Глава 17

Был нужен один только миг — один, затерянный и почти неприметный меж двумя другими — прошлым и будущем. Один миг — начавшийся, когда уже притупилось чувство осторожности постовых, уставших от механических иллюзий, вторгающихся в зону охранения. Один миг — заканчивающийся тогда, когда тархи укажут на ошибку послушания своим ученикам. А будет ли этот миг? Анна на это надеялась. Наверняка потому, что лучше меня знала тех, кто сейчас охранял Чуду. И всё, что мне оставалось, это поверить веде и дать ей вести себя. Просто поверить самому, потому что заставить меня доверять она не могла.

Если бы охраной занимались одни тархи, то нужного мне мгновения, вероятней всего, я бы ждал всю оставшуюся жизнь! Но там, возле церкви, были люди, всего лишь люди.

На крыльцо вышел тарх. Спокойствие, которое распространялось от него, было свойственно людям обучающим, тем, кто состоялся во всём — в ведуществе, в любви, в отцовстве, в мастерстве дела и обучении младших. Тур молодой, не старше меня, но мощный по духу настолько, что чувство его Присутствия пробивало даже на таком расстоянии. Сильный противник.

Тарх кликнул кого-то из своих людей и отдал короткий приказ — человек рванулся за дом. Через пару минут оттуда, ровно покачивая боками на ухабистости неухоженной дороги, выкатился старенький брезентовый «уазик». Тарх на ходу открыл дверь и нырнул в кабину. Машина прибавила ходу и ушла за ворота в сторону дальнего края деревеньки, туда, где оставался Жаня. Сомнений не было — тарх ехал проверять, насколько хорошо идут дела по уламыванию строптивого ведомого.

Сердце кольнуло. Сильный тарх, ему Женька — на один зуб. А веда там не помощник — она без движения замерла надолго! И снова у меня шахматная вилочка, которой ничего не подцепишь. Юрка — тут, Женька с Анной — там.

Пора ожидания кончилась — через восемь минут тарх достигнет дома, а далее время, которое мне предоставляет судьба, зависит от мощности передатчиков Крёстов. При любом раскладе, десять минут — это минимальный период, в который ещё можно рассчитывать на эффект неожиданности. Во всяком случае, для людей.

Эта пара была по счёту уже неведомо какой. Я даже перестал считать, когда перевалило за десяток разнообразных умираний меня-другого. В какой-то миг даже смалодушничал и не смог смотреть, как добивают очередного «Просо» — «зеркалья» так достали ребят на охране периферии, что те покуражились, подстрелив послушно свалившуюся иллюзию и со смаком порезав пацана. Меня злая дрожь охватила, когда смотрел на вздрагивающее мёртвое тело.

И вот теперь снова шли мы — я-другой и его ведомый. И не было в охранниках территории той прыти, что не оставляла мне шансов в первый час моих наблюдений.

Раз! И я выкатился мимо кустов к дороге.

Механическая походка, которой я двинулся, была самой, что ни на есть, натуральной — подрагивали голени, от долгой неудобной позиции одеревенели ноги.

Всего в пяти метрах от меня шагал Просо. Ещё дальше впереди — я-другой.

Охрана Крёстов совсем обленилась. Мы трое — иллюзии и я — прошли уже зашли на территорию, уже прошли пол-двора! Уже до дверей храма — всего один рывок. И сквозь ватную глухоту слышны смех и разговоры охранников. Пустые и глупые. Дав подойти нам почти впритык к храму, спокойно и даже лениво охрана начала последовательный отстрел.

И — раз!

Внезапным броском вдоль земли — вперёд.

Скользкая острая тень…

Быстрое крыло охотящейся птицы…

Луч, разрезающий зрачок…

Успеешь увернуться?

Воронка! Разворот!

Уже провернувшись на твёрдой корке иссушенной земли, из тяжёлой обильной тени церковного купола с обеих рук в две точки пространства отправил ножи. Двое увернуться не успели. Кто успел — залёг, но мне стало не до них.

Второй рывок — на стреляющего с крыльца. Завалить клинком под кадык. Рывок настоль силён, что нож услужливо отпустил плоть, не жадничая и не ленясь. Тело упало на дверь и задёргалось от ударов — из помещения ударили выстрелы. На размышления и подсчёты времени не осталось — я рванул к мёртвому, налип, прижался, обнимая, словно самого дорогого человека. Дорогого — дороже некуда! Мгновения чувствовал, как сотрясается всё вокруг — от удара пуль снаружи и внутри здания, от бешенного ритма сердца, от напряжения работающих на пределе мышц. Вместе с мёртвым, им же, и мощью поданного вперёд корпуса сломал дверь внутрь. И вместе с ней влетел в зал. Падая на мёртвое тело и тут же кувырком уходя дальше, дальше, вперёд!

Моя сила — в скорости, в безостановочности!

В сумасшествии кружения успел приметить очертания, близкие к человеческим, и чуть размытыми от движения. Три. Нет! Нож сорвался с ладони в тот же миг, как закончилось вращение. Теперь только двое!

В зале оставался только один тарх. Всего один тарх и один человек. И темнота… После солнца, жарящего на улице, здесь оказалось темно и холодно. Разгорячённое мгновенными бросками тело будто окунулось в прохладу.

Обострилось ощущение смерти. Я завертелся волчком, распахнув руки шире, чем для самого дружественного объятия. В каждую вспорхнуло по пистолету. В правом — четыре патрона, в левом — пять.

Человек отлетел со второго выстрела. Убит, ранен — уже не так важно. Главное — затих.

Тарха не достал. Он меня, впрочем, тоже.

Патроны кончились, и я выпустил из рук бесполезные железки.

Тарх бросился первым.

Меня подхватило вихрем, подняло в воздух и отбросило на алтарь.

Подниматься я не стал. А усилил движение воронкой.

Ну! Я дальше, чем тебе кажется! Иди сюда!

Но он вместо рукопашной снова начал стрелять.

Посыпалось звонкое стекло от икон. Жужжаще зазвенело кадило, сминаясь от тупого удара. Состриженные выстрелами облетели золотистые кусочки тонкой бронзы оклада. Подкошенная свинцом рухнула мне под ноги свечка.

Пули прочерчивали пространство, не давая сделать даже движения от алтаря, так нелепо ставшего моим укрытием.

Вед появился неожиданно. Скользнул из подпространства и вскинул руки в знаке — в каком, даже думать не хочу! Сейчас как прилетит огнём или молниями!

Я схватил воздуха и бросился в сторону, под богато задрапированную тумбу. Спастись надежды нет, но вдруг этот вед не особо быстро перестроится?

В алтарь за моей спиной ударили пули и раздался резкий хлопок свернувшегося пространства. И тарх, и вед промахнулись.

В комнату влетел ещё кто-то — то ли человек, то ли адепт — возможности взглянуть не оставалось.

Тумба передо мной в мгновения ока исчезла с лёгким треском сжигаемого дерева. И сквозь ещё почти видимую тяжёлую ткань я щучкой нырнул в угол помещения.

Под самую большую икону этой церквушки!

Женский лик её был тёмен от времени, оклад почерневший от тысяч прикосновений, а краска треснувшая, словно набросили вуаль. Старая икона, намоленная.

Руки веда скользнули за мной, пытаясь поймать силуэт в замок меж пальцев. И по инерции набежали образ.

Я сжался, втирая в стекло и бронзу плечи, калеча их остротой хрупких защитников образа. И в глазах веда увидел расширяющийся ужас. Он уже понял, что сейчас произойдёт.

Магия тэра сталкивалась с магией веры людей. Воля веда — с волями сотен молящихся.

В его ладонях, сложенных в магическом жесте, появилась яркая искра. Она мгновенно расширилась, она стала сверкающим чёрным светом, бьющим во все стороны.

Яркие лучи трассировали от пространства света, свернувшегося в ладонях веда. Света настолько нестерпимого, что затмевающего всё вокруг. Переливающегося чёрным и белым, словно мыльный пузырь, предвещающий гибель миру.

Взрыв накрыл всё вокруг. Обратный, втягивающий в воронку эпицентра.

Сперва бросило спиной на икону, вдавив в её оклад, и тут же внезапной силой потянуло вперёд, туда, где только что полыхнул свет в руках веда.

Я схватился за оклад иконы до хруста, до боли. Но тело тащило неуправляемо. Попытался вздохнуть и понял, что из меня выкачивает воздух. Выкачивает кровь — она потянулась к точке взрыва, прилила к груди, плечам и лицу, заполнила все капилляры и разлилась в ткани, когда сосуды лопнули. Выкачивает силу — энергия сквозила через поры, заставляя кожу гореть холодным пламенем.

Но я ещё стоял. Смотрел на остро жалящий глаза свет. И держался против утягивающей силы.

Полетело из-за спины осколками разбитое стекло, привлечённое силой притяжения. Порезало.

Тянулся огонь неприметного ранее светильника, опалил длинным белым языком по щеке.

И внезапно перестало тянуть вперёд. Снова вжало в икону. Пошёл реверс. Сфера взрыва, случайно сделанная ведом, напиталась силой и теперь отдавала её в мир. Всю. Сразу.

…Пальцы мелко дрожали. Глаза не открывались, как не старался. Кровь липким заливала лицо.

Больно-то как, мать моя женщина!.. Везде больно. Словно кожу с живого сняли чулком.

Вот собственно и всё, что я успел понять за мгновение от очухивания до момента, как в шею, под левую скулу уткнулось дуло.

— Жив, что ли? — удивился кто-то сбоку.

Очень так нехорошо удивился, со слишком явной злостью.

— Жив, — коротко по-деловому отозвался человек надо мной, — Без сознания.

Нет, ребята, я уже в сознании. Но лучше сейчас без глупостей поваляться, чем сразу нарваться на пулю.

— Несите его сюда, — откуда-то из гулкости распорядился вед.

По голосу определилось — тот, который не так давно командовал тархами. Наверняка, именно его можно считать здесь ведущим — не ошибусь. Тот, кого отправили меня остановить — лишь средненький маг.

Интересно, а зачем меня «туда»?

Меня споро прихватили за подмышки и рывком оторвали от пола. Усилий, чтобы изобразить обморочное состояние, не потребовалось — тело просто не слушалось. Казалось, что всё, что оно мне оставило действующим под командованием сознания, так только органы восприятия. Но вот работали эти органы значительнее лучше, чем сейчас хотелось — тело ломило, свербило, опаляло болью… С трудом удавалось взять под контроль «привратника» чувства. Мне ещё Женьку и Юрку вызволять.

«Вернись!» — безучастное, казалось. Казалось, совсем куда-то в сторону. Казалось — без эмоций и чувств, просто так, уходящему в спину. Но вот вспомнилось сейчас и стало ясно, что держаться я буду столько, сколько будет нужно.

Меня мешком свалили в угол — искалеченные плечи больно стукнулись о стены. Холодом свело мышцы. Лишь бы «привратник» удержал маску!

Господи, как я собираюсь вытаскивать мальчишку? Собираюсь-собираюсь. Хоть ноги под себя собрать бы!

— Ребят покрошило в мелкую капусту. Стаса, Игоря, Сашку… — тихо поделился впечатлениями кто-то. — Всё в лохмотья. Узнать можно с трудом.

— Что ж этого не того?.. — недовольно спросил голос над ухом.

— Он под иконой был. Видать, ею и прикрылся.

— Что ж он такое сотворил, гад ползучий?!.. Мага и двух тархов загасил, мать его в душу!

Ох, какая удача! Я даже чуть не прослезился от такого подарка судьбы — оказывается, взрывом накрыло не только меня и иллюзиониста. Хорошо! Спасибо за такую славную весть, ребятушки! Значит, тархов здесь осталось раз-два и обчёлся? Радует! Знать бы ещё, почто я ещё, по-вашему, жив.

— Мирт, приведи его в божеский вид, так, чтобы хоть зенки открылись… — хмуро распорядился вед, и я почувствовал приближение знича-целителя. Сомнений нет — этот быстро сообразит, что я дурака валяю. Я честно попытался открыть глаза. Не получилось. Кровь подсохла на веках — разлепить ресницы невозможно.

Знич долго не размышлял:

— Он в сознании. Водой облейте!

Спустя мгновение я стал не только мокрым, но и лихорадочно замёрзшим — меня с душой облили студёной водичкой. А в теле почти не оставалось силы, чтобы держаться.

Я собирался с силами и с трудом разлепил веки. Успешно. Правда, мир стал виден через решёточку кое-где так и не разошедшихся ресничек. Ничего — проморгаюсь со временем. И не такое бывало.

Трапезная. Вот, значит, куда меня принесли. И сбросили в угол.

Вокруг застыло пятеро — вед, целитель, двое тархов и человек-боец. Нет, шестеро… Юрка — на столе трапезной. Завёрнутый в неимоверное количество шерстяных одеял, он то ли спал, то ли был в том состоянии, которое намного глубже сна. Вед проследил за направлением моего взгляда и пожал плечами чему-то своему. Подтянул табурет и сел напротив меня.

— Говорить будем или сразу тебя колоть?

— На тему?

Отчего не поговорить. Особенно, когда так нужно потянуть время и обдумать следующий шаг. Хотя бы успею ножки под себя подтянуть, да ручки собрать.

— Кто ты. Откуда взялся. Чем угробил летящего. Что тебе вообще тут понадобилось.

Это были даже не вопросы. Просто наброски сюжетных линий для разговора. И за ответами на них явно последует либо развитие темы, либо её быстрый финал. Как минимум, стало ясно какого лешего я ещё жив. Любопытство — свойство умных и искренних. Любопытство — это риск, которого мудрый и осознающий себя в каждом своём порыве позволить себе не может. Так нас учили. На том я и прожил свою глупую и слишком бурную даже для тарха жизнь.

— Человек прохожий, — глухо протянул я. — Пацанёнка жаль стало…

Владыка вздохнул и пожал плечами. Он был готов отдать приказ меня убить, я был готов прыгнуть на ближайшего справа.

— Тамплиер, — Шёпот мальчика мгновенно превратил комнату в пространство предгрозового неба. — Не бойся, тамплиер. Скоро придут единороги…

Ведущий группы приподнялся с табурета, вытягиваясь всем телом в сторону Чуды. То, что так тихо, но отчётливо говорил мальчик, он не хотел пропустить. Был важен сам факт того, что Чуда пришёл в себя. Мальчонка держался в иной реальности не по желанию пленивших его ведов, а для того, сопротивляться, и теперь, из-за меня, оказался близок к нашей реальности. Там, где его могут выцарапать. Могут достать!.. Чуда, Чуда! Что ж ты делаешь-то?! Уходи!

— Ты держись, тамплиер… Они скоро придут. Они придут и спасут нас.

Вед склонился над Юркой и долго рассматривал его едва трепещущие веки и дрожащие губы. Решал — насколько далеко мальчик отсюда.

Здесь, прорываясь сквозь барьеры сознания, лишь бред и желание, или вернувшаяся маленькая душа?

— Тамплиер — это ты? — спросил вед Крестов, обернувшись ко мне.

— Я.

В этот момент, и впрямь, ощутил себя рыцарем-крестоносцем — уже минуты три возясь с сознанием и телом, отрубая тонкое восприятие по корпусу, чтобы можно было двигаться, не ощущая боли. И желательно — быстро двигаться. Тело наливалось холодом воображаемых лат, последовательно надеваемых рассудком.

Вспомнилась внезапно картинка Чуды. Рыцарь в доспехах, вкручиваемый в воронку смятого пространства. У него ещё руки с мечом держались так, как я бы ставил их, защищаясь. Почти так, как пять минут назад. Тамплиер.

— Так, значит… — протянул иллюзионист, разглядывая меня, словно естествоиспытатель только что приобретённую мышку.

Я облизал лопнувшие губы — кажется, мне будет предложена судьба, которая ждала Жаньку.

— Жаня… Нет!

Чуда выгнулся дугой и выпроставшимися пальцами вцепился в одеяла. До белизны маленьких костяшек. До судорожной дрожи. До той грани силы, после которой сердце ухает в провал меж вдохом и выдохом. Голова мальчонки запрокинулась и начался припадок.

— Мирт! Стас! — В два коротких кивка вед распорядился, направив к мальчику и ко мне своих подчинённых.

Целитель мягким свечением рук силой налип к бьющимся плечам Чуды, а тарх демонстративно направил мне в голову ствол. Но что мне его жесты, когда на столе извивался Чуда!

По лицу Юрки текли слёзы, оставляя тонкие светлые дорожки на посеревшей коже, словно на древнем грабовом лике жуки-короеды. На изломанных губах появилась пена. Целитель мягким золотым светом отдавал в скрюченное болью и напряжением в жгут тельце силу, но лучше Чуде не становилось. Всё так же дрожало и выгибалось маленькое тельце, хрупкое и тонкое, словно одуванчик в жестокой руке.

Знич закрыл глаза и закусил губы, вкладываясь искренностью желающего дарить жизнь в бездну под руками. На его ладони опустил свои вед. Двойной свет даже до меня доставал теплом и покоем. Но… Тщетно.

Мне захотелось кричать, захотелось биться об стену, разбить головы всем, кто рядом и… Хотелось забиться в дальний угол и молить окружающих о спасении маленького существа, которое стало мне дороже жизни. И я ничего не делал. Два вихря под грудиной не находили выхода, потому что я его не видел.

Дверь сперва едва приоткрылась — ровно на пол ладони, — а потом со звенящим гулом от мощного толчка распахнулась. Четыре пули дали старт и финишировали в телах ещё до того, как она задребезжала, резко ударившись о стену. Тарха над собой я загасил сам — быстро и аккуратно — снизу вверх, без замаха пальцами в горло. Есть! Через секунду я уже перехватил его пистолет, а хрипящего добил выстрелом в голову.

Только потом посмотрел на Жаньку. Со всей нежностью ведущего и благоговением спасённого с креста.

Женька стоял, тяжело дыша и яростно оглядываясь.

В глаза мне бросилось его рубашка, с голубыми бесформенными пятнами по единому красному. Сплошной сюрр… Даже раны взглядом не нашёл. Хотя понятно, что так заливало не из пореза.

Жаня единым вздохом втянул воздух сквозь зубы и искренне потерянный взгляд перевёл с Юрки на меня. И обратно. По-видимому, никак не мог решить — живы ли мы вообще и кому из нас наиболее нужна его помощь. Вот и у него, оказывается, случилась в жизни шахматная вилочка не к столу. Надо бы не сидеть, пугая своей полудохлостью, а подниматься.

— Мать твою, Женя… — прохрипел я, собирая, наконец, под себя ноги и тяжко поднимаясь в раскоряку, словно с запредельным грузом на хребте: — Можно ж было целителя не гасить!? Юрку, по-твоему, я буду пользовать?

Жанька облизал губы и, подбирая под себя ручки и ножки, неуверенно осел возле двери.

— Жаня?!

— Нормально, — едва слышно отозвался он на мой неконтролируемый полузадушенный вопль. — Я сейчас… только отдохну… немного…

И закрыл глаза, откидываясь.