кожу на груди, и лениво согласился:

— Угадай…

Вихрастый, как подломленный, рухнул рядом со мной, ещё в полёте скрестив ноги. Пришлось окончательно открыть глаза. Лицо у него было счастливым. Нет, не потому, что взрослый обратил на него внимание и разрешил поиграть, нет. Просто есть такие детские лица, которые постоянно светятся изнутри, будто хелуиновская тыковка. А этот Чудо словно и был такой тыковкой — рыжий, вихрастый, со сверкающими карими глазёнками, загорелый, будто прожаренный летним солнышком. И с веснушками, как мелкими пятнышками на свежеиспечённом блинке.

— Дай мне руку!

Он требовательно протянул ко мне свою ладошку на невозможно тонкий ручке — словно амулет на гайтане. Ничего не оставалось, как выполнить необходимое условие. Не смотря на то, что было лениво даже шевелиться, пришлось приподняться на локте и протянуть ему руку. Хмуро подумалось о том, что в мою широкую ладонь можно завернуть с пяток таких маленьких детских ручонок. Пацанёнок жадно сцапал мои пальцы и потянул к себе с искренностью желания действия. Задумчиво уставился в линии жизни, нахмурился, поводя пальцем по шершавой коже. И сразу вспомнилось старое, неизбывное — «сорока-сорока кашу варила, деток кормила». Пришлось самому нахмуриться, прогоняя детство из глаз, и посмотреть на свою руку. Ничего там не было. Обычная ладонь. Однажды пожжённая. Дважды раз поломанная в разных местах. С посечёнными мышцами. Обычная. Во всяком случае, имя там точно не написано.

— Борислав! — наконец уверенно и весомо, словно взрослый, сказал мальчишка и посмотрел мне в глаза, застенчиво и робко улыбнувшись.

А вот мне стало не до улыбок. Тело подобралось для боя сразу. А вот сознание, расслабленное от долгожданного отдыха и невесёлых мыслей, догнало чуть позже. Я коротко вдохнул, напрягаясь, и насторожено оглядел мир вокруг. Где-то хватило взгляда, где-то подключилось внутреннее зрение, но окружающий мир я просканировал тщательно. Никого.

Ни тренированных тархов[1], ни ярых ведов, ни даже слабеньких людей, прошедших подготовку тэра в какой-нибудь школе-отступнике. Тишина и спокойствие мира такое, что показалось запредельным. То ли я совсем ослаб и потерял чуйку, то ли действительно рядом никого нет. Тогда откуда тут он? Рыжий малец с нечеловечьим уменьем.

— Ауу! — позвал Чуда.

Но я уже упёр взгляд себе в ладонь. Нет, конечно. Имени там не было. И быть не могло. Но вот это рыжее бестолковое Чуда сумел его оттуда вытащить. Не угадать, нет. Сложно угадать такое имя — редкое среди людей, да и среди нас, чуждых тут, нечастое. А вот нашёл он его там — и никуда от этого не деться.

— Ну? — спросил он, наконец, видя, что я глубоко ушёл в себя.

— Угу.

— Что «угу»? — ловко наклонился он, загородив своей головёнкой мою ладонь и заглядывая в глаза снизу вверх.

Стало понятно, что это недоразумение в покое не оставит.

Пришлось убрать руку и сесть.

Река сверкала нестерпимо. Сверкала и манила. В такой жаркий день хотелось залезть в неё и не высовываться. Чувствовать, как ласкает натруженное и зажатое тело вода, ощущать, как уходят в небытие застарелые тревоги. Но это всё фантазии. Мечты, мечты. Пока рана окончательно не затянется — рисковать не стоит. Да пока не подживут ожоги. Поэтому никаких купаний, никаких загаров — приходится только лежать на бережке да радоваться свету. Доброе солнце весьма полезно для восстановления. А ещё полезен покой. Который исчез одновременно с появлением Чуды.

— Ладно. Я — Борислав. А ты? — вздохнув, незаметно оглядел местность на предмет приближения других незваных «чуд».

— Я — Танистагор! — гордо заявил он, пытаясь выпрямиться и сделать спину идеально прямой, будучи в весьма неудобной для этого позиции по-турецки — сидя на заднице со скрещенными ногами.

Морщусь. Выдумщик! Хотя… Выдумщик-то выдумщик, но вот храмовое имя моё он угадал верно. Значит, стоит и к этому заявлению относится серьёзно. Мальчик — не из простых, хоть и вовсю дурачиться.

— И откуда ты взялся, Танистагор?

— Оттуда! — небрежно машет он рукой за спину.

«Оттуда!» — ближайшая деревенька? Или город? Или там Ворота, о которых я не знал? Что за «оттуда», где живут Чуды с умением угадывать имена?

— А ты откуда? — свешивается на бок рыжая любопытная головёнка.

— Оттуда! — отвечаю я и честно показываю на лес, где стоит моя палатка. Саму палатку с опушки не видно, но направление выдерживаю точно. Формально не лгу — пришёл я в эти места уже два дня как и, можно сказать, основательно обосновался. Так что местоположение моего скромного бивака и можно считать временным домом.

— А ты кто? — сыпется следующий вопрос.

Чуда неугомонен и бездонен. Он даже просто сидя не способен оставаться в покое. То рожицу скривит, то пальцы сплетает-расплетает, то почешется, то потянется. Просто «энерджайзер» во плоти! Только розовых ушек заячьих не хватает! Отвязаться от него так просто не получиться.

Я ещё раз оглядел мир вокруг.

— Турист, — наконец предположил я с некоторым сомнением. Человечек, сумевший по руке угадать моё храмовое имя, о котором уже забыло большинство знакомцев, вряд ли удовлетвориться таким нелепым самоопределением.

— Ну да! — хитро щурясь, хмыкнул Чуда и сделаел жест стряхивания с ушей. — У меня сегодня нет аппетита на макароны, Борислав!

Что ж. Понятно. И не только то, что сойти за стороннего не получится. Главное иное — малец приучен разговаривать с взрослыми из позиции равного. Он не был в детсаде, не учился в школе, не ездил по детским лагерям или санаториям, его не загоняли в рамки послушания какие-либо из человечьих структур. Нет. Этот пацан обучался или ещё обучается в Храме.

Я развёл руки. И извиняясь, и признавая его право общаться так.

— Ну и кто я тогда?

— Ты — рыцарь-странник из Светлого ордена! — проникновенно и немного покровительственно сказал Танистагор и, укладываясь рядом, закинул руки за голову и начал мечтательно рассматривать редкие облака. — Ты по земле ходишь и свершаешь добрые подвиги.

— И какие же? — тихо поинтересовался я.

— Всякие, — вздохнул Чуда. — Освобождаешь принцесс и просто девушек от плена разных тварей. Со злыми рыцарями сражаешься в честных поединках. Добрые силы защищаешь. Драконов всяческих от людей спасаешь…

«Драконов спасаешь…». Чуда всё также счастливо смотрел в облака, а я уже почувствовал, что рассудок по барабанным перепонкам висков выстукивает «СОС». Пацанёнок просвещён. Просвещён настолько, что нет сомнения в его уровне знаний! А таких никогда не оставляют без охраны.

С трудом подавив в себе желание вскочить с места и рвануть в ближайшие кусты и далее — в лес, я снова затравленно огляделся. Вокруг тихо. Слишком тихо. Солнечно, мягко и пушисто. Так, что даже думать о плохом не хочется. Чуда лежал на густом зелёном склоне рядом со мной и задумчиво щурился в небо. Почудилось скрытое напряжение в веках и, совершенно несознательно, я поднял голову вверх. А вдруг чего? Ничего. Просто облака. В форме лошадок… Два десятка аккуратненьких белых лошадок, скачущих куда-то на восток.

«Облака-аааа, белогривые лошадки…»

Значит, мальчик — вед. Ярый маг, силой своего воображения меняющий очертания реальности. Редкая птица даже в нашем кругу, не то что здесь, среди людей, в пасторальной картинке летней лесостепи средней полосы России.

Вот так просто, отдыхая у реки встретиться с тем, кого в иное время не увидишь, даже пожелав.

— Хорошо, — вздохнул я вполне искренне и согласился: — Я — рыцарь-странник… А ты кто?

Танистагор приподнялся на локтях, копируя мою позу, и задумчиво оглядел меня. Поверю — не поверю?

«Интересно, в какой школе учат ведов так подстраиваться под тарха позицией?..» — мелькнула шальная мысль, и Чуда тут же потерял сосредоточенность. Несколько мгновений активно гримасничал, и, наконец, с чувством чихнул. Захлопал глазищами, стараясь понять, с чего бы это? Н-да. Пацан просто Чуда! И то, что он умеет, у него явно от Бога. Хотя это совсем не означает, что дар мальчишки не подвергли огранке умелые поводыри.

— Так кто же ты, Танистагор? — переспросил я, снова направляя разговор. — Я — странник. А ты, получается, местный абориген, да? Или какой-нибудь потерянный принц? Или сам король Артур? — подначивал я, и Чуда плотно сжал губы. Обидеться — не обидеться? Подувшись секунду, Танистагор фыркнул и лениво махнул рукой:

— Фигня! Что ты как маленький, в самом деле!..

Ладно. Проглотим и это.

Помолчали вместе. Синхронно проглатывая взаимные уколы.

— Ну?

Танистогор стрельнул глазами, определяя уровень моей готовности к его признанию, и спокойно сообщил:

— Я — повелитель единорогов.

Если бы он сказал, что является ведущим Владыкой Храма Руевита, я бы так не поперхнулся! Я-то уже был готов услышать его признание о причастности к тэра и о том, что он призывает тарха себе на служение! Был готов… Наверное потому, что к этому постоянно готов любой справный тарх. Просто для того, чтобы не ошибиться, когда чья-то боль беззвучно позовёт. Просто потому, что, как и сотни других одиночек, устает от никчёмности стоящего в потоке чуждого. Никчёмности внезапно оказавшегося в одиночестве, в обратной стороне свободы. Но Чуда оказался выше всего этого. Не раскрыл ни своего имени, ни звания в силе.

— В каком смысле — Повелитель? — переспросил задумчиво, и сам отметил, что голос зажат от внезапно оформившейся под сердцем грусти. Если это чувствую я, то пацан тем более почует.

Танистагор приподнялся на локте, посмотрел на меня, пытаясь в лице отыскать причину внезапного изменения настроения.

Не старайся, Чуда, её там нет. Во всяком случае, для тебя. Нужно быть высокого уровня профессионалом иллюзии для того, чтобы читать в сердце тарха, когда он этого не хочет. Пусть даже тарха, такого усталого и оторванного от корней, как я.

— Повелитель, значит повелитель… Ну чё непонятного? — хмуро ответил мальчик и отвёл взгляд.

Пришлось подстраиваться самому. Одновременно с этим, не выпуская из контроля местность — что ещё мне приготовит сегодняшний день?

— Понимаешь ли, Танистагор… Это не так уж и понятно, — терпеливо начал я объяснять маленькие тонкости правил статусов. — Вот король — это тот, кто имеет власть издавать законы, которым следуют все его подчинённые. Звание короля передаётся по наследству и молодому королю достаётся власть, имущество и люди, вне зависимости от его внутренних качеств… Вождь — это тот, кого выбирают из круга таких же за ум, смелость и правильность, а потом все ему подчиняются, потому что он признаётся всеми самым лучшим. Это звание по наследству не передаётся… Командир — это тот, кого назначают более высокие начальники. При этом, командир, как правило, всё-таки тоже, как и вождь, отличается умом и смелостью… А вот кто такой Повелитель, мне не понятно.

Так. Объяснил…

Чуда уставился на лес на другой стороне реки и задумчиво начал почёсывать босой пяткой по голени. По-видимому, вопросом о том, кто такой Повелитель, он ещё не задавался.

— Я не знаю, кто такой Повелитель, — наконец признал Чуда, — Единороги меня выбрали, моё звание не передаётся по наследству, но я не Вождь. Потому что не единорог. То есть, я не такой, как они, меня среди своих не выбирали и поэтому я не могу быть вождём. Но я и не командир, потому что меня никто не назначал… Кто я тогда?

Он обернулся, вопросительно приподнимая рыженькие выгоревшие брови, но готовый ответ застрял во мне. Зато совершенно неожиданно вырвалось наружу движение. Вспорхнуло из центра грудной клетки и порвало пространство.

Всем весом прижал пацана к земле и выдрал из-под брошенной рядом куртки пистолет. Один момент, и пуля сорвалась в реальность, чтобы помериться скоростью с возможностями тэра. Уже отправив металлическую пилюлю в полёт, увидел, что она не успеет. У тарха, сумевшего так незаметно подкрасться ко мне, способности, вызывающие восхищение. Но восхищаться буду позже, позже… Странно, что чувства Присутствия нет — либо противник весьма высок по уровню, либо идёт под прикрытием мага.

Тёплая мокрота набухла меж рёбер, лопнула и потекла тонкой струйкой. Чёрт! От резкого движения рана всё-таки разошлась. Ну, да, как-нибудь… Не впервой! Успел заметить, как синий силуэт бросился в сторону вниз и ощутил обнажённое заряженное оружие. По мою душеньку!

Одним движением руки скатал Чуду в комок — голову к ногам — и отшвырнул назад, с обрыва в реку. Положение колобка поможет ему сберечь позвоночник при падении, а нахождение ниже линии перестрелки спасёт от попадания шальных пуль.

Не успев пискнуть, Чуда свалился в воду, подняв тучу брызг. Падение оказалось таким сильным, что вода отомстила мне — капли взлетели и обдали спину. Футболка стала мокрой. Но это даже хорошо. Потом легко будет себе доказать, что это всего лишь вода. Вода, а не холодный пот. Если будет это самое «потом».

Противник быстро сменил место залегания, оставаясь незаметным — он где-то выше по склону. Сочная у воды, местами высокая трава закрыла обзор, а вынужденное положение не позволяет расслабить шею и корпус. Энергия зажалась где-то на уровне плеч и не может свободно протекать в руки. Напрягся. Не та у меня позиция, чтоб терять время! Вращением корпуса вбуравился в пространство. Там, где только что был, остаётся фантом — это позволяет перекрыть мгновение на уход от выстрела. Конечно, если мне повезло, и мой противник пришёл без магической поддержки...

Земля и грязно-изумрудные брызги садятся на кожу лица в момент переворота. Вовремя я! Выстрелил, не видя цели, — только на послезвучие. И почуял — не попал. Логично. Противник уже где-то правее. Оттуда сквозит холодом опасности. А больше ничего и не указывает на то, что он менял своё местоположение. Хороший мастер. А значит не лежать бревном, не лежать!

Одним рывком подтянулся на руках, заскользил вдоль земли. Если останусь в живых, кожа будет гореть — это, ведь, только кажется, что не касаюсь поверхности!

Бац! Выстрел вновь почти нащупал меня…

Замер даже не потому, что напугался — земля брызнула возле головы и осыпала волосы — а потому, что прочувствовал, что любое движение сейчас будет фатально лишним…

О, Небеса!

Из воды выкатился на берег бешено орущий Чуда!

Он проделал это на максимуме своих возможностей. Выскочил из воды и на четвереньках полез-пополз по обрыву наверх… Орущий, мокрый, озверевший, но дрожащий скорее от напряжения перед происходящим, чем от холодной воды или неожиданного купания. Вот так на карачках и побежал, на большой скорости не сумев подняться, но ещё пытаясь…

— Жааааняаааа!

Мать твою!..

Повалить?

Далеко!

Загасить?

Поздно!

Отвлечь на себя?..

Со всей дури вращением ушёл в сторону от пацана и рывком рук заставил тело воспарить над твердью. Стопа привычно выстрелила вперёд и отжала корпус. Вожу стволом. Стою на одном колене. Как собачий столбик.

Сейчас как прилетит привет с отправкой в небытие…

Противник оказался на колене в позиции изготовки почти одновременно со мной. Я довернулся, в его сторону направив взгляд и ствол, и… И стало совсем туго.

Танистагор выпрямился точно по лини огня. Как раз под пулю.

Сделать большее я не смогу… Я пытался! Но это — Судьба.

В голове пронеслась последовательность действий — нужно успеть сразу после того, как в голову Чуды ударит пуля, сделать ответный выстрел и уйти вниз, пока тело будет сваливаться… Положить Подобного с одного попадания я уже не надеялся.

Танистагор заорал сумасшедше и, повернувшись, побежал к моему противнику. Нелепо размахивая руками и прихрамывая на ушибленную ногу.

Выстрела не последовало.

Над мушкой, в редкие мгновения, когда корпус Танистагора уплывал в стороны, освобождая линию огня, связавшую нас, я видел, как перекошено от напряжения лицо моего противника. Появилось у меня странное чувство, что стрелять в пацана он не будет. Возможно, по тем же нравственно-этическим причинам, что и я.

Чуда почти добежал до противника, но вдруг… Остановился. Нелепо выпрямился. Схватился за горло обоими руками. Тощие ноги подогнулись, и он упал на спину, будто отброшенный с пути неожиданным препятствием.

Мгновенно моё внимание привлекла одна точка… Дуло. Холод свёл пах, спазмом скрутил низ живота и пополз по позвоночнику вверх. Только спустя миг, расконцентрировав зрение, смог узреть на лице противника ту же замороженность. Вроде бы ничто в лице не меняется — решительность, спокойствие, напряжение… Только меньше цвета. Почти черно-белое изображение. Серые лица. Серые лица двух кретинов, уставившихся в стволы друг друга.

Два лопуха на одной грядке, блин.

И тут я сообразил, что Танистагор рухнул не потому, что мой противник оказал на него какое-то воздействие. Этого не требовалось. У мальчика начался припадок. Может быть, происходящее слишком сильно подействовало на его неокрепшую психику. Возможно, как талантливый, но недоразбуженный вед, он не смог заглушить волны противостояния реальности. Возможно, он просто был с рождения болен. Всё возможно.

Периферийным зрением я видел за тёмным силуэтом пистолета и своими кистями, как пацанёнка корёжит, как он хрипит, стараясь сделать вздох, и как быстро синеют ногти. По воле глупого сознания, я очень хорошо увидел именно их — маленькие пластинки с синеющими ободками, будто нерадивый школьник по недомыслию расковырял стержень авторучки и облил пальцы чернилами так, что теперь они не отмываются.

А два сильных, но глупых взрослых человека замерли напротив друг друга и без слов смотрели на то, как мальчик задыхается. Молча. Измеряя в напряжении мгновения. Не спуская взглядов с чёрных дыр, затягивающих жизнь. И метался в пустом черепе гулким набатом вопрос: «Что делать?». Вопрос, на который не находилось ответа.

У Танистагора появилась на губах пена.

И в тот же миг я понял, что ответ на вопрос существует. Только это не мой ответ…

Боец закусил губу, опустил ствол и рванулся к Чуде. Сел на напряжённо выгибающееся в припадке тело, бросил оружие и руками сжал голову мальчика. Пальцами залез в раскрытый в едва слышимом полухрипе-полусвисте рот и потянул язык. Наработанными жестами пробежал по точкам реанимации и растёр сведённое горло… Когда стал слышен стон, тарх аккуратно прижал голову мальчика к земле, прислонился к ней и тихо и быстро зашептал что-то на ухо пацанёнку. Что — мне слышно не было. Но в интонациях сквозила настоящая ласка. Словно отец над кроватью засыпающего сына. Молитва тарха о жизни дорогому существу. Редкая молитва, дороже других слов воинов в нашей судьбе.

Минута. Две. Три… Пять…

«…Раз — ромашка! Два — ромашка! Три — ромашка! Пять!…

…А я четвёртую сорвал…»

Танистагор задышал свободнее и, кажется, провалился в сон. Веки его смежились, кожа порозовела, а пальцы перестали трепетать. Значит, всё хорошо. Будет жить!

Я с невыразимым чувством облегчения посмотрел, как подобный мне — тарх — приподнялся на четвереньки над телом Чуды. Значит, он тоже считает, что всё обошлось…

Хорошо!

И тут боец поднял на меня лицо. Медленно. Так, чтобы неловко не вызвать пулю ожидаемую сейчас, но, всё равно, как всегда, неожиданную. Серое уставшее лицо с огромными холодными глазами. Ещё медленнее мой противник выпрямился. Да так и остался стоять на коленях над мальцом, опустив безоружные руки и устало смотря в ствол. Он проиграл. И был готов умирать. Может быть, ему было тоскливо, что жизнь его уходит за жизнь пацанёнка. А может быть и нет...

Явно для того, чтобы облегчить мне выбор в благодарность за отсрочку, спасшую жизнь мальца, он отвёл взгляд. Отстранённые синие глаза потонули в небе. В небе, в котором ещё десять минут назад летели белогривые лошадки — облака…

А я по-новому посмотрел на своего противника.

Молодой.

Бесстрашный.

Загнанный.

Уставший.

Готовый к смерти… За то, что ему действительно дорого.

— Трям! — Сказал я и опустил ствол.